Валентин Икасов
Похожее на сны
Полчаса и лекарство от невидимости
Серое утро царапало окна дома. Оно смотрело на людей, что рылись в кухнях, словно мухи, запутавшиеся в клейкой паучьей паутине. Утро проникало в квартиры и наводило в них собственные порядки: заставляло истошно тикать часы, а само скрипело старыми дверьми, стучало ложками, чтобы никто не мог больше спать.
В этом доме, вписанном в переулок Сергея Тюленина, на четвертом этаже, в квартире шестьдесят шесть надсадно звенел будильник, вырвавший меня из глубокого сна своим механическим гомоном.
Я раскрыл глаза от его рева. Тонкая пелена, что застилала мои покрасневшие глаза, не помешала мне нажать кнопку выключения на экране смартфона. Противный будильник заткнулся. Я поглядел на обшарпанный потолок, где годы впитали в себя кровь насекомых, и попытался родить в голове хоть самую бедную мысль. Но было тщетно. Моя голова не хотела думать. Тогда я попробовал заставить работать тело. Мою плоть обволакивало тяжелое, немного холодное одеяло, под тяжким грузом которого я не мог пошевелиться. А потная, липкая простынь колола в спину крошками, впечатанными в нее после вчерашней вечерней трапезы. И в этот момент меня осенило. Вчера было воскресенье.
С открытым ртом я уставился на настенные часы. Большая стрелка прошла ровно три четверти циферблата, а маленькая смотрела вниз, прямо на меня, лежащего в кровати. Я поерзал в постели и снова уставился в потолок. Понимание того, что я проспал, не отправился на учебу, разрывало мое нутро. Я прикинул время до окончания первой пары, закрыл глаза и плавно погрузился в свои мысли.
От сентября до промозглых февральских вечеров шагать из одной точки в другую, глядя на монотонную серость всего вокруг. А потом вытирать весеннюю грязь с ботинок об низкую майскую траву. Но уже быть окрыленным тем, что скоро придут теплые дни и наступит девяностодневная пауза от затяжного кошмара. И так по кругу. Затем, у кого что, у меня институт. Прекрасный месяц, стертый в пыль. Багровые от злости лица лекторов, блуждание по бесконечным коридорам ради одной единственной двери, за которой тебе никто никогда не улыбнется. Покажите мне хоть одного человека, способного не устать от всей этой многолетней галиматьи. Я вот предельно устал.
Мои школьные годы все же были светлым временем. Учителя вплоть до моего выпуска, а проучился я одиннадцать классов, не чаяли во мне души и только положительно отзывались обо мне. Учился я хорошо, аттестат это подтверждает. Со старших классов загорелся желанием стать географом. Но не хотел учить кого-то в дальнейшем, мой интерес был обращен в иную степь. Я любил изучать разные страны и мечтал побывать во многих из них. Эта юношеская греза поддерживала меня шаг за шагом. И вместе с ней судьба привела меня на третий курс географического факультета в престижном педагогическом институте, где первые два года все шло нормально, а потом я с головой окунулся во внутренний беспросветный хаос.
Молодость горела. Желания кипели во мне и не давали нормально уснуть. Учеба отходила на второй план. После крайней летней сессии я начал курить. Я любил тихим июньским вечером выйти на балкон и засмолить сигарету, не страшась, что за курение отчитает мать и отлупит папа. Ведь родители находятся на другом конце города и ничего не могут узнать про безграничную свободу их сына, бывшего когда-то робким пай-мальчиком с зализанной челочкой. И на это им огромное спасибо.
Но сигареты лишь самая малая толика моего падения. В жаркие дни, когда безделье накатывалось пуще прежнего, я зазывал к себе одногруппников. Мы выпивали. Обычно я угощал всех за свой счет. И я часто перепивал своих собутыльников. Это доставляло чувство превосходства над ними. Но они не огорчались. С блаженными улыбками на лицах, еле стоя в коридоре, каждый из них сжимал мою руку и говорил, что обязательно посетит меня снова. В один момент с деньгами стало худо. Тогда ходить в мой Дионисийский алтарь стали реже. Сейчас же с материальным положением проблем нет.
