Валентин Белокрылов
Далеко в стране Колымской, или Золотодобытчики
Глава 11
Владимир и недели не отработал учеником проходчика, когда во вторую смену, через два часа после начала работы, произошла авария на шахте. Стволовой, что работал в это время на нижнем горизонте, заметил опускавшийся трос клети, трос опускался петлей, что говорило о том, клеть где-то застряла, лебедка работает и … он мгновенно дал сигнал остановки длинным звонком, означавшим "стоп", а сам кинулся к селектору:
– Машинная! Лебедочная! – заорал он. – На 366 горизонт пришла петля каната, клеть где-то застряла, выбирай осторожно трос!
Трос начали выбирать, и только петля исчезла, как в стволе шахты раздался нарастающий грохот. Шахтёры находящиеся в ожидании порожняка рядом со стволом шахты, бросились в глубь рудного двора, подальше от ствола, грохот нарастал, что-то заскрежетало и клеть, на мгновение, мелькнув, ударилась о кулаки так, что в стволе сверкнуло, зашипело и вскоре стало тихо-тихо.
– Всё! Приехали- объявил мастер смены, находившийся среди проходчиков, и направился к телефону, приказав стволовому:– Крикни на-гора, что отработались, пусть слесарей собирают и что там ещё надо по аварийной ситуации.
Сам мастер стал звонить главному инженеру домой, а бригадир позвал Владимира:
– Пойдём! Это, если не на сутки, то больше, подберём всё в забое, да и с богом на – гора по ходкам, если ходки только остались целыми. Наверное, нам все равно до конца смены сидеть, сейчас вызовут горноспасателей, осмотрщиков ствола, они обследуют ходки, сам ствол и если можно, то дадут добро. Двое проходчиков оставшихся в забое, обрадовались, что работать сегодня не придется, на что бригадир сказал со злостью:– Ты, погляди, Володя, на этих отцов семейств! Нет, ты только погляди на них! Плакать надо, а они радуются, как дети, переменке. Плана нет, отстаём, а тут, чёрт знает, на сколько встали, давайте всё прибирайте и пойдём к стволу, если и отлив оборвало, то ….
Скоро звено толкалось у ствола, их оттуда попросили, чтобы не мешали и бугор позвал Владимира в зарядную:– Пошли. На смене сегодня Дуся, не выгонит, а там тепло, светло. Подождём, а как проверят, пойдем ступеньки лестниц считать, завтра ноги будут как вставленные. 366 метров до солнышка, а я давно уже не ходил по ходкам.
– Привет, красавица! Всё хорошеешь, да? Пусти погреться.
– А! Это ты, Черепок. Что там случилось?
– Придётся нам, Дусенька, сегодня резвыми ножками выдаваться на – гора, – пообещал он зарядчице.
– Да ты что, Черепушка! Назавтра я же не встану, когда это мы последний раз ходили ножками? Даже и не упомню. Что там у них стряслось?
– Клеть оборвалась и судя по всему подкулачную раму вывернуло, "кулаки" позагнуло, ну и, естественно, клеть сплющило, да по стволу собрало направляющие, одним словом, Дуся, надолго встали.
Владимир с трудом вспоминал термины: «кулаки», «подкулачная рама», «проводники», «вандруты», «расстрелы», – всё это относилось к стволу шахты, а ствол – это длинный, длинный лифтовый проем в земле, если говорить о стволе более понятным языком. Ствол шахты – это проем лифта, где на шахте вместо этажей здания – горизонты, высота или расстояние между горизонтами в шахтах как на этой, 50 метров. Между этажами ходит клеть, в клети, как в лифте, опускают людей. Выдают вагонки с рудой и порожние после их разгрузки в бункеры надшахтных сооружений. Для вагонеток, в полу клети приварены отрезки рельс, когда клеть опускается на нужный горизонт, то для горизонтальной стыковки рельс в клети и на рудном дворе существуют эти самые подкулачные рамы и кулаки. Кулаки выдвигаются, как стопоры, внутрь ствола и клеть плавно опускается на них. Когда клеть стоит на кулаках, то вагонки легко вкатываются по рельсам в клеть и легко выкатываются. Здесь же клеть не плавно, а с высоты 50 метров, пролетев по стволу в свободном падении, искорежила и погнула все посадочные приспособления, деформировалась сама, и нарушила крепление ствола.
