Вадим Юрьевич Емельянов
Времяоник
ЧАСТЬ I
ГЛАВА I
1
Родился я в сибирском городке снежным февралем 1972 года. Тот год отмечен сильными вспышками на Солнце и магнитными бурями, но к факту моего рождения они отношения не имели. Память сохранила мне лишь обрывки впечатлений о милых годах раннего детства. Большинство их связано с домом бабушки, бабы Ани: комнаты, окна, печь, ход в подпол. Все было интересным и родным, все надо было посмотреть и потрогать. Помню, как я требовал показать мне подвал и чердак. Но ничего мне показывать не стали.
Первым серьезным событием стал детский сад. Мне было два с половиной года.
Было прекрасное солнечное утро, я прыгал в кроватке. Поспать я любил, и бабушка называла меня соней. Но тогда прямо на подушку падал солнечный луч, от которого было жарко, и спать не получалось. Пришла мама и спросила, хочется ли мне в детский садик? Кажется, я ответил: "да".
В младшей группе не было мест и меня определили в старшую. Мне ужасно не хотелось оставаться в саду, но маме нужно было идти на работу, она стала меня уговаривать. Я расплакался.
Воспитательница сказала, что дети часто поначалу плачут, но потом привыкают. Меня отвели к окошку и сказали, что мама сейчас там пройдет. Скоро я ее увидел. Когда мама скрылась из глаз, я поплакал еще, но недолго. Постоял, глядя в окно, потом обернулся и увидел, что в зале много детей, а я заметил их только что. Мне стало стыдно. Ни игрушки, ни дети в них игравшие меня не занимали, но нечего делать – надо было осваиваться.
Скоро выяснилось, что в детском саду все-таки много интересного. Но мне хотелось, чтобы рядом находилось, что-то близкое, домашнее. Мы с мамой купили в магазине пластмассового зайца. Я брал его в детский сад и не расставался с ним ни на минуту. Он стал моим любимцем. Очень хотелось, чтобы он был живым.
Из первых полутора-двух лет моего знакомства с детским садом мало, что пробуждается в памяти. Жизнь была небогата событиями. Хотя, если считать событием то, что заставляет нас задуматься, по-новому взглянуть на мир, на свое место в нем, то этого хватало.
* * *
Оказалось, что люди болеют разными болезнями. Да и я, по видимому, тоже.
В детском саду раздавали таблетки от глистов. Оказывается, есть такие маленькие червячки, которые заводятся в человеке. Яблочных червячков можно есть, и ничего не будет, а эти – такие вредные… Мама рассказала бабушке историю, как какие-то охотники убили в лесу медведя и, наевшись медвежатины, умерли от глистов, которые прогрызли их насквозь. Я решил никогда не есть медведей.
* * *
Однажды, я поссорился с мальчиком. Он катал на полу машинку. Мальчик был молчаливый и показался мне недружелюбным. Разговаривал я тогда уже хорошо и обозвал мальчика дурачком и другими словечками, которые перепадали мне дома от старшего братишки Борьки. Воспитательница развела нас по разным углам. Пришла пора уходить домой, и тут обнаружилось, что у мальчика пропала сандалия. Он пожаловался родителям, что это я спрятал ее. Я попытался объяснить им и воспитательнице, что, если он так уверен, то наверняка видел, куда я дел ее. Родители обыскали весь зал и опять стали спрашивать меня. Я не знал, где сандалия, но, оглядывая комнату, решил, что она за батареей. Так и было. Я тогда усомнился в умственных способностях взрослых. Про меня сказали, что я выгляжу надменно. После этого одна из нянечек стала звать меня пиратом. Я подозревал, что происшедшее было подстроено, но четкого понимания не было. Я еще не знал, что такое хитрость.
* * *
Как-то раз воспитательница расположила на доске несколько бумажных кружочков в два ряда. И спросила, в каком ряду больше кружков? Или одинаково?
