Вадим Витальевич Тарасенко
Отщепенцы
«Отщепенец – человек, отколовшийся
от своей общественной среды
(Толковый словарь С. И. Ожегова)
Часть 1
– Тук-тук.
– Кто там?
– Мишка – вашему терему крышка.
(Русская народная сказка).
1
Пластмассовая красная кнопка покорно легла под руку. Мгновение и она упруго-податливо, услужливо прогибается вниз и замыкает цепь. Срабатывают реле, и в покоящегося под землей, в своем логове, монстра начинает поступать электроэнергия – эта "живая" вода современной цивилизации. Мгновение, и этот поток достигает системы управления – "мозга" монстра. Он оживает и тут же осознает кто ОН и что он ДОЛЖЕН СДЕЛАТЬ. Некто вложил в его мозг всю необходимую информацию, все необходимые инструкции. И он слепо, безоговорочно стал их выполнять. Раз, и тихо затянули свою песнь раскручивающиеся гироскопы. Секунда, другая, и он узнал где север, где юг, узнал, где находится его логово и как далеко до его жертвы, узнал, что через двадцать секунд он должен покинуть свое убежище, что бы убить ее. Два – и он проверил все свои многочисленные системы. Отовсюду в его «мозг» стали поступать краткие, несущие удовольствия импульсы – норма, норма, норма… До прыжка осталось пятнадцать секунд. Три – броневая, полутораметровой толщины крышка логова распахнулась, демонстрируя небесам свою тридцатиметровую глубину и ЕГО, затаившегося, теперь отделенного от всего живого, дышащего, любящего лишь небольшой тонкой пленкой. До прыжка осталось мгновение.
Внизу сверкнуло и мир услышал грохот – стартовый выстрел Дьявола. Апокалипсис начался. Монстр рванулся, легко прорвал пленку, нарушая девственность не только своего логова но и всего Мира. То тут, то там стали вылазить из-под земли такие же монстры. Апокалипсис разворачивался строго по написанному сценарию и сценарий этот был начертан ни на небесах и ни в Аду, он был сотворен в Генеральном штабе Советской Армии – советские стратегические ракеты Р36М УТТХ или СС-19, как их называют на Западе, наносили ядерный удар по Соединенным Штатам Америки…
Яростный поток воздуха обрушился на обтекатель ракеты. Секунда, другая, третья… десять секунд, двадцать… минута. Поток стал ослабевать, синева воздуха стала сгущаться, переходя в черноту, заблестели звезды. Ракета выходила в космос. До Штатов оставалось чуть больше восьми тысяч километров или двадцати минут времени полета. Бесшумно отлетел обтекатель. И звездам, и может быть, самому Господу, как немой укор, что создал столь несовершенного человека, предстало самое грешное, что только сотворило человечество за всю свою историю – ядерные боеголовки. Десять двухметровых конусов – тысяча Хиросим, смотрели своими остриями на Солнце и звезды. А система управления ракетой продолжала отрабатывать намертво вложенную в нее программу. Несколько раз под этими конусами вспыхивал огонь, абсолютно безопасный для них, но смертельно опасный для людей – двигательная установка нацеливала боеголовки на Землю. Теперь их острия смотрели вниз, на ползающих где-то еще далеко-далеко внизу людей. Этим людям осталось жить десять минут – как раз хватит времени выпить чашечку ароматного кофе или выкурить хорошую сигарету. И вновь воздух стал светлеть, приобретая голубизну. В дымке, внизу раскинулся огромный город. Гордыми прямоугольными столбами уходили ввысь десятки небоскребов, где-то на горизонте блеснул океан. Еще пара секунд и со всей яростью нескольких километров в секунду, ободранные, раскаленные атмосферой ядерные боеголовки сметут и эти небоскребы, и все-все, что находиться сейчас под ними. Сметут, испепелят, размажут людей о груды камня и стали. Это кому повезет. А кому не повезет – будут лежать, переполненные болью, черные, обугленные, с треснувшей кожей, сквозь которую будет проступать вытопившийся человеческий жир… Нью-Йорк, как географическое, политическое, экономическое понятие исчезнет с лица Земли. А все началось с пластмассовой красной кнопки, покорно прогнувшейся вниз под твердой, умеющей ласкать и наказывать мужской рукой…
– Мистер что-либо желает?
