Валерий Пылаев
Гардемарин Ее Величества. Адаптация
Глава 5
– Ваше высокоблагородие… позволите?
Дверь кабинета была полуоткрыта, но я все же постучал. Каратаева мои почти безупречные манеры, впрочем, не впечатлили. Он то ли все еще пребывал в отвратительном расположении духа, то ли действительно занимался чем-то важным. К примеру – пытался сообразить, где можно раздобыть десять тысяч имперских рублей, имея оклад чуть выше одной.
В год.
– Не позволю, – сердито буркнул Каратаев, откладывая телефон. – Вечерняя поверка через двадцать минут, курсант. Ступайте в расположение – наверняка ваше дело может подождать и до завтра.
– О нет. К сожалению, не может. – Я толкнул дверь и вошел. – И, кстати, дело вовсе не мое, а ваше.
– Что вы себе позволяете, курсант? – Каратаев отодвинул кресло от стола и начал подниматься. – Немедленно…
– Сядьте! – рявкнул я.
Как ни странно, сработало. Мои права и полномочия больше не подтверждались фельдмаршальскими жезлами на погонах – вместо них там красовалась одна-единственная лычка матроса первой статьи, однако командный голос я не утратил даже в новом теле. А сам Каратаев оказался из тех, кому подчинение старшим чинам вбито куда-то в спинной мозг, на уровень голых рефлексов. Такие всегда сначала выполняют приказ – и только потом начинают думать.
А значит, надо брать тепленьким… пока не начал.
– Это вопиющее нарушение дисциплины, – пробормотал он.
– Если это вопиющее нарушение, – я шагнул вперед и оперся ладонями на стол, нависая над опешившим Каратаевым, – то что вы скажете о саботаже сборной Корпуса? Пытаться искалечить курсанта за неделю до соревнований… Господь милосердный, я и представить себе не могу хоть что-то более омерзительное!
Я зашел сразу с козырей – и попал. Точно в цель, в самое яблочко. Физрук дернулся, как от удара, и тут же принялся рыскать глазами по сторонам, будто выбирая маршрут для побега. Разумеется, он не спешил каяться, однако мне один только взгляд сообщил достаточно.
– К-какой саботаж? Что вы хотите сказать, господин курсант? – Каратаев попытался сделать удивленный вид, но, кажется, сам не слишком-то верил в свои актерские таланты. – Я представления не имею, о чем вы говорите! Никакого!
– Полагаю, что имеете, – усмехнулся я. – Лицедей из вас даже хуже, чем игрок в преферанс… Или чем вы развлекались, чтобы набрать долгов на несколько тысяч?
В приличном обществе упоминать о подобном считалось верхом бестактности, а иной раз даже становилось поводом для вызова на дуэль. Я лично знал около полудюжины сиятельных князей, которые проигрывались в пух и прах, однако продолжали считаться уважаемыми, достойными и даже состоятельными людьми. Кто-то изворачивался, закрывая финансовые трудности продажей родового достояния, кто-то тайком подворовывал из казны, кто-то даже находил мужество признать себя банкротом и стрелялся, однако лицо так или иначе сохраняли все. Высшее сословие умело хранить свои тайны, а отдать карточный долг считалось вопросом чести.
Но Каратаев к приличному обществу не относился – с того самого момента, как решил предать Корпус, чтобы хоть как-то увеличить шансы выиграть там, где раньше только терял свои жалкие копейки.
– Сколько вы поставили? И на кого?.. Неужели на павлонов? Или на Михайловское училище?.. – Я уселся прямо на стол и сделал вид, будто вспоминаю что-то. – О нет, конечно же. Пажеский корпус!
Каратаев снова дернулся. Да и вообще вел себя так, что даже ребенок бы понял: его высокоблагородие физрук имел глупость залезть в пушок не только рыльцем, но и обеими руками. А то и вообще целиком, и теперь ему оставалось лишь барахтаться, с каждым мгновением закапывая себя еще глубже.
Стороннему зрителю мои театральные выкрутасы в духе Эркюля Пуаро наверняка показались бы забавными, как и сам «детектив», тайна которого не стоила и выеденного яйца. Однако Каратаев уж точно не мог в должной степени оценить иронию судьбы.
