Валентин Одоевский
Отец солдатам
Мы двинулись в путь ранним утром. В лесу стоял лёгкий туман, через деревья немного светило, поднимавшееся с востока, солнце, и вся роса была у нас на сапогах, что, казалось, придавало их зеркальному блеску ещё большего шика.
Где-то вдалеке запел соловей. Осипов стал осматриваться, а потом легко, в такт птице засвистел. Мы присели, лейтенант и ещё пара бойцов закурили. Вскоре старшина закончил, и его глаза сделались похожими на птичьи.
– В ноябре соловьёв редко встретишь, особенно в этих краях, – заговорил он.
Соловей вновь запел.
– Замёрзнет бедный…. И помочь ничем нельзя. Соловей – единственная птица, которая совсем не верит людям. Разве что, мой папа мог приманить соловья, чтоб тот поклевал у него с руки, и глаза у него были как у птицы, такие же маленькие и чёрные….
– Да и у вас, в общем-то, тоже, – усмехнулся Екименко.
– Может быть, – грустно улыбнулся старшина.
***
Мы отыскали лагерь нашего условного противника – старые развалины от каменных построек в овраге, говорят, раньше здесь были «белые» ….
– Быть готовыми к атаке, мы пошли на другую сторону, – приказал лейтенант и с несколькими бойцами принялся обходить по лесу, чтобы перебраться на противоположную сторону, мы же остались со старшиной. Он лёг, и мы последовали его примеру.
Ребята из нашего полка, но из другой роты, мирно сидели и смеялись, кто-то курил, кто-то ел, но повсюду стояли часовые с автоматами наперевес.
– Сейчас бы гранату, – в полголоса сказал я.
– Зачем же? – усмехнулся Осипов. – Это ж свои, здесь надо аккуратно работать, что называется, с любовью.
– Не понял.
– У нас не стоит цель убить их, нам надо взять лагерь, а чтобы его брать, не обязательно убивать, достаточно просто побить. Чего проку лишний раз грех на душу брать? К тому же это ребята свои, просто временно настроенные против нас, соответственно как мы с ними будем обходиться, так, полагаю, обойдутся и они с нами. Просто будьте готовы…. Всё получится.
Тем временем лейтенант перебрался на другую сторону и знаками показал, мол, приготовились.
Осипов показал знаками, мол, готовы.
Екименко принялся загибать пальцы. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Это были, пожалуй, самые долгие пять секунд в моей жизни. Секунды ожидания атаки….
Мы полетели на условных врагов, которые не успели даже понять, что произошло.
Я не помню, как летел, как приземлился, помню, что я на кого-то налетел и, сшиб его с ног. Я успел оглянуться – повсюду метались условные враги, наши прыгали из стороны в сторону, расшвыривая всех, кто под руку попадётся. Старшина же был спокоен, как удав, методично, но с какой-то эдакой отцовской аккуратностью и вежливостью разбрасывал солдат. Он просто хватал их за лица и подсекал ноги, успевая при этом, что-то нашёптывать.
Ход боя я не помню. Кого-то я повалил, кто-то ударил меня, да так что я почувствовал вкус железа на зубах, но мы победили, это я твёрдо помню!
Возвращались мы уже все вместе – грязные, потные, побитые, но на душе было как-то весело и усталость не казалась столь сильной.
Когда мы вернулись в расположение, началось долгое ожидание, ведь ротные разбирали ход учений, а потом шли докладывать Воронцову, что стоял чуть поодаль и ждал итогов. Наконец, когда, все командиры рот вернулись к своим подразделениям, полковник уже подошёл ближе и, козырнув, воскликнул:
– Товарищи, благодарю за службу и поздравляю с отличным окончанием тактических учений!
– Служим Советскому Союзу! – отозвались роты.
– Вольно! Терехов, своих ребят первыми в баню!
Для нас это было тогда просто сказочное счастье!
Конечно же, жизнь сразу показалась, что называется, мёдом…. Всё хорошо, лучше и быть не может….
«Чистый погон – чистая совесть»
Наступил декабрь – предновогоднее время, однако такого настроения у нас пока не было, ибо снег не выпал, хотя, как потом оказалось, лучше бы он и не выпадал. Тем не менее, на нас уже были серые шинели, которые мы сначала не взлюбили, ведь надо было пришивать погоны и петлицы, а иглы через раз ломались.
Однажды, перед отбоем нас построил старшина и сказал:
– Командирам отделений выйти из строя!
Мы вышли.
– Готовьтесь, ребята, вам на следующей неделе надо будет сдавать зачёты по уставам – это будет ваш экзамен на присвоение вам очередного воинского звания. Вопросы есть?
Ни у кого их не оказалось.
Все эти оставшиеся дни я и ещё три человека командиры отделений в каждую свободную минуту зубрили основные статьи устава. Это было тяжело, больно (голова страшно болела от однообразности и скупости понятий, которые были там даны), но мы выучили.
