Валерий Туринов
Василевс
Первой пришла в себя Рустициана. Она подскочила к Аницию, поцеловала его.
– Какой же ты у меня умница и умелец! Раз сам король обращается к тебе с просьбой!.. Постой, постой! А разве ты знаешь, кто хорошо играет на кифаре?[33] – округлила она от испуга свои прелестные глаза.
– А как же! Не зря же я занимался музыкальной эстетикой последние годы!..
Рустициана облегчённо рассмеялась и, уже не стесняясь никого из присутствующих, стала целовать его.
Это поручение короля Теодориха вскоре Боэций выполнил. И он проводил кифариста сначала в Равенну, оттуда уже к королю Хлодвигу, в столицу франков Тур.
В середине июня следующего, 505 года Симмах и Боэций приехали на виллу из Рима, с заседания сената. Лица у них светились от возбуждения.
Собралась вся семья.
Симмах призвал всех к вниманию.
– Сегодня на заседании сената было вынесено прошение о наделение вот его, – показал он на Аниция, – званием сенатора! – произнёс с пафосом, как будто это было на самом заседании сената. – Поздравим же нашего нового сенатора!..
Он обернулся в сторону Рустицианы.
– А где эти шалопаи? Где ваши дети: Симмах и Боэций?
– Падре, но они же ещё дети, любят гулять и где-нибудь балуются в саду! – с укором посмотрела Рустициана на отца.
– Их отца мы собираемся чествовать, а они где-то шляются, – смягчил свой тон Симмах под строгим взглядом дочери.
Но всё равно, как глава сената, он любил порядок и приказал слугам:
– Найдите их!.. И тащите немедля сюда!..
Старшего сына самого Симмаха задержали дела где-то в Риме. И они не стали его ждать в такой день.
После торжественного застолья Аниций и Рустициана пошли гулять с детьми по саду.
Они вспоминали детство, юность, шалости…
– Помнишь вот этот дуб? – показала Рустициана на дуб, когда они забрели в самый дальний и тёмный, мало ухоженный угол сада, где стоял тот дуб.
Дуб этот был старым уже в пору их детства. Но нисколечко, казалось, не изменился с тех пор. Они же давно повзрослели и уже стали даже чувствовать тяжесть своих лет, а он всё такой же, как и тогда.
– Да! – ответил он, привлёк её к себе, обнял.
Дети, Боэций и Симмах, ухватились своими ручонками за них, засмеялись чему-то, видя, что родители чем-то взволнованы, радостно улыбаются… И эта радость передалась им.
Здесь, у этого дуба, в этом тёмном и тогда углу сада, он признался в любви Рустициане, как казалось ему тогда, ещё малышке пятнадцати лет. И здесь они впервые скрепили свой союз навсегда поцелуем.
И сейчас Рустициана шутя чмокнула его в щёку.
– Это за верность, сенатор, и за успехи! – рассмеялась она, счастливыми влюблёнными глазами глядя на него. Особенный блеск их выдавал, что она сейчас, в эту минуту, наполнена страстью…
Он знал эти глаза, где порой был холод мыслей, когда она занималась вместе с ним философией или другими науками. А то вот так, когда прорывалась накопившаяся страсть, всё иное тут же отступало, и она была готова любить, забыться в страсти. Как бывало раньше под этим дубом, в тени его могучих ветвей… Но сейчас с ними были их дети. И огонь в её глазах быстро погас.
Они пошли в ещё одно своё особенное место, где любили оставаться вдвоём. Это была скала, которой заканчивалась их узкая длинная бухта. С этой скалы открывался потрясающий вид на морскую даль. Там приятно было сидеть и созерцать бесконечность и широту моря, которое всегда волновало и вызывало тоску о чём-то несбыточном в их скоротечной жизни, порой мелкой и даже мелочной. Оно, море, казалось вечным в своей громаде и мощи, вызывало трепет от одной только мысли о его неизведанных бесконечных глубинах.
Туда, на скалу, вела протоптанная тропинка. За много лет ещё до них кто-то ходил туда и, похоже, за теми же ощущениями. Там была неказистая скамеечка, сделанная кем-то ещё до них и сохранившаяся до сих пор.
