Валентин Белокрылов
Далеко в стране Колымской, или Золотодобытчики
Глава 22
На новом месте Владимир долго не мог уснуть. Николай спал, а Владимир лежал и ворочался, ему показалось, что только уснул, как зазвонил будильник, который Пшенай поставил на половину восьмого.
В восемь позавтракали и пошли в контору, в раскомандировку, где уже были Черняк и Степан.
– Заходи, Володя,– позвал Степан Коршуна, – слушай и присматривайся, сегодня доделывай все бумажные дела, а завтра начнёшь знакомиться с работой.
Когда рабочие собрались, Владимира представили смене. Черняк давал задание и, как понял Владимир, чрезмерно мелочился, всё разжёвывая рабочим и мастеру, который сидел, морщился и поднимал глаза в потолок.
Смена уехала без двадцати минут девять, и Владимира подозвал, как оказалось маркшейдер участка:
– Я слышал, что вы окончили Иркутский горный институт?
– Да.
– Я тоже его окончил, и тоже горный факультет. Познакомились.
– А ты Владимир Константинович, откуда родом?
– Забайкалец, из Старого Златогорска.
– А я родился рядом, я из Холбона!
– Земляк! – засмеялся Владимир, а я и в Сусумане встретил стопроцентного земляка, из моего города.
– Обмыть надо,– заметил, оказавшийся рядом кругленький как колобок геолог, которого и представил маркшейдер,– мой тёзка, тоже Борис, только Павлович, Кондратьев, – геолог, колымчанин с большим стажем.
– Чего мы стоим на морозе, пойдёмте в контору,– предложил геолог и они зашли в тот вагончик, в котором вчера был Владимир.
– Как там Иркутск? Как институт, в новый корпус переехал? Кто декан горного? Маркшейдер закидал его вопросами. Владимир улыбался, зная, что он сам точно так же налетел бы с вопросами, но в это время вошла Галина Ивановна, которая была еще и кадровиком.
– Давай Борис попозже встретимся, мне нужно оформиться, время у нас будет.
Галина Ивановна румяная с мороза, разделась и прошла за свой стол:
– Как вам у нас, понравилось?
– Всё хорошо, устроился, уже со многими познакомился и даже встретил земляка, Бориса Степановича.
– Даже?! Это очень хорошо, обмыть вам нужно срочно,– вмешался старший нормировщик,– такое не каждый день случается. Вид у него был такой помятый и жалкий, что Галина Ивановна покачала головой и сказала:
– Савельич, сходи домой, глотни соточку, пока Черняка нет, а то на тебя смотреть жалко.
– Хороший специалист, но беда всех хороших – пьют, заметила она и сама начала заполнять учётную карточку специалиста по его документам.
– Я вам дам направление, Владимир Константинович, вы сейчас сходите в наш медпункт. Луиза уже должна быть там. Она вам напишет справку, что вы годны к работе на Севере, то есть здоровы и я вас потом дооформлю.
Луиза, на которую положил глаз, Николай была и выше Пшеная и солиднее, была белокурой, голубоглазой, но глаза были бледными, поэтому казались водянистыми. Если женщины в поселки были смуглыми от летнего загара, то Луиза была сдобно-белая, как будто не бывала на улице, или загар к ней не приставал.
Поздоровавшись, он протянул ей наёмный листок, она взяла и сказала,– раздевайтесь. Владимир снял новую куртку, она, не глядя, сказала,– до пояса.
– Член партии?
– Я же не в парткоме.
– Вы в медпункте и на вас я заполняю учетную карточку, а в ней есть пункт о партийности, – ответила Луиза спокойным голосом.
– Чушь какая-то.
– Может быть, но я должна заполнить всё как есть.
Заполнив карточку, усадила Владимира за стол и измерила давление.
– Давление у вас просто замечательное. Давайте я вас послушаю.
– Курите?
– Нет.
– Оно и слышно.
Написала в карточке «здоров» и «годен», расписалась, поставила штампик и сказала,– вы свободны.
Одеваясь, Владимир спросил, – а если бы давление было ненормальным, был бы я здоров и годен?
– Конечно, раз сюда приехали.
– Значит медосмотры простая формальность?
