Валерий Черных
Тонкая грань выбора
У парня из провинции Сани Матвеева всё складывалось как нельзя лучше: столица, престижный вуз, интересные люди, верный друг и любимая девушка. Однако любовь обернулась трагедией, разделившей его жизнь на «до» и «после». Становление личности Матвеева пришлось на 80-е – 90-е годы, и фоном разворачивающихся в книге событий стали распад СССР, передел государственной собственности, формирование новых экономических отношений в новой России, борьба и слияние бизнеса и криминальных структур – это позволяет читателю погрузиться в атмосферу того времени и осознать, что выбор в очень ограниченном, порой «черно-белом» пространстве вариантов бывает непрост, ведь так легко оступиться с тонкой грани…
Матвеев сумел не сорваться, он выстоял, преуспел, но спустя годы старый враг, о котором ему практически ничего не известно, вспомнил о нем и решил уничтожить. Чем закончится противостояние, удастся ли Александру победить, вы узнаете, прочитав книгу.
Ты – это то, что ты делаешь.
Ты – это твой выбор.
Тот, в кого себя превратишь.
Джонни Депп
Часть первая
По серому промерзшему покрытию трассы белыми змейками вилась позёмка. С левой стороны от дороги, словно замершие на плацу солдаты, монолитным строем стояли деревья, подсвеченные полной луной. Её мертвенный свет разливался по окрестностям, и ночь не казалась такой уж тёмной. Сосны и березы безмолвно наблюдали за кавалькадой из двух машин, несущихся мимо на огромной скорости. Черный «мерседес» неотрывно следовал за джипом сопровождения, но неожиданно тот вильнул влево, вылетел на встречную полосу, качнулся и, завалившись на бок, устремился в кювет. В тот же миг водитель «мерса» резко ударил по тормозам, вывернул руль, стараясь проскочить мимо, однако лопнувшее переднее колесо лишило машину управления, и она, повторив маневр джипа сопровождения, влетела в него с грохотом и скрежетом.
Пассажир «мерседеса» генеральный директор холдинга «МB» Александр Михайлович Матвеев на мгновение потерял сознание от страшного удара, но тут же пришел в себя и дернул ручку боковой двери. На его счастье, дверь не заклинило при аварии, она со скрипом поддалась, и он с трудом стал выбираться наружу. Матвеев осторожно ступил на ковер жухлой травы, подбитый тонким слоем снега, покачнулся на ватных ногах, плюхнулся на колени и начал заваливаться на бок. Одновременно с его движением в ночной тишине прозвучал выстрел: пуля ударила банкира в левое плечо и отбросила к машине. Последнее, что он услышал перед тем, как сознание покинуло его, был треск автоматной очереди, раздавшийся справа. Через секунду над телом Матвеева, закрывая его от повторных выстрелов, нависла широкая спина охранника. Второй, припав на колено, вел стрельбу из короткого автомата в сторону придорожных кустов.
– Матвей! Матвей!
Истошный крик, доносящийся с улицы через приоткрытое окно, неприятно отдавался в голове, и Саня Матвеев по прозвищу Матвей вздрагивал всем телом в такт выкрикам.
«Козел конченый!» – подумал Саня, стащил с головы одеяло и похлопал ладонью по тумбочке в поисках сигарет. Нащупав пустую пачку «Примы», со злостью скомкал ее, швырнул в сторону, затем подвинул к себе заполненную до краев пепельницу. Выудив из нее достаточно длинный окурок, не спеша размял его пальцами, чиркнул спичкой, прикурил и глубоко затянулся. Густой табачный аромат приятно заполнил легкие. Саня медленно выдохнул, и сизый дым поплыл по комнате, рассекаемый лучами утреннего солнца. Он блаженно закрыл глаза, откинулся на подушку, сделал еще пару затяжек. Крики не прекращались, и, затушив бычок в пепельнице, Матвей тяжело поднялся с кровати.
– Матвей! Матвей!
Прошлепав босыми ногами по крашеному полу веранды, Саня отдернул кружевную занавеску, выглянул в приоткрытую створку окна.
– Геша, иди в жопу! Какого ты орешь, баклан!
