Валерий Столыпин
В лучах мерцающего счастья
– Счастье нельзя оставлять на потом, – это пикантное блюдо надо есть сразу. Я влюбился. Как ты отнесёшься к тому, чтобы тихо-тихо исчезнуть отсюда и поехать ко мне?
В полной мере на её поведение повлиял эффект новизны. Всё в её жизни было впервые и вдруг. Объятия, поцелуи, исповеди, разговоры по душам, шумные вечеринки с многочисленными друзьями, поездки на природу, ночёвки в палатках, песни у костра под гитару.
С Лебедевым было легко, ни о чём не приходилось думать. Геннадий сам принимал решения, сам их утверждал, сам и исполнял.
Варя расслабилась. Сопротивляться не было ни желания, ни сил.
– Если ничего хорошего жизнь не предложила до сих пор, пусть моей целомудренностью воспользуется этот замечательный мужчина.
Честно говоря, он Варе понравился.
О настоящей любви, как к Вадиму, не было речи, но сознание в произвольном порыве закрутило романтический сюжет довольно круто.
Пока Геннадий старательно добирался до девственной глубины, перецеловав предварительно всё тело, от кончиков пальцев на ногах до макушки и обратно, девушка молилась, чтобы приключение закончилось благополучно, имея в виду, конечно же, продолжение в виде официального брака.
Когда морок рассеялся, а случилось это приблизительно месяцев через восемь, Варя была глубоко беременна.
Мираж рассеялся не сам по себе. Её судьбу кто-то могущественный, там, наверху, перекручивал, как хотел.
С того дня как девочка влюбилась в Красавина, прошло тринадцать лет, столько же, сколько было тогда – целая жизнь. Чувства постепенно выцвели, поблекли. Про письма и рисунки Варя почти не вспоминала, забросила писать дневник.
Взрослая жизнь поглотила мечты, вдохновила на новые свершения.
И вдруг что-то необыкновенное произошло, белым днём, на центральной улице.
Сердце сладостно заныло, струйкой потекли слёзы, память ожила картинками из прошлого, которое давно прошло, которое не должно было возвращаться, потому что у неё была совсем другая жизнь.
Она ещё ничего не поняла, возбудилась, мгновенно напряглась интуиция, которая всё знает наперёд, потому что черпает информацию непосредственно из окружающего пространства.
Впереди, шагов за двадцать шёл плечистый мужчина. Рост, плечи, трапеция спины, походка.
Это был он, Вадим Сергеевич.
Варя пристроилась за ним, стараясь быть незаметной. Она ещё не была до конца уверена.
Сознание сопротивлялось. Ведь она замужем, к тому же опять беременна. Интимные приключения, безрассудные авантюры, любовные романы и прочий волнительный бред – забава для женщин недалёких, легкомысленных.
Лучшей надо быть не для всех, лишь для своего единственного мужчины, для Лебедева. Что было – то быльём поросло. Прошлое должно оставаться в прошлом. Детские фантазии вовсе не повод для того, чтобы вляпываться в авантюрную историю.
– В счастье и в горе, – всплыло в голове, – я только узнаю, он это или нет. Ничего мне от Вадима не надо. Любовь, которая так и не случилась… по его, между прочим, вине, должна умереть. В муках. А вот это лишнее. Прекрати сейчас же его преследовать, это ненормально, это глупо. Пора взрослеть. Думай о Лебедеве, о ребёнке.
Варя ругала себя и всё равно шла. Это было наваждение, морок. Варя пыталась сконцентрироваться, включить мозг, но подсознание властно вело её по пути странного сентиментального возбуждения. Это было отнюдь не обыденное любопытство, скорее болезненное влечение. Дрожали от неведомого напряжения руки, вибрировали внутренности, сознание сфокусировалось на мощной мужской спине, которую нельзя было выпускать из поля зрения.
Вот он остановился у киоска, купить журнал. Повернулся.
– Он, точно он, – выдавила из себя дама, – или не он. Боже, что со мной происходит!
Варя перебежала на другую сторону узкой улочки. Отсюда наблюдать было проще.