В этот раз они пришли туда впервые семьёй, с детьми.
Возвращаясь с той скалы, Аниций заметил, что вид простора моря с этой скалы что-то произвёл с их детьми. Они не баловались, как там, в саду, впервые молчали, переживая увиденное, притихли на скале.
* * *
Как-то так получилось само собой, что около Боэция стал группироваться узкий круг лиц, которым тоже было интересно, чем он занимался. Приходил к нему тесть Симмах почти каждый вечер побеседовать, узнать, что он уже сделал в набросках своих мыслей. Изредка появлялся архиепископ Иоанн, когда дело касалось обсуждения теологических трактатов, над чем трудился Боэций… И никто из них тогда не знал, что он станет папой римским после Гормизда… Он выслушивал то, что ему зачитывал Боэций. Затем уже цеплялся к каждому его предложению и слову. Особенно это касалось догматических споров соотношения веры и разума.
– Абсолютное превосходство веры над разумом! – ссылался он на Августина, как на высший признанный авторитет. – Разум же как средство укрепления веры!..
– Но я не отрицаю, что являюсь учеником Августина! – кипятился обычно Боэций на такие заявления.
Его тесть, Симмах, обычно помалкивал, когда он спорил с Иоанном. С зятем он спорил наедине.
Боэций же настаивал, споря с Иоанном, что его теология не в доказательстве истины веры, а в поиске понимания.
– Понимание же может базироваться на логике, которая, прежде всего, это логика Аристотеля! И я утверждаю, что истина веры должна быть подкреплена доказательствами разума! То есть вера должна быть не просто принята, но обязательно понята!..
Симмах от этих его высказываний, считая их правильными, слегка поёживался, хотя и не боялся религиозных гонений…
Иногда в их узком кружке появлялся квестор[34] Флавий Кассиодор. Высокий ростом, с отменным здоровьем, выходец из знатной богатой семьи. Но он больше слушал, чем говорил или спорил. Может быть, из-за молодости или не хотел раскрывать себя.
Только однажды он проговорился, когда речь зашла об арианах, терпимости короля Теодориха:
– Мы не можем считать религию пошлиной, говорил король Теодорих как-то в моём присутствии. Потому что никто не может быть принуждён верить против своего желания…
Он заметил, что Теодорих принадлежал к арианской секте, но не делал никаких ущемлений тем, кто не разделял взглядов Ария. Кассиодор оглядел собеседников, как приняли они его высказывание и то, что он нарушил своё постоянное молчание. Заметив, что это было принято доброжелательно, он продолжил:
– И он искренне признавал превосходство римской культуры! И всячески старался воспитать своих людей, остготов, в рамках римской цивилизации… Особенно литературы!..
– Господа, почему бы нам не пригласить в наш кружок патриция Пробина, – сказал Симмах. – Он и его сын Цетег весьма интересные люди и привнесут своё, из литературной жизни… А дьякон Эннодий – какой прекрасный панегирик написал благородной мадонне Варваре. Сейчас она в Равенне, при дворе, стала воспитанницей остготских принцесс!..
– Да, я видел её там несколько раз, – подтвердил Боэций.
Он обратился к Кассиодору:
– Флавий, известный Эвгиппий написал интересный труд о святом Северине и подарил его твоей родственнице, набожной Пробе, в благодарность за то, что она предоставила в его распоряжение свою библиотеку!..
В этот день они много беседовали, спорили, строили планы.
Но этим планам не суждено было сбыться.
* * *
Прошло пять лет, и Боэция возвели в звание консула.
И он сам, и его тесть знали, что это была благодарность от короля Теодориха за исполненные Боэцием просьбы относительно кифариста королю Хлодвигу и изготовление водяных часов, клепсидры, бургундскому королю Гундобаду.
Они, тесть и зять, уединились в тот вечер от остальных, чтобы поговорить откровенно о том, что волновало обоих, и о важном решении Боэция углубиться в исследование христологических споров, возобновившихся в Риме.