– В большинстве случаев, да, она не нами придумана, нам остается эту формальность соблюдать.
Владимир попрощался и пошел в контору, сдать документы финансового отчёта.
Как понял Владимир, в конторе делать было нечего. Савельич сиял как колымское октябрьское солнышко. Галина заваривала чай, и прежде чем заняться делами напились чая с Савельичем и угостили Владимира. Маркшейдер с геологом уехали на участок, Владимир смотрел в окно на пустую улицу, по которой изредка проходили одинокие прохожие.
– Когда мы возвращаемся из отпуска, то первое время пустота посёлка пугает, а потом привыкаешь, произнесла Галина Ивановна. Помолчала и предложила, – вы разденьтесь, Владимир Константинович, у нас сегодня жарко, ты не находишь это, Савельич?
Тот за её спиной успел разок приложиться к бутылке , поэтому пропустил вопрос мимо ушей, убирая стопку в стол.
– Савельич! У нас жарко или нет!? – спросила она громче.
– Если жарко, дверь открой, если холодно закрой, включи тэн.
– Сходи Савельич проветрись, – не то посоветовала, не то приказала Галина Ивановна.
– Схожу, пожалуй, кур покормлю, и Савельич быстро ушёл.
– До обеда не заявится, сейчас опохмелится, спать завалится, начальница убрала чайник, чашки и принялась за расспросы:
– Если не секрет, где ваша жена Владимир Константинович?
– Видимо в Иркутске осталась,– с улыбкой ответил он.
– Как видимо, разве вы не знаете где она?
– Жена, Галина Ивановна, начала задолго до окончания института предупреждать, что со мной из Иркутска никуда не поедет. Я считал, что это женская блажь и не очень расстраивался. Защитил диплом, уехал на на стажировку в войсковую часть, приезжаю, жены нет, квартирная хозяйка сказала, что она уехала домой. Я получил диплом, военный билет, выписался, получил деньги на дорогу, направление и поехал к ней домой. Жены дома не оказалось, она оставила письмо, и сообщила, что вышла замуж, чтобы я не искал её и забыл. Так я остался один.
– А за кого она вышла замуж?
– Не знаю, Галина Ивановна, я не искал, и стараюсь её забыть.
– И удаётся забыть?
– Частично, если даже не забуду, то простить ей этого не прощу.
– Что так?
– Не люблю, когда со мной поступают, как считаю подло. Могла бы и не скрытничать, а всё сказать прямо в глаза, это было бы честно. Выйти замуж с бухты барахты – это на неё не похоже, значит нашла нового мужа раньше, то есть изменяла.
– Может она нашла лучшего?
– Может, но брак дело добровольное, могла его добровольно расторгнуть, не обманывать, не хитрить, не брать греха на душу.
– Что – то сомневаюсь, что вы её легко отпустили, вы мужчины такие ревнивцы!
– О других не знаю, но думаю, свою жену я бы понял и дал развод, вернее согласился бы. Конечно, стыдно и обидно, что кто-то стал для жены лучше тебя, но …. Надо по мужски, с достоинством принимать свои поражения.
– Как я вас поняла, она сменила мужа на городскую жизнь? Может быть, ещё было что-то такое, что толкнуло её искать другого?
– Галина Ивановна, я с ней не разговаривал, знаю только то, что знаю,– ответил он, не поняв скрытого смысла в вопросе начальницы.
– Она попыталась уточнить,– может быть, вы, как мужчина её чем-то не устраивали?
– Не знаю, Галина Ивановна, знаю, что было одно разногласие, она не хотела уезжать из Иркутска. А я не хотел там оставаться. После нищей стипендии, получить нищий оклад, ни квартиры, ни денег, зачем мне город?
Галина Ивановна улыбнулась, посчитав его слишком наивным и непонимающим, до Владимира не сразу дошло, что интересуют её, его мужские способности.
Она продолжала задавать вопросы, слушала и писала. Закончив писать, спросила, – извините Владимир Константинович, у вас деньги есть? У нас аванс 26 числа, а получка после 8-го. Деньги – подъёмные, по перерасчёту вы получите не раньше чем в получку, поэтому и спрашиваю, может вам внеочередной аванс выписать?
