Вадим Панов
Сокровища чистого разума
– То есть ты советуешь?
– Категорически рекомендую.
– Ну, раз так…
* * *
«Если вы по каким-то причинам подумали, что дело в элементарном везении, что мы, неожиданно оказавшись на воюющей планете, летели-летели и, к радости своей, встретили щедрых и доброжелательных людей, которые только и ждали визита трёх беглых инопланетников, то вы несколько ошибаетесь.
Всё не так однозначно.
Однако я, к своему стыду, догадался об этом не сразу, и даже настойчивое желание Павла кровь из носу раздобыть карту, а затем его указание лететь в конкретное место не навело меня на мысль, что Гатов рассчитывает встретить друзей. С другой стороны, не будем забывать следующее – я только что преодолел Пустоту самоубийственным способом, потом чинил двигатели, потом оказался под пулемётным огнём, потом останавливал кровь, спасая умирающего друга… В общем, я не стыжусь признать, что находился немного не в своей тарелке, и сообразительность ненадолго меня оставила.
Догадка почти пришла перед снижением, но улетучилась, поскольку всё то время, пока Каронимо пытался максимально мягко совместить наш несчастный паровинг с деревенским полем, я оберегал пребывающего без сознания Павла. Потом меня извлекали из-под обломков, приводили в чувство, спрашивали, что я тут делаю, ощупывали, сообщали о переломах, и лишь после этого я впервые увидел Эзру Кедо. В смысле, может быть, он появился раньше, но я вернулся в реальность лишь после перевязки.
Я сидел на земле, совершенно равнодушный к царящей вокруг суете, затем поднял глаза и столкнулся взглядом со стариком, что остановился рядом с Павлом. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, затем он указал рукой на носилки и тихо спросил:
«Гатов?»
«Откуда вы знаете?» – растерялся я.
Это было первое чувство, которое я испытал после ужаса нашего «приземления». Удивление. Возможно, именно оно окончательно вернуло меня в реальность.
«Откуда вы знаете?»
В ответ я получил широкую улыбку и короткое объяснение:
«Я много путешествовал».
Возможно, так оно и было, поскольку некоторые черты Эзры наводили на мысль о том, что он – инопланетник.
Судите сами. Подобно многим инженерам и механикам, Кедо почти всегда появлялся на людях в удобном, не стесняющем движений комбинезоне с многочисленными карманами. Издалека облачение старика виделось обыкновенным, однако качество ткани и элегантные кожаные вставки наводили понимающих людей на мысль, что «простецкую рабочую» одёжку скроил хороший портной по индивидуальному заказу. Но ещё большей странностью казалась чёрная круглая шапочка-валярка, которую Эзра, не снимая, носил на затылке. На Менсале экзотический головной убор выглядел забавной стариковской причудой, но только в силу того, что местные плохо разбирались в академической моде: на Герметиконе и планетах Ожерелья валярки носила профессура.
Как видите, уже в одежде старый Кедо был приметен для опытного глаза.
Лицо же его было чуточку вытянутым, что, как я узнал впоследствии, характерно для жителей северной части главного менсалийского континента, и привлекало внимание пышными, совершенно седыми усами, за которыми Эзра ухаживал с маниакальной тщательностью.
Хотя нет, пожалуй, я ошибся. Усы, конечно же, бросались в глаза, но взгляд на старике задерживался не из-за них, а благодаря всегда приветливому и доброжелательному выражению лица – совершенно невозможному на Менсале. Кедо часто улыбался, смеялся, даже ругань заканчивал весёлым советом или пожеланием и буквально излучал оптимизм. Именно поэтому больше походил не на менсалийца, а на жизнерадостного выходца с Анданы.
«Павел мечтал о встрече с вами, но сейчас он немного не в форме, – сообщил подошедший Каронимо. Лицо его было перепачкано грязью и поцарапано в нескольких местах, одежда порвана, на руке красовалась наспех наложенная шина, но говорил Каронимо так, словно прибыл на прием к дару. Честное слово: ни до, ни после я не слышал в голосе Бааламестре столько почтительности. – Нам нужна помощь».
«Я вижу».