Красавин сел на скамейку в скверике за киоском. Рядом был небольшой фонтанчик.
Женщина обежала круг, подкралась ближе, ещё ближе.
Это был он. Ошибиться невозможно. С того дня как они расстались, Красавин нисколько не изменился, разве что возмужал.
Варю обрадовало то, что он никуда не торопится.
– Неужели до сих пор не женился! Господи, сумасшедшая, о чём я думаю, тикай отсюда, пока не вляпалась в историю.
У неё вдруг закружилась голова.
Сначала поплыл фонтан, затем Вадик.
– Разойдитесь, граждане, видите, девушка беременна, – сквозь цветную пелену услышала Варя, – придёт в себя, всё будет нормально.
– Посмотри в сумочке, – советовал кто-то, – обычно девочки носят с собой целую аптеку. Нашатырь, бальзам “Звёздочка”. Надо дать подышать, натереть виски.
– Большое спасибо всем. Проходите. Сами разберёмся. Если хотите помочь, тормозните лучше такси.
В сумочку он всё же заглянул. Паспорт лежал на видном месте.
– Она, Варвара Валентиновна. Только фамилия другая.
Окончательно очнулась Варя уже в машине.
Вадим поцеловал её в лоб, гладил волосы.
– Почему ты мне не писал!
– Долго объяснять. Я ведь не доучился. Давай доедем, там будем беседовать. Береги силы. Давно ты беременна?
– Откуда знаешь?
– Живу долго. Варька, я ведь тебя сразу знал.
– Почему ты мне не писал!
– Расскажу, всё расскажу. Нам ехать минут пятнадцать. Всё такая же. Всю жизнь торопишься.
Вадим словно пушинку подхватил Варю на руки, в несколько прыжков преодолел два этажа, не снимая с рук, отыскал ключ, отворил дверь.
Пройдя в квартиру, мужчина бережно опустил женщину на диван, подложил под голову подушку, накрыл пледом, – закрой глаза, лежи, чай тебе сделаю с лимоном. Сколько сахара.
– Без сахара. Почему ты не писал, – ещё раз повторила она и разрыдалась.
– Зою Павловну Крапивину помнишь, вторую пионервожатую?
– Кажется да, смутно. У меня был с ней конфликт… из-за тебя. И странный, если учесть разницу в возрасте, разговор. Да, я ей в постель банку муравьёв тогда высыпала.
– Она хотела вступить со мной в отношения. Я отказался. Не из-за тебя, просто у неё скверный характер. Чувствовал, что она человек проблемный, с двойным дном. Так и вышло. Когда ты уехала, Зойка накатала на меня заявление, будто я совращал воспитанниц. В заявлении было несколько фамилий, в том числе твоя.
Было общее собрание. На меня странным образом ополчились все женщины. Сор из избы решили не выносить, но меня рассчитали. Зойку это не устроило. Она написала в деканат. Там даже разбираться не стали. Отчислили.
– Я во всём виновата.
– Вовсе нет. Виной всему гнилой Зойкин характер. Я не в обиде. В педагогический институт меня тренер определил. Нет у меня к педагогике призвания, это я позже понял. Скажу по секрету, два курса я всё же прослушал, там почти все люди случайные. Никто о профессии учителя не помышлял. Всем только диплом был нужен.
Пришлось уехать, чтобы глаза тем, кто в курсе моих приключений, не мозолить. Я помыкался, в такси работал, грузчиком на товарной станции, и решил открыть секцию бокса для мальчишек, благо информация о том, почему я из института вылетел, не просочилась.
Получить помещение мне комсомольцы помогли. Я же человек компанейский. Пою, на гитаре играю. На одном из молодёжных слётов обмолвился о своём желании, они ухватились. Наша, говорят, инициатива, твоё исполнение. Нам плюс за инициативу, и тебе любимое дело.
Вот, теперь малышню тренирую. Зарплата небольшая, зато дело интересное. Мои воспитанники на всех соревнованиях призовые места берут. Сама увидишь этих орлов.
– Я замужем, Вадик.