– Только наша сборная в этому году сильнее, не так ли? – продолжил я. – Даже без выбывшего Беридзе и остальных – и вы это знаете. Поэтому и решили подстраховаться, чтобы не потерять последние… Триста рублей? Пятьсот? Или, может, тысячу?.. – Я посмотрел Каратаеву прямо в глаза. – За сколько вы продали нас? Сколько стоит честь офицера?
Я сам не заметил, как начал злиться – теперь уже по-настоящему. За шесть с лишним десятков лет прошлой жизни мне не раз приходилось принимать непростые решения. И не всеми я мог гордиться – немало из них были неудачными, некоторые сомнительными, а кое-какие не просто подходили вплотную к границам морали и чести, а даже пересекали их… Нельзя влезть в политику, не замазавшись по уши в крови и других, куда менее благородных субстанциях.
Но если для меня еще и оставалось что-то незыблемое и вечное, так это слово офицера и честь его мундира, и их я бы не предал ни за золотые горы, ни под прицелом пулеметов. И неважно, какие именно знаки отличия блестят на погонах – достоинство нельзя купить даже за все деньги мира.
Каратаев оценил свое куда дешевле – и уже поэтому расстался с ним раз и навсегда.
– Ты… вы не посмеете, – едва слышно выдавил он. – Мое слово против вашего, и…
– Ваше слово не стоит и ломаного гроша! – Я возвысил голос и загремел, будто забивая гвозди в крышку гроба. – Вы картежник, предатель, трус и, возможно, к тому же еще и вор. За этой дверью меня ждут люди, которые с радостью подтвердят, что ваши выходки уже не первый раз могли стоить им здоровья, спортивных результатов или даже карьеры в императорском флоте.
– Все это просто слова. – Каратаев сложил руки на груди и нахохлился, как замерзший воробей. – И их еще нужно доказать!
– Я так не думаю. – Я пожал плечами. – Если уж дело дойдет до разбирательств, покровители Корпуса скорее поверят собственным сыновьям и внукам, чем человеку с огромными долгами. И вряд ли его сиятельство Георгий Андреевич будет настолько глуп, чтобы выгораживать предателя… Ради талантливого офицера и преподавателя он, пожалуй, еще мог бы постараться и рискнуть должностью. Но вы, сударь, не являетесь ни тем, ни другим.
– Значит, станете жаловаться? – Каратаев неуклюже попытался изобразить презрение. – Ваши товарищи по сборной наверняка пожелают узнать, что…
– Не пожелают. И если даже вы каким-то чудом сможете найти идиота, который попытается покалечить меня в ринге, я сломаю и его. И тогда вы отправитесь под трибунал… Впрочем, если уж мы никак не можем найти общий язык, – я вскочил со стола и шагнул к двери, – то я, пожалуй, отправлюсь прямиком к начальнику Корпуса.
Аргументы у меня были… скажем так, на троечку. Из спортсменов сборной всерьез лезть в грызню с офицером Корпуса посмели бы от силы человек пять, а полностью я был уверен разве что в Медведе с Камбулатом. И продемонстрируй Каратаев хоть немногим больше характера и упрямства, мой кавалерийский наскок вполне мог бы закончиться пшиком.
Но умом его высокоблагородие, к счастью, не блистал. И, как и в карточной игре, клюнул на мой безыскусный блеф. А заглотив наживку, уже даже не пытался соскочить с крючка. Не успел я сделать и пару шагов к двери, как за спиной раздался голос, в котором уже не было даже тени самоуверенности.
– Стой… стойте! Подождите! – жалобно проблеял Каратаев. – Чего вы хотите?
– Ну вот, другой разговор! – Я развернулся на каблуках. – И давайте будем реалистами, ваше высокоблагородие: место и должность вы, конечно же, потеряете, но я оставлю вам возможность сохранить хотя бы честь. Вы сегодня же подадите рапорт Георгию Андреевичу, уволитесь из Корпуса и больше никоим образом не станете касаться нашей сборной. Полагаю, без ваших услуг у нас даже больше шансов победить на соревнованиях.