– Хорошо, что не с людьми,– заметила Дуся.
– Что ты! Что ты! – затараторил бугор, я помню, лет четырнадцать назад здесь комиссия вся погибла, тогда клеть на всем ходу села на кулаки на 266 горизонте, где никто не работал. Головы, говорили, у них в животы позалазили, может кто-то специально кулаки поставил, может быть… Но только с тех пор, до автоматики, на промежуточных горизонтах стали дежурить стволовые.
– А помнишь, Дуся, как мы зимой, в понедельник, чуть к праотцам не отправились? Ты кажется, тогда тоже в клети была?
– Когда клеть морозом прихватило?
– Да, сигнал дали, трос пошел, мы стоим, смотрим, варежки все разинули. А клеть в это время трещит, хрустит хорошо камеронщица Клавка стоп дала, да так спокойно распорядилась, чтобы трос выбрали.
Зашли погреться проходчики, вспоминали, закурили, достали карты, поиграть в "66".
– Ты, студент, обучен? Играешь?
– Нет, в эту не играю.
– Ну ты, как святой. Не пьёшь, не куришь, в карты не играешь, а баб то хоть любишь?
– Не баб, а маму люблю,– улыбнулся он.
– Во! Наша Дуся кандидатура для любви,– сказал вдруг Гоха.
– Гоха, замолкни! – приказала хозяйка зарядной.
– Дусенька, знаю, что выгонишь, но я хотел как лучше,– оправдывался Гоха, отвернулся и принялся в упор рассматривать карты.
Карты были розданы, игроки начали торговаться за прикуп, прикуп взяли, началась игра и скоро все так увлеклись, что перестали замечать студента и хозяйку.
– Ты что на самом деле студент: – спросила Дуся Владимира.
– Наверное, если такую кликуху дали.
– Значит, студент…, на практике что ли?
– На практике.
– И не пьешь и не куришь?
– И не пью, и не курю.
– Ну, если ты не святой, парень, то тебя должны записать в Красную книгу, я что-то тут ни одного трезвенника ещё не видела.
– Так погляди,– улыбнулся Владимир и спросил,– а ты сама выпиваешь?
– Конечно, в праздники, или по иному случаю, иногда,– призналась Дуся.
– А муж тоже пьёт?
– Сидит за пьянку, – вздохнула она, помолчала и спросила,– а ты женат?
– Два года уже,– сознался он.
– А дети есть?
– Детей нет.
Шахтёрский фонарь был у него зацеплен за каску, голова от него устала, он его отцепил и осветил себе лицо.
– А ну-ка, студент, взгляни на меня, – попросила Дуся
Он взглянул.
– Ты что брови красишь?
– Да нет! Но все этим интересуются, клянусь бровями усопшего дедушки, что я их не крашу. А если не веришь, то могу поклясться прахом моей любимой бабушки, что я таким родился, чернобровым.
Дуся засмеялась.
– Что, студент, начал уже клинья под Евдокию подбивать?
– А ты, рыжий, заглохни, а то расскажу, как сватался,– пригрозила Дуся.
Раздался громкий хохот, похожий на ржанье табуна жеребцов.
Когда хохот смолк, Дуся пригрозила: – С вами, проходимчиками, по – хорошему нельзя и поговорить, одни бабы, водка, маты, а почему мне не послушать умных речей образованного человека?
Игра продолжилась, парни уткнулись в карты, и Евдокия стала расспрашивать с равнодушием в голосе. Она его спрашивала, а он отвечал.
– Живёшь, поди, в общаге?
– Да,– вздохнул он.
– Что, наша пьянь замучила?
– Да есть и это.
– Хочешь жить без пьянок у одной бабушки? Будешь жить как на даче, но за это ей дровишки наколешь, огород иногда польёшь, воды принесёшь и вообще, как мужик, поможешь по хозяйству. Если будешь платить, то она тебя и кормить будет, правда, разносолов у неё нет, но всё лучше, чем в столовой.
– А бабушке не семнадцать лет?
– Да нет, ей седьмой десяток, адресок записать или так запомнишь?