«Не только медицинская».
«Вас ищут?»
«Да».
А вот этого я точно не ожидал: открыться незнакомому человеку? Сразу выложить наш главный секрет? Разве можно доверять обитателям планеты, которые сначала стреляют, а потом интересуются… а во многих случаях даже не интересуются, в кого они стреляли?
Скандальный Олли не появлялся, в голове у меня гудело, и только поэтому, наверное, я не вспылил и не влез в разговор с дурацкими упреками.
«Вас ищут, и вы прилетели прятаться? – Эзра даже не пытался скрыть удивление. – Сюда?»
«Мы случайно оказались на Менсале».
«Перепутали цеппели?»
«У нас не было цеппеля. Мы прошли переход на этом».
Бааламестре указал на останки паровинга, на нашу погибшую птицу. Отвалившаяся хвостовая часть продолжала гореть – я так и не узнал, почему там вспыхнула внутренняя обшивка, – обломки поплавков, крыла и двигателей четко указывали путь по полю, но фюзеляж пострадал меньше, чем можно было ожидать, продемонстрировав высочайшее мастерство ушерских самолетостроителей. Только благодаря крепости фюзеляжа нас не размазало по менсалийской травке.
«Как вы ухитрились впихнуть в него астринг?» – удивился Эзра.
Однако в следующий миг удивление сменилось искренним и, как потом выяснилось, давным-давно позабытым чувством глубокого изумления, плавно переходящего в оторопь.
«Астринга нет, – как ничего не значащий и само собой разумеющийся факт сообщил Бааламестре. – Мы воспользовались чужим переходом».
У Кедо отвалилась челюсть. Старик выглядел настолько комично, что если бы я не испытывал боль от переломов и нервозность от неопределённости, то обязательно расхохотался бы в голос.
«Зачем вы это сделали?»
«За нами гнались, – коротко ответил Каронимо. – Подробности обязательно последуют».
«Занятный эксперимент».
«Полностью с вами согласен».
Эзра пососал трубку – он на удивление быстро пришел в себя, – после чего буркнул:
«Ты – Бааламестре».
«К вашим услугам», – поклонился Каронимо.
«А это что за фрукт?» – Взгляд остановился на мне.
«Андреас Оливер Мерса, – поспешил с представлением Каронимо. – Замечательный алхимик и друг. Хороший человек».
«Ладно, – вздохнул Кедо. – Отдыхайте».
И мы четыре месяца «отдыхали», стараясь вести себя тише воды и ниже травы. Эзра определил нам пристанище в настолько дальнем хуторе, что туда даже дожди не всегда доходили, не говоря уж о людях, и это расположение в какой-то мере гарантировало сохранение тайны.
Мы лечились сами, лечили Гатова – с помощью изредка приезжающего врача, – разговаривали о науке и спорили о ней же. А ещё – разговаривали и спорили обо всём на свете. И знаете, что я вам скажу? Эти пять месяцев полной тишины и покоя, да ещё в компании с гениальными изобретателями, стали для меня счастливейшим временем в жизни.
Вот так.
Счастливейшим временем.
Перечитал и понял, что не успел сказать самого главного.
Когда старик велел нам «отдыхать» и, пыхая трубкой, отправился изучать то, что осталось от паровинга, я повернулся к Бааламестре и с чувством осведомился о причинах его необыкновенной словоохотливости.
«Глупо врать тому, кто может помочь», – философски ответил Каронимо.
«Вы знакомы?»
«Ты разве не понял, что нет?»
«Но Эзра узнал и Павла, и тебя».
«Наши физиономии достаточно известны тем, кто хоть чуть-чуть интересуется наукой», – проворчал Каронимо.
«Владелец помойки интересуется наукой?» – глупо спросил я.
А в следующий миг меня поставили на место.
«Во-первых, не владелец помойки, а владелец Помойки, – уточнил Бааламестре. – А во-вторых, его настоящее имя – Эзгария Мария Дарам Калик-Кедович, он действительный член Академии наук Верзи, почётный профессор Лавентальского университета Герметикона и автор учебника, по которому мы с Павлом когда-то учились».
Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.