– Ты чё, спишь еще? – донеслось с улицы.
– Уже нет! – недовольно буркнул под нос Саня и крикнул в голос: – Сигареты есть?
– Само собой.
– Заходи!
Генка толкнул калитку во двор, взбежал по ступенькам деревянного крыльца, подергал ручку на входной двери – заперто. Пока он беспокойно барабанил костяшками пальцев по облупившейся крашеной поверхности, за дверью послышалось недовольное ворчание. Через секунду лязгнул засов, дверь распахнулась, и перед Гешей предстала заспанная физиономия друга.
– Привет, Санёк!
Саня молча подтянул короткие семейники, зевнул и, повернувшись к гостю спиной, направился вглубь дома.
– Здорово, – кинул он через плечо, не останавливаясь. – Проходи, я пока отолью.
Скинув пыльные туфли, Гена прошлепал на утеплённую террасу, где обитал его друг, и осмотрелся. Смятая постель, стул с наваленными на него шмотками, стол с разбросанными учебниками и пепельницей, полной окурков. Он бросил на стол пачку болгарских сигарет, сгрёб со стула одежду, переложил ее на кровать и уселся.
– Ты чё сосранья приперся? В школу не пошел? – глухо поинтересовался Саня, появляясь в проеме двери. Он лениво потянул с кровати штаны и начал напяливать их на ноги.
Генка нахмурил прыщавый лоб, поджал покрытую тёмным пушком верхнюю губу к носу и недовольно процедил:
– Да ну её. Сегодня химия, а я в понедельник поцапался с химичкой.
– Ну и дурак. Не аттестует она тебя, что тогда?
– Куда денется, дура старая! Я в химии лучше неё разбираюсь. Да и пахана моего она забздит. Аттестует… Ты-то что дома? Я с утра в магаз пошел, смотрю – окно открыто. Чё не на работе?
– Все, отработался. Вчера последний день. Нужно заниматься, а то и в этом году не поступлю.
Саня закончил десятилетку в прошлом году. Имея отличный аттестат, он поначалу сунулся в областной вуз на престижный экономический факультет, несмотря на конкурс в двадцать человек на место. Он был уверен в своих силах и способностях, но на первом же экзамене по математике его ждал холодный душ: «два балла ровно», как это озвучивают на соревнованиях по фигурному катанию. Саня не просто наделал ошибок, он не смог правильно решить ни одного примера, ни одной задачи. Ему даже показалось, что задания вообще были не из школьной программы.
– После армии поступишь, – утешил его отец по возвращении домой.
Однако Саня не собирался ни в какую армию. Выбросить два года коту под хвост – это в лучшем случае. А если Афган? В последний год цинковые гробы начали поступать в город с пугающей регулярностью, поэтому Саня твердо решил, что в армии ему делать нечего. Поскольку из-за Олимпиады-80 московские институты перенесли экзамены на август, он уболтал мать отправиться с ним в столицу. Отправились. И вначале всё вроде бы сложилось удачно: и конкурс небольшой, и документы приняли, и общагу дали на время экзаменов. Но как только мать уехала домой, воздух студенческой вольницы затуманил разум, и Сане стало не до учебы. Для парня из глухой провинции Москва – это и так взрыв мозга, а Москва постолимпийская – ядерный взрыв.
Ради поддержания престижа перед иностранцами прилавки столицы заполнили импортными прибамбасами, каких Саня и представить не мог – он просто не догадывался, что такое может существовать: баночное пиво, миниатюрные брикеты сливочного масла, зубная паста, выползающая из тюбика разноцветными полосками, и множество других удивительных вещей. Саня бродил по продовольственным магазинам, по ГУМу и ЦУМу, буквально разинув рот. Денег, конечно, не было, но ведь никто не запрещает рассматривать меню в ресторане, если ты на диете?