В одном ряду кружочки были ближе друг к другу, чем в другом. Я проверил, зрительно сопоставляя нижние кружочки с верхними, получилось равное количество, но другие дети говорили, что нет. Я пересчитал кружочки по пальцам и сказал, что их «одинаково». Дети заспорили, кричали, что сверху – больше. Для меня это было открытие: большинство в один голос утверждает что-то и оказывается неправым.
Воспитательница говорила маме, что я у них выручалочка, на любой вопрос нахожу ответ. Но систематически моим образованием никто не занимался. Мама радовалась, что у нее умные дети. Она рассказывала бабушке разные забавные истории про нас с братом. Раньше Боря ходил в тот же детский сад, а теперь учился в школе. Иногда он забирал меня из детсада, как правило, без спросу. Мама его за это ругала. Вообще, ему частенько доставалось.
* * *
В детском саду были уроки пения. Однажды учили песенку, из которой помню одну строчку: “Едут дети на машине, в окна весело глядят”.
Мне очень захотелось вместо слова “глядят” спеть “стучат”. Каково же было мое удивление, когда так спели все дети. Но никто даже не улыбнулся, подмену заметила только воспитательница. Тогда я впервые подумал о возможности понимать мысли на расстоянии. Некоторое время я считал, что люди способны слышать мои внутренние рассуждения без слов, как бы видя их. Я даже начал беспокоиться, у меня уже появлялись придумки, которые не хотелось раскрывать. Но взрослые не обращали на меня внимания, и я скоро успокоился.
* * *
Зимой мама возила меня в детский садик на санках. От этих поездок осталось ощущение тихого уюта и безмятежного счастья.
Выходили из дому затемно. Месяц ярко сиял среди фонарей. Иногда на нем появлялся еле заметный носик. В те года я ясно различал горы на Луне. Порой мне снился месяц – живой, как в сказке. Это были беспокойные, красивые, цветные сны.
Как-то приснилось, что я падаю с горы. Мама сказала, что люди часто летают во сне. Но мне снились только падения, и я решил непременно научиться летать. И вот по утрам в дремотном полусне я учился летать, зависал в воздухе, медленно плавал по комнатам. Расположение вещей во сне и наяву зачастую не совпадало. Это были всего лишь сны.
* * *
Запомнилось, как встречали в садике Новый Год. Посреди актового зала поставили нарядную елку, а в углу – несколько маленьких елочек, как бы кусочек леса. Были и Дед Мороз со Снегурочкой, и снеговик, и зайцы. Я участвовал в небольшом конкурсе. Надо было быстро повязаться фартуком и выпить бутылочку молока из соски. Молоко успело прокиснуть, и мой соперник не стал его допивать, убежал, расплакавшись. Я пожалел его и подумал, что сам бы не огорчился проигрышем. Какое-то время я размышлял о том, хорошо ли вообще побеждать, когда остаются проигравшие. Можно ли так устроить жизнь, чтобы в выигрыше были все? Мне казалось, что можно.
* * *
Больше всего мне не нравился ледяной кефир, который нам давали на ужин. Подогревать его то ли ленились, то ли не было возможности. Из-за этого кефира я часто болел, особенно зимой. Отказаться от него было нельзя: в саду заставляли съедать и выпивать все, что готовили, причем быстро. Сопротивляться было трудно.
Помню, как-то раз я улегся в группе прямо на ковре и пытался понять, отчего я так необычно и неприятно воспринимаю свое внутреннее состояние. Наверное, я заболевал гриппом, и поднялась температура. Захотелось поставить раскладушку и лечь в постель, но мне не позволили – не положено. Я подумал, что со взрослым бы так не поступили. Ведали бы они, с кем имеют дело! Я чувствовал себя взрослым человеком, носившим образ ребенка, но протестовать и доказывать не стал. В те моменты вслушиваясь в самого себя я получил ясное представление о том, что могу предвидеть будущее, что знание будущего возможно. Я понял, что мне надо учиться, иначе моя жизнь может оказаться непродолжительной из-за болезней и других напастей. Подумалось также, что особенно трудно будет пережить двадцатитрехлетний рубеж. Сочетание двойки и тройки. Почему? Тогда я не знал. Или не хотел знать.