– Не отрицаю, моя вина. Пойми, начни я с тобой переписываться – неизвестно чем могла бы закончиться для меня неприятность. Ладно, дело прошлое. Как ты, полегчало.
– У меня впервые такое. Скорее всего, токсикоз. Да ещё разволновалась, увидев тебя. Я ведь письма писала, много-много писем. Хотела показать, когда встретимся, как я тебя люблю… любтла.
– Так встретились же. Теперь обо всё можем поговорить. Или больше не любишь?
– Теперь не знаю. Ты меня не искал… почему! Мог бы записку передать, на словах рассказать. Я ждала. В институт ходила. Сказали, что такая фамилия в списках студентов не значится. Я обиделась, закопала письма. Потом отрыла, забыть тебя не могла. Дневники вела, в них с тобой беседовала.
Мужчину к себе подпустила около года назад, когда поняла – ждать нет смысла. У нас и любви особой нет, но отношения серьёзные, доверительные. Хотя… он от меня действительно без ума. Хороший у меня муж, очень хороший. С ним мне повезло.
– Варька-Варька, глупая ты. Разве мог я подумать, что тринадцатилетняя пигалица что-то серьёзное может чувствовать?
– А теперь… понял?
– Понял я, девочка, всё понял. Не расстраивайся так. Можешь себе в плюс записать, что я до сих пор девственник. Тебя не мог забыть, разговоры наши по душам, наивное признание в любви. Вот, посмотри, это доказательство, не забыл я тебя.
Вадим раскрыл бельевой шкаф, снял целлулоидный мешок на молнии, в каких пальто и шубы летом хранят, открыл. Там висело весёленькое детское платьице, – узнаёшь? Я ведь думал, ты его специально для меня оставила. На видном месте висело. Тобой пахнет, можешь понюхать.
– Поцелуй меня.
– Ни к чему это, девочка. Дважды в одну воду войти невозможно. Я уже не тот, ты замужем. А поговорить можно. Я бы и письма твои, и дневники, с удовольствием прочёл.
– Семь папок с карандашными рисунками на ватмане. Не считала ни разу, сколько. Думаю, штук пятьсот. На всех ты. Вот такая любовь, Вадичка.
Какая же я дура! Откуда было знать, что судьба меня на прочность испытывает. Я ведь твердолобая, на развод не решусь. Гена меня из такой депрессивной трясины вытащил – представить сложно. Всё, конечно проходит, наверняка и это прошло бы. Ладно, о чём говорить. Адрес свой напиши. На всякий случай. И клуба твоего тоже.
Долго они сидели, наговориться никак не могли.
К Варе Вадим больше не прикоснулся. Возможно, действительно любил.
Варя довольно часто приходила в спортивный клуб, смотрела, как он занимается с мальчишками. Зря Вадим говорил, что нет у него педагогического призвания. Воспитанники были от тренера без ума.
Долго задерживаться она не могла, не хотела по этому поводу объясняться с мужем. Женщина для супруга всегда должна быть самой лучшей.
Варя старалась. Дом был чист, ухожен. Гена каждый день надевал чистый комплект белья, рубашку. Брюки он отпаривал сам, трусы и носки стирал ежедневно.
Интимная жизнь то затухала, то набирала обороты, но никогда не была пресной. Муж умел сделать так, чтобы после сеанса любовной магии у Вари от избытка эмоций тряслись поджилки и иссякали силы.
Обычно после секса мужчины сразу отворачиваются и засыпают. Об этом говорили все подруги. Гена после первого захода отдыхал не более десяти минут.
Интимный массаж в его исполнении был великолепен. Как ему удавалось практически каждый раз отыскать новую точку, прикосновение к которой вызывала приступ эйфории, было его личным секретом.
– Пользуйся моей добротой, Варенька, – когда жена задавала неудобные вопросы, – это не я такой азартный, ты меня вдохновляешь на интимные подвиги. Рядом с тобой я чувствую себя мифическим Гераклом.
Варя позволяла своему мужчине всё, даже то, что при первом рассмотрении казалось противоестественным и постыдным.
Увы, в повседневной жизни, вне постели, Лебедев был заурядным, скучным, любил уединение и покой. Для живой натуры жены это было невыносимо.