– Нет! Прошу вас! – Каратаев перегнулся через стол и попытался ухватить меня за полу кителя. Будто испугался, что я могу уйти. – Без работы я не смогу отдать долги!
– Вы и так их не отдадите, – вздохнул я. – Впрочем, вряд ли это мои проблемы, ведь так? Можете уехать из города. Или попытаться устроиться на службу в другом месте – если не хватит духу застрелиться.
– Полгода! – умоляюще простонал Каратаев. – Дайте мне полгода – и я уйду.
– Видимо, я как-то неясно выражаюсь. – Я возвысил голос. – Мы с вами не торгуемся. А если вдруг начнем – следующее мое предложение будет куда хуже предыдущего. Так что я бы на вашем месте поспешил. Если к концу недели этот кабинет не освободится, я позабочусь о том, чтобы вам нигде и никогда не доверили бы даже швабру.
– Хорошо. Как пожелаете. – Каратаев опустил голову. – Я… я сегодня же подам рапорт. Но молю, сохраните мою тайну.
– Не имею привычки болтать. И, да будет вам известно, я всегда держу слово. Впрочем, тайну за тайну. – Я чуть понизил голос и даже многозначительно взглянул на дверь, изображая осторожность. – Вы расскажете, кто принимает ставки на соревнования, а я постараюсь сделать так, чтобы ваше внезапное увольнение не выглядело бегством от кредиторов.
– Это не моя тайна, – проворчал Каратаев. – Вряд ли… вряд ли этот человек будет рад, если я разболтаю о его делах первому встречному.
– Не говорите глупостей. – Я махнул рукой. – Вы ведь не думаете, что он берет деньги только у вас одного. Об этом наверняка уже знает чуть ли не половина Петербурга… Ну же, ваше высокоблагородие, не разочаровывайте меня! – Я сделал строгое лицо и, подойдя, снова склонился над столом. – Говорите. Упоминать ваше имя в любом случае не в моих интересах.
Каратаев набычился, еще сильнее вжался в кресло, будто всерьез намеревался провалиться сквозь него и удрать, но в конце концов сдался – и одними губами прошептал сначала фамилию, а потом имя и отчество.
Признаться, я почти не удивился.
– Премного благодарен. Можете ведь, когда хотите… А теперь позвольте откланяться. – Я шутливо приложил два пальца к виску, развернулся и, уже взявшись за ручку на двери, на всякий случай предупредил: – И не вздумайте никому рассказать об этом разговоре. Или, клянусь богом, я вас уничтожу.
Настроение стремительно улучшалось. А шагая обратно к товарищам, я даже успел придумать план. Пока в общих чертах и не слишком замысловатый, однако, похоже, вполне рабочий.
Десантное отделение вовсю развлекалось перед вечерней поверкой. Кто-то из мичманов, кажется, был в особо веселом расположении духа, и задорно «цукал» молодых. Как и подобает будущему офицеру, не выходя за границы этикета и здравого смысла – зато с выдумкой.
Молодым полагалось по памяти перечислить всех начальников Морского корпуса, начиная с Нагаева и до старика Разумовского. А те, кто хоть раз запинался, отправлялись в «экипаж» – натягивать паруса из одеял на своих же товарищей. Судя по выстроившейся вдоль диванов «флотилии», первогодки не утруждали себя зубрежкой истории.
Зато поучаствовать в увеселениях были совсем не против.
Увидев меня, мичман удивленно вскинул брови.
– Курсант, на месте – стой! А ну-ка перечислите мне, матрос…
– Нагаев. Милославский. Голенищев-Кутузов. Карцов, Рожнов, Крузенштерн, – проговорил я. – Могу даже с датами. Но вообще-то меня Медведь ждет.
– Курсант Острогорский, – мичман тут же подобрался, – в жилой блок – марш!
– Есть в жилой блок! – гаркнул я.
И, прошагав мимо «флотилии», вышел в коридор.
Вся честная компания ждала в комнате. Медведь, развалившись в моем новеньком кресле, сонно наблюдал за Поплавским, не менее сонно перебирающим струны гитары. И даже чуть покачивался из стороны в сторону в такт музыке. Кресло при этом издавало жалобные звуки, предвещающие мне скорый визит в магазин за новым. Камбулат валялся на кровати, забросив руки за голову.