Но самое главное, что одновременно с абитуриентами в общаге оказались старшекурсники. Они весь прошлый год пахали на олимпийских стройках, и этот учебный год начался для них в августе. Ну и о какой подготовке к экзаменам могла идти речь, если почти каждый вечер в общаге устраивали вечеринки с танцами? Саня с головой окунулся в эту атмосферу вечного праздника и гедонистического угара. Ему казалось, что прежде он жил в запертой комнате, а здесь вдруг распахнулось окно, и свежий, пьянящий морской воздух ворвался в лёгкие, позволив ему наконец задышать полной грудью. Парень был приятен лицом, рослый и сложен отлично; может, он и не имел бешеного успеха, но, как правило, девчонкам нравился.
Она сама выбрала его – девушка, глядевшая смелыми, даже наглыми глазами, беззастенчиво транслируя свои желания. Лена не отталкивала руки Сани, не вздрагивала от каждого прикосновения, когда они, плотно прижавшись друг к другу, качались под медленно растягивающий английские слова хриплый мужской голос, звучащий из огромных колонок. А затем просто увела его в свободную комнату, и они были там до самого утра. Её гибкое податливое тело нравилось Сашке куда больше, чем напряженные тела девушек, которых он тискал в кустах за танцплощадкой или в пыльных подъездах. Оно было живым и пульсировало страстью, вызывая в нем нервную дрожь, заставляя нутро сжиматься от накатывающих горячих волн. Это повторялось каждую ночь. Они словно не могли насытиться друг другом – по крайней мере, с его стороны было именно так. Даже сейчас, спустя полгода, он изредка ощущал на своем лице её дыхание, помнил запах волос, в ушах переливался её томный, страстный голос, многократно повторяющий его имя. Воспоминания, как осколки сна, показывали её отражение – разбитое, но незабываемое, вызывающее жар в груди.
Экзамены в институт Саня всё же сдал, но не добрал полбалла: разгульный образ жизни в течение месяца сделал свое дело. И самое обидное, что москвичам такого количества баллов было достаточно – их приняли в первую очередь, а ребятам с периферии мест не хватило. Но то, что не поступил, было второстепенно: он терял большее – терял ту, которая казалась центром Вселенной, без которой он не представлял свое дальнейшее существование. А вот девушку, казалось, не сильно огорчила новость о его провале. Она просто пожала плечами, чмокнула его в щеку на прощание и упорхнула, словно яркая бабочка, допившая нектар из этого цветка и перелетевшая на другой.
Так бесславно закончился его столичный вояж. Месяц счастья, а потом – ранний подъём на работу, в цех металлоконструкций местного завода. Когда два года назад школьников обучали рабочим профессиям в городском профцентре, Саня записался на сварщика – просто чтобы не идти в повара или каменщики. Профессия сварщика представлялась ему более значимой, и он не прогадал: дело пришлось по душе, к тому же у него обнаружился талант. Так что после провала в институт полученные за два года профессиональные навыки оказались как нельзя кстати.
Потянулись однообразные, будто фотокопии друг друга, пустые дни, падающие листками отрывного календаря. Воспоминания – мягкая импортная жвачка, остро обжигающая мятой, но постепенно утрачивающая вкус. И время, как известно, лечит… А времени как раз было навалом, и оно тянулось, тянулось… Саня медленно приходил в норму, словно очнувшийся от тяжелой контузии.
– На хрена тебе этот институт сдался? – пьяно втолковывал ему отец после очередной рюмки. – Пять лет науку грызть, чтобы потом за сто двадцать рублей на работе корячиться? Вот я – учился, учился, а что толку? Всё равно в итоге в шахту полез. Семью-то кормить надо! Сходишь в армию, станешь мужиком, тогда и решишь.
Техникум, армия, потом институт на заочном – Михаил Матвеев действительно учился много и долго. И нельзя сказать, что впустую. По словам матери, он мог бы сделать неплохую карьеру, для этого у него хватало и мозгов, и дипломов. Но как только выпускник института получил первую невысокую должность, произошла странная метаморфоза, его словно подменили: рубаха-парень и душа компании стал жестким, требовательным, нетерпимым к подчиненным. И при этом бесконечно спорил с руководством. Немудрено, что от него избавились при первом же удобном случае, а поскольку городок был довольно маленьким, слава неуживчивого скандалиста покатилась впереди Михаила. Спустя некоторое время ему все-таки удалось еще раз устроиться на приличную работу и даже продержаться там следующие три года. Однако и оттуда его выперли с треском. Обиженный на весь мир Матвеев-старший забил на свой диплом и пошел работать простым шахтёром.
