Валентина Тутынина (Шарова)
Жернова судьбы
Дорога
Степан и Феня протолкались вперед, заняли места на нарах для всех.
– Родители с маленькими тут сядут, а мы можем на верхние полки забраться, Марии внизу надо остаться маме помогать, – заботливо рассудила Феня.
Степан кивнул головой в знак согласия. Народ вереницей заходил в вагон, торопливо занимая места. Все были семьями. Детей больше, чем взрослых. Постоянно, то с одной, то с другой стороны раздавался детский рев. Привезли на подводах людей с разных сторон, все уже устали.
Подошли старшие и младшие Кругловы, сели на нары.
– Ладно, перегородок нет, так ведь в некоторых окнах стекол нет. Как ребятишек уберечь, да и взрослым сквозняк не в радость, – с заботой о здоровье семьи сказала Екатерина.
– Мария, доставай еды и питья, пока маленько от станции есть свет, пожеваться надо. Там на входе бак видела с питьевой водой. Степан, сходи, в бутылку набери, – дала задания мать.
«Самой надо есть и пить, чтобы было молоко. Чем ребенка кормить?»
– Молодцы, что не у дверей заняли места, там больше сквозняк. Вон конвоиры с обеих сторон и у центральных дверей. Лишнего ничего не говорите, власть не ругайте, услышат – расстреляют, – напомнила мать ребятам, вдруг сами не догадаются.
– Мама, а я домой хочу, зачем мы поехали, дома было хорошо и тепло, – захныкал шестилетний Ванюшка.
– Тише, Ваня, больше так не говори, дяденьки с ружьем услышат и рассердятся, – успокоила его мать.
Съели по яйцу с хлебом, выпили одну бутылку молока на всех. Все понимали, что надо беречь еду, неизвестно, сколько времени будут в пути.
Алексей все еще не отошел от шока «На что семью обрек? Надо уж было отдать в колхоз все. Почему я понадеялся на понимание партячейки. Не кулаки мы, это все знают. Бедные ребята. Хоть бы Иван решился в колхоз вступить, но как ему сообщить? – роились мысли в голове главы семьи. – Я виноват во всем». Он поел немного хлеба и попил воды.
Поезд прогудел, тронулся, вагон затрясло, стало шумно. Несколько детей по вагону заревели.
– Успокойте своих кулачат, а то выброшу в окно, – закричал на весь вагон конвоир.
У солдат была небольшая печка-буржуйка. Тепло в вагоне не задерживалось – стены тонкие и окна худые. Попробовали прилечь на котомки поспать, младший Ильюшка уснул. Екатерина подремала немного. Феня и Степан забрались на верхние нары, взяли под головы свои котомки и уснули. Мария осталась с родителями и маленькими внизу. Так, полусидя-полулежа коротали ночь, не переставая думать горькие думы. «Сколько еще ехать, что ждет впереди?»
Один из мужиков насмелился и спросил солдата:
– Скажи хоть, куда нас везут? Тебе же известно.
– Конечно, знаю. В тайгу, чего вам непонятно. Сейчас до Соликамска на паровозе, а дальше на барже по Каме, пока она не стала. Вот заживете в тайге, не захотели в колхоз добро свое отдать, теперь узнаете, почем фунт лиха. Жадные дурни, – со злорадством ответил конвоир.
На рассвете за окном показалось большое поселение, это была Пермь.
– Хоть бы уж не пересаживали в другой поезд, тут уж сидим. Не таскаться с ребятами да с котомками, – сказал Алексей.
Состав остановился на станции.
– Никому не выходить, даже не думайте, что сбежать удастся! – громко на весь вагон объявил один из конвоиров.
От его крика проснулись все, кто еще спал, с испугу заревели дети. Проснулся маленький Илья. Екатерина быстро дала ему грудь, боялась злости военных. Ребенок успокоился.
Рядом на путях стоял пассажирский поезд. Через дырявые окна смотрели гонимые судьбой в неизвестность люди и вспоминали свои поездки в теплых вагонах.
Состав толчками стал двигаться, кто-то из мужчин сказал: «Прицепляют еще вагоны». Разговаривали очень мало, каждый боялся, что сказанное услышат военные, и может пострадать вся семья. У каждого были свои тяжелые думы.