– Да нет Галина Ивановна, денег мне хватит, я не пью, не курю, считаю что хватит.
– Совсем не выпиваете?
– Изредка, по чуть–чуть.
– Что так?
– Так мать воспитала, внушила отвращение к водке.
– И н т е р е с н о! Как это вашей маме удалось, а вот другим не удаётся? В чем её секрет, а Владимир Константинович?
– В жёстком палочном воспитании и регулярных словесных внушениях. Я у неё в школе один был. Пока ума не было, запрещала, а поумнел, сам понял, что хорошо, что плохо.
– Что, после школы у неё дети прибавились?
– Замуж вышла, и теперь у меня братик и сестрёнка.
– Это для вас хорошо, или плохо?
– Это прекрасно!
Галина Ивановна ещё долго бы донимала его вопросами, женское любопытство безгранично, но тут в комнату зашли две женщины, и она сказала ему:
– Владимир Константинович, с вами всё, с понедельника можете выходить на работу, с 16 октября вам пойдет трудовой колымский стаж, с чем я вас и поздравляю.
– Спасибо за поздравление, почему с понедельника, у вас что, выходные не по скользящему графику?
–Промывочный сезон закончился, теперь обычные недели, в понедельник вы пойдете во вторую смену, неделю вас постажирует Степан, а дальше будете работать самостоятельно.
Магазин был открыт и Владимир решил зайти, посмотреть чем в нём торгуют. Две женщины разговаривали с продавщицей, Владимир поздоровался, с ним поздоровались и одна спросила:
– Вы новый мастер, вместо Степана?
– Да, – улыбнулся Владимир.
– Зашли поинтересоваться, что у нас есть, спросила худощавая, симпатичная продавщица?
– Да, интересно, что есть в магазине на Колыме.
– У нас для вас всё будет, Владимир Константинович, пойдёмте в промтоварный отдел.
– А вас как вас звать? Владимир был польщен, что его уже знают.
– Зовите Мариной, работник торговли. Что хотите купить?
Пока ничего, хочу посмотреть что почём, что есть, чего нет.
– Для вас всё достанем, мне кажется, вам нужен хороший выходной костюм, сорочка?
– Да, но пока на это нет денег.
– Деньги будут, за костюмом заходите через неделю, я еду за товаром, подберу вам что-нибудь стоящее.
– А если денег не получу?
– Ничего, магазин подождет,– ответила Марина тоном хозяйки, заходите чаще!
Яркое солнце катилось по вершинам гор, снег блестел так, что глаза слезились и щурились. Низкое солнце припекало, дорога почернела и парила, но в тени было холодно. Владимир заглянул на почту, поздоровался с Зинаидой.
– Зашли жене телеграмму отправить?
– Да, взял бланк и быстро заполнив, подал.
– А жене, спросила Зинаида, прочитав текст?
– Перебьётся.
– Как это перебьётся?
– Нет у меня жены, догадываясь, что о его семейном положении уже всем известно.
Владимир вышел на улицу, посёлок был расположен на ровном участке террасы, слегка наклоненной на запад. Со всех сторон посёлок был окружен лесистыми горами, внизу , за домами дорога раздваивалась, одна уходила направо в горы, на участок, другая шла к трассе Усть-Нера – Магадан. Оглядев горы, решил, что в ближайшее время заберётся на вершину ближайшей горы. В конце улицы, дымила труба котельной, рядом с ней в каком-то здании дымила еще одна труба.
Прогулявшись по дороге, вернулся в посёлок. По его подсчётам, здесь жило не больше двухсот человек. Проходя мимо здания, из трубы которого шёл густой дым, встретил женщину, которая сказала ему, что сегодня банный день, с двух до шести будет женская баня, с шести до одиннадцати мужская.
– Приходите, помыться, попарится.
– С удовольствием, пообещал Владимир и пошёл домой.
На улице он насчитал четыре типовых общежития. В их общежитии одна половина была отведена под клуб, где смотрели фильмы, проводили все участковые торжества, и где устраивали танцы. С торца здания входная дверь. По правой стороне коридора было две больших комнаты. В одной жили пятеро парней. В другой четверо. В трёх маленьких двухместных комнатах жили энергетик с женой, рядом Владимир с Пшенаем, в третьей был складик коменданта. Бывшую кухню разделили на две части, в одной была будка киномеханика, в другой умывальник.