– А ты, Дуся, так обо мне только побеспокоилась или обо всех студентах печёшься?
– Да нет, студент. Если ты не пьешь и не куришь, то тебе в нашем вертепе трудно будет, знаю, как наши пить умеют и что представляет из себя наша пьянь.
– Тогда, Дуся, спасибо. Схожу, завтра же, а зовут меня Владимиром. Разговаривая с ней, он присматривался к хозяйке зарядной. В грубой шахтерской робе фигуру нельзя было рассмотреть и оценить, но судя по выпуклостям, что не могла скрыть даже роба, всё было в норме. Рост её был в пределах пяти с половиной футов, что в метрической системе соответствовало примерно 165 сантиметрам, личико было приятное, кругленькое, больше ничего он рассмотреть не смог, на ней был платок, который она надевала под шахтерскую каску. А платок закрывал лоб до бровей, даже прически не было видно.
Часа два парни играли, Дуся ходила и проверяла огромные аккумуляторные батареи, заряжавшиеся для подземных электровозов, и Владимир успел задремать, когда бугор позвал его.
– Давай, Володя, готовь ноги, пойдем помаленьку.
Зашёл мастер и сказал Дусе, чтобы и она собиралась.
Скоро Владимиру показалось, что ходкам, по которым поднимались, не будет конца. Он в уме поделил 567 метров на 3 метра и получил 189 лестниц, умножил на среднее количество ступеней, получил больше 1300 штук, это было количество только ступенек лестниц, а ещё были вбиты скобы, которых он сосчитать не смог, да и вообще после 500 штук считать бросил.
Лестницы в ходовом отделении ствола располагались в шахматном порядке. Пролез 3 метра – площадка, топай в противоположную сторону, это на случай, если сорвешься, чтобы падать не более 3 метров, а еще нужно было прелезть эти 366 метров под проливным дождем подземных вод, под ледяным дождём. Иногда Владимир смотрел вверх и видел бесконечную цепочку огней шахтёрских фонарей, и точно такая же цепочка виделась ему снизу. Вначале нижние напирали на верхних, но постепенно скорости выровнялась и интервал соблюдался на всем подъёме.
Подъём, казалось, тянулся бесконечно долго и хоть он был молод, но к концу почувствовал, что ноги стали деревенеть, а пальцы рук, мокрые и холодные почти перестали держать ступеньки. Было настоящим блаженством оказаться наконец на земле под тёплым летним небом, с которого смотрели яркие звёзды. Владимир вылез из ствола, пролез немного на четвереньках, встал, с трудом разогнулся, почти на полусогнутых добрался за впереди идущими до раздевалки. Сдав фонарь с самоспасателем, долго стоял под горячим душем.
Уже в чистой одежде шахтёры собирались в раскомандировке в ожидании смены и автобуса. Смену привезли, но тут же отправили обратно по домам, пока то да сё, и попали шахтёры домой задолго за полночь.
– Завтра, парни, на работу не выходим, – объявил мастер перед отъездом. Авария серьёзная, но послезавтра или звоните, или выходите на остановку, чтобы узнать – выходить или нет. За простой оплата согласно КЗоТ, 1/3 тарифной ставки, будем писать акт на простой и оплачивать.
Приехал Владимир к себе в общежитие даже позже, чем, если бы он вернулся со смены. Выспался и с утра пошел по адресу, который ему дала Евдокия. Почти на окраине городка жила одинокая старая женщина, которую звали Марина Егоровна, сама она жила в бревенчатом домике, а во дворе стояла времянка из досок с засыпанными между досками опилками или чем-то другим, народ называл такие постройки – фаршированными.
– Марина Егоровна? – спросил он, когда остановился у калитки и к нему быстро подошла худенькая женщина.
– Да, я и есть самая Марина Егоровна. Вы ко мне?
– К вам, меня Дуся направила насчет квартиры.
– Дуся адрес дала?
– Да.
– Тогда заходи, молодой человек, заходи, Дуся плохого квартиранта ко мне не пошлёт.
