Валерий Петрович Большаков
Целитель. Кровавое Благодаренье
Глава 2
Четверг, 23 ноября. День
Нью-Йорк, аэропорт им. Кеннеди
Синти подъехала к Джей-Эф-Кей на облупленной «Тойоте». За рулем сидел нахохлившийся Фред, рядом с ним развалился Чарли Гоустбир. Смуглое лицо индейца каменело в холодной бесстрастности.
Синти усмехнулась мельком. На себя посмотри – безутешная вдова…
Даже покойного мужа оплакать некогда. Да и не дадут.
Повторяется гадкая история с убийством Кеннеди. Ангажированная комиссия Уоррена исписала неисчислимое количество томов, и в этой бумажной массе незаметно утонул один паршивенький фактик, колющий глаз любому непредвзятому спецу – в течение года киллеры убрали больше полусотни свидетелей покушения на президента – копов, медиков, случайных зевак…
Вот и сейчас идет зачистка. И она, и Фред, и Чак – все под прицелом. Окривевшего водителя нашли вчера утром – выпал с четырнадцатого этажа. Несчастный случай…
Женщина с беззвучным вздохом откинулась на спинку. Поймала в зеркальце напряженный взгляд Вудроффа, и отвела глаза. Еще в тот самый клятый понедельник она попыталась, хотя и довольно неуклюже, отговорить Фреда – мол, оставаться с нею опасно, а тот ее грубо послал.
«Синти, золотце, нас и без того приговорили, – сказал он, скаля желтые зубы. – Так уж лучше «спиной к спине у мачты, против тысячи… втроем!» Ты, главное, помни свою фамилию! Собирай людей под знамена, переводи брехливые статейки из газет на язык правды! Против нас – Система? Отлично! Значит, надо создать свою Систему! Я выше Лэнгли не прыгну, но почему бы тебе самой не подписать приказ о моем назначении директором ЦРУ? Тебе, первой женщине-президенту этих долбанных Штатов! Мистер Даунинг умер. Да здравствует миссис Даунинг!»
Синти скупо улыбнулась – тогда Чак впервые пожал руку Фреду. А она? Если вытереть все сопли, слюни, слезы…
Слова Вудроффа не просто запали ей в душу, они будто выжгли на сердце саднящее клеймо. Ничего, боль пройдет… когда она исполнит свое предназначение!
– Долго торчать на одном месте не стоит, – пробурчал Фред, – вызовем подозрение.
– Может, и не случится ничего, – голос миссис Даунинг дрогнул.
– Случится, – разлепил губы Призрак Медведя. – «Те-Кто-Велят» убрали опасного свидетеля. Журналюги перепугались. Место преступления – вот, – кивнул он за окно. – Осталось его совершить.
– Я перееду на стоянку, – решительно заявил Вудрофф.
– Сзади! – каркнул индеец, резко выворачивая голову.
Синти обернулась, глядя сквозь блики заднего стекла, и ужас сковал горло. Со стороны Куинса налетал громадный «Боинг-747», идя на бреющем – пыль, мусор, листы фанеры – всё бешено крутилось в турбулентных вихрях.
Необъятное круглящееся брюхо самолета пронеслось над «Тойотой», и машину подбросило, сотрясая в грохоте и реве.
«Случилось…» – обреченно подумала миссис Даунинг.
Авиалайнер врезался в пятый терминал, похожий то ли на сросток ракушек, то ли на крылья чайки. «Боинг» мгновенно погрузился в диковинное здание, как ложка в бататовое пюре – распадаясь, мешая шипастые обломки с сотнями человеческих тел – и заливая пугающее месиво многими, многими тоннами керосина. Облака копотного пламени рванулись из-под рушащихся сводов, закручиваясь и клубясь. В инфернальном жаре сгорала живая плоть – и возносилась смердящим чадом.
– Там… – сипло выдохнула Синти. – Еще…
С востока, со стороны океана, налетали два самолета, «Боинг» и «Эрбас», словно ведущий и ведомый. Оба протаранили терминал номер три, снося крышу в форме «летающей тарелки». Обкорнанный фюзеляж «ведущего» с жалкими огрызками крыльев ударил по лайнерам, поданным к телетрапам, словно бейсбольная бита, корежа и переламывая среднемагистральные «Боинги» – авиапассажиры, довольно ерзавшие какую-то секунду назад, предвкушавшие встречу с родней, да индейку в клюквенном соусе, сгорали заживо. Целые озера горящего керосина плескали и разливались, окатывая соседние самолеты.