* * *
– С Хансеи? – Судя по прозвучавшему в голосе женщины удивлению, Хансея для неё являлась синонимом настолько далёкого мира, что сам факт его существования вызывал серьёзные сомнения.
– Мне его подарила замечательная девушка. – При взгляде на красно-жёлтый браслет по губам Гатова скользнула лёгкая, чуточку грустная улыбка. – Она сказала, что благодаря браслету я навсегда её запомню, и знаешь, получилось: прошло семь лет, у меня было много женщин, но лицо той девушки я помню до сих пор.
– Хотел с ней остаться?
– Почти захотел, – признался Павел. Не женщине признался – себе, продолжив смотреть на старый, чуть полинявший от времени подарок. – В тот момент я оказался на жизненном перекрестке, и сделать выбор оказалось ой как непросто.
И лёгкая гримаса, словно отметающая печальные воспоминания.
Он был не против помолчать, но профессионалка знала, что грустный клиент – минимальные чаевые, и постаралась отвлечь Гатова от хансейской истории. Руки гостя были переполнены украшениями, и женщина надеялась, что не все они напоминают ему о чём-то грустном.
– А этот откуда? – Она провела пальцем по следующему браслету, собранному из маленьких, пронзительно белых клыков и трижды охватывающему запястье мужчины. – Выглядит забавно.
– С Крандаги, – ответил Павел. – Его собрали из клыков ящерицы Вэла, есть там такие агрессивные создания.
– Кровожадные?
– Ядовитые.
– Очень красивая вещь.
В действительности браслет представлял собой весьма непритязательное украшение, которое можно было смело назвать «варварским», но женщина хотела поскорее «заболтать» неудачную предыдущую тему, а потому не скупилась на лесть:
– Он и красивый, и мужественный.
– Клык ящерицы Вэла необычайно твёрд, и, чтобы просверлить в нём отверстие, требуется день, а то и больше. Работу доверяют только опытным мастерам, которые портят не больше одного клыка из десяти.
– На чём же тренируются ученики?
Павел рассмеялся, показав, что оценил шутку женщины, и продолжил рассказ:
– На изготовление браслетов идут только левые клыки, правые, как ты верно подметила, остаются для обучения. – Он помолчал. – Крандагийцы верят, что браслет из ста одного левого клыка Вэла приносит удачу.
– Наверное, это редкое украшение?
– Достаточно редкое, – подтвердил Гатов. – Ящериц Вэла ловят ради яда, который медикусы используют для создания сильных лекарств. Статистика такая: каждая десятая ящерица кусает ловца, каждый пятый укушенный умирает.
– То есть на твоих руках кровь? – улыбнулась женщина.
Она думала, что удачно пошутила.
– На моих руках много крови, – тихо, но почти сразу ответил Павел.
– Ты не просто цепарь, а военный цепарь? – Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы странный клиент окончательно впал в задумчивость. И ещё она проклинала себя за глупую идею поболтать о побрякушках.
– Да, я цепарь. – Именно эту легенду Гатов приготовил для любознательных менсалийцев. – Десять лет в Пустоте.
И заложил руки за голову.
Умиротворённые, наполнившиеся сладкой усталостью, они лежали на разобранной, точнее – растрёпанной, раскуроченной кровати и пытались болтать ни о чём. Простыни скручены, подушки смяты, одежда в беспорядке разбросана по полу. В начале встречи присутствовала бутылка вина, но сейчас она опустела и валялась в углу, а остатки из бокала Гатов жадно допил несколько минут назад.
– Ты не палубный, для палубного слишком грамотный. – Женщина почувствовала изменение тона, поняла, что ей удалось отвлечь клиента, чуть успокоилась и положила голову Павлу на грудь. – Механик?
– Точно.
– Но не шиф.
– Был шифом, – уточнил учёный, вспомнив детские мечты.
– Шифы – здоровенные, – мягко произнесла женщина.
– Удар у меня хороший.
– Ещё мощь нужна. С тремя ты вряд ли сладишь.
– С тремя слажу, но не больше. – Павел зевнул. – А шиф должен класть пятерых любого размера.
– Вот-вот.