Марина Егоровна оказалась подругой умершей матери Дуси. Здесь он узнал, что муж Дуси Кеха Пузыренко после свадьбы приревновал по пьяни к молодой жене своего же братана и зapeзал его. И дядю, который полез разнимать, порезал. Дали Кехе 12 лет и сидит он уже пятый год у Ангарска. Дуся – дура, ездит к нему каждый год на свидание, но он всё стращает её, всё ревнует. Такая девка, а вот поди ж тебе, нет жизни. С Мариной Егоровной договорились быстро, и он уже после обеда принёс к ней свои вещи, устроился во времянке и занялся дровами, чтобы хоть немножко размяться, все тело ныло, ноги плохо слушались, а кисти рук опухли. Это всё от ночной прогулки из шахты по ходкам.
Превозмогая боль, начал махать топором и скоро почувствовал себя лучше. Размявшись, собрался сходить пообедать, сдать койку в общежитии и зайти на почту, проверить письма на «до востребования».
Часа через три он уже возвращался, случайно или совсем не случайно, но недалеко от общежития повстречал Дусю. Он не узнал её, и когда она его назвала студентом Володей, остановился, соображая, где он видел эту миловидную женщину.
– Ты что же, студент, своих не узнаешь?
– То ли это Дуся, то ли царица Савская: – Засмеялся Владимир
– Это что ещё за царица?
– О! Царица Савская – это библейская царица, которая свела с ума самого царя Соломона, у которого, как известно, было 1300 жён и наложниц.
– Неплохо жил,– засмеялась Дуся и спросила,– а я что на самом деле похожа на эту царицу?
– Бери выше, поэтому-то я тебя сразу и не узнал. Ты даже представить себе не можешь, Дуся, как тебя красит эта твоя одежда и как обижает тебя роба!
– Спасибо за комплимент, студент, скажи по моему адресу ходил?
– Спасибо,– поблагодарил Владимир,– уже живу, приходи в гости.
– Непременно загляну,– пообещала она, и, оглянувшись, тихим голосом сказала: – Жди, сегодня приду, только, Володя, тихо, понятно?
После обеда он вновь занялся дровами. Сырые берёзовые чурбаки с зелёными листьями были привезены гортопом недавно и очень плохо кололись. Окликнул его сосед, который подошел незаметно для Владимира:
– Квартируешь что ли у Егоровны?
– Да, квартирую, пожил в общежитии, а там!
– Знаю,– засмеялся сосед,– если не пьёшь, то бабке понравишься, пойдём,– позвал он,– я тебе клин и кувалду дам.
У себя в ограде предложил:– может хоть за знакомство выпьем по чуть-чуть?
– Спасибо, мне нельзя.
– Что так? Лечился что ли?
– Давление,– отговорился Владимир
– Правильно,– не то одобрил, не то пожалел парня сосед,– не пей эту заразу.
Поговорили, Владимир взял клин, кувалду и пошел к себе, дело сразу же наладилось. Хозяйка вышла, взглянула и всплеснула руками:
– Гляди-ка! Ведь расколотил чурбак-то! Этому лет 5 уже, думала, что он у меня так и сгниёт, вот что значит мужик!
После ужина повела на огород и стала показывать, где и что у неё растёт. Объяснила куда наливать воду на тот случай, когда её не будет дома, а водовозка приедет, как расплачиваться с водовозом. Потом они загнали кур, заперли сарай, хозяйка закрыла ставни и, едва стало темнеть, ушла спать.
Времянка имела на кухоньке две двери, на улицу и во двор. Когда в ней никто не жил, обе двери запирались снаружи на висячие замки. Времянка не отпиралась, хозяйка ходила через калитку, которую на ночь велела своему квартиранту закрывать на два крючка.
В послевоенное время, когда подрастали довоенные и послевоенные дети, жизнь на улицах бурлила и пылила до глубокой ночи, но дети подросли и разъехались, в новых семьях детей был минимум. Повзрослевшие ребята уезжали ещё и потому, что в шахте заработки стали до смешного малы, а умирать от силикоза молодые не хотели, профессия шахтёра становилась непривлекательной, а скорее позорной. В шахту шли те, кто не могли ни куда поступить, или же вообще не хотели учиться. Население таких городков старело, старики рано ложились спать и рано вставали, хозяйка любила часок-другой вздремнуть днём, поэтому, когда хозяйка закрылась, Владимир уже не ждал Дусю и решил лечь спать. И только лёг, в дверь тихо стукнули.