Мужчина вздрогнул, оторвал взгляд от иллюминатора и посмотрел в проход. Перед ним стояла стюардесса со стандартной, профессиональной улыбкой на лице. Он недоуменно посмотрел на нее:
– Простите?
Стюардесса легким кивком головы указала на его руку. Пассажир посмотрел и все понял – его правая рука давила красную пластмассовую кнопку – кнопку вызова стюардессы.
– Ох, простите. Знаете, задумался о своем. Мне ничего не надо, – он убрал руку с кнопки. – Хотя нет. Принесите мне, пожалуйста, чашечку кофе. Настя, ты кофе будешь?
– Нет.
– Значит одну чашечку кофе и еще раз извините.
Не один мускул не дрогнул на лице вышколенной стюардессы. Продолжая приветливо улыбаться, она пошла выполнять заказ рассеянного пассажира. А тот вновь повернулся к иллюминатору – Нью-Йорк разворачивался внизу во всем своем великолепии. Неожиданно в его голове всплыли, казалось бы, давно забытые числа – 40 51 55 с.ш., 73 20 з.д.
2
Днепрпетровск. Конструкторское бюро «Южное». Вторник, 17 мая 1988 года.
– Сорок градусов, пятьдесят одна минута, пятьдесят пять секунд северной широты, семьдесят три градуса двадцать минут западной долготы. Ввел?
– Да.
– Так, теперь давай этот славный городишко с восьми миллионным населением пропустим по третьему варианту атаки. Заводи в компьютер: количество боевых блоков – четыре. Мощность – двести килотонн. Квадрат разведения пять на пять километров. Центр прицеливания – Нью-йоркский торговый центр. Есть?
– Завел.
– Ну что, начинаем очередное виртуальное ядерное нападение на бедный, несчастный Нью-Йорк. Нажимай Enter.
– Есть.
– Теперь десять минут можно отдыхать с чистой совестью. Слушай, Илья, ты тут посиди возле нашего электронного агрессора, а я пойду звякну по телефону. Хорошо?
– О чем речь. Ирине пошел звонить?
– Вы удивительно догадливы, сударь. И мне кажется, – Владимир посмотрел прямо в глаза собеседнику, – ревнуете.
– Давай топай, звони, – Илья чуть усмехнулся и демонстративно стал читать какие-то документы, лежащие на столе.
Владимир еще раз посмотрел на него, что-то хмыкнул себе под нос и направился к телефону, стоящему на специальной тумбочке, посередине большого зала, заставленного столами, кульманами и компьютерами. Возле них стояли, сидели, чесали затылки, ковырялись в носу люди. В газетах, несколько лет спустя, этих худых, толстых, лысых и не очень, одетых в растянутые свитера, костюмы и прочие одежды назовут элитой научно – технической интеллигенции. В данный момент, эта разношерстная элита "рожала" очередной эскизный проект, проектировала очередную стратегическую ракету – 15 А 18М. На Западе, для которого она и предназначалась, натовские стратеги занесут ее в свои каталоги под номером СС-19. А между собой, оценив ее великолепные убойные способности, окрестят Сатаной.
Но вернемся к нашей маленькой, микроскопической частичке этой самой элиты, которая, в данный момент, наплевав на возможное прослушивание соответствующих органов, весело мурлыкало в трубку:
– Привет Ира, это я, Володя.
– Привет.
– Слушай, как это мы умудрились не видеться друг с другом три дня?
– А что ты хотел – диплом пишу.
– Ирка, по тебе не то что плачет, рыдает первый отдел. Человек распределился в КБ "Южное", а пишет диплом дома.
– Ну не пишу… так, наброски делаю. А у тебя как дела?
– Да так, потихоньку. Я вчера от безысходной тоски по тебе написал любовный опус в твою честь. Прочесть?
– Что, прямо сейчас? По телефону?
– А что, по-моему, телефоны и существуют, что бы по ним разговаривали. Так читать?
– Ты неисправим.
– Точно. Так читать?