Деньги лежали в заднем кармане моих джинс. Эта мысль иглой прошила меня и засела в мозгу. Я приподнялся на локти. Бросил взгляд на стул, где находился мой клад. Перевернулся на бок и сел на кровать. Перед глазами пробежала стая мушек, а голова будто наполнилась свинцом. Я опустил ее, чтобы развеять тяжесть пробуждения. Утро начинается не с кофе. Утро начинается с попытки заставить себя встать на ноги. Несколько минут прошло с момента, когда кровать перестала поглощать тепло всего моего тела. Спальное ложе приготовилось расстаться со мной до вечера, а я прилагал колоссальные усилия, чтобы сказать ему пока. Вскоре я выпрямил спину и стал подниматься на ноги. Это задание я выполнил. Мой день наконец-то начался.
Весь помятый и слегка сонный, сделал пару шагов к столу. Оперся на него двумя руками. И лишь потом оглядел его поверхность. На небольшом деревянном столике царил настоящий бардак. Куча раскиданных фантиков, какие-то старые тонкие тетради, упаковки от лапши быстрого приготовления. Все лежало так, словно не хотело попасть в липкие следы от чайных кружек и разлитого кофе. Посередине стола лежала вещь, затмевающая остальные предметы. Этой вещью была книга. Ее уголок был испачкан, и я не вспомню в чем, ведь прикасался к ней я последний раз больше двух недель тому назад. На столе лежала «Триумфальная арка». Я пытаюсь осилить ее месяц. Она дается мне с огромным трудом.
В детстве я обожал читать. Я открывал книги, впитывал их запах, как сомелье, что дегустирует новое вино. С годами любовь к чтению пропала. На чтение становилось куда меньше времени. По началу я корил себя за то, что перестал много читать. А потом и вовсе забросил это занятие. Книжному червю внутри меня теперь не хватало кислорода. Он задыхался, а вылезая наружу, не мог смириться с тем, что хозяину на него наплевать. Так он и погиб, захлебнувшись в жгучем водопаде пылающей юности. Молодость поднимала свои флаги, которые реяли над сгоревшим во мне миром детства. Лишь она правила мной, лишь ее огонь отныне согревал меня.
Я направился к стулу и начал снимать с него одежду. Взяв джинсы, я нащупал в заднем кармане бумажные купюры. Затем достал их, пересчитал. Там было семьсот рублей. По моему лицу прокатилась самодовольная улыбка. Убрав деньги обратно, я стал собираться. Напялил джинсы, отыскал носки. Надел любимую красную кофту и проследовал в таком виде до входной двери. Пока шел, осматривал свою комнату. А в голове вихрем вертелась одна мысль: «Хозяин покидает жилище, хозяину не мешает беспорядок в нем».
Когда я увидел свои ботинки, передо мной тотчас всплыли эпизоды из книг Ремарка. Я ощутил во рту странный вкус чего-то сладкого, чего-то обжигающего нутро. И тогда я понял. Я проснулся лишь за тем, чтобы просто отправиться в бар.
В одно время я стал завсегдатаем заведений, где можно развлечься, при этом что-то пригубив. Я посетил большое количество баров, многие из них были хороши, но остановился я лишь на одном. Этот бар находится не так далеко от центра и имеет явное достоинство перед другими. Бар с забавным названием «На взмах руки» является круглосуточным. Благодаря этому во время пропуска очередных занятий я мог не мучиться от томительного ожидания, а в любое время пойти в мое любимое место, чтобы сбросить весь тяжкий груз накопившихся проблем. А еще именно здесь я сумел обзавестись настоящими друзьями. Ими были Лиза и Паша. Они оба работали тут. Желание увидеться с ними этим утром было колоссальным, а прозябание в пустой комнате угнетало душу, и без того отравленную серостью осенних вечеров.