Из всех наших отсутствовал только Корф – видимо, опять удрал зубрить свои конспекты в библиотеку.
– Ну как там? – Медведь поднялся мне навстречу, заставив кресло скрипнуть особенно пронзительно. – Как прошло?
– Скажем так – проблема решена, – усмехнулся я. – И его высокоблагородие капитан Каратаев у нас больше не работает.
– Зверь… – уважительно пробормотал Камбулат. – И как ты его?..
– Тебе лучше не знать… И это еще не все, друзья мои!
– Не все? – Медведь приподнял мохнатые брови. – Ты еще что-то задумал?
– Ага. Но для этого мне понадобится помощь. И не только ваша… Для начала нам пригодится наличность – чем больше, тем лучше. – Я повернулся к Медведю. – А потом вы, господин мичман, отправите пару человек из сборной в медпункт. Пусть пожалуются на травмы. Или на живот, что-то в этом роде… В общем, неважно – самое главное пустить слух, что они вот-вот снимутся с соревнований.
– Что-то я не понимаю… – пробормотал Камбулат.
– Поймешь. А еще – мне нужен Антоша. Кстати, где он?
– В буфете, – усмехнулся Камбулат. – Бока наедает – не иначе зима скоро.
– Черкни ему, пусть бросает все и мчит сюда. Без него нам точно не обойтись.
– А вот теперь уже я что-то не врубаюсь. – Медведь недоумевающе поскреб пальцами бурую шевелюру. – Этот-то тебе зачем?
– Ну как… Лицо у него доброе. – Я пожал плечами. – Вызывает доверие.
– Ставку делать пойдет, чего тут непонятного, – лениво пояснил Поплавский. – Все равно больше некому: я завтра в наряд до отбоя, а спортсменов на стрельбище повезут, к пятиборью готовиться. Кроме Вовки, кстати.
– Это почему? – поинтересовался я.
– А, точно! – Камбулат хлопнул себя по лбу. – Ты у нас в усиление к гардемаринам уезжаешь, в Зимний. Списки, что ли, не видел?
Глава 6
Такси остановилось у Эрмитажного театра Миллионной. Дальше пешком – после недавних событий меры безопасности увеличили еще примерно втрое, и город на подъездах к Зимнему выглядел так, будто здесь шла война: дорогу преграждали бетонные блоки, шлагбаум и пара броневиков.
И даже лица атлантов над парадной лестницей, казалось, чуть нахмурились и воплощали уже не сосредоточенность и столетний покой, а какую-то неясную тревогу, словно каменным великанам теперь и правда приходилось держать на руках небесный свод, а не какой-то там балкон.
Их товарищи из плоти и крови выглядели не лучше: когда я открыл дверцу и выбрался из такси наружу, гвардейцы на посту напряглись, а один даже шагнул за броневик, будто бы невзначай передвинув автомат на ремне вперед, под руку.
Но стоило им разглядеть погоны на моих плечах, как мрачные лица тут же разгладились.
– Морской корпус, Острогорский?.. – поинтересовался старший. И, не дожидаясь ответа, развернулся к остальным и крикнул. – Ваше высокоблагородие, пришел!
Похоже, меня уже ждали. И не какой-то там дежурный провожатый, а целый гардемарин… И к тому же знакомый. Высокий светловолосый мужчина лет тридцати сменил парадный китель на полевой камуфляж и на этот раз снарядился, как на войну, но это, без сомнения, был он – тот самый штабс-капитан, который пытался вывести нас из здания Пажеского во время налета на бал.
Его товарищ тогда погиб, но этому повезло. Он не только пережил Разряд убитого мной Одаренного штурмовика, а еще и получил повышение: вместо четырех тусклых металлических звездочек на погонах с продольной красной полоской виднелся один-единственный символ: вензель покойного императора на фоне двуглавого орла с короной. А значит…
А значит, передо мной стоял не кто иной, как новоиспеченный капитан – командир особой гардемаринской роты.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие. – Я вытянулся по струнке и коснулся пальцами околыша фуражки. – Курсант Острогорский в ваше распоряжение прибыл. Готов приступать…
– Да подожди ты приступать. – Штабс… точнее, теперь уже капитан махнул рукой и развернулся, явно приглашая проследовать за ним в сторону Зимнего. – Пойдем, прогуляемся.