– Куда же от тебя денешься, читай. Владимир плотней прижал телефонную трубку и тихо зашептал:
Я хочу купаться в блеске глаз твоих
И дыханье наше делить на двоих
И если между нами стена
Разрушу и стену я
А из кирпича той стены
Я воплощу в реальность сны свои:
Я вымощу дорогу к сердцу твоему
И по ней приду к счастью своему
Приду и тихо постучу
И шепотом ты скажешь: "Я люблю"
И лаская ушко, отвечу я
Иришка, родная, наконец то ты моя
– Ну как?
– Сумасшедший.
– Лучше быть сумасшедшим в любви, чем чопорным, спокойным и до отвращения правильным. Слушай, Ир, давай сегодня встретимся.
– Сегодня не могу.
– Тогда завтра. Сможешь?
– М-м-м, давай в субботу.
– Во сколько?
– Давай в шесть.
– Как обычно возле "Спутника"?
– Да. Кстати, а что там сейчас идет?
– Что идет, не знаю. Но мне как-то не нравиться перспектива идти в кинотеатр.
– Почему?
– После таких свиданий долго ломаешь голову над вопросом: с кем ты был на свидании – с девушкой или с кинофильмом.
– Ладно, там посмотрим. Ну что, до встречи?
– До встречи.
– Пока.
– Пока.
Володя повесил трубку и вернулся назад.
– Ну что поговорил? – Илья мельком взглянул на Владимира и вновь перевел взгляд на монитор компьютера.
– Поговорил. Ну что там наш электронный убийца насчитал?
– Примерно то, что и по второму варианту. Там было шесть миллионов семьсот тысяч убитых, тут на каких-то сто пятьдесят тысяч больше. Зато там расход топлива по ступени разведения1 на целых двадцать килограмм меньше. Из-за каких-то ста пятидесяти тысяч тратить целых двадцать килограмм, по-моему это нецелесообразно.
– Это пусть начальники решают. А наше дело малое – обсчитали. доложили, – Володя Кедров обвел глазами зал, – сколько там до обеда осталось?
– Полчаса.
– Может в шахматишки на тихую сбацаем, – Владимир кивнул на компьютер, – кто увидит, что там у него загружено: или ядерная атака на Штаты или атака на черного короля.
Илья заколебался:
– Ладно, давай. Должен же я у тебя отыграться.
– И не мечтай. Моего короля тебе не свалить.
– Поживем – увидим.
Но в шахматы им сыграть не удалось.
– Володя, – к ним подошел начальник сектора, – пошли со мной к начальнику отдела.
Владимир переглянулся с Ильей, молча встал и пошел вслед за Анатолием Ивановичем. В кабинете начальника отдела царила приятная прохлада. Валерий Николаевич, начальник отдела, сидел за столом и держал в руках какую-то бумагу. Подойдя ближе, Володя узнал бланк закрытой телеграммы – желтый лист бумаги пересеченный по диагонали красной полоской.
– Садитесь, – Валерий Николаевич кивнул вошедшим на стулья, стоявшие возле длинного стола, перпендикулярно приставленного к столу начальника отдела.
Когда они сели, начальник отдела отодвинул от себя, как делают это дальнозоркие люди, бланк телеграммы и прочел:
– М-м-м, ага вот:
"Шестнадцатого мая, при попытке стыковки обтекателя изделия2 15 А18 М с самим изделием, произошло его заклинивание. Технические подробности изложены в нашем письме исходящий такой – то. На двадцать четвертое мая просим прислать ваших представителей по этому вопросу". Прочтя телеграмму, начальник отдела поднял глаза и добавил:
– Я разговаривал по ВэЧэ с Сашей Пахомовым, это с 201 отдела. Он сейчас на полигоне. Так вот он говорит, что обтекатель заклинило в момент его схода с установщика и посадки на направляющие штыри изделия. Итак, какие будут ваши предложения по этому вопросу?
В кабинете повисла пауза.
Наконец Анатолий Иванович, понимая, что говорить придется ему, осторожно начал:
– В Павлограде, на автономных испытаниях, все прошло тип-топ…
– А при подготовке к лётным этот чертов обтекатель заклинило, – в голосе начальника отдела зазвенели неприятные металлические нотки.
– Валерий Николаевич, – чуть ли не вкрадчивым голосом продолжал начальник сектора, пошлем Володю Кедрова на полигон, – он кивнул на молодого инженера головой, – он подробно все выяснит и если это наша, проектантов, ошибка, быстренько доработаем документацию.