Все здания в поселке были сделаны из бруса, изнутри обшиты сухой штукатуркой, в комнатах стояли батареи водяного отопления, которое в большие морозы не грело, обогревались «козлами».
До обеда Владимир писал письма. В обед, сходил в столовую, Ибрагим отпускал сам, сам брал деньги, Ирины не было.
После обеда, снова писал письма, к вечеру пальцы онемели. Смена приехала раньше.
– Сегодня же баня! – проговорил Пшенай, – пойдешь?
– Обязательно, веник найдем?
– Какой хочешь? Березовый, дубовый, пихтовый?
– У нас дома только березовые были, дубов нет, а про пихтовые не знал.
– Попаришься, узнаешь. Надо напариться, холода начнутся, париться не будем. Здесь Верхоянск недалеко, как подзагнет под минус шестьдесят, от нашей котельной толку никакого, будем греться «козликом». Баню зимой топят всю неделю, по углам все равно лед не тает, в бане и раздевалке ставят буржуйки, вместо холодной воды в углу наколотый лед. От буржуек на пузе шкура лопается, а с задницы сосульки свисают.
– Холодной воды зимой нет?
Володя! Какая вода при минус шестидесяти! У нас тогда появляется должность – ледокол. На речке ломом колет лёд, лёд грузят в короб, короб таскают трактором по посёлку, и как с водовозки каждый запасается льдом, потом его топят в бочках. Скоро мы с тобой будем таять лёд в ведре. Суровый край. Зимой морозы, летом комарье житья не даёт. От комаров спасаемся жидкостями – диметилфтолатом, или репудином, увидишь в магазине, сразу бери. Часа на три хватает, даже позагорать сможешь.
– И много комаров?
– Фуфайки с нас снимают. Шучу, конечно. Но если их напугать, взлетают тучей, солнце тускнеет. Летом снег может выпасть в любое время, в июне, в июле. Пока снег идёт, комаров нет, снег растает, оголодавшие комары звереют, мамонта выпьют.
Собирай вещи, иди в баню, а я схожу за веником и к Ибрагиму, возьму чего нибудь на вечер, да на завтра. Завтра столовая не работает.
В предбаннике стояли вдоль стен лавки, на них оставляли одежду, посередине стоял стол, за ним мужики уже распивали перед баней.
– Святое дело, сам Суворов говорил, продай белье да выпей после бани.
– И до бани тоже.
Пришел Николай, распарил веник, позвал Владимира в парную.
– Поддадим,– спросил Николай?
– Поддавай!
Николай плеснул сразу два ковша, пар зашипел, заполнил маленькую парную.
– Давай Володя, опробуй веник и заведение, я потом попарюсь.
Минут десять Владимир отводил душу жаром и веником, вышел весь красный и вылил на себя два тазика ледяной воды.
– Еще пойду, пар хороший, да и давно не парился.
В баню зашли Борисы, геолог и маркшейдер.
– Как наша баня, Володя?
– Что можно сказать? Хороша!
– Это пока тепло, зимой будем спиртом как антифризом заправляться, чтобы задницей к лавке не примёрзнуть. Ты Володя заходи к нам завтра, часам к двенадцати, поговорим, бутылочку разопьем. Ждать будем.
– Баня и кино, две отрады,– заключил, выходя из бани Владимир.
– И женщины,– добавил Николай. Тебя мужики рассмотрели, глазом обмерили, жёнам расскажут, те подругам, и слетятся на тебя местные красавицы как мухи на мёд,– засмеялся Николай. Ещё выбирать будешь.
После ужина Николай ушёл к земляку, а Владимир посмотрел фильм, и завалился спать. Спал крепко, ночью не слышал, когда вернулся Николай.
Утром Николай опять ушёл к земляку, а Владимир к двенадцати пошёл к Борисам.