Когда они познакомились, Вадим был совсем другим. Его зазывали на все мероприятия, где требовался инициатор. В ту пору он искрил юмором, был лёгок на подъём. Отяжелел буквально через год, когда родилась Лариса, которую назвали в честь Вариной мамы. Это она настояла.
Лебедев не сопротивлялся. В отношении имён он был толерантен.
Дочку муж любил беззаветно. То же можно было сказать относительно Вари, но сама она особенной любви к нему не чувствовала.
Её сердце принадлежало Вадиму. Ничего она с собой поделать не могла. К нему Лебедева всегда ходила по собственной инициативе. Ей в голову не приходило, насколько сложно мужчине терпеть её присутствие, не пытаясь хотя бы обнять.
В дни, когда Геннадий уезжал в командировки, если случалась такая возможность, Ларису Варя отправляла к родителям, которые были за это неизменно благодарны, покупала вино, деликатесы, и отправлялась в гости к лучшему другу, мысли о котором занимали всё мыслимое пространство, свободное от материнских и хозяйственных забот.
Забавляясь в постели с мужем, она тоже могла думать о нём.
Дневники, письма и рисунки, не акцентируя внимание на том, кому они принадлежат и кому адресованы, Вадим показал всё тем же комсомольцам, задав им вопрос, – можно ли всё это издать, и сколько это будет стоить.
Ушлые комсомольцы покрутили материал, отксерили все листы, и принялись за дело. У тих ребят всё странным образом получалось, за что бы ни взялись. Самим шевелить мозгами им было недосуг, а решить вопросы они умели любые.
Спустя время комсомольцы предъявили ему договор с издательством, в котором для автора был предусмотрен гонорар в размере двадцать пять процентов от выручки.
– С тебя подписи автора на всех экземплярах, ксерокопия паспорта и оригиналы отобранных редакцией рисунков под расписку. Все иллюстрации вернут в целости и сохранности. Автором можешь назначить себя, надо лишь придумать псевдоним. Не думаем, что захочешь афишировать, кому посвящены столь интимные послания. Вот список рекомендуемых названий книги, можешь предложить своё.
– Мне надо подумать. Сколько у меня времени на принятие решения?
– Они не торопят, но говорят, что это бомба.
Окрылённый удачей Красавин летел домой на крыльях любви. Сегодня должна прийти в гости Варя, если ничего непредвиденного не случится. Об этом свидании они договорились заранее.
Он был счастлив видеть свою девочку, общаться с ней, разговаривать, слышать. Пусть этой любви не суждено воплотиться в нечто более интимное, это неважно. Такова судьба. Никто не может знать будущего, поскольку оно всегда находится в процессе реализации.
В тот момент, когда случилось начало этой истории, события тех дней невозможно было воспринимать и оценивать всерьёз. Реальная суть любовной драмы высветилась позднее, когда развернуть или изменить сюжетную линию стало невозможно.
Вадим и Варя столкнулись в подъезде. Он поднимал с пола уроненные свёртки с продуктами и цветами, она торопилась к любимому.
Что именно подтолкнуло их друг к другу, осмыслить было невозможно. Это был искренний эмоциональный порыв, импульсивное движение душ.
Влюблённые впервые слились в продолжительном поцелуе.
Следом за парочкой в подъезд заскочили девочка с собакой, которой понадобилось несколько секунд, чтобы проглотить добрую половину деликатесов, которые должны были украсить стол.
Вадим лишь улыбнулся. Ему было слишком хорошо, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.
– Простите, – виновато пролепетала девочка, – мы не хотели.
– На здоровье, – задыхаясь от волнения, пролепетал Вадим, – считайте, что это подарок.
Как и что происходило дальше, влюблённые не запомнили. Их обволакивал мистический туман, подстёгивало любопытство и желание поскорее узнать, чего их лишила судьба.
Впрочем, об этом они не задумывались. Действия были синхронны, сосредоточенны.
Несмотря на то, что времени было предостаточно, оба торопились не успеть. Чего именно у них могли отнять, неважно.