Я взял из угла испачканные грязью ботинки, мигом надел их, измяв в процессе заднюю часть правого башмака. Потом снял с вешалки длинное пальто, нахлобучил на себя и отряхнул от ворса, что налип на него. Приготовления окончились. И тут я поднял голову и увидел свое лицо. Оно глазело на меня из заляпанного пальцами зеркала, походившего на старое стекло, что вот-вот выбросят на помойку. Я стоял и не мог оторвать взгляд. Броские мешки под глазами, словно два бельма, приковывали внимание к себе. Я рассматривал их и даже стал щупать пальцами. Прежде я никогда не замечал такого на лице. Весь мой лик был некрасив. Зачатки бороды торчали на лице клочками и смотрели в разные стороны. А пушок под носом добавлял этой картине неповторимого шарма глупости. Я редко заботился о внешнем виде, потому что мне часто говорили о правильных чертах моего лица. Внутри меня жила вера в то, что быть симпатичным просто. Сегодня же я был точно прозревший слепец, который всем раньше твердил о своей красоте. Я смотрелся в зеркало пару минут и думал о том, как придать себе опрятности. В конце концов, я решил уложить свои грязные растрепанные волосы, пригладив их ладонью. Теперь я был полностью готов к выходу из дома.
Дверь скрипнула за спиной, ключ повернулся в замочной скважине, я оказался на лестничной клетке. Все вокруг было объято тишиной. Лишь стук моих подошв об кирпичные плиты нарушал покой дома. Я спустился до парадной двери и услышал чей-то крик, доносящийся с верхних этажей. Затем прошмыгнул за дверь и отдался в лапы пленяющей улице. Тут веяло утренним холодом, но утро уже почти растворилось в легких города. Солнце, зарешеченное сизыми тучами медленно ползло к зениту. Через полтора часа потеплеет.
В переулке раздавался шум. Рев машин исходил со стороны проспекта, и я слышал, как кто-то сигналил. Я стоял у парадной, смотрел на безлюдную дорогу, глубоко дыша и мечтая, что кто-нибудь уловит мои тяжелые вдохи и выдохи. В этот день мне хотелось окунуться с головой в жизнь. Я хотел зазвучать, словно мажорный аккорд в самой концовке песни. Мои ноги дернулись с места. Силуэты людей маячили вдалеке. Но в переулок никто не заходил. Я окинул глазами свой старый балкончик, и в голове вспыхнула идея покурить. В кармане пальто лежала вчерашняя пачка и коробок спичек. Я достал сигарету, поджег ее, закурил. Дым стал вылетать из моего рта и окутал лицо, как густой туман. Дальше я проследовал с опущенной головой, глядя в лужи, оставшиеся после ночного ливня. Сегодня же погода была без осадков, было просто пасмурно. Но, несмотря на то, что солнца почти не видать из-за туч, этот день казался мне замечательным.
На повороте я отчетливо услышал шум машин и голоса людей. Здесь улица наполнена жизнью. Все куда-то спешат. Я завернул из переулка, и взору открылся широкий простор. Роскошные колонны Казанского собора в тысячный раз поразили меня своей высотой. Я смотрел на это великолепное здание, забыв про предстоящую дорогу. Когда я достиг почты, то краем глаза приметил человека, смотрящего на меня. Я прошел его, и вдруг услышал «Доброе утро». Я понял, что человек обратился ко мне. Обернувшись, я увидел нашего старенького дворника Лешу. Алексей – пенсионер, который продолжает работать, занимаясь уборкой улиц. Он часто видел, когда я спешил на занятия, и если мы пересекались лоб в лоб, старик всегда приветствовал меня. Для дворника Леша выглядел хорошо и опрятно. А сегодня еще лицо его было каким-то особенным. Голубые глаза дворника будто сияли от счастья, а легкая седая щетина на лице переливалась, точно серебряный слиток, когда он поворачивал голову. Я сумел выдавить из себя смущенную улыбку, ответил ему то же самое. Несколько секунд глядел на дворника, чтобы выказать уважение. Затем обернулся и ускорился, услышав за спиной то, что мне пожелали «Удачного дня».