Частенько, смотря на пластмассового зайца, я думал, что и когда вырасту – с ним не расстанусь, и он будет стоять в зеркальном шкафу. Появлялась уверенность, что я доживу, вырасту, стану большим, какие бы ни происходили неприятности. Со временем краска на игрушке начала облезать, разжеванное ухо совсем растрепалось, это привело меня в растерянность, но потом я решил, что обязательно куплю нового, точно такого же, и непременно когда вырасту, поставлю в шкаф со стеклянными дверцами и зеркальными стенками, хоть у нас тогда и шкафа-то такого не было. Эти мысли были настолько яркими, осязаемыми даже, что я не сомневался, что так будет.
* * *
Осенью мы – я, брат и родители – переехали из бабушкиного дома в городскую квартиру. Новое жилище показалось мне пустым, чужим, неприятным. На кухне бегали огромные тараканы. В комнатах было очень холодно. Я начал болеть. Ходил на уколы, собирая, как вознаграждение, бутылочки от лекарств. Приходила комиссия от ЖЭКа, мерили температуру под кроватью, бессильно разводили руками.
* * *
Однажды я услышал по радио рассказ Тургенева "Муму". После этого здание детского сада – красивый двухэтажный дом, окруженный забором, —представлялось мне бывшим помещичьим особняком, отнятым у богачей после революции, о которой я слышал много рассказов от бабушки. Я воображал, что где-нибудь поблизости в сарае мог жить дворник Герасим, уже без Муму. Революция загадочным образом связывалась с судьбой бедной собачки.
* * *
Группу иногда водили в кинотеатр. После фильма "Аты баты, шли солдаты" я остро, болезненно осознал, что недавно в моем мире была жестокая война.
Прошлого не изменишь. Оно всегда будет меня мучить, пока я жив. Надо как-то привыкать. Нет, не просто будет жить в этом мире. Но что делать? Возможно, мне предстоит спасти этот мир.
Взрослые заверяли, что сейчас все страны борются за мир и счастье, и войны уже никогда не будет.
Жизнь продолжалась своим чередом, и мне ничего не оставалось, как наблюдать за происходящим. Привыкнуть к прошлому оказалось возможным, но иногда мне снились кошмары.
Во сне меня преследовал горящий человек. Я с другом, почему-то взрослым и одетым в армейскую форму, кидал в него снежки. Этот сон мне снился несколько раз.
* * *
Я полюбил слушать радио, знакомясь через него с миром. Мне было совсем мало лет, а я уже понял, что люди не верят в возможность предвидения будущего, и беспокоился, видя в этом слабость окружающего мира.
Информация, идущая из будущего, наводила неясные, но грустные мысли, будто грозила бедой. Это тоскливое настроение было трудно преодолеть, оно мешало наслаждаться жизнью. Я решил, что здесь какая-то ошибка, что это вроде негатива фотографии, которая на самом деле будет не такой страшной.
Но в мире что-то было не так. Случайно узнал трагедию воспитательницы детского сада. Ее мужа убили. Возвращался домой через колхозные поля, и два милиционера избили его до смерти, якобы за кражу лука, которым сами же и наполнили ему карманы.
Как такое возможно? Кто такие милиционеры? Какие еще колхозные поля?
* * *
В детском садике было скучновато. Особенно тяжело было в “тихие” часы, когда группу укладывали спать на раскладушках. Иногда, когда воспитательницы уходили, дети начинали шуметь, баловаться. Некоторые раздевались догола.
Однажды, во время какого-то мероприятия, когда всех усадили на стулья в три ряда, заметили одну девчушку, занимавшуюся подозрительными развлечениями в дальнем углу. Ее сильно поругали. Сообщили матери, которая работала поваром в том же садике. Она поставила дочь в центре зала и сняла с нее трусы – "чтобы постыдить". Девчонка ревела как корова, хотя и была в платье. Я смотрел на нее и размышлял, что с детьми не очень-то церемонятся. Авторитет взрослых был окончательно подорван.