Пилоты серебристого «Макдонелл-Дугласа» со значком «Эмерикен эрлайнз» на киле попытались увести машину, набитую орущими и плачущими людьми – двигуны загремели на форсаже, лайнер потихоньку выруливал, но потоки горючего нахлынули быстрее. Самолет замер, поджариваясь в адском пламени, пока не рванули собственные баки.
– Еще два! – заорал Фред, колотя кулаком по баранке. – Fucking cunt!
Пара «семьсот сорок седьмых», налетавших с запада, не стелилась над землей – огромные лайнеры падали с высоты, входя в крутое пике. Первый поразил восьмой терминал – и расписанный фасад в виде забрызганного стакана мгновенно вспучился, разлетаясь осколками и останками. Куда рухнул второй самолет, Синти не разглядела – пылающие облака бушевали и корчились надо всем аэропортом-крематорием, а черные жирные шлейфы дыма уносились в безразличное небо, сливаясь в тошнотворную грязную тучу.
Ветер изменился, натягивая жар и вонь, и Синти закричала:
– Едем, Фред! Едем! Прочь отсюда!
Мотор взревел, покрышки взвизгнули, и «Тойота» понеслась к городу – в авангарде полчища желтых такси, сбегавших с чудовищного аутодафе.
Воскресенье, 26 ноября. День
Щелково-40, улица Колмогорова
– О, темпора, – пробубнил я себе под нос, – о, морес…
Да-а… «Deep state» превзошло себя по части «особой жестокости и цинизма» – устроило «Кровавое Благодарение».
Под таким заголовком вышла статья в «Комсомолке» – чувствовалось, даже сам автор, матерый международник, был потрясен варварскими повадками устроителей «мегатеракта». Откровенно людоедский выбор – затеять массовое истребление в праздничный день, в момент наибольшего наплыва народа! Хотя чего еще ждать от «глубинного государства»? Сказал же кто-то из американцев, что, стоит только арестовать четыреста богатейших людей Штатов, как все войны в мире сразу прекратятся.
Агрессия ради наживы, теракт ради наживы – олигархи себе не изменяют. Но меня, если честно, сразила иная весть – об убийстве Даунинга. Кто мне все те тысячи раздавленных, сгоревших или умерших от ожогов? Да никто! И, когда люди утверждают, будто им жалко эту безликую, безымянную массу, они притворяются. Надо быть Христом, чтобы возлюбить дальнего! А мы, смертные, горюем по тем, кого знаем, о ком помним.
Джек Даунинг… Он мне не друг, не товарищ даже. Строго говоря, мы с ним находились по разные стороны баррикад. И все же я помогал ему, а он – мне. Наверное, потому что малость игривое определение «рыцарь плаща и кинжала» подходило Даунингу с акцентом на слове «рыцарь». Даже воюя с СССР, он оставался джентльменом. Честь и сгубила его…
А самое паршивое заключалось в том, что я стал косвенным виновником смерти вице-президента. Ведь, по сути, сведения о мегатеракте Джеку передали от меня. А «предиктору Михе» он доверял…
…Угрюм и скован, я поглядывал на экран новенького «Горизонта». Шла «Международная панорама», и плазменная панель раздувала пожарище в аэропорту Кеннеди. Падали самолеты, обрушивались терминалы, протуберанцами закручивался огонь – и ни звука. Только и слышно, как за кадром причитают дрожащие голоса: «Oh my God! Oh my God!»
Экран мигнул, и пошла профессиональная картинка – мрачные, закопченные развалины, пелена сизого дыма, стреловидные силуэты обугленных авиалайнеров на траурно-черных гарях… Пожарные и агенты ФБР беспомощно и потерянно толклись, боязливо ступая по жирной саже – подошвы их ботинок уминали не только бетонное крошево, но и человечий пепел.