Казанский собор открылся передо мной во всю свою величину. Его здоровенный купол врезался в низкое осеннее небо, что облепили стаи птиц. Я уставился на горельеф южного фасада храма. Он всегда привлекал мое внимание. Порой у меня возникало чувство, что тут я в первые, что я турист, посетивший этот город мимолетом. Это ощущение сидело во мне и сейчас, но когда собор остался позади, оно исчезло. Я прошел памятник, находящийся рядом, в последний раз кинул взгляд на Казанский собор и отдался пути, который меня ведет.
А вот Невский проспект не вызывал у меня сильной любви. Он внушал страх большим скоплением людей и шириной своего размаха. Я не любил его за шум, за громкие голоса людей, потому что сам по натуре я скорее тихий одиночка, нежели оратор, стоящий в центре внимания. Но мне было суждено идти здесь, чтобы быстрее попасть в бар. Я шел и не обращал внимание на вереницы окружающих меня зданий. Только путь был для меня важен. А он тянулся бесконечно. В один момент в витринах магазинов начал отражаться свет, который разлился по всему периметру. Я поднял голову и увидел солнечный диск, что уставился на всех, словно бледнолицый индеец из засады.
Дом «Зингера» остался давно позади. Скопления людей становились меньше, солнце все ярче. Теперь я брел по мосту, который был, как я пару лет назад, такой же зеленый. Воды осенней Мойки бурлили под моими ногами, разнося по отдаленным уголкам города трехцветные кораблики.
После моста проспект стал сужаться. Я достиг перекрестка, подождал с десяток секунд на светофоре и завернул к Триумфальной арке, ведущей к Эрмитажу. Я совсем не хотел идти по этому месту, но таков был самый короткий маршрут до бара. Благо сегодня понедельник и много людей тут нет. В основном пришлось обходить только тех, кто своими липкими ручками протягивает каждому прохожему свои жалкие листовки. Я миновал арку и оказался на Дворцовой площади. Дальше мой путь шел наискосок. Он лежал к Дворцовому мосту. Пока я двигался к нему, в голове то и дело всплывали картинки окрыляющих напитков, разлитых по стаканам. Мои мысли были далеко от достопримечательностей родного города. Тело блуждало среди улиц, а мозг находился за столиком любимого бара. Я думал лишь об одном. Это продолжалось, покуда Васильевский остров не остался за спиной, пока моя нога не вступила на Биржевой мостик. Это место сразу унесло меня в беззаботные годы. Я вспомнил, как маленьким гулял тут с мамой. Далекое лето прекрасных школьных времен попало мне внутривенно в тот участок мозга, что отвечает за память. Шпиль Петропавловской крепости врезался в сетчатку моих глаз, словно длинная позолоченная игла. Дома в глубине Петроградского района возвысились передо мной, как шахматные фигуры исполинских размеров. К ним приближаюсь я, маленький мальчик, который мечтает подняться на их высоту. Все, что я вижу сейчас, нельзя сравнить с теми воспоминаниями детства, когда трава была зеленей, когда гладь Невы казалась морской гладью, когда небо виделось отражением рек, морей и океанов. Меня крепко схватила двумя руками за шею память и стала развязывать мой серый осенний шарф, что защищает от северных холодных ветров.