Просто беда с этими девчонками. Вот одна насовала себе в нос пуговиц от рубашки и заплакала. Воспитательницы всполошились, вызвали “Скорую помощь”. Пришел дядя в белом халате, с фонариком на голове, ковырял блестящей палочкой у девочки в носу, сердился.
Детский садик был круглосуточный, некоторые дети оставались на ночь, спали на раскладушках. Плохо-то как.
Мама забирала меня из сада в пять часов. В теплое время года мы, забежав к бабушке, немного перекусив и прихватив брата, шли на речку купаться. Мы спешили, и меня везли в старой большой коляске. Порой брату тоже хотелось в коляску, он начинал капризничать, жаловался на жару и усталость. Мама устраивала его в коляску, а меня сажала к нему в ноги, и так мы продолжали путь. На берегу было хорошо, свежо. Раздевшись, я по горячим камушкам бежал к воде. Осторожно забредал в воду, медленно окунался. Брат умел уже плавать самостоятельно, только придерживался на всякий случай за надувную лягушку. Накупавшись, мы быстро переодевались в сухое и шли домой. Медлить было нельзя: к вечеру людей облепляли тучи комаров и безжалостно кусались. Ужинали у бабушки. День кончался. Мама с бабушкой стирали наши носки, рубашки, готовили нас к завтрашнему дню.
Поздно вечером мы уходили в свою квартиру. Возле фонарей кружились мотыльки. Воздух полнился ароматом цветов – душистого табачка и чабреца.
Дома мыли ноги, чистили зубы и ложились спать. Иногда мама читала нам сказки и интересные истории из журналов “Мурзилка” и “Наука и жизнь”.
Просыпался я вместе с мамой. Слушал, как она вставала и шла на кухню, разогревала завтрак, будила брата. Подходила к моей кровати. Я притворялся спящим. Мама гладила меня, целовала в щечку, и я открывал глаза, жмурился, неохотно выбирался из постели, садился на горшок, бежал умываться. Мама ставила на стол завтрак. Жевали мы с братом кое-как. У меня основной завтрак был в садике, у Бориса по утрам не было аппетита, но мама заставляла. Потом мама провожала меня в садик. Она спешила на работу, обещала быстренько зайти за мной и, поцеловав, уходила, а я бежал к окну и следил за ней взглядом, прижимая к себе зайца, пока она не скрывалась за оградой.
2
По субботам и воскресеньям я жил у бабушки. Вставал рано. Бабушка пекла пирожки и блинчики. По утрам удивительно свежий, туманный воздух и особенно остро чувствуется, что жить на свете стоит.
Весной, когда сходил снег и земля подсыхала, бабушка с мамой вскапывали огород. Потом сажали картошку. Я тоже помогал: бросал в ямки проросшие картофелины.
Дальше обходились без меня. Мне уже не разрешали ходить, “топтать грядки”.
Брат завел себе маленькую грядку, ему дали место с краю от погреба. Там долго ничего не прорастало, и он начал подозревать, не потоптал ли ее я. А я и не знал, что у него есть грядка. Мне тоже захотелось иметь свою грядку.
– А почему мне не дали грядку? – обиженно спросил я маму.
– Ты не просил.
– Могли бы и сами догадаться.
– Ты ведь не сумеешь вскопать землю, – сказала бабушка.
– Как будто вам трудно вскопать ее для меня?
– Да, трудно, обед надо варить, совсем времени нет, – начала оправдываться мама.
– Мне что, надо расплакаться, чтобы вы это сделали? – добиваться своего слезами мне уже начинало надоедать.
Последний довод подействовал на бабушку. И действительно, несколько копков лопатой – и на склоне погреба появилась латка еще одной грядки. Правда, садить что-то путное было уже поздновато. Я посеял там горох и вскоре забыл про него.
Иногда ходили в лес за грибами или ягодой. Земляника росла на поляне недалеко от дома и еще – около речки. Она вовсе не казалась диковинкой или деликатесом. Только собирать ее было нелегко.
Очень любили смотреть с крыльца дома на грозы-хлебозорьки, когда молнии полыхали над далекими полями. Во время грозы, когда раскаты грома весомо и осязаемо прилетали издалека, брат считал секунды между вспышкой и пришедшим звуком, вычислял километры до молний. С началом дождя, мы заходили в дом.