– Воистину бесовское, нечеловеческое злодеяние… – вытолкнул голос Овчинникова. – Власти пока хранят молчание, хотя уже мелькнули вбросы в Интерсеть, винящие то исламских террористов, то маоистов, то и вовсе администрацию Картера. Пожалуй, самым ярким и аргументированным стало вчерашнее интервью Синтиции Даунинг, бывшей супруги вице-президента Соединенных Штатов, убитого накануне мегатеракта. В обоих преступлениях она обвинила анонимную группу американских богачей и политиков, задумавших «Кровавое Благодарение», и приведших его в исполнение. Действительно, за сутки до своего убийства Джек Даунинг направил письма с предупреждением о готовящейся изуверской гекатомбе в ФБР, ЦРУ, в редакции крупнейших газет, в адрес Си-Эн-Эн и Эй-Би-Си. По словам его вдовы, Даунинг располагал доказательствами вины нескольких богатейших и влиятельнейших господ, реально правящих Америкой, только действующих через посредников, исподтишка. Спрашивается, понесут ли они наказание за мучительную смерть тысяч ни в чем неповинных людей? Ответ отрицательный…
Резко оттолкнувшись плечом от притолоки, я покинул гостиную – и сразу нацепил добрую улыбку Деда Мороза. Мне навстречу шагала Лея, любовно тиская Кошу. Взгляд у животного был загнанный и обреченный.
– Хор-рошая киса… – нежно ворковала малышка. – Хор-рошая… Пап, смотр-ри, поймала!
– Только ты с ним поласковей, ладно? А то Коша уже старенький…
– Стар-ренький?! – изумилась девочка, и призадумалась. – Ну, ладно тогда… Не буду ему платья мер-рять. Поглажу, и отпущу!
– Молодчинка, – моя ладонь огладила золотистые локоны Леи.
Заходить на кухню я не стал, там собрались все три грации – Рита, Инна, Наташа, – и вели светскую беседу. О модных трендах, о мужчинах и детях, о киношных нравах и о массовых многопользовательских ролевых онлайн-играх. Куда мне, нубу…
Ритин голос выплыл из общего щебета, делаясь громче и ближе. Вот она, моя красавица…
Женушка явилась, как мимолетное виденье, в модных шароварах и толстовке. Она была старше меня на четыре месяца, но называть Риту дамой бальзаковского возраста язык отказывался – донна выглядела, как третьекурсница. Ни одной морщинки, ни единой седой нити в радикально-черной гриве!
Дошло до того, что красотка начала стесняться юного овала лица и гладкой кожи. Она перестала краситься, завязала с помадой и тушью для век, но выглядеть худосочной и блеклой все равно не выходило…
Засмотревшись, я подзабыл держать покер-фейс, и чуткая Рита моментально уловила мужнино состояние. Обняв меня за руку, она нежно потерлась носом о мою щеку.
– Мишечка, ты ни в чем – слышишь? – ни в чем не виноват! Наоборот, еще и поделился подозрениями об этом мерзком мегатеракте. А уж за то, что Даунинг пренебрег безопасностью, ты точно не в ответе! Нет, мне очень жалко Джека, но надо ж было думать! Он же знал, с какими страшными людьми связывается! Так что… Судьба!
– Судьба… – механически повторил я, и встрепенулся. – Да ладно, Рит, не обращая внимания. Пройдет.
– Все-е пройде-ет, и печаль и ра-адость… – пропела Инна, пританцовывая и улыбаясь, как только она одна могла – с лукавой радостью. Мгновенно оценив диспозицию, «Хорошистка» тут же обняла меня за другую руку, подлащиваясь. – Мишенька… Ты обещал кое о чем поговорить с Васёнком…
– Ох, и точно! Забыл совсем. Пустите-ка…
– А мы тебя не держим, – ласково промурлыкала Рита.
– И не думали даже, – поддакнула Инна.
– Ну, я же сам не вырвусь!
Рассмеявшись, парочка освободила меня от женской ласки, а тут и Наташа выглянула, улыбаясь ясно и мило.
«Как быть нам, султана́м…» – мелькало в голове, пока взбегал по лестнице, не оглядываясь на «гарем». А то я не знаю, о чем судачат мои «жёны»…
– «Ясность тут нужна», – пропыхтел я, взобравшись на галерею.
Дверь в Юлину комнату стояла распахнутой – доча обличала высоким звонким голосом, а сына уныло гудел баритоном в свое оправдание.
– Васёнок, ты хоть понимаешь, что Марина Сильва еще маленькая совсем? – нападал Юлиус.
– Ничего не маленькая… – мямлил Вася. – Между прочим, она старше тебя, ей шестнадцать уже… С половиной.
– Подумаешь, старше! – пренебрежительно фыркнула девушка. – Не умней же! А вот твоя южаночка…
– Да не было у меня с ней ничего! Мы… целовались только…
– И щупались, небось?
– Ну-у… так, немножко…
Подслушивать нехорошо, решил я, и постучал в открытую дверь.
– Можно?