– Ладно, хоть не пересаживаемся, все равно лучше вагон не дадут, – тихо проговорил Алексей.
Феня и Степа слезли с верхних нар. Примостились рядом к своим. Мария, как ответственная за еду, достала всем по яйцу, по половине соленого огурца и куску хлеба. Достала одну бутылку молока на всех, от холода оно еще не скислось.
– Беречь, ребята, надо еду. Степа, сходи за водой, – попросила брата старшая сестра.
На станции были около часа, поезд отправили дальше в направлении севера, через город Пермь.
– Смотрите на город, может, больше не увидим, неизвестно, что впереди, – прослезилась Екатерина. В пути до Соликамска расплакался ребенок в конце вагона, помолчал и заревел взахлеб.
– Кулачиха, успокой своего выродка, – со злостью заорал конвоир.
Голос ребенка постепенно стал глухим, как будто чувствовал, что не надо раздражать вооруженного солдата.
– Совсем молока нет, хлеб сосал, может, подавился, – испугалась женщина.
Ребенок захрипел, стал синеть и перестал дышать, мать запричитала сквозь слезы, заревела, чем вызвала гнев солдата, который был в дальнем углу.
– Ты чего, будешь его теперь везти мертвого? – заорал самый молодой из конвойных.
Подскочил через вещи к убитой горем матери, выхватил ребенка из ее рук, направился к двери.
– Открывай быстро двери, – крикнул сослуживцу и выбросил ребенка в траву, припорошенную снегом. – Не скулите, всех выкидаю, никто вас тут не считал и не учитывал.
Сразу вся семья почувствовала страх за Ильюшку, вдруг заревет. Он ведь к нормальным условиям привык, ухаживали за ним хорошо, все любили младшего братика.
К обеду на третий день пути объявили раздачу еды. Прошли эти же конвойные с ведрами, один нес нарезанный хлеб, другой – соленую селедку кусками. Каждому дали по куску хлеба и куску рыбы. Хлеб был очень черный, запаха хлеба и близко не было от него, походил на кирпич. Большие поели, Ванюшка не смог, ему дали молока и домашнего хлеба. Решили остатками домашнего хлеба кормить младших. Ильюшке мать жевала в марлю кусочек, он с удовольствием сосал и хоть не ревел. Очень боялась Екатерина простудить малыша на сквозняках. Хорошо перепеленать не было возможности на таком холоде. В поезде тряслись двое суток. В Соликамске на подводах раскулаченных перевезли на пристань, где долго ждали погрузку на баржу, пока всех доставили с железной дороги.
Было холодно, на берегах Камы уже местами образовалась полоска льда. На берегу замерзли ждать, а на воде и вовсе холодно. Подошли две баржи, из досок были сделаны ограждения, вокруг нары, а посередине – лавки неширокие. Второго этажа нет, места намного меньше. Решили ребята так же действовать: Феня со Степаном протолкались вперед, заняли места вдоль стены, там нары пошире. Расположились тесно друг к другу. Те же конвоиры сопровождали их.
Вдруг с берега послышался крик и стрельба. Три человека, отец и два сына-подростка, решили сбежать в суматохе, выбрав место между постройками на берегу. Быстро заметил их солдат и закричал:
– Стойте, стрелять буду, – и сразу выстрелил в сторону убегающих. Подключились другие, начали стрелять, но не побежали догонять, остальные вообще могут разбежаться. Ранили или убили, было не видно, но конвоиры разозлились, стали подталкивать идущих на баржу людей. Кричали, оскорбляли, тыкали в спины винтовками.
Впереди – три дня пути. В огороженном досками помещении топили две буржуйки, тепло чуть-чуть держалось, пока горели дрова, потом быстро становилось холодно, чуть выше ноля градусов.
В первый же день водного пути Ильюшка закашлял, стал горячим, часто дышал. Старались согреть воды для него и Ванюшки у печки, молоко уже стало закисать. Алексей пытался в Соликамске договориться с конвоирами, чтобы сходить попросить молока ребенку у женщин. Про покупку и разговора не могло быть, деньги сразу отберут. Не разрешили, угрожали расстрелом.
Остались с тем, что было. Кормили два раза в день хлебом с селедкой, два раза давали сырую репу. Чистить старались тонко, и только со стороны листа. Все ели вместе с кожуркой – все-таки разнообразие в еде.