В армию Сашка не собирался, он и так считал себя мужиком. Высокий, широкоплечий, он выглядел старше своих лет, и в драке со сверстниками у него не было конкурентов. Правда, периодически и он выхватывал не по-детски, о чём свидетельствовали небольшой шрам на лбу и неровно сросшаяся кожа на внутренней стороне щеки. Но то были стычки с пьяными шахтерами возле местной пивнушки, стычки, в которых победитель был известен заранее, и несмотря на это пацаны вступали в бой, чтобы не прослыть трусами.
Слушая отцовские разглагольствования, мать злилась и качала головой, но с пьяным не спорила. Будучи под мухой муж заводился с пол-оборота и тогда на чём свет стоит крыл трехэтажным матом всё и вся. Начинал с родственников и знакомых, затем, постепенно распаляясь, переходил на местных начальников, и, наконец, уже совсем войдя в раж, добирался до «афганской войны» и «хозяев в Кремле». Апогеем отцовского загула нередко становился погром, который он пытался устроить в доме: бил посуду, угрожал расправой домочадцам. Правда, до рукоприкладства никогда не доходило, но выглядело довольно пугающе. В таких случаях приходилось его усмирять: либо с помощью участкового, либо сын выкручивал отцу руки, а мать вязала простыней. Подобное происходило многократно и в самых различных вариациях, это была личная Санина драма – ему было мучительно стыдно за отца. Большинство вещей, которые тот проповедовал в пьяном виде, сын не понимал и категорически не мог принять в силу своего советского воспитания. Он не раз пытался уточнить у трезвого родителя некоторые детали его пьяных претензий к советской власти, но отошедший от пьяного угара отец только удивленно пожимал плечами и качал головой.
– Я такое сказал? Да ты меня не понял… – неуверенно мычал он, словно на допросе, и отводил глаза. – Не слушай пьяного и выбрось всё это из головы.
Когда Санька был помладше, отец срывался довольно редко, и мать терпела. Но время шло, сын вырос, отдалился от родителей и жил своими интересами. В последний год отец всё чаще и чаще стал съезжать с катушек; почти каждую неделю матери приходилось звонить участковому, и муж отправлялся ночевать в кутузку.
Регулярно закладывать за воротник старший Матвеев начал, когда в городе закрылись шахты. Молодежь подалась в соседние города, работать вахтовым методом, а мужиков после сорока там не жаловали – хватало молодых здоровых парней. Впрочем, и в их городе работы было навалом: открылись металлоремонтный завод, ткацкая фабрика и еще несколько предприятий поменьше, однако зарплаты там были не сравнимы с шахтерскими ставками. Кого-то другого за подобные «художества» уже давно отправили бы на принудительное лечение, а Сашкин отец продолжал бухать и куролесить. Дело в том, что Сашкина мама более двадцати лет проработала медсестрой в местном медпункте, её все знали, любили на районе, и местный участковый тоже с пониманием относился к её проблеме.
Одевшись, Саня достал сигарету из лежащей на столе пачки. Чиркнул спичкой, прикурил, с удовольствием затянулся и хмыкнул:
– После «Примы» – будто чистым кислородом дышишь.
Гена тоже достал сигарету, закурил и двинул подбородком в сторону пепельницы:
– Конечно, столько смолить.
Саня перевел взгляд на стол и недовольно скривился:
– Это вчера пацаны из моей бригады заседали. Я им в кафешке отвальную накрыл, так им же, как всегда, праздника мало. Поперлись меня провожать, зацепили бухла по дороге и сидели у меня допоздна. Курево, конечно, закончилось, вот они мою пачку и прибили. Ты же знаешь, мне одной почти на неделю хватает. Я с утра люблю затянуться, ну и вечером, когда гуляем. Кстати, нужно бутылки утилизировать, а то мать ругаться будет.
Саня нырнул рукой под кровать, поочередно извлек на свет пять бутылок из-под дешевого яблочного вина, сходил за авоськой и сложил туда тару.
– Пошли в стеклопункт, заодно сигарет куплю.
