Валентин Одоевский
Отец солдатам
Жестокость обстоятельств
«Дорогие мама и папа!
Я страшно скучаю!
Наступил последний год службы, и сейчас я понимаю, что как никогда близок к финалу.
За это время многое изменилось, да и я тоже. Я уже младший сержант, а Осокин уже стал сержантом.
Мы сплочены, как никогда!
Больше всего мы, конечно, уважаем нашего старшину Ивана Сергеевича Осипова. Мы уже настолько полюбили его, что называем папой. Ну, конечно, папа в значении – командир, отец.
Папа не сердись!
В остальном всё хорошо.
Жду не дождусь возвращения домой!
Можете уже не писать, всё равно скоро увидимся.
Всех обнимаю!
Ваш, В.
01.1952.»
***
Годы шли незаметно. Всё стало привычным, многое делалось, что называется, на автомате.
Пятидесятый и пятьдесят первый годы прошли совсем быстро, я даже не успел понять, как это произошло.
Единственное, что запомнилось – мне присвоили звание младшего сержанта, и мы стали называть старшину папой, но только между собой, хотя он об этом, вероятно, прекрасно знал.
Я очень хорошо помнил с чего это началось. Мы вернулись с ночного выхода, в казарму, уставшие, как кони, и что-то Екименко не понравилось, и он решил сразу произвести разбор.
Из последних сил мы построились, а он всё не унимался, приговаривал:
– Головы выше! Вниз не смотреть! Положение рук! Равнение держать!
Старшина не выдержал и сказал:
– Командир, ребята устали, давай отложим.
– Отставить разговорчики! – резко сказал лейтенант.
– Командир, давай до завтра отложим!
– Не пререкайтесь, товарищ старшина! – резко и с каким-то ехидным оттенком сказал Екименко.
Осипов вышел из строя, подошёл к Екименко почти вплотную и спокойным, но в то же время грозным голосом проговорил:
– Слушай, лейтенант, может ты и старше меня по званию, может ты образованнее меня, только потому что окончил военное училище, но я, поверь мне, знаю, что говорю! Я в армии больше твоего, я воевал дольше и заслуг у меня тоже, пожалуй, по-боле будет. Ты мальчишкой был, а я себе ноги на марше сбивал; ты в лесу партизанил, а я вшей под Москвой кормил, ломая немцу глотку; тебе только восемнадцать стало, а у меня уже было два боевых ордена и звание сержанта. И я лучше знаю, что такое воспитывать и работать с бойцами… потому что я с ними в окопах, под немецкую канонаду и в трещащий мороз под Москвой из одного котелка перловку хлебал… и с нами был вот ровно такой же лейтенант, как и ты, да может даже моложе, но он был куда достойней….
Екименко заметно побледнел и чуть ли не прошептал:
– Да я на вас рапорт напишу…!
– Да? Пиши! Пусть меня судят, мне терять нечего – семьи нет, любимой нет, как и молодости, я своё уже отжил и отвоевал.
Старшина тяжко вздохнул.
– И поступишь ты неправильно, командир. Ты хочешь написать рапорт сгоряча, а ты – офицер. Ты, лейтенант, офицер. Может я и похож на идиота, но я знаю, что такое кодекс чести офицера, и там как раз сказано вот про это. Подумай, командир….
Лейтенант покраснел и вышел из казармы.
Старшина тяжело вздохнул, снял фуражку и сказал:
– Ребята, отбой.
Мы тут же разделись и улеглись, а Осипов ушёл к себе в кладовую.
С тех пор, мы и стали называть его папой. К слову, Екименко рапорта так и не написал….
***
Дни шли всё незаметней. До демобилизации оставалось три месяца, и мы считали буквально каждый день.
– Что же вы будете делать в запасе-то? – как-то спросил нас Осипов.
– Пойду и дальше военным! – гордо ответил Осинин.
– В военное училище поступишь?
– Да.
– В какое же?
– Пожалуй, пойду в Ульяновское танковое.
– Похвально, почётно! И до какого же звания ты дослужишься?