Днями я играл в огороде, в малине, под кустами смородины и вишни. Было интересно наблюдать за растениями и насекомыми. Сколько жизни в мире!
Картошка вырастала огромной. Все вместе собирали урожай. Брат строил шалаш, разводил костер. На зиму он вырыл большую яму и устроил в ней погреб. На деревянных полочках разложил мелкую картошку, морковку. Закрыл яму палками подсолнуха и засыпал травой.
Брат был большой затейник. На широкой доске он лепил из пластилина целые страны; горы, леса, реки, мосты. Сделал самострел из доски с резинкой. Животных он жалел и не стрелял по ним, но однажды, все-же, поранил крыло вороне и, посадив ее в ящик, держал на веранде. Надеялся приручить, но ворона улетела при первой же возможности.
В кругу семьи скучно не было. В особо длинные вечера играли в карты или лото.
Иногда у бабы Ани гостила баба Шура, мать моего отца, приезжавшая из Кемерово. Она казалась мне странной. Была немного неряшлива, возила с собой целый мешок лекарств. Она читала нам с братом книжки, пыталась пробудить у нас интерес к астрономии и минералогии, но все как-то бестолково. Впрочем, я тогда был еще слишком мал, чтобы всерьез заинтересоваться этим. Гораздо любопытнее были ее рассказы о детстве, как она была старшей в семье и помогала малышам.
У нее иногда возникали нелепые проекты нашего обогащения. Не раз она говорила, что для пополнения семейного бюджета мы с братом могли бы собирать бутылки, а она бы их сдавала. Мама отговаривала, не так уж сильно мы нуждались.
Вспоминаю, что в детстве я редко видел отца. Он приезжал к бабе Ане, помогал копать огород. Смысла его существования и присутствия я тогда не понимал. С бабой Шурой, своей матерью, он не ладил. Она называла его придурком. Он укорял ее в неряшливости, говорил что она живет в грязи, превратив в трущобы свою кемеровскую квартиру. Отец, по его словам, пытался навести там порядок, но ничего кроме скандалов не получалось.
* * *
Живности баба Аня не держала – возраст не позволял много работать. Жила она одна, дед Иван умер за три года до моего рождения. Он работал на севере, на строительстве нового завода. Оставалось всего год, чтобы вышел стаж для пенсии, но грипп дал осложнение, которое ослабило здоровье, и дед умер от сердечного приступа. Я слыхал мрачный рассказ, как его в оцинкованном гробу привезли домой. Бабушка жалела, что похоронила мужа, не открывая гроба, так как везли очень долго. Она говорила, что из-за этого дед снится ей “потемневшим”.
О дедушке я узнавал по вещам, которые он сделал. Бабушкин дом был построен руками деда. Меня это удивляло и восхищало. Какое-то время я полагал, что дед, как и мой отец, находится где-то в «командировке».
* * *
Рядом с бабушкиным домом, через огород, был дом ее младшей сестры, бабы Нюры. Мы ходили к ней в гости. Была у них банька, в которой мы иногда парились, да так, что я еле добирался домой.
Вокруг то и дело происходило что-то непонятное, загадочное, недоброе. Муж бабы Нюры, дядя Гоша, как все его называли, повесился в своей мастерской. Говорили, он был хроническим алкоголиком и не хотел лечиться. Происшествие напугало меня и я хотел сначала что-то понять, но скоро отчаялся и постарался о нем забыть.
* * *
Я часто размышлял о предвидении будущего уже тогда. Эта способность, очевидно, могла бы помочь людям. Но почему они этого не умеют? Может, умеют с рождения, а потом забывают, не хотят, боятся? Требовалось выяснить.
Совсем непросто жить, ощущая будущее, предвидеть неприятную ситуацию и не иметь возможность ее избежать. А я вот могу так жить и даже, наверное, хочу. Или я крепче других?