– Бери мои, а то опять «Приму» купишь.
– Только её, родимую. Мне экономить нужно. Мать одна не потянет мою учебу, так что всё заработанное за этот год нужно сохранить.
– Ты так говоришь, будто поступил уже.
– Вариантов нет, – сквозь зубы процедил Саня.
– А отец что, не поможет?
– Толку от него… – отмахнулся Сашка. – Ему самому бы хватило. Девяносто рэ – вот и вся зарплата. Пьяницу кто на нормальную работу возьмет? Сегодня опять не вышел, значит, уволят на днях.
– А он что, дома?
– Не, участковый забрал. Мать вчера рассказала, что пока я пока в кафе сидел, он нажрался вдрабадан, наточил топор, лезвие аж синее, и сел перед калиткой – её с работы дожидаться. В трусах, яйца наружу вывалились, с топором в руках! Задержалась, а он типа ревнует, дурак пьяный. А мама ходила уколы Ивановой делать, продавщице из продовольственного. Та ей колбасы дала, сыра, ну и фигни всякой, много набралось. Муж продавщицы предложил матушку на мотоцикле подвезти, чтобы не тащила в руках. Подъезжают, а тут этот дебил с топором, и орет еще. Мужик по газам – еле соскочили, топор рядом пролетел. Мать к участковому, тот пришел и отца упаковал. Так и вел по поселку в одних трусах. Позо-о-орище!
– И чё теперь? – еле сдерживая смех, спросил Гена.
– Тебе смешно, – почесал затылок Саня, – а мне его грохнуть хочется.
– Не, ну ты гонишь!
– Это он гонит. Задолбал уже. Мать, похоже, всю ночь на валерьянке. Проснулся, а в доме духан конкретный. Короче, как выпустят, пусть валит жить к своей матери. В дом не пущу! – отрубил Саня. – Хорош ля-ля справлять, пошли тару сбагрим.
Конец апреля, а яркое весеннее солнышко припекало уже совсем по-летнему. Саня протянул авоську Генке, стащил через голову свитер и завязал его рукава вокруг талии. Хотел взять назад свою поклажу, но приятель отмахнулся.
– Пошли быстрей, – бросил Генка и прибавил шаг.
При виде пустых бутылок из-под вина пожилая приемщица в линялом синем халате, но с ярко накрашенными губами, укоризненно покачала головой.
– Чем бы хорошим увлекались, – проворчала она себе под нос, переставляя стеклотару в деревянный ящик.
Ссыпав в карман вырученную мелочь, Саня направился в продуктовый магазин за сигаретами.
– Погодь, – тормознул его Гена. – Погнали ко мне. Бате вчера целый ящик сигарет приперли. Я втихаря тиснул два блока. Могу поделиться.
Саня задумчиво почесал за ухом. Предложение выглядело соблазнительным, но… Конечно, халява – дело святое, только если отец Генку вычислит, то выпишет ему люлей по полной, а подставлять друга Саня не собирался.
– А отец-то не врубится, что ты спёр сигареты?
– Смеёшься? Он их что, считает? Сваливает в комод, и всё.
Саня стоял, сунув руки в карманы, и медленно перебирал пальцами мелочь. С Генкой он начал тесно общаться пару месяцев назад, хотя тот появился у них на районе в начале зимы. Матвей просто не обращал на него внимания, хотя взрослые живо обсуждали переезд в посёлок новой семьи. Одетые по последней моде, на новенькой бежевой «шестерке», Бореевы разительно выделялись среди провинциалов и казались местным жителям иностранцами. Генкин отец получил должность замначальника районной станции техобслуживания – считай, небожителя, с которым ищут дружбы даже партийные начальники. По сложившейся в стране системе обыкновенный человек был существом, стоящим на самой низкой ступеньке социальной лестницы. Работники торговли, сидящие на дефиците, директора ресторанов, даже официанты стояли неизмеримо выше. Ну а руководители автосервиса вообще относились к самой высшей категории. Как и за какие заслуги Генкин отец получил эту работу, оставалось тайной, покрытой мраком. При упоминании об этом Генка замыкался и старался перевести разговор на другую тему. Впрочем, Саня особо и не лез с расспросами: раз нельзя, не очень и нужно. Да он и дружбы с пацаном не искал, тот как-то сам прибился к нему ночью по дороге с дискотеки, да так и прилип намертво. Саню, который с осторожностью сходился с незнакомыми людьми, новый товарищ не раздражал. Генка, хоть и стоял выше на социальной ступеньке, носа не задирал и не кичился положением своего папаши. Да и дружить-то Матвею было уже не с кем. Из большой компании подростков, в которой он проводил всё свободное время последние шесть лет, остались только двое, которых он недолюбливал и относился к ним как к конченным придуркам. Остальные разъехались: кто в армию, кто учиться – так что выбирать было особенно не из кого, и Генка оказался рядом как нельзя кстати.