– На полигон надо лететь, имея в кармане несколько версий, чтобы на месте выбрать правильную и быстро устранить причины, – голос начальника отдела все больше приобретал металлических нот, – или вы хотите из-за обтекателя сорвать сроки летных испытаний?
Володя понял, что сейчас в кабинете разразится буря. Понял это и начальник его сектора. Но он был тертый калач и быстро нашел для шефа приемлемый ответ:
– Завтра разберемся и к вечеру доложим Вам результат.
– Хорошо. Завтра в 17-00 жду вас обоих с докладом, – начальник отдела сделал пометку на настольном календаре. – Можете идти.
– Беги в архив, возьми документацию на этот чертов обтекатель, посмотри как и что, и сегодня вечером доложишь мне, что ты думаешь по поводу нестыковки его с изделием.
– Понял.
Через десять минут с папкой чертежей из архива Владимир подошел к своему рабочему столу.
– Так Илья, аврал. Выключай компьютер, пусть ньюйоркцы еще поживут. На полигоне не состыковался обтекатель с восемнадцатой М.
– Вот это да, дела.
– Да, дела не очень. Если учесть сроки летных испытаний, то можно сказать, что дела не только не очень, а просто хреновые. – Владимир сел за стол, открыл папку с чертежами, нашел общий вид обтекателя и принял свою любимую позу для раздумий – ладони рук сцеплены между собой и опущены между ног, локти оперты на бедра. – Чего ж ты, родной, не полюбил изделие, не захотел с ним стыковаться, – мозговая атака началась.
Илья не замедлил к ней присоединиться:
– Может он импотент?
– Кто?
– Обтекатель?
– Да нет, в Павлограде на макете он же стыковался.
– А может он большой оригинал, знаешь как у некоторых бывает – на кухне, на кухонном столе может, а в спальне, в постели не может.
– Ладно, Илья, хватит трепаться и обсуждать сексуальные наклонности обтекателя, сегодня вечером я что-то должен проблеять начальнику сектора, а в понедельник смотреть в иллюминатор и петь песенку: "Под крылом самолета зеленое море тайги".
– Учитывая, что восемнадцатую пускают с южного полигона, то петь ты должен: "Под крылом самолета красный ковер тюльпанов".
– Согласен.
– Елки-палки, когда проектировался обтекатель мы еще писали свои дипломы в университете, а те, кто им занимался, сейчас кто где – начальник группы в больнице, Борис Николаевич в Миассе, охмуряет уральских красавиц, Олег Александрович благополучно ушел на пенсию.
– От этого сейчас не легче, – Владимир задумчиво смотрел на чертеж. – Послушай Илья, что значит заклинило, в переводе с языка домашних хозяек на высокий стиль научного языка. Илья вопросительно посмотрел на него.
– Это значит, что в системе "обтекатель – изделие" возникла такая сила трения, которая превысила вес обтекателя. Так?
– Так.
– А трение – это что? Это произведение коэффициента трения на силу реакции опоры. Точно?
– Точно, – Илья снова кивнул головой и сам продолжил, – а сила реакции тут может возникнуть, если есть момент силы тяжести, то есть должен быть эксцентриситет между осью обтекателя и центром его тяжести. – Пошел обычный мозговой штурм проблемы…
– … но об этом эксцентриситете отцы-основатели обтекателя знали и четко указали его на чертеже. Следовательно, этот эксцентриситет они учитывали и считали, что он не будет мешать стыковки. И обоснованно считали. Илья, не забывай, в Павлограде обтекатель прекрасно стыковался.
– Значит давай думать, чем условия в Павлограде отличаются от полигонных.
– Согласен.
– Первое – обтекатель. Такой же?
– Такой же, – Владимир согласно кивнул головой.
Илья на листке бумаги написал "обтекатель" и напротив слова поставил крестик.
– Изделие?
– В Павлограде был макет, – начал осторожно Владимир, а на полигоне настоящее изделие.
– Но стыковочные узлы идентичны? – полувопросительно, полу утвердительно сказал Илья.
– Бесспорно.
– Значит ставлю «плюс» – теперь напротив слова "изделие" Илья поставил крестик.
Через пятнадцать минут на листке бумаги выстроился столбец из слов, напротив каждого из которых красовался крестик.