Он сразу перешел на «ты», изящно пропустив и «господина курсанта», и половину положенных строевых команд, и прочие расшаркивания. И это могло означать как высшую степень пренебрежения, так и то, что беседа (или ее часть, во всяком случае) будет неформальной.
Серьезных прегрешений за мной вроде бы не имелось, потому я кивнул и двинулся следом за капитаном. А через полминуты неспешной прогулки по Миллионной даже заговорил. Первым – если уж он сам так и не сподобился.
– Поздравляю с повышением, ваше высокоблагородие. – Я указал взглядом на новые погоны. – И, смею предположить, заодно и с новой должностью.
– Тут такая должность, что сам не знаю – то ли радоваться, то ли вешаться впору… – пробормотал капитан. Но тут же вспомнил, что даже толком не представился, и протянул мне руку. – Гагарин, Сергей Юрьевич. Особая гардемаринская рота.
О княжеском титуле мой новый знакомый зачем-то решил умолчать, однако мне хватило и фамилии. Помнить в лицо всех семерых отпрысков его сиятельства Юрия Алексеевича я, конечно, не мог – особенно тех, кто десять лет назад только-только выпустился из военного училища. Однако возможности капитана Гагарина представлял неплохо. И происхождение из древнейшего рода объясняло если не все, то уж точно многое: к примеру, стремительный взлет по карьерной лестнице.
Интересно, а что случилось со старым командиром?
– У нас тогда восемь человек погибло. – Гагарин, видимо, решил не ждать, пока я сам начну задавать каверзные вопросы. – Такого уже давно не было. Ну вот, значит, руководство и сменилось… Спасибо, кстати – и тебе, и остальным парням.
– За что? – усмехнулся я.
– Да за все. Вы, считай, работу за нас сделали.
Гагарин нахмурился и даже чуть покраснел, будто ему до сих пор стыдно было вспоминать, как его, гардемарина, князя и Одаренного не ниже пятого ранга швырнули, как тряпичную куклу, и оставили лежать, пока мы с Поплавским и Камбулатом задорно геройствовали, доставляя ее высочество обратно в Зимний.
– Служу Отечеству, – отозвался я. – То есть служим. Благодарю, ваше высо…
– Да хватит тебе уже тут козырять! – сердито проворчал Гагарин. И тут же поморщился, явно мысленно ругая себя за несдержанность. – Извини, матрос… Сам понимаешь, что тут творится – вот и хожу злой как собака.
Я молча кивнул. Фасад дворца и площадь с Александровской колонной посередине выглядели как обычно, однако я почти физически ощущал нависшую над ними тревогу. После происшествий вроде гибели императора и покушения на Елизавету всегда случалось одно и то же: полиция, армия, спецслужбы и Совет Безопасности начинали суетиться, как на пожаре, и всеми силами доказывать, что в промашке виноват кто-то другой. И даже если гардемаринскую роту не назначили крайними, свою порцию… скажем так, критики они получили. И явно немалую – раз уж предыдущий капитан то ли решил сменить место службы, то ли вообще ушел в отставку, не выдержав позора.
Позиция освободилась – вот только осталась «расстрельной». Боевики в черном с Распутиными все так же гуляли на свободе, следствие все так же буксовало, Морозов – уж он-то точно – все так же примеривался, как бы женить сына на единственной наследнице рода Романовых. И очередное покушение или что-то похуже были лишь вопросом времени.
– Понимаю, – вздохнул я. – Обстановка, мягко говоря, неспокойная. Иначе вам вряд ли понадобилось бы усиление из курсантов.
– Ну… Я тебя вообще-то не для этого позвал. – Гагарин свернул к арке, разделяющей западное крыло Эрмитажного театра и сам дворец. – Если бардак, как в Пажеском, повторится, меня не только с должности снимут, но и разжалуют в пехоту, до лейтенантских звездочек. И отправят служить, куда Макар телят не гонял.