– Кто?
– Гость…
Он открыл дверь не включая света, и Дуся легкой тенью проскользнула в дверь, шепнув: – закройся.
Глава 12
– Нет! Свет не включай, я тут всё знаю,– предупредила Дуся Владимира, увидев или почувствовав, что тот хочет зажечь лампу. Села на кровать и объяснила: – Связалась с придурком и даже хуже. Сам сидит, а тут пооставлял соглядатаев из родни и своих дружков. Подлюки так и смотрят – куда и с кем пошла. Не думай, что я бл@дь и кидаюсь первому встречному на шею, потом ты всё поймёшь. Со своими алкашами я не связываюсь, так как болтают языками хуже нас баб, а ты не пьёшь и здесь не живёшь.
Прижалась и прошептала: – Ты уже догадался, что я к тебе не на чай пришла?
– Да вроде бы,– шепотом ответил он, нащупав, что на ней ничего лишнего не надето. Койка скрипнула, и она шепнула: – давай на полу. Первый раз они, молча сопели, молча, целовались, да так, что задыхались. Когда после вспышки неистовой страсти дыхание у них успокоилось, Евдокия шепнула: – Видно сам всевышний послал мне тебя.
– И часто он тебе посылает?
– Да когда как, – созналась она,– но не чаще двух раз в год, если считать, что раз в год я езжу на свидание со своим каторжником. Ты у меня нынче после мужа первый. Недавно я слушала ревнивый бред, теперь только на следующий год мне предстоит очередное "счастье". Счастье она произнесла с иронией, помолчала и спросила: – А я у тебя, которая по счёту?
– После жены вторая.
– Да ну!?
– Сколько есть, лишнее не могу на душу взять.
– Другой бы и прихвастнул, значит, я не ошиблась, тебе, как и мне, слава не нужна, шепнула она, повернулась к нему и, попросила: – Поцелуй меня….
– Бог дал мне такое желание, но не дал нормального мужика, даже плохонького и то отобрал, где же, милый, справедливость? Когда я девчонкой встречалась с Кехой, он уже тогда ревновал меня к каждой собаке, думала, что поженимся и пройдет эта его дурь, а он приревновал меня к родне. На свидании в первый год спросила: – Что мне делать, если захочу мужика?
– Узнаю,– закричал,– убью! А когда приезжаю к нему, то какой из него муж? Первый раз начала раздеваться, он штаны обтрухал, меня голую увидит, трясётся весь, толком ничего сделать не может. А меня от этого, от злости аж трясёт, утром выйду от него, и не поверишь, первому встречному хочется отдаться. У меня и квартира хорошая, но боюсь, узнает и зарeжeт. Или на свиданке, или когда придёт. Иногда думаю, – бросить все к чёртовой матери, уехать, выйти замуж, родить, как все бабы, но опять подумаю, – кому нужна? Куда ехать? Да и если заведу семью, Кеха освободится, найдет и не только меня, но и безвинного человека порешит. Да и боюсь я куда-то ехать, в незнакомые места.
Евдокия была старше Владимира на шесть лет, довольно плотная с небольшим избытком веса для её роста. Ноги были короткие, несоразмерная,– так можно было сказать о её фигуре и безмерная, так можно было сказать о ней самой, так как, едва отдышавшись и отдохнув, она начала вновь настраивать Владимира.
– Как ты с мужем живёшь?– поинтересовался он после третьего раза.
– Когда это у меня систематически, то больше двух раз в сутки мне не требуется, а если на работе устану, то и раза довольно. С тобой у меня – это, как разрядка сейчас, во мне, как в электровозной батарее накопилось столько энергии, что мне её нужно растратить.
– Значит, когда растратишь, будешь накоплять впрок, так что ли?
– Да,– не скрывая, созналась она. Тороплюсь я из-за того, что у меня сейчас наступили "золотые" денёчки, когда можно не предохраняться, через неделю, если тебе не надоем, у нас будет перерыв.
– А ты беременела?
– Аборт сделала, когда Кеха сел, а зря. Испугалась тогда, что ребёнок свяжет по рукам, и сделала, о чём уже много раз пожалела. Помолчали. Дуся вдруг спросила: – А жена тебе голой даёт?
