Валерий Иванов
Девушка Жанна из Домреми
Путники соскочили с лошадей, чтобы подойти к входу дома. Не зная, что с противоположной стороны главной улицы Реми к ним навстречу направлялась Катрин, одна из дочерей зажиточного крестьянина д’Арка ан Тиля.
– Граф де Бриен? – спросила она.
Катрин д’Арк на вид было семнадцать лет, ее волосы были забраны в прикрывавший их сероватый чепец, как и у большинства женщин романских поселений, перевязанный завязками два раза, затянутый под подбородком. Ре предположил, что девушка занималась хозяйством. Зеленого цвета зрачки изучали путешественников. Ее белое лицо больше излучало интерес, чем настороженность. Взгляд выявлял характер предусмотрительный, что повлияло на первое мнение Ре о девушке, как о человеке недалекого научного познания и лишь тяготевшей к своим заботам о благоустройстве хозяйства, причем девушке, определенно владевшей своей простотой.
Катрин, не опираясь на случайно подслушанный разговор между ее отцом и Грегуа, гадала, в чем проявлен интерес двух рыцарей к их дому.
– Жанна?! – спросил граф, удивленный ее осведомленностью.
Девушка сделала умиленное выражение лица, но выражение ее стало хмурым, когда она посмотрела на графа, приподняв брови, выдавая тем самым, что ей стало еще непонятней, зачем им нужна младшая сестра.
Одного из напарников графа развеселило ее поведение. Юная особа, встреченная ими, принятая Рене за падчерицу человека, как ни странно, представлявшую род, связанный с династией Валуа хоть и тайной ветвью, выглядела, как ей и полагается, простушкой. Но в этом простолюдинном образе герцог пытался утаить преобладание образа какого-то, наивного осуждения.
Рене де Анжу родился в графстве Мэн, голубоглазый блондин с немного оттопыренными ушами был лучшим помощником и другом де Ре. Он давно по своим годам состоял на службе дофина, его мать была при дворе Иоланды Арагонской, тещи дофина Карла, еще до того, как та стала супругой своего мужа и состояла в некоторых узких родственных слоях своего родства при графстве. Наедине с графом покинув последний оплот Франции, Рене имел немаловажную роль в поддержке королевства.
– Я могу ее позвать, она сейчас на пастбище, – все так же неуверенно, но от души поведала сестра Жанны. Казалось, у этих людей, состоявших в дальней родственности, пробежала искра взаимопонимания.
Жиль огляделся. Жилые постройки одноэтажных жилых сооружений здесь можно было пересчитать. И две выделяющиеся хижины с двухэтажной постройкой – первая из них – отдельный дом зажиточного крестьянина, который они видели с вершины до спуска. Такие строения обычно включали в себя двойные деревянные стены и кирпичные отдельные пристройки. Вторым домом был дом Жака д’Арка.
– Ладно, девушка, – сказал Ре, радуясь ее сообразительности, – мы поищем твою сестренку, – Жиль повернул коня в сторону леса.
– Передай Жаку, что долги, которые он оставил за собой, покрыты за счет казны, – сказал загадочно барон Монморанси и слегка надавил шенкелем на бока лошади.
Затрусив вдоль деревни, встречая на пути недоуменные лица поселенцев, гадавших, кто перед ними: друзья или враги.
Жиль де Ре имел громадное состояние, но затруднения, появившиеся в ходе войны тронов, в двадцать два года заставили его покинуть замок. Дед, научивший его верховой езде и фехтованию, считал, что нет ничего важнее этого, сравнивая со знанием латыни и греческого языков. И будучи породненным с Карлом Валуа, в нем возродилась родовая ответственность.
В ночь на 12 сентября 1428 года Жан, соратник де Ре, отправился в сторону деревеньки Домреми. По пути потерял своего напарника в небольшой стычке с отрядом бургундцев. Сам сумев остаться в живых. Отчасти поверив в проведение своей миссии. С этой мыслью он продолжил выполнение плана. Наступала темнота. Однако он не так далеко забрался в лес, и закат еще пробивался сквозь решетки веток, ему необходимо делать так, чтобы укрыться от бандитов и лесного зверья.
Леса, тянувшиеся по восточной части Франции, к ночи становились свежей. И были настолько холодными, что мешали путнику, даже хорошо укутанному, провести ночь, а под утро, найдя дорогу, те спешили скорее к дому.
Жан де Берри именно так и поступил, завернувшись в одеяло, которое он взял с собой намеренно для такого случая, и жалея о гибели своего спутника Бертрана де Монтегье графа Фабье, не разжигая огня, разместился возле коня.
Ему плохо спалось, мысли словно взрывали его мозг, как фантомы, кружились в его голове. Случайный хруст вывел Жана из сна. Но, посмотрев на коня, который стоя продолжал дремать, он успокоился, попытался вновь заснуть. Но сон исчез. И ему оставалось лишь ждать рассвета, отгоняя мысли, приводившие к неистовому размышлению о товарище, несмотря на немаловажность своей миссии, которые теперь казались ему бесполезными.
– Чертовы ублюдки, – думал он каждый раз про себя, когда вспоминал те или иные стычки с отрядами англичан в Париже или Пуатье или французских наемников, принявших добродетель Генриха.
Не вытерпев бессонницы, Жан встал, поправил узду, снаряжение, дагу, относящуюся к дому Берри, клинок, принадлежавший его роду Монпансье. Вещи были в порядке. Вспомогательное оружие, приобретенное его отцом в парижских цехах, наследовалось последующим потомством, и виконт Жан де Берри решил взять его с собой.