Сколько мне было лет? Я чувствовал в своем сознании присутствие себя будущего взрослого, основательного в суждениях, располагающего неизвестными мне пока сведениями.
Между мной тогдашним и мной взрослым определенно существовала связь, обмен мыслями. Но я был только маленьким ребенком, и детское непостоянство не давало как следует прислушиваться к голосу взрослого себя, подававшему неясную весть внутри сознания.
* * *
В то время я порой задумывался, что связывает меня с окружающими людьми? То, что я чувствую к ним это любовь или зависимость? И тогда мне становилось отчего-то страшно за своих близких.
* * *
Пятница. Мы с мамой бежим из детского сада, она меня ругает потихоньку за то, что я запачкал песком коленки и шорты. В квартире встречаем бабу Аню. Борис тоже дома. Бабушка решила помочь маме прибраться, постирать, и мы застаем ее уже спешащей домой, и еще ей куда-то нужно, просит, чтоб мы пришли к ней попозже. В пятницу мы уходили к быбушке до вечера воскресенья. Вот и сегодня, искупавшись в ванне, собрав все необходимое, мы заперли двери и отправились – Борис, мама и я. По пути купили в магазине три небольших арбуза. Нести их тяжело. Мы присели на скамеечку и два арбуза съели. Третий хотели отдать бабушке, но она не стала его есть. Она не любила арбузы, к тому же в огороде росли чудесные сочные огурцы и дыни.
Купаться не пошли. Играли с братом во дворе, катались по переменке на велосипеде.
Бабушка напомнила, что утром рано-рано пойдем на озеро – рыбачить. Нужно ложиться раньше спать, кто заленится вставать, останется дома.
По субботам рыбачили часто. Ходили на озеро с бабушкой. Мама избегала рыбалку, ей не нравилось насаживать червяков на крючок. Я тоже этого не любил и лепил к крючку хлебный мякишек. Удочка у меня была короткая, леска толстая, однако рыба ловилась.
Но в этот раз мама собралась с нами, и это особенно радовало. Бабушка разбудила нас рано, около четырех часов. Уже начинало светать, был густой туман. Встали быстро, оделись, умылись и съели по яблоку. Взяли уделишки, трехлитровый бидончик и заготовленных с вечера червей. По овражку спустились к озеру, пошли вдоль берега.
Река протекала так, что получалась как бы петля. А когда строили железную дорогу, то пришлось отсечь этот круг, и выпрямить русло реки. Эта петля образовала озерцо. Весной озеро соединялось с речкой, под мостиком на железной дороге. Летом рыбы в озере было много, ее ловили и сетями, и бредешками, ставили мордушки.
По тропинке через заросли ивы вышли на мыс и остановились на небольшой лужайке. Выбрали места для ловли. Утро было прохладное. Густой туман сливался с водой, клубился, и казалось, что озеро вот-вот закипит. Неосторожный шорох – и по поверхности воды бежали из ночных укрытий большие жучки-водомеры. Маме захотелось половить, она стала просить удочку у Бори. Тот не хотел давать, говорил: “Какой она рыбак, если боится червей”, – но потом согласился. Мама закинула поплавок, и он тут же нырнул под воду. Начались визг и крик, мама боялась тащить, ей казалось, что оборвется леска, что крючок зацепился за корягу, ей стали помогать и вытащили таки рыбку – довольно большого леща. Рыба упала и запрыгала по траве. Мама попыталась схватить ее, но рыба не дается в руки, и мама, как футболист за мячом, падает на нее. “Дайте скорее бидончик, – кричит мама, – я ее боюсь!” Я схватил полиэтиленовый мешочек, а бабушка принесла бидончик. Но лещ не входит – такой широкий.
Наконец, бабушка надевает на него кулек, приговаривая: “ Вот так раз, распугали всю рыбу”.
Все успокоились и взялись за удочки, а лещ, бедный, не хочет сидеть в кульке. Бьет хвостом и с кульком прыгает по полянке в траве.
Тем временем, я забросил поплавок рядом с бережком. Сильно дернула рыбка. Леска на удочке была толстая, и я спокойно вытащил длинную, тонкую щучку.