Некоторое время Саня с сомнением пялился в землю, затем согласно махнул рукой, и друзья двинулись вдоль по улице.
На фоне серых от пыли соседних строений дом, где обитала Генкина семья, выделялся ярким пятном недавно отремонтированного белого фасада. Он стоял за выкрашенным темно-коричневой краской высоким деревянным забором с мощными воротами. Генка поковырял ключом врезной замок калитки, толкнул её, через секунду взбежал на крыльцо и открыл входную дверь. Саня не торопился следовать за ним. Стоя в шаге от ступеней, он оглядывался вокруг. В десяти метрах от въезда во двор возвышался гараж с металлическими воротами, к нему вел асфальтированный проезд, по обеим сторонам которого тянулись клумбы с розами и какими-то декоративными кустами. Всё было так чисто, вылизано и благопристойно, что Саня почувствовал какой-то дискомфорт. Идеальный порядок напрягал. Он вдруг вспомнил, как мама постоянно ворчит на них с отцом за беспорядок во дворе, и раздраженно передернул плечами.
– Ну, ты идешь?! – нетерпеливо позвал Генка.
Саня медленно перевёл на него взгляд и неуверенно предложил:
– Может, не будем заходить? Бери сигареты и погнали ко мне.
– Не, ну ты чё? Пошли, посмотришь, как я живу.
Саня медленно покрутил головой, как будто тесный ворот жал ему шею, затем осторожно ступил на крыльцо. Он ожидал увидеть внутри дома богатое убранство: дорогую импортную мебель, ковры, хрустальные люстры, однако в большом зале, куда они попали сразу из прихожей, мебели было мало. Всякие стенки и горки отсутствовали, их заменяли разновеликие полки на белых стенах с обоями мягкой фактуры. Кроме них лишь большой диван у стены, журнальный столик, два кресла и телевизор у широкого окна, обрамленного тяжелыми бежевыми портьерами. Саня медленно скользил взглядом по интерьеру гостиной, словно старался запомнить всё до мельчайших деталей.
– Вот, бери, – отвлек его Генка, протягивая целый блок сигарет.
– Зачем столько-то? Пары пачек хватит.
– Бери, не выделывайся. Жрать хочешь?
Саня взял у Генки картонную коробку и небрежно пожал плечами.
– Давай пожрем.
– Блин! – опомнился Гена. – Я же за хлебом в магаз шел. Вот баран, хлеба то не купил!
– Обойдемся, – успокоил его Саня.
Гена ещё раз чертыхнулся и пошел на кухню. Гость неспешно двинулся за ним. Хозяин вывалил из холодильника сырокопченую колбасу, сыр, банку красной икры, сливочное масло и лоток с яйцами.
– Сейчас яишню забабахаем, – объявил он.
Саня, нахмурившись, смотрел на стол с продуктовым набором, и внутри у него начало вскипать раздражение: «Сыр, колбаса, икра. Живут же люди!»
– Вы что, так каждый день жрете? – процедил он сквозь зубы.
– Как «так»? – не понял Гена. – Ты про яичницу? Не, это я, когда один. Лень суп разогревать, но если хочешь…
– Какая, на хрен, яичница? Вот это всё! – Саня ткнул пальцем в продукты.
– А чё? – недоумевал Гена. – Обыкновенная жрачка.
Недоумение друга развеселило Матвея, раздражение исчезло, и он тихо рассмеялся.