На мгновение я даже удивился, что капитан гардемаринской роты рассказывает такие вещи едва знакомому курсанту-первогодке. Впрочем, мы виделись аж во второй раз, а никакого секрета в его словах, в общем, и не содержалось. Так что меня скорее интересовало другое.
– Искренне сочувствую, ваше высокоблагородие… Но разве я могу чем-то помочь? – спросил я.
– Не исключено. – Гагарин махнул рукой, и гвардейцы за очередным шлагбаумом расступились, пропуская нас. – Я тут… ну, скажем, опрашиваю свидетелей. А ты тогда видел уж точно побольше меня.
– Видел удар атакующим элементом по бальному залу. Потом боевиков в здании, – отрапортовал я. – Потом погоню, два черных микроавтобуса без номеров. И на этом, собственно, и все.
– Значит, все-таки элемент? – Гагарин явно навострил уши. – Не бомба?
– Ну… Я точно не знаю, – осторожно отозвался я. – Но на обычный взрыв не похоже. Впрочем, если это противоречит официальной версии расследования…
– Да нет пока никакой версии.
Верховный гардемарин тут же напустил на себя безразличный и даже чуть скучающий вид, однако я успел заметить, что его проняло. И еще как – светлые брови сдвинулись, и между ними снова залегла тяжелая складка. Наверняка Гагарин уже слышал что-то такое. И уж точно видел следы удара по Зимнему не раз, не два и даже не десять, однако мои слова все же показались ему интересными.
Может, оттого что в самом дворце уже давно никто не отваживался произносить подобное вслух. Ведь это означало бы признать факт существования Одаренного вне рангов или еще черт знает кого или чего, способного за пару секунд прожечь Царь-Свечкой Конструкты в четыре слоя и несколько метров железа и камня.
Видимо, как раз об этом Гагарин сейчас и думал. Сосредоточившись настолько, что едва не заехал самому себе по лбу дверью, ведущей в восточное крыло Зимнего. И я тут же сообразил, что лучшей возможности задать свои вопросы может уже и не быть.
– Ваше высокоблагородие, – начал я, постаравшись добавить в голос как можно больше бестолкового юношеского любопытства, – позвольте поинтересоваться… Почему вы ведете расследование? Не смею сомневаться в ваших талантах, равно как и в полномочиях, но ведь есть дворцовая полиция, есть Третье отделение канцелярии его величества… Совет Безопасности, в конце концов! – Я нарочно возвысил голос, изображая искреннее удивление. – Разве сейчас работа гардемаринской роты – не обеспечивать безопасность великой княжны Елизаветы?
– Тихо ты! – буркнул Гагарин, сворачивая в коридор налево. – Любопытной Варваре знаешь, что оторвали?.. Но ты, курсант, прав. Отчасти. Не наше это дело, в расследованиях ковыряться, только так получается, что больше некому.
– Почему? – вполголоса уточнил я.
– Престижу особой роты нанесен удар. И сейчас очень многие даже в этом самом дворце будут не против, если нас всех разгонят. Егеря чуть ли не в открытую говорят, что справятся с защитой ее высочества куда лучше.
Гагарин на мгновение смолк, будто вдруг засомневался, что такие вещи следует обсуждать с курсантом. Но потом все-таки продолжил:
– Я не могу допустить, чтобы подобное случилось снова. А лучший способ предотвратить покушение – это найти врагов. И ударить первыми!
Хоть кто-то в этом городе не забыл мои уроки… Впрочем, пока слова гардемарина оставались лишь словами. И, даже располагая тремя сотнями лучших во всей империи вояк, он не знал, когда и кого нужно бить. И мне, пожалуй, было нечего ему подсказать: Распутин, конечно же, играл всем этом бардаке немалую роль, но уж точно не главную.
– Вы правы, – кивнул я. – Нападение – это лучшая защита. Но как вы сможете отыскать убийц государя, если с этим не справилось даже Третье отделение?
– Да они… Они, по-моему, просто работать не хотят! – Гагарин с явным трудом заставил себя не сказать кое-что куда более понятное и емкое. – Или кому-то на самом верху очень нужно, чтобы расследование зависло намертво.