– Конечно, папусечка! – вскочила Юля. – Тебе всегда можно!
Глянув на рдеющего Василия Михайловича, я подумал, что рослого, широкоплечего детину смешно звать Васёнком, но Юлия Михайловна всегда, всю жизнь будет держать его за младшего непутевого братца.
– Мне… выйти? – неуверенно затянула красна девица.
– Нет-нет! – замотал головой добер молодец.
Я устроился с краю девичьей кровати, Юля чинно присела рядом, а Васёнок, потоптавшись, оседлал жалобно скрипнувшую табуретку, обитую ковровой тканью.
– Этот верзила мне всю мебель переломает… – забурчала девушка, но не выдержала, хихикнула.
Парень облегченно расплылся, а я гордо отзеркалил его улыбку – красавец! Весь в меня!
– Для зачина сообщу наиприятнейшее известие: Марина Сильва де Ваз Сетта Баккарин прибудет к нам на Новый год. Вместе со своим папой.
Васёнок засиял до того явно, что Юлиус негодующе фыркнула.
Ухмыльнувшись, я зашел издалека:
– Я понимаю и вполне разделяю твое желание, Вась – чтобы возлюбленная сменила фамилию, и стала Мариной Гариной…
Добер молодец растерянно заморгал, вылупливая синие глаза и распуская пухлые – папины! – губы.
– Я-я… – проблеял он. – Я не…
– Но ты хочешь, чтобы у тебя в паспорте стояла фамилия не «Дворский», а «Гарин»? – серьезно спросил я, как строгая тетя из ЗАГСа.
– Да! – воскликнул Васёнок, вскакивая и роняя табурет. – Да! Да! Да! – горячо твердил он, суетливо поднимая банкетку. – А маме можно сказать?
Я кивнул, и сына вынесло в коридор.
– Папусечка, ты такой молодец! – Юля шутливо помутузила меня.
– А как же! – притиснув девушку, спросил ее в том же тоне: – Не ревнуешь?
– Кого? – фыркнула доча. – Васёнка? Вот еще! Это тете Насте с тобой повезло, а я это двухметровое чучело даже не целовала ни разу. Восемнадцать лет, а ни ума, ни фантазии!
– Ты слишком критична, дщерь моя, – улыбнулся я.
– Парней надо держать в строгости, – сурово отрезала Юля, – а не то распустятся! Как нарциссы!
– А девчонок?
– И девчонок… Кроме меня!
Мы рассмеялись, и с минуту сидели молча, обнявшись и думая о своем.
– Пап… – задумчиво протянула девушка. – Как ты думаешь, у него с Мариной получится?
– Не знаю, Юльчик… – вздохнул я. – Свидания – это одно, а совместная жизнь… Хм… Это немножечко другое.
– Ну, у тебя же с мамой получилось… – доча коварно заулыбалась. – И с тетей Инной, и с тетей Наташей… И все трое любят тебя одного!
Я смущенно закряхтел.
– К-хм… За то, что мы дружим, надо твоей маме «спасибо» сказать…
– Папусечка, ты не совсем прав, – парировала девушка. – Просто, ты и сам любишь их, только по-разному. Маму – сильнее, чем тетю Наташу, а тетю Инну – меньше всех. Она… Не знаю даже… Иногда она мне кажется очень хитрой, а иногда – очень несчастной… Может, она потому и держится так за тебя, что ей не хватило счастья?
– Может, – согласился я, с интересом глядя на Юлю.
– С другой стороны… – затянула доча. – А кто ей виноват? Мне тетя Лариса столько всего порассказала… По секрету!
– Дворская? – приподнял я бровь. – А где это ты ее видела?
– А в Первомайске, летом еще! Помнишь, мы ездили к деду Коле?
– А, ну да… А про Наташу тебе никто ничего не порассказал?
– Зачем? – пожала Юля плечиками. – Я и так вижу. Тетя Наташа – очень добрая и… Очень чистая, что ли. Вон, какая у вас с ней Леечка родилась! Херувимчик! Светленький, такой…
Я быстренько перевел стрелки, пуская мысли по новому пути:
– Юль, а тебе самой нравится кто-нибудь? Из мальчиков?
– Пф-ф! – пренебрежительно фыркнула девушка. – Детьми не интересуюсь! Ну-у… Если хочешь знать, мне ваш Антон симпатичен.
– Антон? – удивился я. – Какой Антон?
– Ну, Антон! Алехин! Младший научный сотрудник!
– А-а… Так он на десять лет тебя старше!