– Ну, минимум до полковника.
– Чтобы быть как Воронцов?
– Ага, только в шлемофоне.
– Что ж, думаю у тебя получится. А ты, Виталя?
– В архитектурный пойду, – ответил Лосев.
– Тоже интересно. Может быть, именно ты и построишь дворец Советов. Вовка, а ты?
– В родной колхоз вернусь, за трактор сяду, – ответил Белов.
– Что ж, нужное дело. А ты, Василич?
– Пойду на завод, – ответил я.
– Инженером станешь?
– Да.
– Тоже почётно, глядишь и директором станешь…
Мы помолчали.
– А я, наверное, в родной посёлок вернусь, – сказал старшина.
Мы удивлённо переглянулись.
– Вы с нами уходите? – кто-то спросил.
– Да. Не могу больше. Я ж в армии уже, считай, четырнадцать лет. Надоели мне все эти строевые команды, манёвры, подъём и отбой, да по полю с автоматом носится. В самом деле, пора бы и отдохнуть. Просто буду мирно работать у себя дома, надевая награды на Девятое мая и то на гражданский пиджак. К тому же, я ещё не такой старый… всего тридцать два года….
– Женитесь? – спросил Осинин.
– Наверное, нет. Если б не было войны… Ну, это уж в прошлом… Сейчас надо о будущем думать… о том, как я проживу первые десять лет вне армии. Вот вы все, небось, думаете, что вот так просто отслужили три года, а на первый день «гражданки» всё забудете? Нет, ребята, вам армия ещё потом минимум полгода будет сниться, а мне так и вообще год. К тому же, вы-то три года, а я четырнадцать лет, из них четыре на войне, и я уже привык ко всему этому, так что мне тяжело будет, и я это прекрасно понимаю. Человек, если уж он побыл военным хотя бы больше трёх лет, отвыкает лет пять если не больше. Да и сами посудите, в армии всё сравнительно проще, чем там, на свободе. Здесь тебя кормят, поят, одевают, стирают, обеспечивают всем, думают за тебя; всё что тебе надо это исполнять, а коли звание какое есть, так над тобой стоит человек повыше, который говорит тебе что делать, а ты лишь говоришь, что делать своим бойцам и вместе с ними делаешь это на совесть, и, если командир окажется красноречивым, можешь даже схлопотать медаль или орден. Так и живём, друзья….
– Разве ж это жизнь? – спросил кто-то из нас.
– Может и не жизнь, действительно. Только вот, живут же так люди и не один десяток. В конце концов, армия – она не для всех. Просто так надо…
***
Прошёл ещё месяц.
Жизнь в полку шла своим чередом.
Однажды к нам приехал полковник МГБ, который незамедлительно направился к Воронцову. Вскоре, у командира собрали всех офицеров полка – намечалось что-то важное. Все мы следили за этим с небывалым напряжением, и только Осипов сохранял спокойствие, сидя в своём углу казармы и натирая сапоги, хотя они и так уже были «зеркалами».
Пришёл Екименко, построил нас и объявил, что неподалёку от нас из тюрьмы сбежало шестеро бандитов. Убили часовых, захватили оружие, предположительно скрываются в лесах и наш полк попросили посодействовать в поимке сбежавших злодеев.
Выдвинуться мы должны были следующей ночью.
Всем раздали по три магазина к автомату, и вскоре мы двинулись в путь.
Ночь была безлунной, звёзды слабо мерцали, вдобавок ко всему, через несколько минут после того как мы вышли, начался дождь.
– Ничего, сынки, покрошим супостатов – небоись! – подбадривал нас лейтенант.
Старшина едва заметно усмехнулся.
Мы продвинулись ещё, наверное, на километр в лес, когда вдруг услышали какой-то странный шорох.
Лейтенант включил фонарь. В его белом свете мы увидали четырёх бритоголовых людей в робах с автоматами наперевес.
Первым заговорил Екименко:
– Кто такие?
Ответа не последовало.
– Бросайте оружие и сдавайтесь или будете уничтожены!