Он осмотрелся. Остатки вчерашнего хмельного напитка поправили его состояние. Решив облегчить состояние и своего коня, он снял с него часть поклажи на землю, было непонятно, как животное могло выдержать столько вещей. Жана в этом лесу радовало одно: комары все же, по-видимому, отступили в этой прохладе и не беспокоили путников.
Всю ночь конь, словно немой слушатель, внимал речь своего хозяина, лишь иногда дергая ушами, словно соглашаясь с ним.
– Ты понимаешь, дружище, какая у меня судьба? – жаловался Жан лошади.
Его язык заплетался от чрезмерно выпитого эля.
– Понравилась мне одна особа, но я никак не могу признаться… – он сделал очередной глоток. – Она моложе меня на… э-э, – рассказчик оборвал рассказ, задумавшись, превознеся взгляд к небу, будто там, наверху, звезды представят ему продолжение, – девять лет.
Жан отхлебнул напитка, закончив речь.
– А я… Ой… – сработала функция его организма. – А мне уже скоро… – Жан обнял морду животного. – Представляешь, Вольятил… И еще и… а уже в двадцать три года я могу командовать отрядом!
Его мысли перепутывались, теряя смысл.
Коня разбудили первые лучи зарева. Наступило утро. Отчего тот в свою очередь решил разбудить хозяина, словно понимая. Долгие часы с алкоголем и наедине с лошадью оказали на французского миссионера отчасти наилучшее действие для осмысления своей жизни, конь словно предчувствовал это.
Виконт Нельского замка, наследник графства Пуатье, проснулся окончательно. Вспомнив, зачем он на этом месте, поискал сласть, бутыль с английским элем. Наконец Жан, откинув в сторону пустую тару, отправился в разведку.
Юноша вывел коня на тропу, где большую часть пути она была прорублена лесорубами и углублялась в лес. Сейчас эта дорога вела погибающего верноподданного королевства к деревне, где жила одна из тех, которая должна была стать символом разорванной Англией на куски-территории Франции, являясь надеждой на восстановление династии дома Капетингов как державы с ее избытками своенравия и революционных перипетий самовластия.
Со времени падения великого Рима эта республика образовывала на своих землях франкское государство, и вследствие перемен эта империя была поделена на три части: одна стала Германией, другая часть, как срединное королевство, отдавалась Италии, другую, уготованную решением верденского договора, решено считать франкским государством на западе, или Францией.
Народ, отличавшийся вероисповеданием франков, унаследовал два религиозных движения – умирающее античное на границах между разделениями владений древней империи наряду со староверской римской культурой и распространившийся христианский мир. Поэтому церковным деятелям приходилось усовершенствовать влияние на тех людей, которые поклонялись нескольким богам. На этих культурных интересах и держалась сплоченность государства, время от времени проявляя себя в разных отклонениях в сторону индивидуализированных устоев, выдавая себя в том, что та или иная часть края не менее отличаема, чем другие королевства, а также может иметь свои значения.
Небольшие тропинки земель бывшего франкского государства протягивали путь, выхоженный первыми крестоносцами до больших дорог, разделив на королевства некогда одну-единственную империю, проявляя безнравственность в отношении народного строя, а именно ростовщичества. Вторая волна небережливости хозяйства обременяла крестьян большими сборами на время столетней войны. Положение, ведшее за собой потерю династии и трона.
Поколения династии разделились со временем на ветви, теряя свою общность и нравственность. Простые люди разделились на приверженцев и тех, на кого смена сюзерена никак не отражалась. Что распространялось и на дворянские титулы. Но отчасти все же оставалась часть граждан, являющихся не только приверженцами королевского строя в плане личного отношения к жизни двора, но и имеющих патриотические взгляды. В таких рядах был и Жан де Берри. В снаряжении дворянского рыцаря доспехи выглядели для знатного рода как для пехотинца, его тело частично покрывали латы рыцарского обмундирования, вместо шлема использовался барбют, наручи лучшей стали, походную бригантину дополняли наплечники, которые частично укрывали плечи. В бою такое формование защищало от попадания меча. И все это прикрывал летний плащ из сатина, приобретенный за старых пять конных франков. Коня, нагроможденного тюком, прикрывала медная бронь в седельной части тела и головы, сверху накидывалась шелковая накидка – дорогой материал, чтобы металл меньше поддавался коррозии. Только одну ночь предстояло выдержать юному беррийцу после того, как королева подписала шесть лет назад договор с англичанами, и виконт, оставив семью, дерзнул бежать в свободные от завоевания места Франции, обосновавшись у дальнего родственника, никогда не бывавшего в Бурже дяди – брата матери из графства де Фуа в Лангедоке. Однако сам Жан не оставался ни на минуту при спокойной умиротворенной жизни и однажды решил присоединиться к ополчению старинного друга.
Утренние птицы уже щебетали, словно подгоняли его к выполнению миссии. Пока Жан переодевался в наряд из тюка, его испугала ворона. Виконт сплюнул.
– Мерзавка, – выругался он, увидев в этом дурное предзнаменование, но продолжил переодевание.
Предстоящий день обещал быть солнечным, несмотря на то, что близились похолодания. На земле лежала нетронутая ногами пожелтевшая листва, отходившая от первого заморозка. Берри решил полностью не снимать обмундирование, оставив нагрудный доспех, сняв лишь сюрко с тремя лилиями, выделявшимися с боковой части плаща, таким образом обезопасив себя. Надев на себя белое покрывало в виде платья, скроенного специально для маскарада, направился к ближайшей тропе.