Шифбетрибсмейстеры цеппелей – а именно о них говорили сейчас любовники – отвечали не только за ход кораблей, но и за соблюдение нижними чинами устава, а потому всегда поражали гигантскими размерами и физической мощью. Как говорили, «настоящий шиф способен пнуть цеппель так, чтобы он пролетел через Пустоту, и за время перехода уложить не менее десятка нарушителей дисциплины». Справедливости ради следует заметить, что чаще шифы укладывали чужих цепарей во время популярной игры в «вышибалу», поскольку ссориться с собственным шифом дураков находилось мало.
– А на Менсале как ты оказался? – продолжила расспросы женщина.
– Залетел, не подумав.
– Списался?
– По пьянке. – Павел рассеянно провел рукой по тёмным волосам случайной подруги. – Перебрал бедовки в Шпееве, а когда очнулся, цеппель уже ушёл. Зря трепался в кабаке, что хороший механик.
– Здесь такие ценятся.
– Теперь знаю.
Истории Гатова научил Эзра, и она была вполне обыкновенна: местные шли на всё, чтобы заполучить грамотного специалиста.
– Со мной обошлись по-человечески: предложили хорошие деньги и не обманули при расчёте. – Ещё один зевок. – Я полгода работал в Шпееве.
– Почему не уехал?
– Здесь платят больше, чем на других планетах, – усмехнулся Павел.
Война есть война, и тот, кто готов рисковать, может рассчитывать на хорошую прибыль.
– Я собрал артель и нанялся к трибердийцам. Ремонт любой техники во время боевых действий – двойной тариф. Главная специализация – кузели.
– Хорошо иметь профессию.
– Ага.
– Расскажи о Пустоте, – неожиданно попросила женщина. – В ней страшно?
Резкий переход немного сбил Павла с толку, но сам вопрос не удивил: несмотря на активную межзвёздную торговлю, подавляющее число людей никогда не покидало свои миры и знало о величии Герметикона лишь из рассказов путешественников. И в первую очередь всех интересовала Пустота, поскольку другой мир – он такой же, как свой, только «где-то там», а Пустота – непонятная, страшная, беспощадная и совсем иная.
– В ней страшно?
– Многим – да, очень страшно, – кивнул Гатов. – Но вовсе не потому, что они боятся попасть в катастрофу… Хотя из-за этого тоже страшно, но не так, как из-за того, что Пустота давит.
– Её же нет, – удивилась женщина.
– Но этого самого «нет» – бесконечные пространства. И когда ты осознаёшь, что за стеклом иллюминатора раскинулись триллионы лиг того, чего нет, – в этот момент Пустота начинает давить и становится страшно.
– Всем?
– Нет.
– А тебе?
– Было в первый раз, – не стал врать Гатов. – Потом привык.
– Ко всему можно привыкнуть, даже к Менсале.
И лютая тоска, прозвучавшая в голосе женщины, заставила Павла прищуриться и спросить:
– Ты вроде с Западуры?
Густые темные волосы, большие темные глаза, округлая, «крестьянская» фигура: роскошная грудь, крепкие ноги, полные руки – внешность выдавала в женщине уроженку второго менсалийского континента, но поначалу Гатов не придал этому факту большого значения.
– С Западуры.
– Как сюда попала? – Ученый догадывался, что услышит в ответ, и не ошибся.
– Слышал о «рейсах задранных юбок»?
– То есть, работорговцы привезли?
В ответ по губам женщины скользнула кривая усмешка, которую лежащий на спине Павел не увидел, и лишь затем последовало объяснение:
– Да нет никаких работорговцев, эту страшилку девчонки выдумали, чтобы клиентов на жалость разводить.
– Неужели?
– Тут, на Менсале, ещё бывает: когда захватывают деревни, девок часто насилуют, а потом продают в бордели, – уточнила проститутка. – А на Западуре всё честно: рекрутеры сразу объясняют, где и как придется работать.
– То есть тебя не захватывали и не обманывали?
– Удивлён?
– Немного, – признался учёный.