Из-за деревьев вышли ещё двое, и один из них сказал:
– Нам терять нечего! За свободу можно и умереть, но вас, красных, парочку с собою заберём!
– А смысл? – вмешался Осипов. – Тогда вам проще самим застрелиться.
– Слишком просто, – ответил всё тот же зек и вскинул автомат.
Все мы, как по команде, бросились на землю, лейтенант погасил фонарь, и мы тут же открыли по ним огонь. В темноте раздался крик – одного из них положили.
Мы стали кое-как рассредоточиваться, что было довольно тяжело сделать в темноте и при дожде. Я пополз в бок и столкнулся с Осиповым.
– Тихо, Василич! – шепнул он. – Подпустим поближе.
– Как вы их видите? – спросил я.
– На войне научился. Просто стреляй туда же, куда и я.
Мы прождали с минуту, когда Осипов прицелился и шепнул мне:
– Пли!
Мы одновременно дали очередь в темноту – раздались крики смертельно раненых зеков, минус два.
– Переходим! – шепнул старшина и перебежал к другому дереву, за которым сидело ещё четверо наших парней. Я последовал его примеру.
– Так, хлопцы, – заговорил Осипов, – подпускаем этих гадов поближе и все одновременно стреляем, их всего трое осталось.
Внезапно, раздался крик одного из зеков:
– Кушай яблочко!
Откуда-то прилетела граната.
– Бегите! – крикнул Осипов и прыгнул на неё.
Мы ломанулись в бок.
Взрыв.
Его перевернуло на спину.
Взвод заревел нечеловеческими голосами и начал стрелять туда, откуда прилетела граната.
– Рота, рассредоточится! – раздался громовой голос появившегося капитана Терехова, который своей очередью указал нам направление стрельбы.
Раздались десятки автоматных очередей, за которыми последовали крики погибающих зеков.
Выстрелы стихли, и все ринулись к дереву, где лежал Осипов. Включили фонарь. Он сидел, облокотившись на сосну и курил сигарету. Из многочисленных ран по всему телу алыми струями лилась кровь.
– Дядя Ваня! – чуть ли не всхлипывали бойцы. – Как же так?
Старшина кашлянул кровью и прохрипел:
– Все целы?
– Так точно! – ответил лейтенант.
– Это хорошо… Эх… А, я ж бросил сигареты… после войны… Там не погиб… а тут…
Осипов закашлялся, и кровь полилась у него изо рта. Больше он не шевелился, сигарета потухла, Терехов закрыл ему глаза и снял фуражку, мы последовали его примеру.
Нам было тяжко осознать, и мы не верили в беду, но обстоятельства были жестокими….
Наш старшина Иван Сергеевич Осипов погиб….
***
…Мы вернулись в казарму в два часа ночи, усталые как кони. Тело Осипова, завёрнутое в брезент, отнесли в санчасть. Наш взвод хотел остаться там, но Екименко погнал нас оттуда. Спать никто не лёг. Все стали плакать, ничуть никого не стесняясь.
В полдень приехало три офицера МГБ. К Воронцову опять вызвали всех офицеров.
Екименко вернулся через час.
– Ребята, – обратился он к нам. Так он нас назвал впервые, – руководство МГБ выражает вам благодарность за содействие.
– Что нам до благодарности, – грустно сказал Осинин, – мы такого человека потеряли!..
– Война не сгубила, а тут какие-то подонки, которые даже фрицев не достойны, – неожиданно даже для себя сказал я….
***
…За десять дней до демобилизации весь полк построили на плацу.
Когда Оксанов доложил Воронцову о построении, тот пошёл докладывать ещё кому-то. На середине плаца, как два года назад, на Присяге, показался маршал Тимошенко.
После приветствия он, два генерала, Воронцов и Оксанов взошли на трибуну, и маршал стал зачитывать:
– Указом Президиума Верховного Совета СССР за умелое воспитание и обучение личного состава подразделения, образцовое выполнение задачи командования, и проявленные при этом мужество и героизм, старшине Осипову Ивану Сергеевичу присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.