– Вот и хорошо, – сладко улыбнулась Юля, – уравняем способности! По крайней мере, умственные.
Что мне оставалось? Прижать девушку к груди, да погладить ее по густым черным – «Ритиным» – волосам.
– Вот какая у нас мамой Юлечка родилась, – зажурчал я. – Херувимчик! Темненький, такой…
Там же, позже
Похоже, Лея с Кошей заключили перемирие – оба оккупировали наш с Ритой диван. Девочка трудолюбиво гладила кота, а тот басисто мурлыкал. Идиллия.
Я разжег камин, подбросил полешек, и устроился в кресле напротив, спиной ко всем домашним радостям и горестям.
Первой подсела Наташа. Изящно опустившись на мягкий подлокотник, она положила мне руку на шею, и ласково-ласково заговорила, а мое имя и вовсе интимно выдохнула:
– Мишечка… Третьего декабря в Берлине, в университете Гумбольдта, будет 3-D форум…
– Третьего? – глубокомысленно выразился я. – И декабрь – Д… Нормально подгадали!
– Ага! – вдохновилась Наташа. – Это будет форум компьютерных дизайнеров, с привязкой к нашей игре и софту «Исида». Мне очень, очень хочется там побывать, Мишечка!
Девичьи пальчики нежно пощекотали мою шею, аж мурашки забегали.
– А Лею деть некуда… – понятливо вздохнул я.
– На три денечка! – Ивернева молитвенно сложила ладони. – Максимум, на четыре! Мишечка…
Тугая грудь ощутимо вдавилась мне в плечо, комкая слабую волю.
– Четыре дня! – императивно заявил я.
Наташа радостно взвизгнула, и закалачила руки вокруг моей шеи, притиснув к лицу свои приятные округлости, да так, что и чмокнуть некуда, только в лоб. Контрольный поцелуй…
Вздохнув о несбывшемся, я скинул тапки и вытянул босые ноги поближе к огню. Придется отгулы брать, переработки у меня – вагон и маленькая тележка… Да и Лея – девочка не капризная. Она даже не плачет почти, только, если ушибется или ей Овода станет жалко… И есть же баба Лида! Правда, «неожиданная» внучка из нее веревочки вьет и макраме заплетает… Я нежно улыбнулся.
До сих пор благодарен маме за чуткость – она мне даже слова не сказала, узнав, что Лея от другой женщины. Просто взяла дитя на руки, да и стала тетешкать, воркуя: «А кто это у нас такой ма-аленький? А кто это такой пу-ухленький?»
Я пошевелил пальцами ног. Хорошо…
Второй примостилась Инна – навалилась сбоку, обняла, зашептала, опаляя ухо:
– Мой папа скоро вернется с Луны! Он и этот… как его… Бур Бурыч. А первого декабря в Берлине откроется всемирный конгресс селенологов – там они с Бур Бурычем выступят… ну, просто с сенсационным докладом! И папа очень хочет, чтобы я при этом присутствовала. Он специально выбил два приглашения – для меня и моей подруги… Риты Гариной. Отпустишь свою главную жену? Хи-хи…
– Дождетесь, – насупился я. – Выдам каждой спецовку – паранджа называется…
– Чур, я буду Гюльчатай! – захихикала Инна, и прижалась, мурлыкнув: – Отпускаешь?
– Да куда ж я денусь…
Горячий поцелуй скрасил мою капитуляцию. Я задумчиво посмотрел вслед уходящей Дворской, и та оглянулась, чтобы убедиться, туда ли смотрит Миша. Убедилась, и усиленно завертела попой. Я усмехнулся.
Юля в чем-то права, выделив Риту и умаляя Инну. Но я же старый скучный реалист и не верю во взаимную любовь. Обычно кто-то один из пары позволяет любить себя другому или другой.
В нашей конфигурации трое женщин любят меня одного, а я даже себя самого не люблю… Не то, что не люблю – терпеть не могу. Или мое мироощущение чересчур западает в пессимизм?
«Трое на одного…» – мелькнуло шутейно и беспутно.
Крайней присоседилась Рита. Поерзав на подлокотнике, она слезла на мои колени.
– Тебе Берлина мало? – улыбнулся я, обнимая донну Фальер. – Еще куда-то надо?
– Ага! – радостно согласилась донна. – В Потсдам! Мы там будем третьего-четвертого декабря…
– Мы?