– Наша мозговая атака закончилась блестяще – одни "плюсы", а обтекатель, туды его в качель, не стыкуется. – Илья откинулся на спинку стула и неожиданно добавил, – это тебе не эфемерные математические модели создавать по эффективному уничтожению людей, тут железо – а оно конкретики требует.
Владимир оторвал взгляд от чертежа и посмотрел на Илью.
– Знаешь, Илья, мне все чаще и чаще кажется, что ты злишься или завидуешь мне, из-за того, что моя тема победила на научно-техническом совете комплекса и меня рекомендовали в аспирантуру, а не тебя.
Илья отвернул лицо в сторону и как в пустоту сказал:
– Знаешь что делают, когда кажется? – и сам ответил, – крестятся.
И тут в глазах у Владимира как полыхнуло. Он знал за собой эту странную особенность – в моменты, когда кого-то сильно начинаешь ненавидеть, на мгновение его глаза застилает словно красная пелена. Но он быстро справился с собой и медленно, предельно иронично произнес:
– И это – креститься, предлагаешь мне ты – будущий активный строитель коммунизма? – Кедров иронично улыбнулся.
Илья отлично понял иронию в голосе Володи – совсем недавно он написал заявление с просьбой принять его в кандидаты в члены КПСС. Но таким Илью не смутить. Он повернул лицо к собеседнику и холодно, четко разделяя между собой слова произнес:
– Что ж, кто-то подбирается к теплому месту под солнцем через науку, а кто-то через нашу ум, честь и совесть.
– Ну-ну, п о д б и р а й с я, смотри только не сильно шуми, а то спугнешь фортуну.
– Постараюсь.
– Постарайся.
"А вот Илья с Ириной поладил бы сразу, – неожиданно подумал Владимир. – Насчет партии у них бы разногласий не было".
И сразу у него в памяти всплыла та ссора с Ириной…
– Ты должен вступить в партию.
– Ты "Архипелаг Гулаг" читала?
– Представь себе, читала.
– Ну и?
– Послушай, не прикидывайся дурачком. Ты же отлично понимаешь – мораль и совесть это одно, а удачная карьера это совсем другое.
– А если для меня первое важнее второго?
– Мне тебя искренне жаль.
– А мне тебя…
Владимир, наверное, никогда не забудет тот взгляд, каким полоснула его Ирка после этих слов – злой и, в то же время, какой то оценивающий. Лишь некоторое время спустя, немного успокоившись, он понял, что она оценивала. В это время девушка решала, а стоит ли связываться с этим мужчиной, как будущим ее мужем. Не прогадает ли она, ставя на него. Ведь совесть и карьера – это вещи, как правило, не совместимые. Тогда она, все же, что-то про себя решила в его пользу. ТОГДА.
– Так ты не будешь подавать заявления в партию?
– Ирина Николаевна, а Вам не кажется, что еще год, другой и многие "убежденные" партийцы-ленинцы спустят свои партбилеты в унитаз?
– Нет, не кажется. Мой папа говорит, что пока будет существовать СССР, будет существовать и КПСС. Ну а ты сам понимаешь, что в такой организации, как КБЮ, без партийной корочки делать особенно нечего.
– Ага, значит твой папа так говорит. Ира, я, конечно, уважаю твоего папу – начальник комплекса в КБ и все такое прочее, но…, – Владимир замешкался, подбирая слова, – но не хочу я вступать в партию, ну не хочу и все.
– Тогда выше начальника группы, тебе в КБ не подняться.
– Ира, предлагаю компромисс – давай дорасту до начальника группы, а там посмотрим.
– Что-то я не вижу компромисса, – девушка чуть насмешливо посмотрела на Володю.
– Ну как же – до того момента как я не стану начальником группы, ты меня не пилишь своей партией.
–
Во-первых партия не моя, а коммунистическая, а во-вторых – причем здесь я? – серые глаза девушки прищурившись смотрели на Володю.
Даже по прошествию нескольких лет Владимиру Сергеевичу Кедрову становилось стыдно, когда он вспоминал этот разговор и то, как он в тот момент растерянно и глупо посмотрел на Иру.
– Как причем, а ты что… не собираешься стать моей женой ? – и как-то совсем жалобно добавил, – Мы же с тобой договорились об этом еще месяц назад.