Владимир промолчал, а она прошептала:– жаль мне тебя, наверное, с презервативом?
– Минимум с двумя.
– Дурочка она у тебя. Да, Володя, на людях делай вид, что ты меня почти не знаешь, договорились? Завтра мы не работаем, если ты не против, то я приду, согласен?
– Согласен,– прошептал он ей и поцеловал.
– Володя, я пойду, проводишь меня, вернешься и спи. От хозяйки можешь не скрывать, то есть не врать, что ты со мной что-то имеешь, но и не говори лишнего. Жизнь научила Евдокию тайным утехам и как бы она не хотела провести с ним всю ночь, и даже день, она ушла. Вернулся он, когда петухи пели во второй раз.
Авария на шахте оказалась более серьёзной, чем определил бригадир, кроме подкулачной рамы и "кулаков", осмотрщики ствола обнаружили, что клеть сорвала примерно 20 метров направляющих брусьев, по которым она скользит в стволе, выбила расстрелы, к которым крепятся направляющие, и это всё потребовало дополнительных работ. Был повреждён и трос, когда нарушенную часть троса отсекли, оказалось, что на барабане подъёмной лебёдки его на два витка меньше, чем это требовали правила безопасности. На складе техснаба троса не оказалось, и полетел снабженец комбината "Забайкалзолото" на завод изготовитель выбивать новую бухту. Новый трос требовал испытаний. Созданная комиссия искала не столько причины, сколько виновника, стрелочника, за любую аварию кто-то должен был обязательно понести ответственность. На виновника сваливалась вся вина, его наказывали, следовал общий вздох облегчения… до новой аварии.
На шахтах существуют довольно жёсткие требования к шахтному подъёму, каждый день, утром, по стволу на крыше клети проезжают осмотрщики. Они проверяют состояние крепи ствола и делают отметку в специальном журнале. Машинист, который работает на лебёдке, по шкале глубины шахты и по движущейся стрелке, знает в каждый момент, где, на какой глубине находится клеть. Но вся беда состояла в том, что не было у машиниста информации – как движется трос по стволу шахты,– с нагрузкой или без, в ту смену машинист не смог определить, или клеть движется, или только один трос, а клеть где-то висит заклиненная. Ликвидация аварии затягивалась, по крайней мере, до конца следующей недели.
На вторую ночь Евдокия заявилась чуть позже, Владимир окна закрыл, на двери повесил покрывало, чтобы не светило на улицу. Включил настольную лампу, которую купил днём, и снял рубашку. От вида мускулистого тела женщина мгновенно вспыхнула таким желанием, что Владимиру показалось, что она озверела, что озверев, готова съесть его живьем, глаза её заблестели, она громко задышала, в одно мгновение сбросила с себя всё, представ перед ним в прекрасной наготе. Хоть и говорят, что все женщины одинаковые, что нет большой разницы, но и на своём малом опыте Владимир убедился, что интимная встреча может быть обязанностью, как, скажем, ежедневная работа, а может быть праздником, наслаждением.
Вторая ночь прошла не менее бурно, чем первая, узкий луч настольной лампы превратил комнату в дикую пещеру разбудив в них первобытную страсть.
По дороге домой договорились сходить днем в лес, июль был с жарой, дождями и говорили, что уже появились грибы. Евдокия самым подробным образом проинструктировала Владимира,– куда, во сколько и какой дорогой идти, и где её ждать. На этом они расстались.
Владимир взял у своей хозяйки ведро побольше и, как условились, пошёл, в указанном Дусей направлении, только дошел до берёз, сразу стали попадаться молоденькие подберезовики. Плотные, ровные крепыши как бы говорили,– ищи нас и не пожалеешь. Окрестностей Владимир не знал, далеко от дороги не заходил, шёл вдоль неё, медленно продвигаясь до третьего мостика через ручей, который петлял по широкой пади. Вышел к третьему мостику чуть позже условленного времени и тут же увидел Евдокию, которая махнула рукой из березняка. Встретившись, они прошли метров сто по ручью. Евдокия знала это место, и сразу направилась к скале, нависавшей над зарослями, которые стояли густой стеной укрывая от чужого взгляда, случайного прохожего. Под майкой и простым костюмом х/б у Евдокии ничего не было надето, а в 24 года ещё нет необходимости долго готовиться к любовным утехам. Почувствовав обнаженные тела, начали звереть комары, к которым тут же присоединились злые оводы. Туча гудела и больно кусала самые нежные части тела.