– На Западуре не так хорошо, как кажется, – печально проронила женщина. – Если не уехать, то придётся до конца жизни рожать детей, из которых станут делать солдат или шлюх. Или фермеров, с утра до ночи пашущих в поле. Так что лучше рискнуть. – Она помолчала, поняла, что Павел не спешит с замечаниями, и продолжила: – Моя подруга год работала в Шпееве в известном салоне. Потом её взял на содержание торговец оружием, даже в рестораны водил и в цирк. А ещё через полгода она гуляла по парку, познакомилась с инструктором с Кардонии и вышла за него замуж.
– На Кардонии сейчас война.
– Тут не угадаешь.
– Согласен.
Гатов бросил взгляд на часы: у них оставалось ещё двадцать минут, мягким, но уверенным жестом перевернул женщину на спину, а сам приподнялся, оказавшись сверху. Она поняла, улыбнулась, обхватила левой рукой Павла за шею и тихо спросила:
– Ещё придешь?
– К тебе?
– Да.
– Всё может быть.
– Врёшь…
– Не вру! – возмутился облачённый в длинную белую рубаху пузан. Именно из-за таких рубах, а не только по причине чрезвычайно белой кожи, уроженцев главного менсалийского континента и называли «беляшами». – Я сам читал, вот этими глазами!
– Когда ты читать выучился, Бужа? – хихикнул его собеседник, длинный и с виду нескладный мужик, отчаянно походивший на ожившую марионетку: острые локти, острые колени, острые плечи и острый нос. И острые зубы. Когда мужик улыбался, они вылезали из-за тонких губ.
– Неважно когда, – окрысился пузан. – В газете ясно было написано, что в старых рудниках валериция осталось на три года добычи. Самое большее – на пять. И что будет дальше – один Игвар знает…
– Брехня! Все говорят, что валериция у нас на сто лет с гаком.
– Врут.
– Зачем?
– Потому что!
Спорщики не были вооружены – в заведении синьоры Флиси действовали строгие правила, – поэтому спустившийся со второго этажа Гатов оглядел их весьма равнодушно, мол, спорите, ну и спорьте на здоровье, всё равно никто не пострадает, после чего плюхнулся за столик Мерсы – скучающий алхимик употреблял уже третью порцию ароматного травяного чая – и осведомился:
– Каронимо?
– Ещё не закончил, – хладнокровно ответил Андреас.
– А ты так и не начинал?
– Э-э… не в настроении.
У него были строгие правила насчёт походов в заведения, подобные дому синьоры Флиси, которые, впрочем, кое-кто не приветствовал.
– Олли будет злиться.
– Его дело.
– Ну и ладно, сами разберётесь.
– Вот именно. – Мерса поджал губы, выдержал паузу, но воспитание взяло своё, и алхимик предложил: – Чаю?
– Смеёшься? – Павел сделал знак официанту и через мгновение принял у него высокий бокал с крепким коктейлем: – Твоё здоровье!
Однако большой и жадный глоток, которому было предназначено стать элегантным украшением дня, своего рода праздничным бантиком, связывающим всё прекрасное за сегодня в единое целое… оказался грубо прерван визгливым воплем со второго этажа:
– Даже не надейтесь! – А также последовавшим звуком удара, возмущённым женским восклицанием и громкой нецензурной тирадой.
– Ваши девки – тупые коровы! – Друзья обернулись и с интересом уставились на спускающегося по лестнице субъекта, автора и пока единственного участника скандала. Субъект оказался хлипким на вид, но наглым на слух брюнетом в расстёгнутых штанах – их приходилось поддерживать рукой. – Лентяйки тупые, да ещё и уродливые!
– На себя посмотри, огрызок, – предложила появившаяся на площадке второго этажа девушка. – Никто не виноват, что тебя не хватило!
– Заткнись, сука!
– Сам заткнись!
– Герда, тихо! – громко велел вышедший на шум Клап, главный вышибала синьоры Флиси. И перевёл взгляд на чернявого: – Девочка повела себя грубо и будет наказана. Вам же следует заплатить.
– И не подумаю!
– Почему?
– Не хочу!
– Есть правила…
– Есть только одно правило, придурок: прав тот, кто сильнее. Понял?