– Обыкновенная? Ты где-то в магазинах такое видел? Одни консервы на прилавках.
Гена недовольно скривил рот, так что один глаз почти закрылся. В магазинах он бывал редко, посещал в основном хлебный отдел, а на ассортимент в остальных либо не обращал внимания, либо просто не задумывался над этим.
Действительно, магазины не радовали разнообразием. В основном прилавки украшали банки дешевых рыбных консервов и кабачковой икры да коробки с макаронами. Чтобы заполнить пустые витрины, продавщицы наловчились делать из комбижира огромных ежиков со спичками вместо иголок, лебедей, дельфинов…
– Так я и джинсы, и кроссовки нигде не вижу, а народ носит, – невозмутимо заявил Генка. – За машинами запись на десять лет вперед, а кому нужно – покупают и ездят. Правильно, всё из-под полы. Только я тут при чём?
– Я что, тебе предъявляю? – уже совсем спокойно сказал Саня.
Генка громко хмыкнул, развел руками и смачно выругался.
– А что ты делаешь? Я что, тупой? Не вижу, как ты напрягся? «Жрёте! Каждый день!» Да, жрём, а чё не жрать, если есть возможность?
– Ладно, звыняй, – хлопнул гость хозяина по спине. – Чё-то я правда не туда погнал.
– Нормально, – принял извинения Генка. – Я вот даже джинсы в школу не таскаю. Как все, в брючках. В первый день пришел – думал, с говном съедят.
– Одноклассники?
– Не-а, – отмахнулся Геша, – они как раз нормально приняли. А вот преподы… Каждый прошелся по моим штанам.
– Ясно. Пара джинсов – две учительские зарплаты, – согласился Саня.
– Коньяк будешь? – сменил тему хозяин, доставая из стенного шкафа пузатую бутылку с яркой этикеткой. – «Наполеон»!
– Слышь, Геша, давай завязывай.
– Я буду, наливай, – раздался тихий бас за Саниной спиной.
Парень дернулся, словно его хлестанули по голому заду крапивой, и быстро обернулся. В дверном проеме стоял мужчина: выше среднего роста, худощавый, темноволосый, со строгим и довольно привлекательным лицом с правильными, несколько суховатыми чертами. Усталые глаза с подернутыми мелкой сеткой красных сосудов белками в упор и с насмешкой смотрели на ребят.
– Ну что застыл, сына? – бросил мужчина насупившемуся Генке. – Наливай, пока мать не пришла. Кстати, ты почему не в школе?
– Да что-то мне влом сегодня, – совершенно спокойно пояснил сын, достал рюмку и наполнил её.
– А гостю? – спросил отец.
– Так он отказался.
– Ты налей, а там его дело, пить или нет. Я же не алкоголик пить в одиночку.
– Я могу компанию составить, – оживился сын.
– Ты сейчас своему портфелю компанию составишь. Бежать тебе нужно, сынок, мать на подходе.
– Елкин дрын, что же ты молчишь? – всполошился Гена. – Всё, Саня, валим! Мама, если увидит, что я не в школе, всем даст просраться.
Саня с удивлением слушал диалог родственников. Панибратские отношения отца с сыном вызвали у него откровенную зависть.
– Ты, Генка, вали, а к твоему другу у меня есть дело. Мы посидим немного. Тебя, кажется, Александром звать? Не торопишься?
Саня отрицательно мотнул головой.
– Пётр Александрович, – представился Генкин отец, протянул Сане руку, и тот крепко пожал её.
Спустя секунды Генка с портфелем под мышкой мелькнул в дверном проёме, хлопнула входная дверь, и всё стихло.
Пётр Александрович устроился за столом напротив гостя, нарезал сыр, колбасу, достал вторую рюмку и наполнил её.
– За знакомство, – произнес он, понюхал коньяк и выпил.
Взял кусочек сыра, откусил и начал медленно жевать. Саня тоже понюхал свою порцию, но пить не стал, а аккуратно поставил рюмку на стол и потянулся за колбасой.
– Не пьешь?
– Почему, иногда могу, – хитро прищурил глаз Саня. – Просто мне сегодня к репетитору по математике.
– Занимаешься?