Тесть поддержал его решение:
– Однако я полагаю, что смысла нет в том, чтобы тратить на это многие годы… Если же считаешь, что это по твоим силам, тогда вперёд!..
У Симмаха была обширная библиотека.
– И я предоставляю её в полное твое распоряжение!
И хотя у Боэция была тоже хорошая библиотека, но он с благодарностью принял предложение тестя, надеясь, что это позволит чаще встречаться ему с Рустицианой и всем семейством Симмахов на вилле.
– И у меня ещё в планах! Перевести на латинский язык Платона и Аристотеля!
– Но это же громадный труд! – воскликнул Симмах.
– Да! Но дело стоит того! Желающим знать философию нужно дать в руки первоисточники! Их чистейшие незамутнённые образцы!.. Составленные на латыни!..
Симмах не замечал в своём воспитаннике ревностного благочестия. Боэций даже не интересовался серьёзно вопросами веры. Он развивал свою систему идей, как в античной интеллектуальной традиции: разуму – своё, вере – своё…
Работа в сенате отнимала у Боэция много времени и сил. Но он уже втянулся в такой ритм жизни и даже находил в нём свои прелести и достоинства.
И так прошли, в трудах, несколько лет его жизни.
Глава 5. Анастасий
Прошла неделя после восшествия на императорский престол Анастасия, по прозвищу Дикорос.
Страстная неделя, пятница, одиннадцатое апреля 491 года.
Закончились все официальные торжества по этому случаю. Наступили будни, заботы и тревоги. Перед Анастасием, новым василевсом, поднялись, в своей громаде и важности, опасения, грозившие ему, новому василевсу. На это место, на которое судьба случайно вознесла его, были претенденты, имеющие гораздо больше прав: по древности рода, заслугам перед империей, по дарованиям, зрелости ума, в решении тягот, в которых оказалась Византийская империя за последние семнадцать лет непрерывных обрушений в правящей верхушке.
Юстин уже достаточно хорошо узнал Анастасия. А при выходе на Кафизму[35] императрицы Ариадны хорошо рассмотрел её.
Она шла на Кафизму ипподрома. Впереди всего шествия шёл Юстин со своими экскувитами-гвардейцами. Затем шла императрица в бархатной одежде фиолетового цвета, с короной на голове… Тяжёлая походка полной женщины. Она уже в годах, но лицо её всё ещё сохранило следы свежести… За ней шла свита придворных, дамы, сановники… И снова сановники рангом ниже…
От Анастасия же он ожидал, что тот станет действовать осторожно, пойдёт на ряд уступок народу, чтобы привлечь его на свою сторону. И он ждал, какие шаги сделает Анастасий в первую очередь. И он не ошибся, когда новый василевс первым делом отменил хрисаргир, общегосударственный налог золотом и серебром на все ремёсла и промыслы, взимавшийся раз в пять лет со времени Константина Великого… По империи прокатилось ликование… Народ славил нового императора.
– Василевс – твоя победа! – содрогался от криков ипподром.
Анастасий открывал, по случаю своего избрания императором, конные состязания. Он подошёл к краю Кафизмы, поднял в руке белый платок, призывая зрителей к началу гонок, и бросил его вниз.
И в этот же момент с трибуны кто-то бросил в него камень…
Анастасий ловко увернулся… Но в следующее же мгновение по взмаху руки Юстина его экскувиты метнулись на трибуну и схватили виновного…
От такого начала зрелищ с новым императором закричали все: и прасины и венеты, забыв на время постоянную вражду, обнимаясь и славя Анастасия и Ариадну.
После этого Ариадна заметила как-то в разговоре с Анастасием, зачем, мол, этот ипподром, рассадник беспорядков и зла.
Анастасий шутливо ответил ей:
– В Константинополе Бог имеет Святую Софию, император – Священные палаты, Сенат, а народ – ипподром!.. Там народ выпускает избыток дурной крови!
* * *
В это время, время Анастасия, у Юстина прибавилось должностных обязанностей при дворе. Теперь он уже не стоял охранником у дверей василевса. Под его начало поступила сотня экскувитов. И он только распределял их по местам, где они должны были стоять и наблюдать за порядком, либо сопровождать василевса, когда он выходил куда-нибудь из дворца, или на торжественном приёме иностранного посла.