Наглость хлипкого объяснялась просто: в самом начале скандала пузан поднялся, всем своим видом показывая, что поддержит любое выступление чернявого, а похожий на марионетку спорщик незаметно, бочком, выскользнул наружу и вернулся аккурат перед тирадой. Так что, произнося её, брюнет уже видел и вооружившегося марионетку, и трёх боевиков, что вломились в заведение вместе с ним.
– Я ведь говорила, что не надо обслуживать свободян, – прокомментировала назревающие неприятности Герда.
Клап нахмурился.
– Наглое поведение должно быть наказано, – заявил чернявый. Он наконец-то застегнул штаны, пристроил к ним переданный дружками боевой пояс и стал выглядеть куда внушительнее. Правда, по-прежнему мелко. – Тутошние тёлки ленивы и тупы, платить за их услуги – оскорбительно. Платить должны вы. Деньгами и услугами.
Подручные поддержали низенького вожака дружным гоготом. Клап продолжал хранить молчание, несмотря на то что за его спиной появились ещё двое здоровяков: он умел считать и думать и понимал, что трое против шестерых выступят без особой надежды. Особенно учитывая наличие у скандалистов оружия.
– Тебе не кажется, что, разобравшись с заведением, свободяне примутся за посетителей? – едва слышно поинтересовался Павел, допив коктейль.
– Кроме нас, тут посетителей нет, – заметил наблюдательный Андреас.
– Вот и я об этом.
Несколько мгновений Мерса переваривал услышанное, затем поставил чашку с чаем на стол и поднял брови:
– Что… э-э… предлагаешь?
– Да есть одна мысль, – не стал скрывать Гатов. – Но тебе она не понравится.
– Не просто не понравится, – проныл алхимик. – Я категорически против…
Но было уже слишком поздно.
Затеявшие скандал свободяне не видели противников, кроме трёх вышибал синьоры Флиси, и выстроились против них: ворвавшиеся с улицы боевики, марионетка и чернявый коротышка. Вооружившийся пистолетом пузан поглядывал в сторону притихших учёных, но больше для демонстрации – в основном его внимание было сосредоточено на вышибалах.
– У меня нет бомб! – трагически прошептал Мерса. Он достаточно изучил Павла и видел, что тот настроен подраться. – Ни одной бомбы. Мы безоружны!
– Обойдёмся без оружия, – весело прошипел в ответ учёный.
– Мы?
– Мы все.
Привычный к кабацким сражениям, Гатов видел гораздо больше скромного Андреаса и уже приметил мелькнувшего на втором этаже Каронимо, оценил спокойствие вышибал, понял, что ребятам нужна минимальная поддержка, и потому без колебаний кивнул Бааламестре, когда тот появился на площадке в следующий раз.
С прикроватной тумбочкой в руках.
– Проклятые свободяне едва не испортили мне отдых! – возмущённо рассказывал Каронимо несколько часов спустя. – У нас с Клеопатрой всё хорошо, мы на пике интереса, на всех парах летим ко взаимному удовлетворению невиданной силы, и вдруг – на тебе! Визг под самой дверью и скандал! Вы ведь только финал наблюдали, друзья мои, сняли, так сказать, сливки, а началось всё в соседней с нами комнате. Чернявенький там визжал, как ненормальный, и просто поверьте: никто, никто, кроме меня, не смог бы в столь скотских обстоятельствах закончить дело так, как требовали того природа и здравый смысл.
– Из-за твоего здравого смысла нам пришлось ждать на несколько минут дольше, – заметил вредный Гатов.
– Но ведь я не опоздал, не так ли? – Бааламестре широко улыбнулся и потёр щетинистую рожу.
Не опоздал.
Никакого воинственного клича Каронимо не издает – не приучен, молча прицеливается и хладнокровно отправляет тумбочку на головы двух ближайших боевиков, изрядно сократив численное преимущество свободян перед честными защитниками прибылей синьоры Флиси. При этом пострадавшие валятся на пол под аккомпанемент дикого вопля пузана: в тот самый миг, когда Каронимо расстаётся с тумбочкой, Гатов метнул в любителя газет чайник Мерсы, который не только врезается толстому в голову, но и выплёскивает остатки горячего.