Саня кивнул, взял второй кружок колбасы и целиком отправил его в рот.
– Куда поступать будешь?
– В машиностроительный.
– Инженером хочешь быть? Мечта детства? – ухмыльнулся Пётр Александрович. – Генка говорил, что ты вроде на экономический поступал в прошлом году.
– Не вариант. Там конкурс двадцать человек на место, а на инженера два.
– Получается, тебе всё равно?
– Получается, – резко отрубил Саня и насупился.
Он не понимал, что нужно от него этому человеку, и похожий на допрос разговор начинал раздражать.
– Не напрягайся, – успокоил его хозяин дома. – Я не праздно интересуюсь. Если хочешь на экономический, можно помочь, только в Москве. У меня там связи в одном из вузов, так что могу устроить твое поступление.
Упоминание о столице всколыхнуло в Саниной душе приятные воспоминания, и он застыл с открытым от удивления ртом.
– Кстати, Генка говорил, что тебе уже восемнадцать. Как ты от армии отмазался?
– Не отмазался, – нахмурил брови Саня. – Вот поступлю – тогда да, а пока пришлось ход конем сделать. Я в военное училище документы подал через военкомат. У них же есть план на это дело, так вот они меня и не призвали по весне. А в училищах экзамены раньше, чем в гражданских вузах, так что теперь нужно будет завалить экзамены там и потом ехать поступать в институт.
– Хитро! Сам придумал или подсказал кто?
– Сам.
– Молодец. Так что, согласен?
Саня почесал за ухом, задумчиво глядя в глаза хозяина дома.
– Боюсь, Москва мне не подойдет. Нужно, чтобы без осечки, могу по времени не успеть после училища подать документы.
– Ну, с училищем я решу. Никуда ехать не придётся.
Пётр Александрович вылил в раковину не тронутый Саней коньяк, сполоснул и убрал в шкаф рюмки, туда же поставил бутылку.
– Так, от улик избавились, а теперь звоночек.
Он вышел в гостиную, принес оттуда телефон с длинным проводом и, вновь усевшись на место, набрал номер.
– Здравия желаю, товарищ подполковник! – бодро бросил он в трубку. – Как твоя ласточка, бегает?.. – выслушал ответ и констатировал: – Отлично! Есть вопрос к тебе. Хочу заехать завтра. Хорошо, в десять буду.
Он положил трубку на аппарат и довольно потер ладони.
– Ну вот, завтра встречусь с военкомом, и никуда тебе ехать не придется. Так что, согласен на Москву?
– Спаси-и-ибо, – протянул ошарашенный Саня. – Согласен.
– Ну вот и договорились. И еще один вопрос. Ты Генке объясни, что школу прогуливать не нужно. У него экзамены на носу.
– Я?! – удивился гость.
– Понимаешь, Александр, ты сейчас для него главный авторитет. Так-то.
– Авторитет? – гоготнул Саня. – Сомневаюсь.
– Зря. Ты сам-то сильно к родителям прислушиваешься? Небось, мнение друзей для тебя гораздо важнее.
– Ну вы сравнили! Мои – люди простые.
– Это не имеет значения: простые, сложные… Здесь банальное подростковое отрицание, бунт против любой власти. Не спорь, просто выполни мою просьбу. Хорошо?
– Хорошо.
– Отца отпустили? – неожиданно сменил тему Пётр Александрович.
– Не знаю! – напрягся парень, осознавая, что вчерашний позор видела половина района. – Наверное, еще сидит.
– Может, мне позвонить участковому?
– Не нужно. Видеть его не хочу. Появится – я ему устрою! Пусть уходит.
– Ты не горячись. Не тебе решать. Если твоя мама не гонит его, значит, еще не время. Это только её право.
Легкий поток прохладного воздуха из прихожей возвестил о появлении хозяйки. Саня, сидевший спиной к двери, повернулся и застыл в выжидательной позе. Генкина мама еще некоторое время повозилась у вешалки и наконец заглянула в кухню. Высокая, стройная, с маленькой грудью, тонкой талией и длинными ногами; прямой нос, нежные губы, черные коротко стриженые волосы, строгие карие глаза…
