Валерий Люлькевич
Dochity
Начиналась вьюга. Я глядел на неё сквозь мутное оконце. Внезапно мне показалось, что из темноты на меня кто-то смотрит…, пролетела ворона.
Сегодня ночью ты приснилась мне, впервые за долгое время. Виной ли тому, прочитанная мною поэма Лицебровского или это всё от чувства вины, спрятанного глубоко внутри меня, ведь, я недавно опять женился – не знаю, вот только, Ася, со дня твоей смерти прошло столько лет, что я позабыл, так обожаемые мной, черты твоего лица. А сегодня во сне увидел тебя, как воочию. Видимо поэтому мне захотелось написать тебе это, не имеющее адресата письмо. Но я так и не нашел тех слов, которые были бы для тебя…
N.
Тут меня осенило. Точно! Перечитывая «Бесов», я использовал её как закладку. Сняв с полки нужный томик и слегка тряхнув его, держась за переплет, я всё-таки услышал волнующий звук падающей бумажки. Отправив «Бесов» обратно, я поднял выпавшую карточку: старательный, мелкий почерк помещался на ней.
Усевшись поудобнее в кресло, покуда сон не одолел меня, я до исступления перечитывал эти строки, завершающие или начинающие поэму:
22. В объятиях
в объятиях нежить
Озябшую Нежить.
Губами покрепче прильнув,
К груди плесневелой;
Дойти постепенно
До пены её млечных губ!
Со стонами охать и
В опухоль похоти
Впиться пьянея в бреду;
Проклятия слать,
Но червивую сладь
Всю впитать, одним словом: Люблю –
* * *