Атака, как, впрочем, и рассчитывал Павел, становится сигналом.
– На! – С этим криком здоровенный Клап засаживает чернявому в левую скулу.
Учитывая разницу в размерах, данное действо можно было рассматривать, как групповое избиение, но коротышка держал в руке снятый с предохранителя «Аркоз», ещё секунду назад угрожал им, и потому сторонники Клапа воспринимают выпад с праведным воодушевлением.
– Проклятье, чтоб вас всех…
Мерса пинком переворачивает столик – сказывается опыт путешествий на «Пытливом амуше» и долгое общение с Гатовым – и утягивает друга в укрытие. И вовремя утягивает, потому что марионетка оказывается смешным только внешне и реагирует на нападение так, как должен реагировать очень опасный парень: затевает стрельбу с двух рук. Вышибалы прыгают в стороны, при этом левый ловит пулю в бедро, Мерса с Гатовым исчезают за мебелью, а Бааламестре просто исчезает, причём не сейчас, спасаясь от стрельбы, а сразу после того, как прицельно уронил на головы свободян первую тумбочку. Бааламестре показывает себя самым опытным участником бойцом, но об этом позже.
– Съели, суки? Съели?! – Марионетка орал всё то время, пока стрелял, но слышно его стало лишь сейчас, когда грохот выстрелов сменился сухими металлическими щелчками. – Ща нажрётесь, суки! Ща!
Но, несмотря на многообещающие вопли и то, что первый этаж заведения заполнился клубами порохового дыма, особенного вреда марионетка не наносит: раненый вышибала, десять пулевых отверстий в обстановке да разбитое зеркало.
По всему выходило, что свободянам следует отступить, но глупость или же запальчивость продиктовала иное: едва пришедший в себя заводила требует крови.
– Крови! – орёт он, поводя «Аркозом» вокруг себя. – Золотом не откупитесь теперь! Крови!
Пузан подвывает, марионетка перезаряжает, чернявый угрожает, и только последний боевик соображает поднять голову, дабы проконтролировать площадку, с которой на весёлых грабителей уже сваливались неприятности. Поднимает вовремя: как раз в это мгновение доброжелательно пыхтящий Каронимо отправляет в недолгий полёт второй подарок.
Такой же тяжёлый, как первый.
– Хня…
Тумбочка врезается боевику в лицо и укладывает рядом с товарищами, однако трагический вопль пострадавшего играет свою роль: марионетка отскакивает и начинает азартно палить вверх в надежде уложить Бааламестре, который расторопно прячется в комнате. Зато марионетка упускает из виду Клапа, который давно понял, что по-хорошему не получится, кулаками тоже, и направляет на врага револьвер.
Три выстрела сливаются в один.
Клап стреляет в марионетку, брюнет – в Клапа, пузан – в столик Мерсы, надеясь хоть как-то отомстить за пережитое.
Кислый пороховой запах напрочь забивает обычное благоухание заведения любви, пуля пробивает алхимику воротник рубашки, Клап хватается за руку, марионетка – за бок, а в следующее мгновение грохочет «тяжёлая артиллерия»: четвёртый вышибала синьоры Флиси, который в мирное время сонно стерёг чёрный ход, является из кухни и врезает по наглецам из дробовика.
Визг.
Только в этот раз не скандальный, а полный боли. И когда дым рассеивается, свободяне оказываются около дверей: марионетка поддерживает пузана, а чернявый прикрывает отход беспорядочной стрельбой из «Аркоза» во всё, что кажется ему страшным.
– Я ещё вернусь! – орёт чернявый, но ответом ему становится неприличный жест от выдающегося учёного.
Затем довольный собой Гатов выбирается из-за стола, оглядывает разрушенное заведение и начинает громко хохотать.
Вечер определённо удался.