И снова этот оценивающий взгляд девушки. Затем ее глаза стали смотреть куда то вбок и она сказала:
– Ты должен вступить в партию…
И вновь знакомо полыхнуло перед глазами:
– Я…никому… ничего… не должен, – четко, с большими паузами между словами ответил Володя.
– Даже мне – девушке, которой ты предлагаешь выйти за тебя замуж?
Но наконец-то его мозг перехватил власть у чувств и совместно с мужским самолюбием выработал фразу:
– Знаешь, Ирина Николаевна, в годы второй мировой войны у нас был танк, назывался "ИС", расшифровывался: "Иосиф Сталин". Самый мощный танк войны. Как и его человеческий тезка, он мог уничтожить все и вся. Немцы его боялись – жуть.
– Я тебя что-то не понимаю, – девушка несколько растерянно смотрела на Володю.
– Сейчас поймешь, – Владимир сделал паузу, как бы на что-то решаясь, и затем добавил, – так вот, мне кажется, что ты из тех девушек, которые, едва добавив к своему обращению "мисс" приставку "ис", превращаясь, таким образом, в "миссис" становитесь такими же беспощадными к своим мужьям, как и этот танк.
Лицо девушки пошло красными пятнами. Но Ирка умела держать удар. Она как-то гордо тряхнула головой, что называется, пронзила Владимира взглядом, развернулась и пошла прочь.
Тогда он целую неделю мирился с ней – "сыпал" голову пеплом, умолял простить, ну и т.д. Одним словом вел себя как по уши влюбленный мужчина, старающийся вернуть к себе расположение любимой девушки…
«И Ильи и Иры мысли насчет карьеры, прямо как две скрипки в слаженном оркестре – совпадают до полутона, до четверти, осьмушки…, – Владимир прервал эту печальную для него нисходящую геометрическую прогрессию, – а у меня с Иркой полный диссонанс, кошачий концерт».И тут он поймал себя на том, что пусть и мысленно поставил Ирину, его Иришку, рядом с Ильей, противопоставив себя ИМ. Он тряхнул головой, отгоняя от себя эту неприятную мысль и вернувшись от неприятных воспоминаний в реальный мир, произнес:
– Ладно, Илья, Не будем сориться и выпендриваться друг перед другом. Ты решил строить свою карьеру через партию, я через науку. Так что у нас нет повода пинать друг друга ногами. Так? – он посмотрел в глаза Илье.
Тот выдержал взгляд:
– Так.
– Тогда давай заключим пакт о ненападении, – и Владимир протянул руку.
Илья ее пожал…
Вечером Володя Кедров докладывал начальнику сектора:
– Анатолий Иванович, мы с Ильей просмотрели документацию на обтекатель, но не нашли ни одной зацепки по поводу того, почему он не стыкуется с изделием.
– Ладно, Володя, иди домой. Завтра вместе помозгуем, на свежие головы. Утро вечера мудренее.
3
Остановимся немного поподробнее на описание той организации, где работал Владимир Сергеевич Кедров. Называлась она Конструкторское бюро "Южное" и, как всякая уважающая себя организация того периода, работала на военно-промышленный комплекс тогда еще могучего СССР, а именно проектировала межконтинентальные стратегические ракеты. Именно те ракеты, которыми друг друга пугали мы и американцы, и заодно совместно пугали ими весь мир. За одним общим забором с КБ "Южное" располагался завод, который эти ракеты и изготовлял. Завод назывался Южным машиностроительным, сокращенно ЮМЗ. Кстати, об этом общем заборе. Вообще то это был не забор, а краснокирпичная могучая стена, высотой эдак два с половиной метра. Поверх этой стены была установлена колючая проволока, а за стеной имелись еще парочка стен из все той же, всенародно любимой в СССР, "колючки". Довершали сей шедевр горя для иностранных шпионов и отечественных несунов телекамеры, установленные через пятьдесят метров по периметру всей стены. Для прохождения на завод и в КБ имелось несколько проходных: "Центральная", "Восточная", "Стахановская" и т.д. На проходных стояли кабинки с солдатами внутренних войск и пропусками, спрятанными в специальные ячейки. Приходишь на работу, подходишь к своей кабинке и нажимаешь одну из многочисленных кнопок, расположенных с внешней стороны кабинки. Внутри кабинки выпадает твой пропуск прямо в руки солдата. Ты подходишь к вертушке и, по возможности, твердо глядя солдату в глаза называешь свою фамилию. Если фамилия совпадает с написанной на пропуске, а твоя физиономия к тому же хоть отдаленно напоминает ту физиономию, которая приклеена на пропуске – считай, что ты на территории одного из самых секретных объектов СССР.