Утро уже в полном разгаре, солнце разливает розовые лучи по воде, туман исчезает, пора возвращаться домой. Мы идем счастливые. Возле дома видим бабу Шуру. Она как раз приехала к нам в гости. Удивляется улову и хвалит нас.
Бабушки почистили рыбу, запекли. Удивительно вкусно.
3
Мама переписывалась с отцом, проводя за письмами много времени, не всегда радуясь вестям от него. Со временем набрался целый мешок отцовских писем, которые она сохраняла, думая, что когда-нибудь дети захотят разобраться во взаимоотношениях родителей.
Я спросил у мамы, много ли она разбиралась в “отношениях” своих родителей, и предложил пустить их на растопку.
В конце концов так и сделали. Между моими родителями происходило что-то ненормальное, но я старался не замечать их проблем, будучи занят своим собственным детским миром. Хотя, был ли он детским? В то время я больше просто созерцал жизнь. Детство – это пора, в которой человек не задумывается о жизни, принимает ее такой, как она есть, приспосабливается, еще не желая ничего менять.
Как-то раз мама получила очередное письмо от отца. Он звал нас жить в далекий город Белгород, где он работал и получил квартиру.
Я в Белгород не хотел, но кто меня спрашивал? У мамы были сестра и брат. Жили они в Новосибирске и Алма-Ате. Я не понимал, как можно жить так далеко от бабушки, и вдруг на тебе… ехать за тысячи километров.
* * *
Перед отъездом всех нас потряс ужасный случай. Несколько детей играло в траншее, вырытой под водопровод, и их засыпало землей. Нелепая и страшная смерть.
* * *
Пять суток ехали в поезде. Интересно было посмотреть страну, пусть из окна вагона. Величественные, бескрайние просторы, леса, равнины с ленточками рек. Климат, меняющийся на глазах. А по ночам огромные таинственные города, светящиеся тысячами огней. Деревья, освещенные электричеством, казались покрытыми золотой листвой. Днем они были не так интересны.
В Белгород приехали ночью, и на такси добрались до дома. Отца не было. Мы ночевали на лестничной площадке. Утром нас пригласили к себе соседи, а отец объявился только к обеду. Так началась наша жизнь в Белгороде.
Мебели не было, спали на том, с чем приехали. Днем оставались с бабушкой, мама искала работу. Отец на какое-то время “умотал” в командировку. Контейнер с вещами долго не приходил. Потом оказалось, что его отправили в Белгород-Днестровский, а не в тот, где жили мы. Контейнер вернули по адресу, а отец написал заметку в газету о контейнере-путешественнике.
Кое-как обустроились, и бабушка уехала домой. Мы стали осваивать новое место жительства.
Микрорайон наш находился на окраине города. Недалеко, за оврагами, был лес, в котором водилось множество грибов – маслята, опята, свинушки. Чуть дальше – яблоневые сады совхоза.
А город, действительно, белый. Белые горы, белые склоны оврагов. Не пропадает ощущение, что там вечно лежит снег.
ГЛАВА 2
1
Наступило лето. Меня решили отправить в школу. Мне было всего шесть лет и можно было год посидеть дома, но стоило ли? Тем более, что брат тоже ходил в школу с шести лет.
Взрослые много обсуждали этот вопрос, говорили, что первый год в школе может обернуться психологической травмой для ребенка. Я слушал эти разговоры вполуха и ждал какой-нибудь гадости.
Мама в тот год не работала и всегда меня провожала в школу и встречала после нее, так как кругом была стройка и грязь.
Вначале я посещал подготовительные занятия. Они были неинтересными: выводить палочки и кружочки, чтобы выработался красивый почерк.
Вот и первое сентября. По радио звучит задушевная песня о первой учительнице. Я думаю о том, сколько их у меня еще будет, и эти мысли меня почему-то не радуют. Меня радуют тетрадки, портфель и форма. Мама хочет купить цветы, но я против. “Ну что такого? – говорю я, словно желая себя успокоить, – подумаешь праздник!” Да и денег было жалко. Маме их всегда не хватало.