Я продолжал путь, шел и шел, а потом резко встал как вкопанный, когда увидел на стене надпись «На взмах руки». В этот миг образ соборного шпиля покинул мою голову. У бара глазки забегали. Рука потянулась к ручке входной двери. Тихий дверной лязг, звон китайских колокольчиков. Я в баре. У стен мелькают красные неоновые лампы. Везде ровно стоят стулья со столиками. Работники стараются на славу, подумал я. И где же этот добросовестный рабочий, мой хороший приятель Павел?
В здании не было ни души. Я удивился, когда метнул взгляд на барную стойку и даже там никого не обнаружил. Под моими ногами лежала красная ковровая дорожка, на которую налип ворс. Я начал двигаться по ней и почувствовал себя важной персоной, пришедшей на деловую встречу. Я смотрел на стеклянные бутылки, выставленные на всеобщее обозрение за стойкой и переливающиеся как калейдоскоп. Мой взгляд долго не задержался на них. Из-под стойки выглянул Павел.
С Пашей я познакомился недавно. Меньше трех месяцев прошло с момента нашего знакомства, но за это время мы стали не разлей вода. С этим парнем можно поболтать по душам, послушать его дельные советы и, попрощавшись, уйти домой в хорошем расположении духа.
Сейчас он не заметил меня. Он весь в работе. Стоит и протирает пустые стаканы, не отвлекается ни на что. Паша не тратит время попусту. Паша трудоголик.
Сегодня этот голубоглазый брюнет с пронизывающим хищным взглядом, как всегда неотразим. Вьющиеся каштановые волосы средней длины скачут на его макушке при каждом движении стройного мужского тела. Спина Павла прямая, немного откинутая назад. Такое чувство, будто он мнит себя находящимся не за барной стойкой, а восседающим на троне в большом дворце. Но Павлу далеко до титула царя и царских нарядов. Темно-синяя сорочка плотно прилегает к его телу. На груди, словно медаль, висит бейджик. Я смотрю на Пашу и улыбаюсь. Я счастлив, что мой друг так красив, что он такой занятой человек. Оценив великолепие Павла, я на ходу стал снимать пальто. Приблизившись к стойке и расстегнув последнюю пуговицу, я сразу же услышал громкий радостный возглас:
– Дружище, как я рад тебя видеть! Есть столько важных вещей, о которых надо рассказать. Подожди, нужно со стаканами закончить, – проговорил Павел и принялся быстрее протирать стаканы. – Где, кстати, пропадал? Учеба в край заела? И почему именно в понедельник решил заскочить?
Я внимательно слушал его и даже не смел раскрывать рта. Но когда другие что-то рассказывали, я всегда перебивал их.
– Да что тут говорить, были трудности. Не хочу вспоминать. Сегодня, например, день хороший, выкрал дополнительный выходной. Наступил отдых, – сказал я и вспомнил, что пропустил четыре учебных дня, спокойно нежась в постели.
– Ты прав, про плохое не надо, – промолвил Паша и резко поставил стакан на стол. – Вот у меня скоро настанут золотые времена. Ну, слушай…
Деревянная дверь за спиной Павла притворилась. Мы повернули головы и увидели Лизу.
– Погляди! Мое сумасшедшее счастье выглянуло! – воскликнул Павел и направился к девушке, разведя руками в разные стороны.
Я понял, что хотел рассказать Павел. Дело в том, что они с Лизой парочка. Два года прошло, как Паша окончательно положил на нее глаз и больше не сводил взгляда. Теперь, видимо, мои друзья решились на следующий шаг. Очень серьезный шаг.
Паша подошел к Лизе. Через пару мгновений маленькая головка опустилась на мужское плечо. Потом Павел приобнял девушку за талию. От этой нежности она таяла, словно сливочный пломбир на солнце. Лиза была точно распустившийся цветок лотоса. С каждой секундой все дольше хотелось смотреть на ее лицо. Впадинки на Лизиных щеках похожи на небольших два кратера. Два кратера с далекой планеты, на которую из окна морского корабля глядит целая куча астронавтов. Ее соломенные волосы ровно лежат на худощавых плечах. Я слышу запах этих волос. Все бурлит внутри, когда Лиза смотрит мне в глаза. Сейчас она улыбается. Лиза протыкает меня улыбкой. Лиза прекрасна.