Значит, Мещерский все-таки прав: канцелярия и федеральные сыскари нарочно тормозят дело. А Морозов, хоть и наверняка уже и грозил им всеми мыслимыми карами, пока еще не в том положении, чтобы всерьез ссориться со спецслужбами… А своих следователей у него, можно сказать, нет: Совет – вояки, а не ищейки. Их время придет позже, когда надо будет драться.
Главное, чтобы оно не пришло, когда Елизавета уже будет на том свете.
– Вещдоки, тела, задержанные – у меня нет ничего. Протоколы допросов пленных боевиков засекречены.
Гагарин толкнул дверь и зашел в кабинет. В который, видимо, переехал совсем недавно – здесь до сих пор витал дух бывшего владельца. Человека тоже военного, но заметно старше – судя по интерьеру и технике, которую последний раз меняли, вероятно, еще до моей безвременной кончины. О присутствии нового хозяина сообщала только семейная фотография на стене: князь Юрий Алексеевич – глава рода, его, кажется, третья по счету супруга и семь… нет, девять детей, от старшего, Константина Юрьевича, до девчонки лет этак пяти на вид, о существовании которой я только что узнал.
Кажется, старик и на пенсии не терял времени даром.
– Изъяли даже записи с камер. – Гагарин, прислонив автомат к стене, принялся снимать «разгрузку». – Как нарочно…
Кто бы ни стоял за Распутиными и боевиками в черном, у него наверняка есть свои люди везде, чуть ли не прямо в Зимнем или в Государственной Думе. Содержать целую армию непросто, но и она – лишь острая верхушка айсберга, а под водой скрывается структура куда более сложная и громоздкая. Спрятать такую почти невозможно.
Хотя…
– Неужели совсем ничего нет? – вздохнул я.
– Ну… Кое-что имеется. Ерунда, конечно, но все-таки погляди. Вдруг чего вспомнишь… – Гагарин взял со стола планшет, разблокировал экран и протянул мне. – У меня брат в Третьем отделении, статский советник, – и то больше ничего выгрызть не удалось, только фотографии.
На которых я, как ни искал, так и не смог найти хоть что-то полезное. Самая обычная оперативная съемка: тела боевиков, панорамы полуразрушенного бального зала, изувеченные автомобили – крупным планом. Во время погони мне было не до разглядывания, однако теперь я смог узнать под черным «раптором» овальный значок.
«Форд», скорее всего «Транзит», только модель явно посвежее тех, что я помнил. Обычный микроавтобус, который в свое время использовали и для маршруток, и для коммерческих грузов – такие даже после появления отечественных «Соболей» ввозили в страну чуть ли не тысячами.
– Номера на рамах спилены? – уточнил я, особо ни на что не надеясь.
– И на двигателях, – кивнул Гагарин. – На оружии, кстати, тоже ничего. Грамотные ребята.
Автоматы без маркировки и одноразовые машины-призраки. И вряд ли даже пленные боевики, если бы такие были, смогли рассказать многим больше. Прятать концы в воду заказчики всех этих дел явно умели.
– Меня вот еще какая штука смущает. – Гагарин на всякий случай даже прикрыл дверь в кабинет. – Помнишь того, в маске, который меня об стену швырнул?
– Как тут не помнить, – отозвался я. И на всякий случай добавил: – Еле удрали.
– И хорошо, что удрали. Только его тоже кто-то убил. Из автомата, в упор… двенадцать пуль. – Гагарин ткнул себя пальцем в живот, показывая, куда именно подстрелили Одаренного налетчика. – Представляешь?
– Не-а. – Я соврал не задумываясь. – Может, ваши? Или гвардия?
– В том-то и дело, что больше там никого не… Не должно было быть, – поправился Гагарин. – Но какой-то герой прошелся, наверное, сразу за вами. Жалко, камеры не посмотреть.
Вот вообще не жалко. Надеюсь, их там рядом даже не висело.
– Ну… я не видел. – Я пожал плечами. – Да и не до того было, сами понимаете.
– Да я-то понимаю… Ладно, пойдем к ребятам – придумают тебе работу. Не в располагу же возвращаться… И вот чего – номер мой запиши. – Гагарин шагнул обратно к столу и взял оттуда несколько свеженапечатанных визиток. – Если вдруг чего вспомнишь – сразу звони.