Через сутки младший сын еле кашлял сиплым голосом, и вечером на второй день тихо перестал дышать, без крика и стона. Екатерина тихонько сказала об этом мужу и старшей Марии. Договорились молчать, чтобы сохранить ребенка до высадки и похоронить. По щекам матери текли слезы. Мария тихо всплакнула, звуку подать нельзя.
По Каме шли недолго, зашли в ее приток Вишеру, затем в Колву. Вот в какую Парму забрасывала судьба людей.
«Вот и начались потери, и не только имущества, умер самый маленький. Может, лучше ему не мучиться. Как в лесу устроимся, уже не лето? Может, потеря не последняя? – роились мысли в голове Алексея. – Нельзя раскисать, остальных надо сохранить, Ванюшка совсем маленький».
Новоселье
К месту назначения прибыли днем на третий день. Баржа пристала к дощатому настилу. Приказали выходить по одному и строиться. На берегу встречали трое мужчин с винтовками – сотрудники НКВД. Показали место справа для построения. Один из них достал тетрадь с карандашом. К нему подходили главы семей, называли фамилию, количество человек.
– Кругловы, двое взрослых и пять детей, – сказал Алексей Андреевич, не ожидая ничего хорошего.
– Возраст детей?
– Шестнадцать, четырнадцать, двенадцать, шесть и полгода.
– Землянка вчера освободилась, правда, маленькая, еще рядом выкопаете, идите туда до номера двенадцать, – показал рукой вдоль берега против течения Колвы.
Семья отправилась в указанную сторону. Дошли до двенадцатого строения, жильем это трудно назвать. Хоть бы скорее согреться, все замерзли за пять дней пути. Алексей боялся открывать дверь, которая была размером ему до плеча. «Что же внутри нас ждет?»
Дверь открывалась наружу, внутри не было для нее места. Посредине стояла буржуйка. Возле противоположных стен – нары деревянные с матрасами, набитыми травой. Вдоль дальней стены повыше нар была прикреплена доска, служившая столом. Пол был земляной. В углах стояли столбики, соединенные друг с другом тонкими полустолбиками.
– Ну, вот теперь здесь будем жить, ребята. Продрогли, заходите, сейчас затопим буржуйку, – с болью в душе проговорил отец.
– А я боюсь заходить туда, – с удивлением посмотрел на отца Ваня.
– Сейчас согреемся и пойдем со Степаном в разведку, узнаем, где воды взять. Надо еще пихтовой лапки наломать, на полу придется кому-то спать. В шесть часов всем в комендатуру прийти велено. Надо еще место для Ильюшки найти.
– Ну, вот и ты с нами доехал, маленький, – дала теперь волю слезам мать. Сколько пришлось терпеть, сдерживать слезы и эмоции. Все рвалось наружу. Заплакали девчонки, так все любили маленьких мальчишек.
– Всего шесть месяцев прожил, застудили в такой холод на сквозняках, – сквозь слезы проговорила Мария.
Мужчины держались молча, но слезы тихо стекали по щекам. Глядя на всех, заплакал Ваня.
Алексей затопил очаг тонкими сучьями, собранными вокруг землянки.
– Степа, поедим и пойдем, дров еще надо пособирать, – обратился отец к сыну, стараясь отвлечь от грустных прощальных мыслей о братике.
Мария разобрала вещи, сложила все продукты на импровизированный стол. От очага быстро пошло тепло. Из дверки немного пробивался свет.
– Я свечки засунула в какую-то котомку, – вспомнила Екатерина.
– Да, они мне попадались, сейчас найду, – отозвалась Мария.
Мария достала свечку, отец зажег и поставил на полку.
– Хоть продукты маленько видно. Осталось две репы, черного хлеба три кусочка, два соленых огурца из дома, два куска селедки, – рассказала Мария.
От усталости всем хотелось полежать. Феня прилегла рядом с умершим братиком и не могла успокоиться. Сели на нары, Мария подала всем еду. Решили пожеваться, а репу оставить на паренки. Ване пришлось поесть черного хлеба, домашнего уже не осталось.
Алексей с сыном принесли еще палок и несколько тонких полешек. Отец добавил их в печку. Девчонки прилегли на нары. Ноги отекли за неделю дороги. От стен по-прежнему тянуло холодом, но от печки шло спасительное тепло.