* * *
Единственной красотой, которую Камнегрядка могла предложить взыскательным путешественникам, были закаты. Притягательные и неповторимые закаты, когда однообразие унылого пейзажа – безжизненная земля, испещрённая бесчисленным количеством камней и скал, – удивительным образом преображалось в лучах уходящего солнца. Неожиданно исчезало ощущение неизбывной тоски, пряталась куда-то скука, пропадало отвращение, и перед изумлённым наблюдателем раскидывалась вдруг восхитительная, словно вышедшая из волшебного сна, картина причудливого сплетения теней и света, багровости уходящей звезды, меркнущей лазури неба и подбирающейся тьмы. И наливающиеся чёрным камни оживали, превращаясь в пятнышки ночи, неспешно собирающие панораму полнейшего мрака.
Неспособная родить живое, Камнегрядка ухитрилась отыскать прекрасное в том, что есть, и каждый вечер формировала на своей груди щемящий образ прекрасного.
– В своё время я подумал, что именно в этом кроется предназначение Камнегрядки, – тихо произнёс Вениамин. – Что по замыслу Творца её роль в нашем мире – демонстрировать потрясающие закаты, при виде которых никто не в силах оставаться равнодушным.
Из окружённого скалами форта любоваться прекрасной картиной не было никакой возможности, поэтому Мритский предложил прогуляться на вершину западной скалы, где располагалась маленькая, как потом выяснилось, «губернаторская», смотровая площадка, и теперь небольшая компания: Вениамин, его жена, инженер Холь и шестеро охранников сполна наслаждалась уникальным, доступным лишь в Камнегрядке зрелищем.
– Почему ты не рассказал об этом месте? – в третий или четвёртый уже раз повторил восхищённый Алоиз. – Я столько времени потерял…
Он сидел в Карузо несколько месяцев, отчаянно скучал, а мог бы каждый вечер наслаждаться непередаваемой прелестью величественной красоты уходящей в ночь Камнегрядки.
– Зачем ты скрыл от меня это невероятное место?
– Хотел сделать сюрприз.
– Веня, Веня… – сокрушённо покачал головой инженер. – А ещё друг…
Мритский улыбнулся.
– Не ожидала, – очень тихо произнесла Агафрена. – Не думала, что тебя способна тронуть красота.
– Я знаю, как ты обо мне думаешь, – так же негромко, чтобы слова не долетели до ушей Холя, ответил Вениамин. – Ты во многом ошибаешься.
– Я воспринимаю тебя таким, какой ты есть.
– Таким, каким ты хочешь меня видеть, – уточнил губернатор.
– Я…
Но замолчала, потому что Мритский едва заметно улыбнулся и приложил палец к губам, показывая, что не хочет продолжать разговор. Что нужно наслаждаться видом, а не выяснять давным-давно сложившиеся отношения.
Не время. Сейчас – не время.
Эти трое странно и забавно выглядели рядом: высокий и плотный Холь, стройная, изящно сложённая Агафрена, благодаря высокой причёске она немногим уступала инженеру в росте, и маленький, едва доходящий супруге до плеча Вениамин – убери ещё десяток сантиметров, и губернатора можно было бы с полным основанием назвать карликом. Но никто не называл: Мритскому доводилось и казнить, и убивать за шутки о своём росте. Именно так: в том числе и убивать – лично, потому что низкий рост не означал слабости, и Вениамин заслуженно считался прекрасным бойцом: быстрым, резким и безжалостным.
Лицо губернатор имел обыкновенное для уроженцев Западуры: маленькие тёмные глаза, маленькие, но пухлые губы, прямой нос и чуть более широкие, чем у беляшей, скулы. Лицо внимания не привлекало, но существовала у Мритского особенность: благодаря странному капризу природы его чёрные волосы, необычайно густые в бровях и бороде с усами, не росли нигде больше, оставляя сухощавое тело без всякого покрытия. Об этой особенности мало кто знал, но губернатора она раздражала не менее сильно, чем неудавшийся рост.
– Скажу откровенно, Веня: это одно из самых поразительных зрелищ, которые мне довелось видеть в жизни, – задумчиво произнёс Алоиз, когда они спускались по тропинке к форту. – Спасибо.
– Не за что.
– Я впервые сожалею о том, что не поэт, – продолжил Холь. – Сожалею, что неспособен выразить словами переполняющие меня чувства.