– Гайдай, Харатьян, Боярский, Самохина… Ну, я, конечно… Костюковский и Слободской – наши сценаристы… Да там целая делегация припожалует – на киностудию «ДЕФА», в гости. Отпустишь?
– С одним условием.
– С каким? – «Лита Сегаль» кокетливо подняла бровки.
– Как приедешь – запремся в спальне на сутки!
– Вчетвером? – донна закатила глаза, изображая немой восторг. – О-о… Лямур а труа… Нет-нет! Лямур а катр!
– Чучелко ты мое… – я стиснул подругу дней и ночей.
– Любименькое! – уточнила Рита с хулиганистой улыбочкой.
Четверг, 30 ноября. Утро
Московская область, Шереметьево
Рита благоразумно обошлась всего одним чемоданом, и катила его по гулким залам аэропорта. Тем более что таскать багаж некому – Миша принял дежурство на доверенном ему объекте.
Юля торжественно пообещала заведовать кухней и не забывать кормить папу, а папа будет носиться с Леей – у него два отгула, а затем выходные… Неясно, правда, как быть на той неделе – директору института и заму секретаря ЦК прогуливать не по чину. Вся надежда на бабу Лиду – та пламенно обещала окружить внучку заботой и вниманием…
Рита нетерпеливо оглянулась. Инна – весьма несерьезная личность, и понятие орднунга не для нее. Дефилирует, красавица…
Дворская шагала рядом с отцом, моложавым мужчиной за шестьдесят, и все еще симпатичном. Аккуратная бородка ему шла, выдавая полярника. Хотя, говорят, космонавты обязаны бриться, как и «селениты» – при аварийной разгерметизации следует быстренько цеплять кислородную маску, а борода мешает.
Инна что-то оживленно рассказывала своему «селениту», помогая руками, а тот лишь кивал и ласково улыбался.
– Здравствуйте, Рита, – поклонился он.
– Здравствуйте, Федор Дмитрич!
– Давненько я вас не видел, а вы все такая же, даже краше стали!
– Ну, еще бы! – надула губы Инна. – Она же с Мишей живет…
Девушка прикусила язык, но Рита ничего ей не сказала, хотя ответ так и вертелся за губами, а в следующую минуту всем вниманием подруг завладела совсем иная особь мужеска роду.
– Ой! – расширила глаза Дворская. – Пашка, что ли?
– Н-ну… да, – Федор Дмитриевич слегка подивился этакой фамильярности, – Павел Почтарь, командир корабля…
Но дочь его не слушала. С криком: «Паха!», она ринулась к космонавту. Рита бросила чемодан, и быстренько догнала Инну – короткая шубка в комплекте с уггами не сковывала движений.
– Привет героям космоса!
Рита видала одноклассника мельком в Байконуре, но когда это было! А Инна и вовсе не встречалась с Почтарем со школы.
– Совсем взрослый дядька стал! – восторгалась Дворская, теребя космонавта. – Еле узнала!
Павел смеялся, а когда улыбчивая Рита подставила ему щечку, заробел – не каждый же день целуешь кинозвезд.
– Привет, – Паха справился с собой, и лишь розовые пятна на скулах выдавали остаточное смущение. – Тоже в Берлин?
– Ага! – сверкнула зубками «Лита Сегаль». – Вернее, мне в Потсдам, на киностудию «ДЕФА», но сначала – конгресс.
– И правильно! – преувеличенно бойко поддержал Почтарь, и встрепенулся вдруг. Совершенно ребячья улыбка перекроила его мужественное лицо. – Анечка!
Хорошенькая, большеглазая женщина, выделявшаяся в толпе встречающих, громко ойкнула – и часто-часто зацокала каблучками сапожек, торопясь к Паше. Они встретились посередине зала – озабоченные пассажиры обтекали их, а счастливая чета никак не могла наговориться, целуясь в кратких перерывах.
– Жена? – обернулась Рита к Дворскому.
– А кто же еще? – буркнула Инна.
– Жена, – кивнул Федор Дмитриевич, приобнимая увянувшую дочь. – Они познакомились на лунной базе, полюбили друг друга, и… вот! – он махнул «дипломатом» в сторону абсолютно счастливого мальчугана, утвердившегося на крепких папиных плечах.
– Ну, и правильно! – ободрилась Дворская. – У меня тоже сын есть, и куда выше тебя, лунный коротышка! Ой, пап, совсем забыла тебе рассказать – Васёнок скоро новый паспорт получит, и будет Василием Михайловичем Гариным!