Борис младший лежал на кровати, а Борис-геолог выговаривал ему как нашкодившему коту: – Он почти до утра с Нинкой в тепле обнимался, а старший товарищ ночь на морозе прыгал, а теперь он ленится даже в магазин сходить.
С шутками, прибаутками Борисы накрыли на стол, включили электросамовар и пригласили Владимира за стол. Борис-геолог и Владимир пили сухое вино, Борис, земляк вкушал божественный колымский нектар, неразбавленный спирт.
Выпив, маркшейдер засыпал Владимира вопросами о преподавателях, об институте. Владимир подробно обо всем рассказывал.
– А Иркутск, Борис, ты не узнаешь. Ждали Эйзенхауэра в гости, весь город выкрасили, вылизали, магазины переделали, говорят, по западному образцу, завалюхи посносили. Почаще бы такие гости, если и не приезжали бы, то хотя бы обещали, жизнь стала бы другой.
– А жизнь парни, уже и сейчас другая, перебил их Борис геолог. Вот вы приехали, вас сразу ставят на руководящие должности, а порядки были совершенно другими, когда я начинал здесь работать. Направили меня на Колыму после окончания геологоразведочного техникума, приехали с товарищем, направили нас на прииск Мальдяк. Прихожу в кабинет директора прииска, ростиком я был не высок, лет мне немного, после техникума был пацан–пацаном, а он на меня как зарычит: «Что сука вербованная! За длинными рублями сюда заявился?» Опешил, боюсь, сидит за столом толстая рожа, на плечах погоны, на боку пистолет, взгляд как у бешеной собаки. Молчу, а он снова ревёт,– за большими рублями приехал?
– Да нет, отвечаю тихим голосом, меня сюда Родина по распределению направила. Мы тогда законопослушными были, и в голове не было, что можно не поехать по назначению, запуганы были. Видит он, что с пацанов взять, успокоился, вызвал кадровика и назначили нас к маркшейдеру, рейку таскать. Я на прииске остался, а товарищ на участок уехал.
Потаскал я рейку больше года, научился объёмы считать лучше самого маркшейдера, тот по пьяне постоянно ошибался. Почти все маркшейдеры были практики, глаз–алмаз, а считали плохо.
Потом назначили меня мастером к зекам, попал я под опеку ихнего бугра, матёрый был мужик, многому меня научил. Через три года меня назначили …. Борис замолчал и, выждав некоторое время, продолжил, – назначили меня начальником женской шахты! Были тогда в Дальстрое женские шахты. Лагеря кругом, каждый прииск – лагерь, на прииске большой лагерь, на участках лагеря рангом поменьше. Кто срок на Колыме отбывал, когда срок кончался, тот на материк не имел права выехать, оставались здесь. Работа вольнонаёмным находилась, в старатели могли уйти, по сути это были вольные зеки. Заработки были хорошие, а цены еще лучше: спирт – рубль грамм, папироса – рубль штучка, луковица – червонец. Но с деньгами жить можно было.
Так вот, вся Колыма знала, – где есть такие женские шахты и временами вольнонаёмные на них наведывались. Обычно после обеда в горах начинал, дымить костер, и шахта приходила в возбуждение, все ждали гостей. Гости прибывали после захода солнца.
– Гражданин начальник, – обратился ко мне первый раз шустрый мужичёк, – мы тут пришли навестить своих знакомых. Вахта закроет на наше посещение глаза, если вы гражданин начальник позволите нам свидание. Мы по них соскучились, они по нас, мы, конечно, всех отблагодарим.
Первый раз я не знал, как мне поступить, пошёл к знающим.
– Если не хочешь, Боря на завтра больших неприятностей, то пусти, не пустишь – плана не будет, а за это, сам знаешь – по головке не гладят. План тогда надо было давать любой ценой, не считаясь ни с чем. Разрешил, мужички как разведчики в кино, цепочкой шустро проскользнули в шахту, двое занесли сумки на вахту, одну охране, одну мне, как начальнику. Мне, конечно, интересно посмотреть, взял солдата и в шахту, а там света нет, только сопение. Ушли мы, через час вернулись, у баб глазки масляные, губы в помаде и в шоколаде, у бригадирши во рту папироска – метр курим, два бросаем, сама пьяненькая, а мужички раздевшись до пояса пески, выдают в санках, только шум стоит. До утра несколько раз свет гасили, а свет тогда был – факелы из ветоши с соляркой.