– Ну, cуки! Не дадут даже, прочувствовать мужика, – прошептала Евдокия, не успев даже раздеться. Обмахиваясь веткам выскочили на заросшую лесную дорогу. В глубине леса грибов почти не было, земля в рощах ещё не прогрелась, и все грибы попадались вдоль дороги и по опушкам. Хоть грибы и не были главными в их встрече, грибов они набрали, набрал, конечно, Владимир.
– Я очень редко, Володя, хожу в лес, одна ходить боюсь, да и лень вперёд меня родилась, мне бы лучше полежать…
– С мужичком? – съязвил Владимир.
–Это моя голубая мечта,– созналась Дуся, не заметив в вопросе Владимира язвительной насмешки.
Расстались они, когда тени от предметов вытянулись, вдалеке небольшое стадо коз, прошло, поднимая пыль. Евдокия ушла домой другой дорогой, сказав на прощание: – Приду, жди.
Хозяйка обрадовалась первым грибам и тут же принялась их чистить, на грибную жареху.
– Много напрело?– спросила она своего квартиранта.
– Начали только, где прогрело, там есть.
– Грузди не попадались?
– Да нет, я что-то даже мест груздёвых не встретил, на родине у меня они чаще всего по визильнику встречаются, а здесь, если будут, то позже.
– Володя, сходи лучку да укропчику нарви,– попросила хозяйка, мешая грибы и с удовольствием вдыхая грибной запах.
Солнце зашло, когда они сели за стол.
– Может самогонки под грибы налить?
– Зачем? Вкус перебивать,– отказался Владимир.
– А я уже второй год в лес-то не хожу, зайду в березняк, и у меня от берёз голова начинает кружить. В городе я ничего, хожу, а вот в березняке не могу. Не ходок, а вот грибов попробовать охота.
– Грибы я вам, Марина Егоровна, нынче организую, люблю собирать, грибы будут, и ягоды будут, голубика к Ильину дню поспевает, а до этого дня я похожу, присмотрю, где она есть.
– А ты и праздники церковные знаешь?
– Да нет, в Ильин день у меня мать родилась, как у матери день рождения, так пора за голубикой.
Евдокия не пришла, ждал он её до полночи, не дождался, уснул и до самого утра ни разу не проснулся. После завтрака принялся за дрова. Зимой колоть берёзу одно удовольствие, успевай только тюкать по чурбакам, кололись ровно и быстро, а летом, если бы его подрядили рубить берёзу за деньги, он бы отказался, колол ради хозяйки и, как считал, ради зарядки. После каждого разрубленного на неравные части чурбана, растерзанного его физической силой и смекалкой, он усмехался и как бы говорил про себя: – Как ты, чурбачок не сопротивлялся, а я тебя одолел!
Убрав поленья в поленницу, принимался за следующий чурбан. Владимир, насколько помнил себя и свой городок, знал, что соседи собирались вечерами посидеть у кого-нибудь на лавочке. Сидели, и беседа лилась и журчала, как журчит лесной ручеек, негромко и размеренно до самой ночной тьмы, мужики курили, а женщины вели свои бесхитростные разговоры.
– Марина Егоровна, а почему у вас соседи вечерами не собираются на посиделки?
– А кому собираться-то, сынок? Раньше мы, до потёмок сидели. Молодым не до посиделок, а старые, кто умер, кто отсюда уехал, народа-то почти не осталось. Да и очень люди изменились, жадности стало больше, и пьют сейчас намного сильнее, чем раньше. На шахте как деньги дадут, так работу бросают, пьют, как перед концом света, пока деньги не пропьют, на работу не ходят, а когда такое раньше было?