– Молодцы какие! – растрогался «селенит». – Вот это – правильно! Так… – он глянул на электронное табло. – Быстренько на регистрацию! В самолете наговоримся… вылет через час!
Разумеется, Инна столько ждать не могла, и продолжила грузить отца массой информации, прижимаясь на секундочку – и снова продолжая болтать. Папа даже потискать не успевал юркую доченьку.
Рита шагала, отставая от парочки, и улыбалась.
«Всё правильно у нас, всё хорошо… И даже лучше».
Пятница, 1 декабря. Позднее утро
Берлин, площадь Маркса и Энгельса
Роскошный Дворец Республики, хоть и считался правительственным, но был открыт для всех. Его воздвигли на острове Шпрееинзель, на том самом месте, где раньше стояла помпезная и безвкусная резиденция Гогенцоллернов.
А теперь, сидя в одном из «дворцовых» ресторанов, можно было вволю любоваться видом Берлина – за огромной стеклянной стеной красовалась знаменитая телебашня с сегментированным стальным шаром, смахивавшим на те, что крутятся под потолком на дискотеках…
– Ритка, мы здесь! – завопила Инна на весь зал, привставая, маша рукой и сбивая с мысли.
Гарина бочком прошла вдоль ряда, дежурно улыбаясь мужчинам, галантно встававшим, чтобы пропустить красотку. Ее узнавали, ее обожали, бывало, что и раздевали взглядом, но Рита давно уж свыклась со своей публичной участью.
Она гибко присела на свое место, по правую руку от Федора Дмитриевича, и удивилась:
– А вы почему не в президиуме?
– Бур Бурыч вызовет! – ухмыльнулся Дворский.
– А почему – Бур Бурыч?
Отец Инны тихонько рассмеялся.
– Ну, во-первых, профессор Кудряшов с рожденья – Борис Борисыч, а во-вторых, он лучший бурильщик в мире! Это Бур Бурыч пробился к подледному озеру Восток…
– И не он, – ревниво вступила Инна, – а вы с ним!
– Мы с ним, – мирно улыбнулся Дворский. – А, вообще, интереснейший человек! Человечище! Сам себя он идентифицирует, как «инженера с гуманитарными корнями». И это чистая правда – его мать была учительницей в школе, преподавала литературу, а отец служил в ленинградском Драмтеатре – это, который на Литейном. Борис Владимирович прославился тем, что сыграл в фильме «Золушка» главную роль в своей жизни – толстого кучера-крысу! Помните такого?
– С детства! – рассмеялась Инна.
– И вот, какая эволюция, – по-доброму усмехнулся Федор Дмитриевич, – сын кучера-крысы обессмертил себя дважды! Один раз – скважиной к субглетчерному озеру, а теперь объявит на весь мир об открытии первого внеземного месторождения актиноидов… Мы его назвали «Урановая Голконда», как у Стругацких в «Стране багровых туч».
– Я читала! – дисциплинированно подняла руку Инна, и хихикнула в ладонь. – Подумала сейчас, что Пашка похож на Алексея Быкова!
– Тогда Бур Бурыч – вылитый Краюхин! – Рита кивнула на сцену, где, в манере любимца публики, раскланивался Кудряшов.
Они вместе летели в Берлин, и узнали кучу интереснейших вещей еще вчера. По сути, Инна находилась на конгрессе лишь для того, чтобы разделить заслуженный триумф со своим папой. На пару с Ритой.
Аплодисменты разошлись волнами, загуляли между высоченных стен, а на огромных телеэкранах, фланкировавших сцену, простерлись лунные просторы, выжженные нещадным Солнцем.
…Под кинжальными лучами катился «поезд» из луноходов, грузно покачивая буровой вышкой. А вот трое космонавтов, двигаясь припрыжкой, несут на вытянутых руках драгоценные керны.
…Видео с «элкашки» – база «Звезда» выросла вчетверо. Тридцать два цилиндрических блока завязаны галереями переходников – новенькие модули, сверкающие на свету, трудолюбиво засыпают реголитом. И это уже не только база, а еще и международная фабрика по добыче и переработке трансуранитового сырья в системе «Интеркосмоса» – вон ее пологие купола и белые параллелепипеды.
…Вид сверху – узкое черное жерло шахты, перекрытое блестящим каркасом подъемника. Шатко переваливаясь, отъезжает пятиосный грузовик, тут же подставляет кузов следующий вездеход, и угловатый экскаватор-универсал, блестя сочленениями и гигантским, невозможным на Земле ковшом, грузит «вскрышу», серую и черную – древнюю лаву.