Утром замер сделали – 120% плана, а если бы не пустил, то смену бы проканителили, а плана нет, могли и снять, и под суд отдать за саботаж.
Когда прииску не хватало до плана золота, то собирали всех ИТР и каждому давали задание, сколько ты должен намыть и сдать за месяц. Тебя не спрашивали, умеешь ты мыть или нет, а будь добр, дать килограмм, это так, к примеру. Где ты будешь мыть, тоже никого не щекотало, дай и все. У кого были деньги, договаривались с буграми зеков, те за спирт и курево металл давали, а другие учились мыть и бродили с лотками по всему прииску.
На прииске ИТР были только мужики, почти все холостяки, у кого жёны были, держали их на материке. Здесь я, парни, первый раз увидел, как звереют мужики без баб, да и бабы без мужиков. Баня на приисках везде была одна на всех, работает один день в неделю, бабы моются первыми, потом мужики. Один раз охранники по ошибке, а может и с умыслом, мужиков привели раньше времени, те увидели баб в бане, и как с ума посходили. Смели охрану, снесли дверь и всей массой ринулись вовнутрь. Охрана окружила баню, стоят, ухмыляются, курят. Через час бабы вышли, построились и их увели на зону, а мужикам разрешили помыться. Такое мне не забыть. Какое-то половое безумие, иначе не назовёшь.
Борис-геолог на Колыме проработал почти 20 лет. До Адыгалаха работал на прииске Мальдяк, но два года назад у него среднее содержание золота упало ниже планового, участок недомылся на 25%, Бориса сняли, он ушёл в отпуск, хотел вообще остаться на материке, где у него был дом, в доме жена с детьми, была машина и всё в доме, но:
– Посмотрел я как на материковую зарплату надо каждую копейку экономить. Таких как я там пруд пруди, и вернулся. На Мальдяк принципиально не пошёл, направили сюда, работать можно, главное у меня стаж не пропал, все надбавки сохранились.
– А ты, Борис, не боишься, что, однажды приехав домой, обнаружишь лишнего ребятёнка?
– Господи! Да что-же, мне ребенку кашки жалко что-ли? Гуляет, конечно, жена, да и я здесь не ангел, просто я на это смотрю трезво. Детей учить нужно, а здесь где? Здесь ни овощей, ни фруктов, ни солнца. Даже кислорода не хватает. Только лысому кукурузнику это не ясно. Сейчас осень, ОРС завезёт свежие овощи, но это ненадолго. Скоро начнётся, сухая картошка, капуста, сухой лук, свекла, яичный порошок, консервы, которые настолько надоедают, что даже на банки смотреть тошно. Я домой приезжаю, не могу переносить запаха сливочного масла. Здесь на нем всё готовят, варят, парят, жарят. Хорошо у нас Ибрагим работает, хоть и прохиндей из прохиндеев, но кормит хорошо, до него повариха была, так в столовую ходить перестали.
Борис Павлович Кондратьев много чего перевидавший на своем веку, на Колымской земле продолжил рассказывать:
–Пришёл к нам на прииск по ленд-лизу первый американский бульдозер и все долго ходили около него, не зная с чего начать, потом стали собирать, собрали, а нож поставили не спереди, а сзади. Поставили, смотрят и рассуждают, как же это американцы смотрят, жопой что ли? Уже после того как съездили на соседний прииск и посмотрели, переставили нож. Когда пришли первые тракторы С-80, то долго все сравнивали с катерпиллером, вроде все то же, но у нашего гайки посолиднее, вес побольше, а мощность не та, меньше. Даже спорили на литр спирта, чей сильнее, прицепятся друг к другу и давай газовать, америкашки уже старенькие были, но наших перетягивали. Вообще во время войны насмотрелся на американскую технику, мне лично их студебеккеры понравились, ты Володя на участке увидишь американские компрессоры Ингерсолрэнд, горизонтальные до сих пор работают, да и станки под перфораторы тоже американские, у Бориса-маркшейдера есть американская четырехметровая рейка для нивелира, тонкая, легкая и прочная. В Магадане было американское представительство, в Америке представительство Дальстроя, каждые два дня в Нагаево приходили американские военные корабли, грузили золотишко и увозили наше золото в США, а нам везли тушёнку, оборудование, материалы, через Чукотку перегоняли самолеты. Ходили мы в американских ботинках, таких прочных, что у старых колымчан они до сих пор сохранились. Ели хлеб из американской муки, хлеб был как резиновый, белый, мягкий. Но какой-то тянучий.