Алексей со Степаном пошли вглубь поселка, в сторону домов, решили, что там центр и можно что-то узнать. Встретившийся мужчина показал речку с прорубью, где можно взять воду. Показал здание комендатуры, куда надо прийти к шести часам. Так же объяснил, где похоронить ребенка. «У нас здесь каждый день похороны. Никого не учитывают, тем более, вновь прибывший ребенок».
Резануло в груди Алексея: «Совсем с нами не по-человечески. Ну, что я наделал, надо было в колхоз идти, сохранил бы детей».
Набрали воды в бутылки и солдатский котелок, предусмотрительно прихваченный с собой из дома с солеными огурцами. До явки в комендатуру осталось два часа. Надо было успеть похоронить сына.
Пришли к своему новому жилищу быстро.
– Мы воды принесли, не пить некипяченую. Можно сказать, из лужи, – с горечью в голосе сказал глава семьи. – Пойдемте, похороним братика, нам показали место.
– Степан, оставайся дома с Ваней, нельзя оставлять без присмотра, очаг топится, надо смотреть, и снимешь котелок, когда закипит, – сказал Алексей сыну.
– Да, мы уже его в чистое запеленали, мыть нечем все равно, прости нас, малыш, – со слезами проговорила мать.
Отец взял сверток бережно, как держал дома младшенького сыночка. Сосед, с которым разговаривал ранее, дал лопату. Оказалось, из этой землянки всех похоронили, вчера – последнюю пожилую женщину.
Пошли в сторону кладбища. Быстро похоронили малыша. На дно ямки постелили пихтовые лапки и сверху накрыли веточками. Аккуратно засыпали землей. Поставили палку с перекладинкой, привязанной обрывком ткани от платка.
– Даже гробика нет, прости нас, маленький. Может, правда, не надо было спорить с большевиками, – плача, причитала Екатерина.
– Хоть бы с остальными ничего страшного не случилось, это я во всем виноват, все надеялись с братом, что нас не отнесут к кулакам. А у них план по деревням! Хоть бы Иван, глядя на нас, правильно поступил, – ругал себя Алексей.
Поселок находился в лесу, впереди виднелось несколько бараков. Земля уже подстыла. Предупредили, что кругом болото.
– Ну и место – тайга, как и говорил конвоир дорогой, – с ужасом от неизвестности проговорила Екатерина.
– Скоро в комендатуре обрисуют будущее… – подхватил разговор Алексей.
Вернулись к своему новому жилищу, из трубы шел тонкой струйкой дымок.
– Молодец, Степан, все умеет делать, – похвалил сына отец, – дома все сами делали, нашли эксплуататоров, – боль не утихала в душе.
Зашли в землянку, заполнили ее всю. Сели на нары. Ваня спал. Степан ждал их, не смел заснуть, хотя тепло разморило. Котелок стоял на полу под печкой. Не верилось, что есть теплое питье. Попили по очереди из двух кружек, смакуя горячую воду с привкусом болота.
К шести часам пошли в комендатуру. Степана и Ваню оставили дома спящими, что там делать детям. Поперек дверей Алексей поставил палку – знак, что дома нет никого, так делали дома в деревне.
Боясь опоздать, вовремя пришли все вновь прибывшие, вместе ехавшие на барже от Соликамска. Вторую баржу отправили на другую пристань. Разговаривать боялись, могут агенты быть в толпе. Узнали, что некоторых поселили в барак. Там более сносные условия.
На крыльцо вышел комендант, с ним двое с журналом, в который записывали прибывших при выходе с баржи на берег. На крыльце с двух сторон висели керосиновые фонари. Людей было видно, хотя бы их контуры.
– Ну что, с новосельем! Теперь вы жители спецпоселка Богатырево. Не захотели в колхозах работать, будете здесь лес рубить. Вы не осужденные тюремщики, но режим здесь строгий, без разрешения из поселка ни шагу. Где поймают – расстрел на месте. Кого в землянки поселили, будут еще бараки строиться, переселим вас в них, если заслужите хорошим трудом.