За окном слышна музыка, это к школе сзывают учеников, иначе многие наверняка бы не дошли, соблазнившись свежими красками и пьянящим воздухом утра…
На солнце стоять жарко. К счастью, праздничная церемония быстро заканчивается, и мы заходим в школу, в свой класс.
Первые классы переполнены, по сорок пять человек, и мы сказали, что мне семь лет. Возможно, первый раз в моей жизни я столкнулся с сознательной ложью. В то время брали в школу с семи. Я тогда почувствовал, что значит быть белой вороной. Как-то раз одноклассница обозвала меня недоноском. Я ответил, что если кого и не доносили, так это ее (она пошла в школу в восемь лет). Приходилось самоутверждаться, ”выступать по уму”.
Школа была рядом с домом, но дорога до нее была основательно перерыта. Однажды я провалился в грязь и никак не мог вытянуть ноги из колеи. На помощь прибежала мама – наверно, увидела в окно. Какой-то дяденька помог мне выбраться, но ботинки пришлось вытаскивать отдельно.
Вспоминаются уроки чтения на скорость. Что может быть глупее?
Как-то пришла завуч проверять скорость чтения. А я накануне слышал передачу по радио о вреде стрессов, создаваемых в школе обязаловкой. Я ей об этом рассказал. Одна девчонка действительно не могла читать при ней.
Проверками наш класс больше не мучили.
2
Через два года после переезда, мы решили навестить бабу Аню.
У мамы был отпуск. Четыре дня дороги туда, четыре назад и две недели у бабушки. Рыбалка, купание, грибы, ягоды. К бабе Ане приехала и баба Шура.
Как-то раз, гуляя с бабой Шурой около больницы, мы наткнулись в траве на внутренности какого-то животного. Брат спросил бабушку, могли ли это быть человеческие внутренности?
Баба Шура сказала, что вряд ли это выбросили из больницы, но в жизни всякое бывает. Она пустилась в размышления о жизни и смерти, о бренности человеческого существования.
Я задумался о своих чувствах к бабе Шуре. К ней я относился не так, как к бабе Ане, а с большей осторожностью. Почему?
Мне пришла мысль о том, что баба Шура скоро умрет, и я буду думать о ней в прошедшем времени. И сейчас детская боязливость, настороженное отношение к смерти мешают мне проявить мою любовь к бабушке.
– Ты не боишься смерти? – спросил я ее.
– Нет, что ее бояться? – ответила бабушка.
Я стал внимательнее слушать ее рассказы. Они были простенькими, но до сих пор дороги мне особым настоем доброты.
На следующий год мама возила меня с братом на море, но через год – опять к бабушкам. Это нужнее.
На этот раз я хотел записать рассказы бабы Ани. Но яркие эпизоды ее жизни были по-бытовому обыкновенными, и я ничего не записал.
Теперь, вспоминая прошлое, я обнаруживаю маленькие драгоценности, искорками детской радости освещающие мою жизнь.
Баба Аня жила в молодости в тайге. Ходила с артелью, мывшей на Томи золото. Пекла для артельщиков хлеб. Она рассказывала нам с братом о красотах тайги, о том, какая большая водилась рыба в реках, как много было грибов и ягод.
Звери совсем не боялись людей. Однажды маленькой баба Аня несла обед родителям на дальний покос, и ей повстречались на тропинке восемь зайцев. Сидят и смотрят на нее. Тогда она взяла палку и легонько стукнула крайнего. “Не я, не я, не я!” – закричал заяц, и компания длинноухих разбойников бросилась врассыпную.
Еще бабушка умела разговаривать с лошадьми. Брат порой просил ее, пятилетнюю девочку, поймать в поле непослушного коня. И конь приходил на ее зов, наклонял голову под узду.
* * *
Наш микрорайон рос. Рядом с нашим домом построили еще одну школу, и в третьем классе я перешел туда. Учился на четверки и пятерки, только по правописанию у меня выходила тройка. Русский язык мне казался излишне сложным, засоренным громоздкими правилами, нуждавшимися, на мой взгляд, в упрощении.