А теперь вернемся к нашему герою – Владимиру Сергеевичу Кедрову – двадцати шестилетнему инженеру – конструктору второй категории выпускнику Днепропетровского государственного университета, физико-технического факультета.
Жил Володя Кедров в общежитии, которое уютно устроилось в небольшом отдалении от проспекта Кирова и было в двадцати минутах ходьбы от работы. В этом общежитии, в основном, селили мужской холостой инженерно – технический состав завода и КБ. Поэтому оно выгодно отличалось по порядку от остальных рабочих общаг завода. Прожив здесь почти два года, Володя понял, что если в городе и есть резидент американской разведки, то он даром ест свой хлеб – нашпигуй все комнаты этого общежития соответствующей прослушивающей аппаратурой и все секреты советского ракетного вооружения твои. Во время частых застолий, задушевных кухонных бесед, здесь произносилось столько информации, которая по всем канонам КГБ должна была идти под грифом "Секретно" или "Совершенно секретно", что соответствующий начальник в этом КГБ, который отвечал за предотвращение утечки подобной информации должен был, по идее, или уже давным-давно повеситься или хотя бы застрелиться. Кроме всего прочего, это общежитие имело обычную советскую звукоизоляцию – соседи друг о друге все знали. Вот и сейчас, придя в свою комнату и готовя немудреный ужин на одного (сосед по комнате на месяц укатил в отпуск) Володя заодно узнал, что соседи справа режутся в преферанс, а сосед слева охмуряет какую-то девицу по имени Жанна. При окончании поедания первого яйца яичницы Володя услышал, что кто-то справа удачно сыграл на мизер, а сосед слева благополучно закончил кофейную стадию отношений и передвигал девушку в район кровати для начала второй стадии – постельной. Володя вилкой нацелился на второй желток и тут словно кто-то произнес в его комнате:
– Ну, Коленька, не надо. Ну не могу я здесь…
"Так, у соседа слева заминка на второй стадии", – эта мысль проскочила в голове у Володи, втиснувшись между двумя эмоциями – хорошей и очень хорошей. Первая эмоция, если перевести ею на русский язык звучала примерно так: «А яичница, между прочим, получилась ничего, так как я и люблю – не очень зажаренная, но и не жидкая, в самый раз». Потом, как уже было сказано, прошла мысль насчет соседа, переполненного тестотероном и адреналином, и тащившем упирающуюся девушку, а затем возникла вторая эмоция: «А с аджикой она бы пошла веселее». (В смысле яичница, а не девушка за стеной).
– Жаннуля, ну чего ты… Ты же у себя дома разрешала мне…
Володя неожиданно понял, что яичница на тарелке и секс за стеной так же гармонично сочетаются между собой как торт, украшенный ломтиками сала. Поступать по плебейски – пустую кастрюлю к стенке и ухом, вожделенно прижавшись к прикопченно-облупившемуся ее дну, слушать, слушать ту захватывающую схватку между скромным и слабым целомудрием и наглым и сильным желанием Володе не захотелось. Оставалось одно – пойти подышать свежим воздухом на улицу. Но прежде, чем парень оторвался от яичницы, стула и стола, он успел получить еще одну порцию волнующего эротического диалога.