…Смена кадра. Встрепанный Кудряшов в своем «кабинете» – маленькой низкой комнатке без окон, со стенами из гофрированной пластмассы.
…Наплыв. Веселые молодые ребята в кают-компании, или как этот отсек называется…
Рита ощупью, не отрывая глаз от экрана, нацепила легкие наушники – монотонно зазвучал перевод на русский.
– Федор Дмитриевич, а это очень опасно – трансураниты добывать?
– Как говорит Бур Бурыч, – усмехнулся Дворский, – «Можно, если осторожно». Работаем вахтами по два месяца, в двенадцать смен. То есть, отработал два часа – сменяешься. Дезактивация… Борщик или супчик «фо»…
К микрофону у трибуны подошел президент Академии наук ГДР Герман Кларе, и в громадном объеме конгресс-холла загуляло:
– Wir laden Genosse Fjodor Dvorsky zu dieser Szene ein!
– Папочка, папочка! – затормошила Инна «геноссе Дворского». – Тебя!
Федор Дмитриевич поспешно выбрался к проходу, и зашагал к сцене. Близился его звездный час…
Тот же день, позже
Берлин, Карл-Либкнехт-штрассе
Искусники ЦРУ вновь блеснули мастерством – Синти, Фред и Чак въехали в пределы ГДР по здешним синим паспортам, и вежливые пограничники пропустили троицу без разговоров. Возбужденные и помятые, экс-разведчики заселились в «Паласт-отель».
– Давайте, лучше по лестнице, там не должно быть прослушки, – заворчал Вудрофф. – Думаешь, эта… Марго в курсе дел предиктора?
Даунинг усмехнулась – видать, сегодня пришла очередь Фреда изображать скептика и всё подвергать сомнению. Вчера на эту роль пробовался Призрак Медведя…
– Думаю, Миха рассказывал жене гораздо больше, чем партии и правительству, – негромко сказала женщина, устало взбираясь на этаж. – Мэрилин убили не зря – она слишком много знала…
– Все равно… – покачал головой Вудрофф. – Говорить нужно с самим Михой.
– Согласна, – терпеливо сказала Синти. – Я и хочу выйти на него – через Риту. Уф-ф! Мой номер, – она открыла дверь, блестевшую полировкой. – Ваш – напротив, но вы заходите, позвоним от меня…
Даунинг переступила порог, раздраженно подумав, что зря они шарахались от лифта, только сильней утомились. Уж телефоны-то «Штази» слушает обязательно!
Кривя губы, Синти набрала номер из справочника.
– «Интерхотель Штадт Берлин»?
– Йа-а… – затянули на том конце провода.
– Вы не могли бы соединить меня с Маргаритой Гариной? Триста девяносто седьмой номер.
– Йа! Соединяю.
В ухо тихо щелкнуло, затем пролился гудок, и тут же зазвучал приятный женский голос:
– Алло?
– Маргарита Гарина? – в русской речи Даунинг почти не чувствовался акцент, лишь отдаленные отголоски напоминали о чуждости.
– Да, это я. А…
– Меня зовут Синтиция Даунинг. Просто Синти.
– О-о… – выдохнула трубка. – А Джек Даунинг…
– Мой муж. Был… – горло Синтиции сжало. Полное впечатление, что грубый, но слабосильный невидимка пытается ее задушить.
– О, Синти… М-м… – Рита справилась с собой. – Слушаю вас.
– Скажите, Маргарита…
– Просто Рита.
– Скажите, Рита, а мы могли бы встретиться? Мне очень нужно кое-что выяснить…
– Фойе «Интерхотеля» вас устроит? – осторожно спросила трубка.
Даунинг грустно улыбнулась.
– Вполне. Я приду одна. Минут… через пятнадцать.
– Всё, одеваюсь и спускаюсь!
Трубка довольно клацнула, улегшись на рычажки.
Тот же день, позже
Берлин, Рушештрассе
У Маркуса Вольфа было хорошее настроение. Прямо с утра. В кои-то веки выспался, а не ворочался с четырех – и до подъема. И за завтраком аппетит не пропал, не одолевали болячки, накопленные за долгие годы. Так и день прошел, под значком «Vivo moderato».
Маркус выглянул в окно – это было для него, как некий барометр окружающей жизни. Внизу, огибая здание «Штази», ползли автомобили-жучки, отливая лаком в закатных лучах.