В общежитии он бы не знал, куда себя деть, а здесь домашней работы было вдоволь. Навоевавшись с чурбаками, шёл окучивать картошку, в огороде раздевался до трусов и загорал, дела домашние были известны с детства и делал он всё, за что брался, легко и быстро. С детства умел обходиться минимумом благ и удобств, времянке был рад, а хозяйка была рада своему квартиранту, на одних дровах она экономила на самогонке, которую споила бы рубщикам. Пенсия была меньше его стипендии, выручал огородик, курочки и бабкина экономия.
Евдокия, которая не вошла, а ворвалась в его жизнь, заставила взглянуть на взаимоотношения мужчины и женщины совсем по-иному, чем он знал об этом до неё, с любимой женой он не получал такого упоения как с нелюбимой. Теперь он начал понимать, что интимные встречи с женой, которую хочешь, походили на скучную обязанность. Они отдавались друг другу, потом следовал сон и утром расходились до вечера. Он был у неё первый, как и она у него. Галина внушала Владимиру, что супружеские обязанности должны быть умеренными и скромными. С Полиной в страсть вмешалась если не любовь, то симпатия. Евдокии он, наверное, понравился, она не успела его толком ни рассмотреть, ни узнать. Ей двигало одно желание – иметь мужика, без малейшей примеси чувства. Но такого наслаждения он не получал от жены, которая, согласно его теоретическим взглядам, должна быть ласковее Дуси. Но когда теория начинает расходится с практикой – теорию пересматривают.
Дуся пришла следующей ночью и матом объяснила, что Кехина родня засиделась у неё в гостях.
– Так и не поняла,– меня пришли пожалеть, или Кеху жалели, во втором часу ночи ушли. Все расспрашивали, как он там. Свиданку раз в год дают, родне он запрещает ездить, с роднёй не станешь спать. Езжу я, вот и интересуются, как съездила. Хоть отчёт пиши. Иногда она забывалась, что не в шахте и по-мужицки выражалась.
– Дуся, ты же женщина, прекрасный пол, а материшься хуже сапожника,– выговорил ей Владимир.
– Извини, Володя, привыкла я в шахте лаяться, каждый норовит облапать, обсопливеть, как тут не загнешь матом! Уже так привыкла, что иногда надо бы сказать спасибо, а вылетает …. Прости. Ты меня, Володя, одёргивай, забываюсь.
Евдокия приходила и раздевалась полностью.
– Тебе нравится быть голой? – спросил Владимир
– Очень,– созналась она,– меня от моего тела начинает забирать, а от твоего я как с ума начинаю сходить, если бы можно было, я бы и по улице голой ходила.
– А вот моя жена считает, что раздеваться даже перед мужем чуть ли не разврат,– со вздохом сказал Владимир.
– Милый, дуры те бабы, которые сдерживают свою страсть, свое желание. Стыд у них перевешивает желание, а когда скопляется в душе такой бабы много неизрасходованного, то начинаются разные психические заболевания. Раз я пришла к мужику и с ним рядом легла, то чего или кого стесняться? Мы все разные и что одной бывает в меру, другой это как затравка, мне кажется, что каждый по-своему с ума сходит, а что положено, что нет, то в этом пусть двое разбираются, не так ли? Помолчала и продолжила: – Вообще, хочу я быть жрицей любви, получать и дарить наслаждение.
– А как ты решилась на меня?
– А что? Мужик ты видный, плотненький, женат, а раз не пьёшь, то самостоятельный. Учить тебя не надо, сам знаешь, чем и куда, а мне большего и не надо, Одно боюсь, что привыкну к тебе, а отвыкать бабам, знаешь, как не просто.
– А ты не привыкай,– посоветовал он ей.
– Это от нас, милый, не зависит. Вот ты можешь сказать мне,– чем тебя жена завлекла? Много девчонок, а вот почему-то вам нравится одна, как я Кехе понравилась и он мне. Мне бы его, арестанта, ненавидеть надо, а я, как дура, на свиданки езжу. Жду.
Владимир откровенно улыбнулся, Дуся заметила и сказала: – Жду душой, а тело хочет другого. Тело – грешное, душа безгрешная. А ты, Володя, не улыбайся, когда ты со мной, то я тебе в это время самая желанная. Ты вот не сказал мне, за что жену полюбил?
– Мне теперь, Дуся, кажется, что я её не любил.