– Коля, ну не здесь. Ну не могу я здесь… У меня дома все тихо, спокойно, а тут шум, гам за дверью… эта скрипучая кровать, ну не могу… Вот с этим последним "не могу" Володя и выскочил на улицу. "Странный народ эти женщины, – мысли лишенные звукового эротического фона текли спокойно и плавно, – в одной квартире она может с мужчиной заниматься любовью, а в другой квартире с тем же мужчиной она не может". Где-то вдалеке, оставляя голубые сполохи на темном небе проехал троллейбус. "Там может, а с тем же в другом месте – не может", – на мгновение, неясно, в голове у Володи зародилось чувство, что какая-то важная мысль не доползла до его сознания, запутавшись в многочисленных подземных этажах подсознания. Но троллейбус проехал, сполохи от троллейбуса погасли, а Володе очень захотелось добить оставленную на столе в комнате общежития яичницу. "Ну вас с этой любовью, мне кушать хочется", – с этой мыслю он отправился обратно в общагу. Холодная яичница наглядно представляла собой убедительный пример одного из краеугольных камней диалектического материализма – переход количества в качество. Понижение температуры яичницы на несколько градусов – это еще теплая яичница, еще на несколько – тоже еще теплая яичница, а понижение еще на парочку градусов – это уже холодная гадость. "Лучше я бы прослушал эротический репортаж из соседней комнаты и съел бы теплую яичницу", – немудреная мысль лениво проползла уже в сонной голове Владимира…
– … Володька… ну прекрати… ну подожди, дай сказать.
– Еще десять поцелуев и говори.
– Каких десять поцелуев? У меня не то что губы, язык от твоих кусаний распух.
– Люблю бессловесных женщин.
– И много их было у тебя?
– Пока одна, но у меня впереди лет шестьдесят активной сексуальной жизни.
– Так ты у нас оказываешься секс гигант.
– А ты разве не заметила?
– Да ты знаешь, я бы сказала обычный средний уровень, притом на нижнем пределе.
– У тебя что, было с кем сравнивать?
– Теоретически дорогой, теоретически… пока.
Оба рассмеялись.
– Сейчас я тебе покажу теоретически, и средний уровень на нижнем пределе тоже покажу.
– Володька… да прекрати ты… ох… Володя…
И снова два тела слились в одно целое, меняющееся со временем – то ЭТО напоминало восхитительный бутерброд, этакий великолепный, вкусненький "гамбургер", то вольную борьбу, преимущественно в партере.
– Ладно, Иришка, уболтала, прекращаю.
– Только попробуй… ох.
– Так средний же уровень.
– Твой профессионализм растет не то, что по часам, а прямо по минутам.
– Сударыня, я польщен.
– Милый… не отвлекайся…
Еще десять минут упорной борьбы в "партере" и клубок распался.
– Тебе когда лететь на полигон? – после долгой паузы спросила девушка.
– В воскресенье.
– А зачем летишь?
– Да обтекатель с изделием не стыкуется.
– А почему?
– А вот этого я пока и не знаю.
– А мы с тобой как, стыкуемся? – девушка озорно улыбнулась.
– Во всех позициях.
– Так уж и во всех.
– Есть только один путь для проверки – экспериментальный, – Володя неожиданно рассмеялся.
– Что, представил экспериментальную проверку?
– Нет, одну из позиций.
– И какую же? – девушка весело и смело, без всякой стыдливости, посмотрела в глаза парню.
– Под обтекателем.
– Где, где?
– Под обтекателем. Представляешь как это должно возбуждающе действовать? Заниматься любовью и знать, что потом под ним будут стоять ядерные боеголовки.
– Володька, ну у тебя и фантазия.
– А что не захотела бы?
– Да нет…
– Почему? Чем, в принципе, обтекатель отличается от этой комнаты.
– Нет, Володя, ни под, ни на обтекателе я не смогла бы. Все-таки комната и обтекатель чуть – чуть, но отличаются, тебе не кажется?
Еще не открыв глаза Володя понял, почему не стыковался обтекатель с изделием. Иришкины слова из сна: "Нет… я не смогла бы. Все-таки комната и обтекатель чуть-чуть, но отличаются" оказались ключом к разгадке. "Почему, как ее там, Жанна, дома могла, а в общаге нет? Да просто обстановка была не та – постоянный шум за дверью, не знакомая, чужая, скрипучая кровать, то, се и все – нет страсти, нет желания. Так и обтекатель. В Павлограде стационарный установщик в МИКе3 и никаких тебе ветров. А на полигоне установочный агрегат на автоходу, чуть-чуть не так подъехал к шахте, не так выставился. Да, он выставляется по реперным точкам, но с определенной же точностью, не идеально, чуть-чуть ветерок подул, да плюс еще этот эксцентриситет, вот и набралась совокупность отрицательных факторов. Там чуть-чуть, здесь чуть-чуть и все, обтекатель своим металлическим скрежетом и заявил: "Не буду стыковаться с изделием, не могу, хоть режьте меня на куски".