Сегодня получите талоны на продукты на неделю. Завтра в магазине отоваритесь. Все с шестнадцати лет – в лес, утром сюда прийти. А то пойдете пешком в тайгу искать. Школу построили, учителей нет. Фельдшера пока нет. Ребятам до шестнадцати лет завтра к десяти подойти сюда. Сегодня получите хлеб, – строго, даже со злостью, объявил прибывшим комендант поселка.
Алексей сам пошел в комнату для выдачи талонов. Очередь образовалась человек двадцать. В помещение пускали по три человека. Продрогшие дорогой переселенцы вынуждены были стоять на холоде. Вышедшие с талонами не смели делиться впечатлением, тихо бросали короткие фразы: «Не объедимся!»
Подошла очередь Алексея. Зашел в комнату, продрогшее тело почувствовало тепло после улицы. Дрожь тихонько успокоилась.
Солдат, сидящий за столом, нашел список в журнале регистрации
– У вас три работника и три иждивенца. И чего, мы должны их кормить тут? Завтра чтобы пришли сюда к десяти, – отсчитал талоны для работающих и иждивенцев, бросил на стол.
Алексей взял талоны, прошел к другому столу, где выдавали хлеб. Посмотрели список, дали две булки, объяснять ничего не стали. Алексей забрал хлеб, ничего не говоря, вышел.
Быстро шел к дому, холод гнал. Через негустые облака светила луна. Телогрейку продувало насквозь. На улице попадали прохожие, в темноте трудно кого-то узнать, скорее всего, вновь прибывшие старались устроить свой быт. «Дома не разрешили ничего взять из посуды и здесь не дают чайники, кастрюли, хоть бы котелки какие-нибудь. Ладно, что Екатерина положила котелок с огурцами. Свечи припрятала, две детские кружки и ложки. Перочинный нож в кармане сохранился», – душа рвалась на куски, винил себя во всем Алексей.
Семья была дома (если это можно домом назвать), все сидели по нарам. Свечку не жгли, берегли. Рассказал Алексей план на завтра каждому.
Отец зажег свечку. Стали смотреть талоны: четыреста граммов хлеба на работающего, двести – на иждивенца. На неделю двести грамм крупы. Смотреть не было сил.
– Работать целый день в лесу на такой еде? Дома ели нормально, но за день на заготовке дров или на покосе так устаешь, сил вообще не остается. А тут как? – удивленно и возмущенно произнесла Мария, понимая, что говорит ерунду в сложившейся ситуации.
Феня и Степан
Так и ночевали первую ночь на новом месте: девчонки – на нарах, укрывшись своими пальтишками, Екатерина с Ванюшкой – на других нарах, Алексей со Степаном – на пихтовых лапках на полу, под нарами. Быстро выстыла землянка. Домучились до утра, снова подтопил Алексей припасенными сучками печку, стало теплее.
Мария и отец поели хлеб и жидкую кашу, сваренную без соли и масла. Екатерина дала им по кусочку хлеба с собой.
– Берите, неизвестно, когда покормят. А мы тут талоны отоварим, схожу с ребятами в комендатуру, куда они их отправят. Надо узнать, где Ваню оставлять, – решительно настроилась мать. – Ничего они мне не сделают, что не выйду сегодня на работу, трое детей, неизвестно, что их ожидает.
– Конечно, оставайся в поселке, все сама узнаешь. С ума там сойдем, если одних оставим ребят, – стараясь разглядеть в темноте жену на фоне пробивающегося света от дверки печки, сказал отец.
Видно было только силуэт. Но он и так знал, что Екатерина полна тревоги и заботы за детей больше, чем за них, взрослых.
– Ну, Мария, варежки не оставь. Пойдем, с Богом! Не сказали, каждый день будут привозить или там жить в бараках?
Отправились в полную неизвестность, как работать на таком питании, это вообще понять невозможно. У комендатуры уже стояли люди группами. Не опоздали.
Через некоторое время проснулись большие ребята, Феня и Степан. Все спали плохо, много раз просыпались от холода. На улице осенью долго темно.
– Мама, а можно, наверное, сделать окошко над дверью маленькое. Хоть днем будет чуть-чуть свет попадать, – спросила Феня, выходя на улицу.
Погода была ясная, на небе висела яркая луна, освещая побережье. Чуть дальше от берега была темнота. Вдали по улице виднелся тусклый огонек от фонаря на крыльце комендатуры.
– Степа, тебе холодно было, полежи на нарах под пальто. Через два часа сбор у конторы. Успеем, – проговорила Екатерина, беспокоясь за здоровье детей.
Через час завтракали черным тяжелым хлебом и жидкой кашей. «Крупинка за крупинкой бегают с дубинкой», – назвал ее Степан, и совсем не шутя.
К десяти все вчетвером пошли к комендатуре. Пришли в числе первых. На крыльце стояла одна семья – женщина с тремя малолетними детьми лет от трех до десяти. Подходя, Екатерина поздоровалась, женщина приветливо ответила. Дети тоже ответили на приветствие, так были приучены с раннего детства. Еще подходили подростки без взрослых.
Вскоре из двери вышел комендант, который вчера разговаривал с людьми здесь и встречал приехавших на барже людей.
– Ну, что вас еще так мало, в тюрьму хотят? Должно прийти двадцать человек, – криком начал разговаривать. – Заходите! – и зашел в помещение. Женщина с детьми зашла за ним. Кругловы остались ждать. Они вышли минут через десять.
– Заходите, – кивнула женщина Екатерине.
Она зашла в двери первая, держала их, пока зайдут ребята.
– Заходите быстрее, чего студите избу? Или дрова любите рубить? Нарубитесь, я вам это устрою, – продолжал недовольный комендант.
– Кругловы, – представилась Екатерина.
Служивый за соседним столом нашел семью в списке.
– У вас пятеро детей, старшая в лесу? Где младший? – продолжал со злостью комендант.
– Похоронили вчера, – сдерживая слезы, чтобы не злить надзирающих, ответила Екатерина.
– Ну и ладно, меньше нахлебников. А этих двоих тоже не будем кормить. Я говорил, что школа не работает. Талоны получили на неделю, через пять дней чтобы их здесь не было. Этого в бараке будешь оставлять, там нянька остается с ребятами, завтра сама тоже на работу в лес. Лошадь отсюда пойдет в 8 утра, или в тюрьму хочешь? По талонам сегодня получите продукты. В поселке только те, кто работает здесь, и младше 16 лет. Все в лес! – перешел на надрывный крик жандарм.
– Да поняла я все. Посуды у нас нет никакой, ничего из дома не разрешили взять, не выдаете для пользования? – несмело спросила Екатерина.
– Получишь получку, если заработаешь, и купишь. Ишь, размечталась, может, все хозяйство надо было сюда привезти вам? – подключился к разговору сидящий за соседним столом охранник. – Бывают иногда товары, может, повезет, застанете.
Надо зайти в магазин, подумала Екатерина, он находился через дом от здания комендатуры. Дверь наружная открыта.
Дети молчали, поняли, что старшим надо уезжать, но, как одним – страшно. Ездили раньше и в Кунгур, и в Суксун, но всегда с родителями. Забеспокоилась Феня, она в ответе за младшего брата.
– Мама, нам со Степкой надо уезжать, он нас выгоняет отсюда? Куда мы поедем? Где жить будем? – ответа не услышала, мать не знала, что сказать.
Даже маленький Иван молча ходил за взрослыми, понимал, что жизнь стала другой, ему передалось настроение старших, их тревога и беспокойство.
Зашли все в магазин, там была продавец и две женщины. Они видели их на барже. Сидели недалеко друг от друга, но почти не разговаривали, незнакомым боялись сказать лишнего.
– Здравствуйте, – поприветствовала Екатерина, с растерянностью оглядев магазин и имеющиеся товары.
Ничего не сказала, мысли надо держать при себе, и ребят предупредила. Все мысли могут оказаться в комендатуре. Тогда не сдобровать.
– У нас посуды нет, чай не в чем вскипятить, еду сварить. Денег немного, на что-нибудь хватит? – спросила Екатерина.
– Чугунок есть, один остался, литра на три. Глиняная кринка одна и чашка. Два стакана осталось, – перечислила продавец возможные покупки.
– По талонам на неделю на шесть человек продукты, – Екатерина подала талоны продавцу.
По талонам на семью получили два килограмма крупы и килограмм гороха. Овощей нет. Постного масла поллитровая бутылка на неделю на всю семью.
– Дед на той улице делает ложки деревянные, недорого продает, – добавила продавец и показала рукой, куда идти к мастеру.
Екатерина попросила мыла хозяйственного для стирки. Ни ведер, ни тазов не было. В чем воду приносить? В чем держать для хозяйственных нужд? Непонятно, как хоть мало-мальски быт устроить. Разделила покупки по рукам, и пошли в сторону своего нового жилища. В землянке сложили на полку свертки с крупами.
«Не знаю, сколько денег еще есть у Алексея. Если появятся ведра и тазы, сможем ли купить? Ребят надо отправлять, какой все-таки он молодец, сумел утаить денег. Что бы сейчас делали?»
С посудой стало легче. В кринке держали кипяченую воду. В чугунке варили кашу. Приходилось беречь крупу, выходила очень жидкая похлебка.
– Мама, я все время думаю про наш отъезд – куда вообще нам ехать? Хоть бы папа был дома, поговорили бы.
– Ехать надо в нашу деревню, там к нам хорошо относились, помогали всегда соседке тетке Пелагее. Она вас пожалеет, пустит пожить. В колхоз вступила, теперь не выгонят ее. А там видно будет, где устроиться можно на работу. Вот бы отец появился, надо обсудить с ним. Денег надо на дорогу: на билеты и еду, может, хватит? Господи, как выжить тут? Я завтра в лес. Вы с Ванюшкой побудете еще три—четыре дня, а потом как?
– Феня, идите со Степаном, найдите, где дед ложки делает. А мы с Ваней найдем, где ребятишек оставляют.
– Конечно, найдем, ты нам денег дашь немного или только узнать? – вмешался в разговор Степан.
Попили кашу через край из чугунка по очереди с черным тяжелым хлебом. И разошлись по поселку в разные стороны.
На улице людей не было, в котором бараке искать няньку с ребятами? Вдруг увидела в одном из окон ребенка.
– Ванюшка, кажется, нашли твой приют. Пойдем, попросимся в гости, – еле сдерживая слезы, проговорила Екатерина.
– Можно к вам зайти? – приоткрыв дверь, спросила женщина.
– Заходите быстро, не студите дом, – услышала она голос из глубины помещения.
Вскоре появилась девчонка-подросток, близкая по возрасту с Феней. «Нет уж, лучше пусть едут, может, повезет, устроятся где-нибудь на работу или в няньки».
– Меня зовут Настя. Я просто сижу с ними, еду каждый приносит готовую с талонов, других продуктов нет. Они постоянно есть хотят, больше сидят и лежат, никто не бегает, – ответила хозяйка, худенькая девочка с бледной кожей, почти прозрачной. Через кожу просвечивали голубые прожилки.
– Мы завтра Ваню приведем к вам, если разрешите, – несмело попросила Екатерина.
Настя кивнула в знак согласия.
– Настя, тут где-то баня общая есть? – спросила Екатерина у девочки.
– Да, в другую сторону от комендатуры, рядом с лесом, топят два дня в неделю. Там можно постирать. Мы с мамой туда ходим.
– Спасибо, Настя, много теперь узнала.
Она взяла Ванюшку за руку, и они пошли в сторону реки. К дому пошли по берегу.
– Мама, река красивая, как наша Сылва. Скоро совсем замерзнет. А мы долго здесь будем? – глядя широко открытыми глазами на мать, спросил мальчик.
Трудно объяснить ребенку происходящее: как можно выгнать из дома?
– А я в магазине так хотел пряник попросить, да Феня сказала молчать, – продолжал расспрос малыш.
– Нет их там.
– Бывают такие магазины, где есть?
По щекам матери от бессилия потекли слезы.
– А где там у нас ребята ложки ищут, – стараясь отвлечь ребенка от мыслей о еде, начала она разговор.
– Смотри, вон между деревьями кого-то вижу, – они увидели синее пальто Фени.
– Феня, Степа, мы вас видим, – закричал, играя, Иван.
– А мы две ложки несем, новые, красивые, – сообщила Феня.
– Дед Филуп при нас доделывал, я даже помог шкурить, приглаживать, – посмеялся Степа неправильно сказанному слову.
– Ну вот, осталось еды доставать где-то, – с горечью произнесла Екатерина. – А он не делает из дерева блюда, не видели? У нас же чашек нет.
– Завтра сбегаем к нему, мне дед Филуп понравился, – предложил Степан.
За разговором дошли до своей землянки.