Заговорили о золоте, Борис достал огромную папку с фотографиями золотых самородков, – вот посмотри, сколько самородков прошло через мои руки, сам фотографировал на тех приисках, где я работал. Рядом с самородками была сфотографирована масштабная линейка, был указан вес в граммах и где и кем был найден с указанием месяца и года.
–А почему нет местных? – спросил Владимир.
–Здесь их нет, это уникальное, единственное в своём роде месторождение, – сказал Борис, собирая снимки самородков. Нашли его случайно. Ты Володя знаком с геологией россыпей?
–Откуда, Борис Павлович!
–Тогда послушай. Обычно россыпь образуется на скальном основании, которое называется плотик. При формировании россыпи золото как наиболее тяжелое оседает на плотик в первую очередь, за ним тяжелые камни и чем выше, тем золота меньше и тем меньше фракции породы, формирующие россыпь. В россыпи есть наиболее обогащённая часть, которая называется ручейком россыпи, она занимает наиболее узкую и самую низкую часть россыпи, чем дальше от этой струйки – ручейка, тем золота меньше. При ручной разработке выгодно найти эту обогащённую струйку и выбрать её, но при такой технике какой мы располагаем, выгодно брать и участки с малым содержанием. Обычно в плотике золото встречается на глубине, максимум, полметра, а здесь всё золото, наоборот, в плотике и потом на глубине до трёх метров. Плотик – скала сильно прорезана трещинами, золото мелкое, осело в трещинах, поэтому месторождение и открыли поздно. Разведка велась шурфовкой, поперёк русла ручья, шурфовали, да и вообще шурфуют в зимнее время, так как летом шурфы оплывают и со временем от них остается только штага. Штага – это жердь на которой выжигается номер шурфовочной линии, номер шурфа и год его проходки. Шурфы проходят буровзрывными работами, интервал проходки полметра, каждую проходку – интервал (интервал, или проходка – порода, вынутая из шурфа) выкладывают вокруг шурфа по часовой стрелке и проходят от плотика вглубь до скалы, в скале проходят максимум полметра и шурф закрывают. За проходчиками идёт промкоманда – промывальщики, они промывают кучи породы – проходки, каждую в отдельности, и если есть золото, то золото от проходки заворачивают в свой пакетик. Геолог это золото взвешивает, лотки переводит в ендовки, ендовки в кубометры. Это месторождение долгое время разведывали по такой методике, то есть доходили до золота и бросали, шурфы закрывали и шли дальше. Последний раз при контрольной шурфовке геолог запил, а ребята были молодые, и пока геолог пил, на спор били скалу, показывали свою удаль.
Парней геолог не наказал, но содержания золота были такие, что в них не поверили, на следующую зиму пробили контрольные шурфы и поняли, что открыли богатейшее месторождение. Вначале хотели на его основе сделать новый прииск, но Адыгалах надо было дорабатывать, и Рыбный сделали участком, типа опытно-показательного и сейчас участок при необходимости вытягивает даже план совнархоза. Золотишка здесь природа много спрятала. Поэтому-то и бурят всю зиму плотик, взрывают, без буровзрывных работ золота не достанешь.
За разговорами на улице стемнело.
Борис маркшейдер заёрзал, поглядывая на часы.
– Что Боря опаздываешь?
– Пока нет, но время приближается.
– Смотри Боря, её муж тебе обрезание, или отрезание сделает.
– По моим расчетам он уже засыпает после стакана спирта.
Владимир оделся, попрощался и пошёл домой. Николай спал, чайник кипел. Заварил и выпил чаю, сходил в кино, вернулся, Николая не было. Выпил ещё чая и лёг спать.