Паша стоял в объятиях, опустив голову. Мы все молчали некоторое время. А потом эта юная куколка заговорила со мной:
– Привет, как твои дела?
– Здравствуй, Лиза. У меня все хорошо.
После мы снова погрузились в молчание. Диалог получился неловким, так, наверно подумали все. Обстановка тоже была неловкой. Я как школьник смотрел, пока они выставляли друг друга в новом свете. Но, слава Богу, Павел сумел найти выход из этой ситуации.
– Как мы смотримся теперь вдвоем? Вдвоем, но пока что без обручальных колец. Но это вопрос времени, мой друг. Свадьба будет ближе к декабрю месяцу.
Его слова были как отдушина. Услышав их, я вновь оказался на своем месте.
– Поздравляю! Очень рад, что вы будете мужем и женой.
Мои слова прозвучали неестественно. Я будто выдавил их. Мне стало не по себе. Я отвел взгляд в сторону.
– Спасибо, – с улыбкой сказал Павел.
– Редко доводилось слышать такие бесчувственные поздравления. Хотя ты всегда сухой на язык. Но спасибо, – добавила Лиза.
Меня передернуло от ее слов. На моей спине выступили капельки пота. Я начал тереть бороду и пытался сделать вид, что ничего от нее не услышал.
– Да нормально все. Прошу, успокойся, Лиза, – сказал Павел.
– Я, в отличие от кое-кого спокойна как бык. Не понимаю, тут дружеская атмосфера, а кто-то будто не с нами. А я ведь знаю причину этого! – делая мягкие паузы в конце каждой фразы, грозно выпалила Лиза. – Ладно, мне пора работать. Оревуар.
Она развернулась и, виляя задом в мою сторону, ушла. Павел смотрел девушке вслед, пока та не потерялась из виду, и лишь тогда заговорил:
– Не обижайся, друг. Лиза сегодня не в настроении и к тому же в последнее время стала такой серьезной. Грядущая свадьба, сам понимаешь.
– Все в порядке. Паш, налей-ка мне лучше, – сказал я, готовый раствориться в запахе и во вкусе того, что буду пить.
Павел улыбнулся и вытащил из-под барной стойки мой любимый вермут.
– Даже не стал спрашивать, что наливать. По глазам вижу, ты хочешь именно это.
Павел достал стопку. Держа бутылку за горлышко одной рукой, прокрутил кисть, а затем ослабил ее хват. Бутылка на мгновение оказалась в воздухе и сразу же была поймана барменом. Паша резким движением освободил ее от пробки и начал наливать. Все выглядело весьма эффектно. Я не успел моргнуть, как увидел, что три маленьких капельки медленно упали в стопку, заполненную почти до краев. Я взял ее и махом осадил. Тепло разлилось по всему моему телу. Плоть получила желанное. Я воспрянул духом, ощутил прилив нужной энергии. Колкие слова Лизы, подобно эху раздававшиеся в моей голове, тут же распались на мелкие осколки неразборчивых фраз. «Шут с ней», —подумал я про нее, продолжив растворяться во вкусе вермута, словно сахар, тающий в горячей воде. Одной стопки было мало. Я посмотрел на бутылку, захотел еще. Рука потянулась к ней. Павел, протирающий стойку от пыли, посмотрел на меня. Я поглядел на Павла и понял, о чем он думает. Паша, ты боишься, что я напьюсь. Брось, я немного, пару капель. Давай сюда эту бутылку. Мысли неслись вихрем. А моя рука схватила горлышко бутылки. Я постучал по бутылке пальцем, другой рукой достал из кармана брюк четыре сотни. Подвинул их к Павлу и начал говорить: