Валерий Петрович Большаков
Гридень. Из варяг в греки
Глава 5,
в которой я ночевал не дома
Перейдя ручей Жилотуг по добротному мосту, сложенному из бревен, я вышел на опушку леса. Опушка эта была искусственной – попросту деревья были вырублены в широкой полосе между чащей и крепостной стеной, дубовые бревна которой лишь начинали чернеть – год или два как выставлены.
Стена шла по верхушке высокого вала, скатывавшегося в глубокий ров. Вот уж где работенки хватило! Попробуй-ка без экскаватора такую массу земли перелопатить!
Правда, тут раньше ручей протекал, так что строители всего лишь расширили русло. И получилась полуречка-полуканал, Славенская Копань.
И зря в будущем фыркали глупые небрежители родной земли – дескать, из дерева только варвары строят, а вот в Европах…
А что в Европах? Там сейчас такая же тайга кругом, как и здесь, и замки рыцарские больше всего напоминают большие бревенчатые избы с утоптанным земляным полом, посыпанным соломой, в которой роются куры. И ходит тамошний «лыцарь» босиком, пинает несушек и собак, чтоб не лезли, дует кислое пиво и стряхивает с себя сереньких вошек – просвещенные европейцы отродясь не мылись.
Это раньше, еще при римлянах, были термы с горячей и холодной водой, а ныне там полная антисанитария.
Что же касается крепостной стены, срубленной из дерева, то проломить такую куда сложнее, чем выложенную из камня. Таран не возьмет ее, отскакивать станет – древесина упруга. Да и стена-то толста! Строили так: возводили две стены из бревен, а между ними засыпали землю, глину да камень. Поди-к, возьми!
Замучишься штурмовать.
Я вышел к строящемуся городу с юго-востока, к Славенскому концу. А вообще вся эта сторона Новгорода, по правобережью Волхова, будет называться Торговой – потом, лет через двести, когда Торг перенесут сюда. Пока же продавцы и покупатели шумят на противоположном берегу, в южной части Детинца, новгородской цитадели.
Воротная башня находилась ближе к Волхову. К ней вел мост без перил, не подъемный, обычный, но крепкий – телега с сеном по нему проехала, а он даже не загудел.
Я двинулся следом. Стражи у ворот бдели, но мне особого внимания не уделили. Часовые были молоды, с редкими бороденками, отчего смахивали на дьячков, в кожаных доспехах и с копьями. Шлемы у них тоже были из нескольких слоев толстой кожи, возможно, турьей, с нашитыми крест-накрест полосками бронзы.
Дороги тут латы, даже кольчугу отец передает в наследство сыну, а вооружаются в основном копьями да секирами. Мечи редки, клинок – это статус. Да и попробуй его купи!
Хороший меч приличной ковки, дамасской или харалужной стали, стоит полтора кило золота, по весу, и даже обычный клинок обойдется в цену доброго коня. Это где-то пятьдесят-сто дирхемов. Иначе говоря, от полутора до трех золотых динаров[4]. Круто.
Наверное, братишки-лесовики потому и соблазнились, что меч мой разглядели. Решили, что раз уж с мечом, стало быть, и с деньгами. Ну, правильно в общем-то решили.
Я зашагал по главной улице – Большой Пробойной Славенской. Ее пересекали Кончанская, Варяжская, Нутная и Виткова. Несколько усадеб уже были выстроены, кое-где участки домовладений были огорожены частоколом, но за воротами наблюдался «нулевой цикл» – работяги копали фундамент, укладывали камни, а то и зачинали первые венцы будущего терема. Но чаще всего попадались пустыри, где торчали пеньки да несрубленные кусты – заходи и стройся.
И строились – стук топоров, визг пил, скрип тёсел доносились отовсюду. Ударная феодальная стройка.
Покрутившись, я выбрался на берег Волхова. Детинец на том берегу не внушал особого почтения – крепостца как крепостца.
И базар при ней, то бишь Торг, также не выглядел очень уж оживленным. Да оно и понятно, Новгороду всего несколько лет исполнилось, не все еще и слыхивали о нем. Основное торжище расположено на другом конце Волхова, возле устья, в Ладоге. Ее еще Альдейгой называют.
Ладоге уже больше ста лет. Тут я усмехнулся – не прошли даром дедушкины штудии, все в памяти держится!
Углядев торговца, разносчика снеди, я мигом ощутил голод. А тут и запахи такие накатили, что я чуть слюной не захлебнулся. Достав из кошеля дирхем, я призадумался.
На лотке у торгаша румянились кулебяки, пирожки, расстегаи, а то и просто куски отварного мяса, завернутые в лепешку. Вкуснятина, конечно, но за дирхем я легко куплю десяток кур или шкурку куницы. Или нож.
Короче, надо разменять.
– Кулебяку мне, два расстегая и… Пирожки с чем?
– С ягодой и медом! – залучился представитель местного фастфуда.
– Четыре давай!
И протянул дирхем. Торговец довольно кивнул и вытащил нож. Прямо на ближайший пень положил мою серебряную монету и приставил к ней нож. Поднял голову, молчаливо спрашивая: так пойдет?
– Если кусок холста найдешь, чтобы завернуть, и хороший кусок мяса, да с хлебом, – сказал я, – то режь пополам.
– Найдем!
И протянул мне сдачу – половинку разрезанного дирхема. Аккуратно завернув мой заказ в чистую холстинку, вручил узелок мне.
– Благодарствую, – сказал я и объявил перерыв на обед.
Что сказать? Очень даже ничего. К пирожкам тем еще бы и чайку…
Но это уже капризы избалованного индустрией организма. Зато в потребленных мною яствах точно нет никаких последов цивилизации – всяких консервантов, ароматизаторов да стабилизаторов.
Поев, я украдкой глянул на часы и засобирался «домой».
Пока дойду, пока то, сё… Лучше обождать, чем опоздать.
Бодрым шагом я отправился назад, сытый и довольный. Все слопать я не смог – ничего, угощу жителей XXI века от щедростей IX.
К месту встречи я добрался в половине седьмого. Солнце уже закатилось, начало темнеть, и я нетерпеливо ожидал, когда же в воздухе очертится ярко-лиловый квадрат.
Часы пискнули, озвучивая «19.00». Я сидел на поваленном дереве, рядом с тем самым запущенным идолом, и неторопливо поднялся, готовясь сказать что-нибудь умное, типа «маленького шага человека» – как там Олдрин зачитал придумку земных пиарщиков.
Пять минут спустя мое растущее нетерпение сменилось глухим беспокойством. Прошло еще с четверть часа, и я сел обратно на бревно. Идол, как мне показалось, злорадно улыбался.
Я нисколько не сомневался в друзьях, они просто не способны были бросить меня. Значит, это МВ забарахлила.
Хотя какая мне разница? «Эмвешка» у нас не на гарантии. Кто, даже в том веке, возьмется чинить машину времени, возможно, обломок корабля пришельцев-негуманоидов?
А что? Придумали же Стругацкие звездолет-гравитабль, запитанный от «двигателя времени»? Потерпел такой гравитабль аварию в незапамятные времена, негуманоиды его починили, негодную деталь выбросили, а дед ее раскопал. И запер в тайной комнате…
Господи, поморщился я, и о чем только у меня мысли! На часах восемь скоро, ночь на дворе, а он всякой ерундой голову забивает!
И пошел я в сторону заката, ночлег искать – спать под деревом меня как-то не тянуло…
* * *
В город меня не пустили – с наступлением темноты все ворота Окольного города (то есть внешней стены) закрывались, и откроют их только утром.
Стражи на башне вошли в мое положение и дали совет – топать вдоль стены до моста, перейти на тот берег и встать на постой в Детинце. Там даже ночью принимают гостей – мало ли какой купец запоздает.
Я последовал совету и побрел к мосту. Вообще-то Великий мост впервые упомянут в летописи за XII столетие, но кто сказал, что его не построили раньше? Вот сейчас и проверим…
Я вышел на берег и осмотрелся. Яркая луна превращала течение реки в широкую серебряную ленту, поперек которой чернели быки моста – их тут называли городнями.
Городня – это крепкий бревенчатый сруб, заостренный против течения и набитый камнями.
Волхов – очень своенравная река, зимой она почти не замерзает, зато весной по ней сходит лед, сносимый с Ильменя, – не всякий мост выдержит подобный напор.
Я поежился. Моста не было.
Мастера местные выставили десять или больше городней, а вот сами пролеты между ними только-только начинали класть. Лишь у самого берега были уложены бревна в один слой по всей ширине моста, а дальше были сплочены где три, где всего парочка ошкуренных стволов.
Тяжко вздохнув, я пошагал. Бревна сидели крепко, но балансировать на двух бревнах, сохраняя равновесие над бурливой рекой, – то еще удовольствие.
Один раз нога соскользнула – я мигом присел, перебарывая желание двигаться дальше на карачках, и медленно выпрямился.
Нам ли, волхвам, на четвереньках бегать? И выбрался на западный берег.
В Детинец меня пустили без разговоров. Тиун, местный чиновник (и видно, что хитрован), тут же подкатился, став в позу «Чего изволите?»
– Мне бы переночевать, – сказал я со значением, – но чтобы не где попало.
– Постоялые дворы почти полны, господине, – зажурчал тот, – лишнюю койку найти трудно, потому как дешева. А вот в гостином дворе и выспитесь на мягком, и попотчуют вас горячим. Если помыться желаете с дороги, то тут недалеко торговая баня[5] Гостяты.
– Ну, я пока не слишком запылился… Веди меня на гостиный двор.
– Вот и правильно, вот и ладно! – обрадованно зачастил тиун.
Видать, перепадало ему от местных «отельеров».
Гостиный двор меня не впечатлил особо. Больше всего он напоминал три барака, сложенных из бревен буквой «П», лишь над средней «планкой» возвышался второй этаж.
Внутри царил полумрак, разбавленный огнем свечей. Хозяин, увидев дирхем, мигом расстарался, погнал сонных девок стелить мне в горнице наверху да ужин подавать.
– Все еще горячее, – уверял он, – прямо из печи! Поснидайте.
Я только рукой махнул – неси!
Днем я был бодр, а вот ближе к ночи словно иссяк во мне заряд. Или это от того, что расстроился я, не попав домой? Не знаю, устал, короче.
На ужин подали кашу с мясом, пирожки да сбитень горячий. Несмотря на тревогу и беспокойство, аппетита я не потерял.
Полати, на которых мне постелили, ничем особенным не отличались от привычной мне кровати – на решетке из кожаных ремней лежала перина, набитая, правда, не пухом лебяжьим, а гусиным пером, но я не привередлив. Лишь бы чисто все было.
Раздевшись, я лег, положив пистолет под подушку. Этот предмет постельной роскоши на Руси был редок. Простолюдины спали, подложив под голову одежду, но у меня в «номере» имелась арабская подушка – расшитая узорами, с кистями и бахромой.
Укрывшись стеганым одеялом, я закинул руки за голову да призадумался. Правда, долго размышлять мне не пришлось – скрипнула дверь, и вошла девица в расшитой рубахе. На поставце горела всего одна свеча, так что разглядеть прелестницу было трудно. Но можно.
Хорошенькая. А грудь такая высокая, что можно сверху книгу положить – не упадет.
Девушка вынесла грязную посуду и вернулась с еще одной свечой. Накапав воска, она ее установила и спросила, дразняще выгибаясь:
– Чего еще желаешь, господине?
– Тебя, – ляпнул я.
Думал, она обидится – нет, девица улыбнулась, расстегнула свою понёву, спустила рубаху… Свет двух свечей облил оранжевым стройные ноги, крутые бедра и роскошную грудь.
Красавица изогнула свой стан, расплетая косу, и легла рядом.
Никакой напускной стыдливости я в ней не почувствовал – девица сразу прижалась ко мне, ее ладонь огладила мне живот, спустилась ниже… Задыхаясь, я стал ее лапать и тискать.
Мы еще долго барахтались, пока не угомонились.
А утром продолжили.
Было свежо, а стекол тут не знали. Бажена – так звали мою неожиданную подружку – гибко встала, потянулась так, что я опять чего-то захотел, и отдернула плотную занавеску. Девичье тело засияло в розовом зоревом свете, и я даже про утехи забыл – лежал и любовался.
– Ты очень красивая, – сказал я.
Бажена томно улыбнулась. Вернулась ко мне на полати, присела, наклонилась и поцеловала – не страстно, а нежно и ласково.
И я начал мучительно думать, что же мне делать, как поступить.
Мне казалось, что девушка отдалась мне лишь для того, чтобы подзаработать. Здесь, в этом времени, иное отношение к любовным утехам – поповщина еще не подпортила естественный взгляд на секс. Но и разврата, тотального блуда, в котором церковники всегда винили язычников, тут тоже не замечалось.
Существовала целостная, стройная и строгая система обычаев и табу, поступиться которыми нельзя – тебе же хуже будет, здоровью твоему, мужчина ты или женщина.
Вот я и мучился. Как мне отблагодарить Бажену? Просто заплатить ей? А вдруг это обидит ее?
Мне вовсе не хотелось делать девушке больно. И тут меня озарило – я вспомнил, что в моем кошеле не только дирхемы с динарами. Там еще лежала серебряная проволока, от которой можно было отрубать кусочки-рубли, несколько колец и перстень с изумрудом. Здесь он называется смарагд.
Я мигом сунул руку под подушку, порылся и вынул перстень.
Взял руку Бажены и со словами «Это подарок!» надел ей украшение на палец. Глаза девушки округлились, ротик тоже, и она выдохнула:
– О-о!
И бросилась меня целовать. Да так, что у меня кровь закипела, и мы снова стали барахтаться…
Глава 6,
в которой я знакомлюсь с тёзкой
Гостиный двор я покинул, оставляя в душе и теле приятные воспоминания. Тогда же у меня родилось чувство странной причастности к этому миру.
В принципе, ничего удивительного – вокруг лежала та же земля, что и в далеком будущем, и заселяли ее те же люди. Разве что понятие «Родина» было для них иным.
Словом «русь» в этом времени обозначали одно из племен, князей которого местные призывали, чтобы те правили ими, гоняли ворогов и порядок наводили. А общего названия для всех, живущих вдоль пути из варяг в греки, не существовало.
Жили тут «финны», то бишь финно-угры – карелы, весины с чудинами, меряне, голядь и водь, ятвяги и подданные жрецов криве, записанные Нестором в какие-то кривичи; скандинавы – нореги, даны и свеи; тюрки – северяне-савиры и булгары-ульчилары, которых тот же летописец окрестил уличами, а в степях озоровали печенеги, совсем недавно откочевавшие из-за Волги. Национализм только-только зачинался, для тех же новгородцев киевляне или москвичи были чужаками.
И первой силой, собирающей столь разные племена в единый народ, должен был стать меч – Олег Вещий был твердо намерен продолжить дело Рюрика.
На ум мне пришла мысль о второй силе – вере. С каким бы предубеждением я ни относился к христианству, но это была единственная религия, подходящая всем народам будущей России.
Хотя, если подумать, с какой это стати мы должны позволять себя крестить попам из Константинополя? Кто они такие?
Внедрим свою церковь! Чтобы Бог был воистину един, безо всякой Троицы, а Христос являлся человеком, иначе его воскрешение с вознесением ничего не значат.
Ежели Иисус – сын божий, то что ему стоит потерпеть муки на кресте? И стоит ли вообще говорить о воскрешении бога? И какой, интересно, пример может дать смертным Господь?
А вот пропишем, что Христос был сыном плотника, но заповедь новую дал людям. Распяли его, но Христос воскресе.
Совсем же другое дело!
Следовало, правда, поспешать с Булгарией – скоро туда заявятся миссионеры из Халифата. Надо их опередить.
Я только головой покачал. Ничего же еще не сделано, и неясно вообще, выйдет ли чего. Ведь я тут один.
Хорошо, если сегодня откроется межвременной проход, и я увижу друзей. А если нет? Если я тут навсегда, на всю свою жизнь?
– И один в поле воин, – сказал я мужественным голосом, – если он не чмо.
Прогулявшись по Детинцу – удивляло отсутствие храмов с крестами на куполах, – я выбрался на берег Волхова. Мостовики уже вовсю работали, тягали бревна, стелили, так что я перешел на правый берег без проблем – днем это было не трудно.
Выйдя на Большую Пробойную, я и тут заметил «дорожников» – они укладывали «твердое покрытие». Тяжелые деревянные плахи и брусья выстилали улицу, а по сторонам даже поребрик набивался.
Да, это вам не Европа какая, тут из окон ночные горшки не выплескивают, а улицы не походят на смрадные канавы.
Сначала я не хотел возвращаться на поляну с идолом – рано ведь еще, да и зачем привлекать внимание к тому месту. Но потом подумал: а вдруг друзьям удалось-таки починить МВ, или что там у них случилось, и они оставили мне записку или знак какой? Держись, дескать, мы скоро!
И я потихоньку зашагал из города.
Чем ближе была поляна, тем больше надежд я питал. И тем горше было разочарование – никаких знаков, записок или иных следов не обнаруживалось.
Ну и ладно, решил я, подожду до вечера. Не доходя до валуна, свернул в лес, на едва набитую тропу, которая уводила к югу. Может, думаю, в Городище побывать? Погляжу хоть.
Не знаю, сколько я шел, но вдруг услышал детский крик. Испуганный голос верещал: «Не подходи! Не подходи!»
«Педофил, что ли, объявился?» – подумал я по привычке жителя XXI века и ринулся на помощь. Терпеть не могу эту мразоту.
Выскочив на небольшой лужок, я увидел маленького мальчика, годиков трех с виду. Он прижимался спиной к березе, а на него наступал… нет, не мужик-детолюб, а матерый волчище, да не один, а с приятелем. Соблазнились, видать, человечинкой.
Взрослый их и не увидел бы, наверное, побоялись бы серые на глаза показываться, а малышом чего ж не закусить?
Увидев меня, волки не удрали, поджав хвосты, а оскалились – мол, это наша добыча, не трожь!
Молча выхватив меч, я бросился к тому зверю, что был ближе к мальчику. Лютая животина оказалась – ляскнув пастью, волк бросился на меня, но сталь оказалась острее клыков. Да и быстрее – одним махом я разрубил хищнику горло, и тот рухнул в траву.
Второй волчара оказался хитрее – он не стал со мною связываться, а молниеносно кинулся к мальчику. Схватить – и в лес.
Не поспевал я за ним ни бегом, ни в прыжке, поэтому схватился за «тэтэшник». Выстрел прогремел оглушительно.
Волк «поймал» пулю в прыжке и свалился, перекатываясь, у самых ног малыша. Тот стоял, бледный и неподвижный, как забытая кукла.
– Напугали тебя? – улыбнулся я, пряча пистолет и обтирая меч о серую шкуру.
– Ага… – вымолвил мальчик. Подняв круглые глаза, из которых еще не ушел ужас, он спросил: – А ты кто?
– Немного волхв, немного воин.
– Здорово ты их…
– А пусть маленьких не обижают!
Мальчик засмеялся, хоть и через силу.
– Тебя как звать-то? – поинтересовался я.
– А ты никому не скажешь? – малыш глянул на меня исподлобья.
Я положил руку на меч и поклялся, что никому.
– Все зовут меня Ингорем, – доверчиво выложил мальчик.
– Да? Как интере-есно… Меня тоже Ингорем зовут. Как же ты тут оказался, а?
Ингорь засопел.
– А это воевода наш дразнится постоянно, что я зайчишка-трусишка. А я тогда один в город собрался! Я бы дошел, только заблудился немного…
– Понятно. А живешь ты где?
– А в Городище!
– Да? Ну пойдем тогда, проведу тебя. А то вдруг еще какой зверь попадется.
– А ты его мечом!
– Да только так…
Ну, далеко мы не ушли. За разговором я не расслышал множественного движения, и неожиданно на лужке стало тесно – из лесу повалили конные. С мечами, с секирами, с короткими охотничьими копьями.
Могутный дядька в полном боевом, но без шлема, сверкая бритой головой и мечом наголо, сразу на меня наехал, но тут малолетний Ингорь загородил меня своим тщедушным тельцем и завопил:
– Не трогай дядю волхва! Он меня от волков спас!
Дядька ловко спрыгнул с коня, бросая клинок в ножны.
– Цел? – рявкнул он.
– Да целый я, целый… – пробурчал малец.
Я стоял с опущенным мечом, не зная, совать ли его в ножны или оружие сейчас мне понадобится. Вдруг да не поверят пацаненку или просто так, для профилактики, решат замочить. Мало ли…
Тут из строя воинов выехал всадник на вороном коне. Богато отделанное седло, узда, серебром украшенная, дорогая кольчуга до колен, шлем с золотой насечкой и меч в сафьяновых ножнах с каменьями выдавали человека знатного. А расшитый плащ-корзно, застегнутый на плече золотой фибулой, и богатая шапка, похожая на тюбетейку с меховым околышем, сразу выдавали князя.
Бритоголовый поклонился ему и начал:
– Тут, княже…
Олег – а кто бы еще это мог быть? – поднял руку, останавливая дядьку.
– Я все слышал, Рогволт, – сказал он и обратился к пацаненку, строго сказав: – Мал ты еще, чтобы одному по лесу шарахаться, Ингорь Рюрикович.
Малыш понурился и зашмыгал носом.
– Так ты – сын Рюрика? – поинтересовался я.
– Да! – тут же воспрял Ингорь. – Рюриковичи мы!
– Молодец, что не сплоховал.
– Я же испугался!
– Но ты же не плакал?
– Нет! – мигом загордился князь Игорь. Будущий.
– Ну вот!
Неожиданно я заметил в свите князя старого знакомца – Гюряту. Седой подъехал к князю и что-то тихо сказал ему. Олег, глядя на меня, кивнул.
– Так кто ты, – спросил он, – волхв или воин?
– Трудно сказать, княже, – усмехнулся я, отправляя меч за спину. – Но в свое время полусотней командовал.
Ну, о том, что дослужился до старшего сержанта, я упоминать не стал.
– А ко мне пойдешь в дружину? – поинтересовался князь.
– А кем?
Олег Вещий рассмеялся, и сопровождающие его тоже заулыбались.
– А ты, я вижу, цену себе знаешь! Десятским тебя назначу. Лады?
– Лады, княже. Для начала можно и десятским…
– А потом? – полюбопытствовал князь.
– Надеюсь, что и в тысяцкие выйду, и в темники…
– Темники? – нахмурился Олег. – А ведомо ли тебе, сколько душ в одной тьме?
– Десять тысяч, княже, – спокойно ответил я. – И половины тьмы не наберется в твоей дружине, я знаю, но многое, если не все, зависит лишь от твоего хотения и веления.
Мне был виден тот хищный блеск в глазах князя, который лучше всяких тестов доказывал амбициозность Олега.
Раньше его угнетало положение второго человека после Рюрика, а теперь он, по сути, снова второй – регент при малолетнем Ингоре.
И Олег спешил, ему некогда – надо было оставить после себя державу, в величии которой все тутошние короли устыдятся собственного убожества.
– И ты знаешь, Ингорь Волхв, – медленно проговорил князь, – как собрать такое войско, в коем будут тьмы и тьмы?
– Знаю, княже. Я служил в таком войске.
Положение обязывало – Олег не мог наброситься на меня с расспросами. И вот он, пригашивая свое нетерпение, знаком велел привести мне коня.
Молодой воин подвел ко мне гнедого, косившего хитрым глазом. Красивый коняка – черная грива отвалом набок, хвост нервно дергается. Седло было обычным, но удобным для дальних переходов – с высокими луками.
Я вскочил, и гнедок тут же напряг спину, готовясь меня сбросить. Ну, это мы проходили – на заставе не только овчарок держали, но и лошадей, так что конник я хоть куда.
Князь Олег и почти все его окружение были из варягов, этакого ордена меченосцев. Вот, скажем, в Скандинавии здешней проживают даны и нореги, а как зовут выходцев из этих племен, что садятся на корабли и отправляются в грабительский поход? Викинги!
Так вот, варяги – это то же самое. Пираты, мореходы и бойцы племени русь. Варяги на своих лодьях доходили до Севильи, где сейчас правят арабы, и вволю грабили и жгли тамошние селения.
Варяг – это воин божьей милостью. В море или на реке он непобедим, а когда варяги сходят на берег, то становятся лучшей тяжелой пехотой в мире.
Но кавалеристы из них никакие. В лошадях знают толк близкие соседи русов – хазары, савиры, булгары или угры, не говоря уже о печенегах, а вот для варягов кони лишь средство передвижения.
Доехали до поля боя – и спешились.
Мне, конечно, далеко до печенега, джигитовке и прочим штучкам не обучен, но по сравнению с варягами я – истинный кентавр.
И когда гнедок заржал, вставая на дыбы, я его живо укротил.
Конёк попрыгал, покрутился, пофыркал и успокоился, поняв, кто главный. А я все это время сидел как влитой, небрежно удерживая равновесие. Герой родео, в общем.
Достав из котомки вчерашний пирожок, я дотянулся и скормил вкусняшку гнедому. Животина отказываться не стала.
Когда я угощал коняшку, то краем глаза приметил – князь со своими переглядывается. Видать, мои показательные выступления оценивали. Судя по всему, я получил высокие оценки.
«Шесть-шесть, шесть-пять, шесть-шесть…» – как в любимом мамулькином фигурном катании.
Стряхнув крошки, я перевел взгляд на князя.
– Благодарю, княже, добрый конь.
Тот кивнул, улыбнулся и махнул рукой:
– Едем, братие!
Бритоголовый Рогволт, не покидая седла, подхватил Ингоря Рюриковича и усадил с собою. По одному все конные проехали узкой тропой, миновали мост, а на том берегу дорожка раздалась в добрый шлях.
Незаметно я оказался рядом с князем. С минуту Олег выдерживал паузу и лишь затем спросил, не поворачивая ко мне головы:
– Ты говорил, что служил в большом войске…
– Да, княже. Тем войском командует выборный король, как конунг у нурманов. Путила – так его зовут.
– Во! – удивился Рогволт, оказавшийся поблизости. – Знавал я одного Путилу!
– Не перебивай, Рогволт, – досадливо поморщился Олег. – Так как же Путила собрал большое войско?
– А вот как, – продолжил я открывать секреты. – Была у него поначалу дружина, как у всех окрестных владык. И вот решил он собрать настоящие вооруженные силы. Чем они отличаются от дружины? А тем, что служат всегда, каждый день. Когда идет война – воюют, а когда мир – проводят учения. Это как бы война понарошку, чтобы боевой навык не растерять. И сказал выборный король своей дружине: «Каждый из вас отныне поведет войско! Вы – самые опытные и знающие, будете теперь, как я над вами, над своими десятками и сотнями!»
И вот каждый десятский набрал себе десяток ополченцев-воев из охочих людей – молодых парней, имевших тягу к воинскому делу. Каждый день он гонял своих добровольцев – они и бегом бегали, и силушку себе добавляли, тяжести таская, боролись, стреляли из лука, метали копье, бились на мечах да секирах. И через год Путила построил свое большое войско…
– Так не бывает! – сказал Олег с разочарованием.
– За год! – фыркнул Рогволт. – Ха! Да за год вои едва копья научатся держать!
– Княже, – молвил я терпеливо, – этой науки вполне достаточно. Знаешь, что главное в большом войске? Вовсе не умение, а дисциплина! Дисциплина – это полное послушание командиру. Если командующий дал приказ – воины должны его исполнить. Сразу же, быстро, четко, не рассуждая и не споря! А для тех, кто нарушит дисциплину, наказание бывает разное, но чаще всего – смерть. Вот ты представь себе только: большое поле, а на нем войско стоит. Кинешь взглядом налево – не видать края тому войску. Кинешь взгляд направо – до самого небоската бойцы стоят! Да как стоят! Смирно, ровно, ряд за рядом. Десяток подчиняется десятскому, пять десятков и пять десятских – полусотнику. Две полусотни – сотскому. Десять сотен – тысяцкому. Десять тысяч – темнику. И вот две таких тьмы будут способны завоевать Булгарию или Хазарию! Не веришь? Был у греков такой воевода, звали его Александр Македонский. Собрал он дружину в две с половиной тьмы и отправился бить персов. А те вышли огромной толпой – шестьсот тысяч воинов. Шестьсот тысяч! Но Македонский разбил персидское войско! Как? Во-первых, он умел воевать. Во-вторых, его дружина умела держать строй. Представь себе тысячи копьеносцев – они шагают, выставив свое оружие, а на них мчатся персидские конники. Но что лошадь против крепкого копья? Волчья сыть! Вот дружина твоя, когда наступает клином, что делает?
– Бьется, – буркнул князь.
– Она держит строй! – с силой сказал я. – А тут тот же клин, только не из десятков мощных воинов, а из тысяч обученных воев. Да, каждый из них не продержится, схватившись с любым бойцом из твоей дружины. Вон, Рогволт легко уделает полдесятка таких, но вместе они – сила, а когда их тысячи и тьмы, эти слабые вои непобедимы. Так-то. Ну, копейщики, меченосцы – это еще не все. Представлена в войске у Путилы и сильная конница. Куда ж без нее? Есть легкая конница из лучников, а есть тяжелая. О-о! Это самое великолепное зрелище, которое я видел – атака тяжелой конницы! Каждый всадник полностью, с ног до головы, укрыт железными латами. Даже конь его защищен маской и тяжелой попоной чуть ли не до самой земли – стрелы вязнут в той попоне. А в руке у конника – огромное копье в два роста. И вот эти бойцы, закованные в железо, направляют своих коней на врага и несутся на него, выставив копья. Земля дрожит под копытами могучих коней, а враг в ужасе бежит, ибо остановить разбег тяжелой конницы может только скала!
Князь заслушался, и я продолжил:
– Есть у Путилы и особое войско – воловьи упряжки тянут за собой осадные орудия, катапульты и баллисты.
– Слыхал о таких, – кивнул Рогволт.
– Если крепость не сдается, катапульты мечут в осажденных огромные камни, пуляют заостренные бревна, как стрелы, а могучие тараны, укрытые сверху, вышибают ворота. Бывает, что крепостные стены очень высоки и сложены из камня. Тогда к самой стене подкатывают огромную осадную башню, выше деревьев. Пока на нижнем этаже башни по стене лупит таран, на верхнем этаже дерутся бойцы, которые вровень с защитниками града. И град обязательно падет! Есть и флот – сотни лодей и больших кораблей с двумя мачтами, вооруженных сифонами, выдувающих на неприятеля «греческий огонь»…
– Ты знаешь тайну «греческого огня»? – резко спросил Олег.
– Ведаю, княже, – ответил я.
На самом-то деле никто толком не знает, из чего состоял настоящий «греческий огонь», но уж зажигательных смесей придумано немало, а огнемет устроить нам по силам.
Самые простые зажигательные смеси готовились в Великую Отечественную и нами, и немцами. Рецепты разные. Брали, скажем, семьдесят процентов солярки и тридцать – сырой нефти. Или на полбака нефти добавляли по четверти керосина и бензина. Главное тут – нефть, а она где попало не встречается. Ближе всего – полуостров Апшерон. Говорят, что и на Тамани нефть имеется.
В принципе, обычную горючую смесь можно здорово усовершенствовать, загустив алюминиевыми солями нафтеновой и пальмитиновой кислот. И получим напалм.
Но это для IX столетия почти недостижимая вещь. Хотя…
Кто его знает? Может, как раз монах Калинник, изобретатель «греческого огня», и додумался до напалма?
Я поглядел на князя – тот впал в задумчивость. Ну, думай, думай…
Идейку я ему подбросил и буду очень разочарован, если Олег за нее не ухватится. Ведь я не нес никакой отсебятины, а метод создания армии везде и всегда был один и тот же – дисциплина и строй. Что римские легионеры, что нукеры Чингис-хана побеждали именно этим. Недаром император Адриан возвел Дисциплину в божественное звание.
Я бросил взгляд на Олега Вещего – на губах князя блуждала улыбка. Клюнул, что ли?
Кажется, не просто клюнул, но и заглотил наживку вместе с блесной…