Вадим дрожал от напряжения, никак не мог справиться с застёжками и с собой. Варя ему помогала, но у неё тоже ничего не получалось.
Смачные поцелуи то и дело попадали мимо цели, поскольку оба нервничали.
Только когда постель была расстелена, а тела почти обнажены, любовники поняли, что зря торопились. Практически вся жизненная энергия была потрачена даром.
То, к чему они стремились, не получилось. Вопреки страхам, это не вызвало недовольства, негодования. Варя рассмеялась первая, – мы сошли с ума, Вадька, нас ведь никто не догонял. Смотри, я живая. Чего застыл, целуй, трогай. Обратного пути нет. Я уже изменила мужу. Какой ужас… какое счастье. Неужели я и ты… неужели мы вместе. Как я буду глядеть Генке в глаза, врать меня мама не научила. Не представляешь, как он меня любит, просто обмирает. Извини, что говорю о нём, но это моя жизнь, моя семья.
– Забавно было бы на нас посмотреть со стороны. Битва с застёжками, борьба за одеяло. Давай полежим, отдохнём. Все эти годы я мечтал… нет, ты не подумай, совсем не об этом. Мечтал подержать тебя за руки, обнять, поцеловать в макушку. И вот ведь какая нелепость. Мечта сбылась, а я лежу и не могу прийти в себя. Давай ужинать. А это… это всегда успеется. Я так счастлив! Надо же, ты и я. Бред какой-то.
– Знаешь, Красавин, у меня другое предложение. Ложись удобнее, расслабься, закрой глаза, я сама всё сделаю. Только не смейся, и не вздумай ничего говорить.
– Хочу на тебя смотреть, всё видеть. Ты такая… представить не мог, что это когда-нибудь случится.
– Не сахарная, не растаю. Смотри, сколько влезет.
Варя вспоминала, как возбуждает её Генка. Между телом мужчины и женщины большая разница, но нервная система и мозг мало чем отличаются. Поцелуи в губы выполнили задачу успешно, но она хотела видеть реакцию тела.
Ласки груди и шеи вызвали сумасшедший смех, Вадька до смерти боялся щекотки.
Чем ниже опускались руки и губы женщины, тем громче любимый дышал, а мужское эго набирало объём и упругость.
Женщина приподнялась, нависла над возбуждённым орудием. Она была готова поглотить возбуждённое чудовище, но знала, что мужчины сверх меры ранимы, когда дело касается интимного достоинства. Одно неверное движение, и любопытный моллюск скроется, забыв, что именно его так взволновало.
– Боже мой, как это здорово, – стонал Вадим, когда Варя начала двигаться. Там, внутри, что-то удивительное происходит. Кажется, это финал.
– Не беспокойся, я беременна. Ни о чём не думай, наслаждайся.
– Так ты знала, готовилась, любимая, какой же я счастливый!
– Не говори ничего. Не представляешь, как мне стыдно. А как сладко! Теперь можешь немного помочь. Ещё. Замри!
– Это у тебя действительно в первый раз, – с трудом отдышавшись, спросила Варя, – немыслимо. Не волнуйся, всё было замечательно. Я под душ, ты накрываешь на стол. Одеваться необязательно. Мы не закончили. Во сколько у тебя завтра занятия в клубе?
– Первая группа с одиннадцати, вторая с двух. С пяти до шести приборка зала. И я свободен.
– Я с тобой. Хочу целый день быть рядом. Завтра выходной, и три дня отгула. Гена вернётся в пятницу вечером. Успею прибраться, приготовить, выспаться. Лариса всю неделю будет у мамы.
– Не боишься, что муж узнает?
– Не думала об этом. Мне бы во сне чего-нибудь не ляпнуть. Я ведь сны вижу настолько реалистичные – дух захватывает. И врать не умею. Предупреждаю сразу – уходить от него не собираюсь. Лариске отец нужен, да и я Генке кое-чем обязана, понимаешь? Он мой муж… не вздумай ревновать. Спать с ним я обязана, это не обсуждается.