Наступил день экзаменов. Принимал их подполковник Оксанов и говорили, что он очень жёстко спрашивает и может задать дополнительный вопрос.
Нам стало не по себе, потому что за эти месяцы, что мы провели в полку, мы привыкли считать подполковника эдаким символом добра и света, потому что он никогда не кричал, всегда был тактичен.
Помню, как-то во время учений мы залили во фляжки вместо воды пиво, которое где-то смог достать Вовка Белов. Оксанов, судя по всему, это увидел и подошёл к нам, сказав:
– Ух, ребята, что-то пить хочется, можно мне у вас глотнуть из фляги?
Конечно, подполковнику не откажешь и один из бойцов протянул ему фляжку. Оксанов отхлебнул, почувствовал горький вкус пива и сказал:
– Ой, что-то у вас с водой не так, скисла, наверное.
Он ушёл. Мы думали, что доложит полковнику, но нет – не доложил. Настолько тактичным был!
И вот, настала моя очередь заходить к нему в кабинет. Я вошёл. Кабинет представлял собою маленькую комнату со столом, стулом, маленьким шкафом и белыми стенами. На стене напротив двери висел портрет Сталина.
– Товарищ подполковник, – начал я было докладывать, но он остановил меня, сказав:
– Вольно! Готов отвечать?
– Так точно!
Он задал мне ряд вопросов, касающихся самых первых статей устава, которые все мы учили наизусть.
– Что ж, молодец! – удовлетворённо сказал подполковник. – А теперь вопрос на сообразительность – что делать, если в тебя кинули гранату, а бежать некуда?
Вопрос был каверзным, и я ответил инстинктивно:
– Кинуть её обратно.
– А ты успеешь?
– Время срабатывания гранаты от двух до четырёх секунд, то есть хотя бы одна секунда у меня будет.
– Разумно, но рискованно. Я бы даже сказал дерзко…. Но молодец! Свободен! Зачёт!
Я вышел с большим облегчением, как камень с души упал.
Через полчаса все наши освободились, к счастью успешно сдали все, о чём мы доложили Осипову.
– Отлично, мужчины! Поздравляю! Значит, на следующей неделе получаете новое звание.
Он помолчал.
– А я вот звание получал без зачётов.
– Как же так? – спросил Осокин, которому уставы давались тяжелее всего.
– А я, Ваня, на войне звания получал. Там особо не до уставов было. Там так, погиб командир полка – заменяет комбат, погиб комбат – заменит ротный, погиб ротный – взводный и так далее. Так вот у нас, как раз таки взводный погиб и я вместо него стал и мне тогда досрочно младшего сержанта дали, то есть ефрейтором я не был. Потом мне в Сталинграде вместе с «Отечественной войной» присвоили сержанта. В Будапеште я стал старшим сержантом, а потом уже после войны за мои заслуги мне дали старшину, коим я сейчас и являюсь.
***
Наступил тот самый день, когда нам должны были вручать лычки. Всех нас построили на плацу, приехал заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант Малышев.
После доклада и приветствия воинов началось присвоение званий. Перед строем каждой роты вынесли столы, на которых лежали красные погоны с жёлтыми лычками. К каждому столу подходил кто-то из офицеров.
К нашему столу вышел Екименко, подошёл Оксанов. Екименко называл фамилии, тех, кому присваивались звания, и они выходили, докладывая о прибытии подполковнику, от кого, собственно, и получали погоны.
Дошла очередь до меня.
Я строевым шагом подошёл к столу и доложил Оксанову о прибытии. Он улыбнулся, вручил мне погоны и сказал:
– Поздравляю! Теперь ты ефрейтор. Первое звание, но знай, что совесть твоя теперь уже не чиста, ибо чистый погон – чистая совесть, а тебе теперь надо больше всех проявлять бдительность в службе! Удачи! Встать в строй!
Встав в строй, я задумался над словами подполковника. Что же он имел в виду? Наверное, то, что я теперь полностью несу ответственность за моих подчинённых, я же командир.
Снова речи, снова прохождение перед трибуной с офицерами, и вот мы уже спешим в казарму – надо ж пришивать новые погоны и на шинель, и на гимнастёрку. А вокруг столпились ребята и все, как один:
– Ну, Василич, ну дай посмотреть!
И чего они там не видели, думал я.
Пока, мы сидели пришивали, вошёл старшина. Только мы вскочили, чтоб его приветствовать, как он показал жестом, мол, сидите, а сам сказал нам:
– Открою вам один секрет. Вот в уставах пишут, что командовать надо чётко, строго, да? Всё это, безусловно, надо, не дурак же их писал, но я вам так скажу, с подчинёнными надо быть, прежде всего, человеком. Нужно понимать их потребности, уметь их слушать, а не только их понукать. Знайте, если вы будете делать, так как я говорю, то будет вам солдатское счастье….