– У меня к тебе серьёзный разговор. Извини, что сделал это, не спросив твоего разрешения, но я так расчувствовался, когда читал дневники и письма, смотрел рисунки, что не удержался.
– Не тяни, говори, причём здесь письма.
– У меня есть знакомые комсомольцы из числа функционеров, я показал им весь твой архив, не оригинал – ксерокопии, попросил показать издателям. Мне… точнее, тебе, предлагают контракт. Отдельная книга. Двадцать пять процентов с продаж гонорар. Уверяют, что книга уйдёт влёт.
Я мог бы издать это сам, как художественное произведение, под псевдонимом, но хочу, чтобы автором была ты. Имя можешь придумать любое, например, своей мамы, без разницы. Если согласна – с тебя подпись, название книги и ксерокопия паспорта. Хочу увековечить нашу с тобой, точнее, твою, любовь. Это же шедевр, произведение искусства. Может быть, для кого-то послужит уроком.
Не представляешь, как меня шандарахнуло по мозгам, когда всё это читал. Честно говоря, мне стыдно, что заставил тебя страдать.
– Надо подумать. Одно дело переживать и фантазировать наедине с собой, совсем другое – выставлять интимные эмоции напоказ. Это слишком личное.
– Но мне ты дала заглянуть себе в душу. Представь, что я просто читатель, а ты открыла передо мной внутренний мир, чтобы показать – любовь не вымысел, она существует, что питается это возвышенное чувство внутренней энергией, черпаемой из творческого потенциала.
Если подумать, ты меня выдумала, создала некий мифический образ, наделила его деликатными свойствами, определёнными чертами характера, озвучила, оживила, и поселила в сознание.
На самом деле я совсем не такой. У меня масса недостатков. То, что происходило между нами в эти дни, скорее всего ошибка.
Ты спала, а я думал. О себе, о тебе. Хорошо ли то, что мы с тобой встретились?
Для меня – да, бесспорно. Я обрёл смысл жизни. А для тебя наша встреча вызов, социальная и душевная катастрофа. Рано или поздно ты это поймёшь. Сейчас, на волне эйфории, тебе не хочется думать о последствиях, а они будут. Перед тобой уже стоит выбор между семьёй и мной.
Ты утверждаешь, что спать с мужем – обязанность. Вдумайся в это слово. Это социальное требование или внутреннее побуждение?
– Меня никто не принуждает. Интимное общение – часть семейного ритуала, подтверждение духовного родства, некого единства, взаимного доверия.
– Вот! Доверившись и мне тоже, ты изменила мироощущение и жизнь в целом. Кому с этой минуты ты станешь доверять больше – ему или мне?
– Странный вопрос, неожиданный. По-твоему, что-то одно необходимо ниспровергнуть, иначе возникает диссонанс? Но я действительно не хочу ничего в своей жизни менять. Меня устраивает размеренная семейная жизнь. Мне в ней уютно, комфортно. Ты – отдушина, врата в мир мечты.
– Получается, что я для тебя не вполне реален, именно поэтому можно позволить себе многое из того, что находится под запретом? Чтобы избежать душевных терзаний, усыпить чувство вины, необходимо воспринимать наше интимное свидание как сон, продолжить обманывать себя и сознание.
Долго ты сможешь делать вид, что жизнь там и события здесь обитают в разных мирах?
Рано или поздно придётся выбирать. Но ведь ты давно думаешь об этом. На самом деле выбор уже состоялся, именно поэтому ты и предупредила меня, чтобы не смел ревновать к реальности, в которой меня как бы не существует. Ты спишь, а что делаю в это время я, неважно, потому что сказка, это то, что можно в любое мгновение прекратить, открыв глаза.
Теперь уже нужно подумать мне. Разреши всё-таки опубликовать книгу. Когда тебе наскучит играть в любовь, мне будет, что вспомнить.
– Наверно ты прав. Не стоит играть с огнём. Давай свой контракт. А название… “Люблю и помню”, если не нравится – придумай сам. Ксерокопию сделаем завтра.
Разговор этот произошёл накануне другого, боле драматического диалога, когда Лебедев признался в двойной жизни и попросил совета.