На одном таком приёме персидского посла ему пришлось долго быть на ногах. По просьбе посла Анастасий вздумал с чего-то показать послу императорский дворец.
– Великий шах Персии хотел бы знать больше о дворце византийского василевса, – начал посол вкрадчивым голосом, явно не надеясь, что его просьбу здесь уважат. – И за это он весьма будет благодарен брату своему, василевсу! И почтит его благородное имя, вписав в книгу шахской славы!..
Анастасий показал жестом Юстину подойти к трону.
Юстин подошёл.
– Проводи посла по дворцу и покажи, что он пожелает!
Юстин отдал честь василевсу: «Слушаюсь, ваша милость!»
Затем он пригласил посла и его помощников следовать за собой.
Особый восторг произвёл на посла ипподром, когда они поднялись на Кафизму, с которой открывалась панорама всего этого грандиозного сооружения и великолепный вид на Пропантиду, Босфор и азиатский берег. Не меньше восхищён был посол храмом Святой Софии и зданием Сената на форуме Августеона[36]…
Посол замучил его. В этот день он много ходил, зверски устал. Вернувшись вечером домой, он, ругаясь, рассказал Лупицине о дотошном после, поделился с ней соображением, что неспроста такой интерес у посла враждебной страны.
– Шпионил, – согласилась с ним Лупицина. – Почему Анастасий-то разрешил это? – удивлённо спросила она его.
– Не знаю… Но Анастасий просто так не допустил бы такое, – заключил он. – Значит, зачем-то ему это было нужно!
* * *
На следующем приёме этого посла, когда закончилась официальная процедура, Анастасий встал с трона, спустился к послам и, вежливо взяв старшего из них под руку, пригласил послов в соседнюю палату, столовую кенургия, свод которого поддерживался изящными мраморными колоннами, что вызывало восхищение у иностранцев, так же как до блеска отшлифованный мраморный пол и мраморные столы. Этим не прочь был блеснуть Анастасий перед послами персидского шаха Кавада, чтобы вызвать зависть и раздражение у того от богатства и роскоши Византийской империи.
За ними туда же направились остальные, присутствующие на приёме.
Юстин, в обязанность которого входило ни на шаг не отходить от императора на таких приёмах, двинулся вслед за императором и послом.
При выходе из тронного зала он случайно наступил ногой на длинную мантию императора, тащившуюся следом за ним…
Анастасий, почувствовав это, остановился, обернулся к нему, его глаза сердито блеснули. Заметив же виноватое выражение на лице Юстина из-за этой оплошности, он снисходительно пожурил его, с каким-то явным намёком:
– Ну куда ты спешишь-то!..
Юстин же готов был провалиться сквозь землю.
* * *
В столице и Халкидоне было очень много исавров. И сикофанты[37] доносили во дворец, что они затевают беспорядки, чтобы затем устроить государственный переворот.
И вот в столице, предвестником этого, началось: исавры, к ним примкнули прасины, толпа росла, полилась по улицам, двинулась на ипподром.
Юстин приказал своим экскувитам: «Схватить зачинщиков!»…
Один из его экскувитов засомневался: «Там же мои братья, исавры!»
– Твои, говоришь, братья! – уставился Юстин на того экскувита. – Он что, кормить будет тебя?! Он ещё сдерёт сам с тебя деньги на пьянку и жрачку!.. Бездельник! Добро бы порядочным был!.. Запомни: ты служишь василевсу!..
Ему ещё раньше доносили, что среди исавров, в рядах его экскувитов, много шатающихся. И он знал среди них настроение и зачинщиков всех беспорядков. С двумя доносчиками он уже встречался тайно, на христианском кладбище, в пикантном месте.
– Исавры готовы пойти на безумный поступок! – сообщил ему один из них.
– Да! – подтвердил его приятель. – Они запаслись длинными баграми, привязали к концам их лён и серу и собираются сжечь весь город, если их станут выгонять из него!
Когда же Юстин донёс обо всём этом василевсу, то Анастасий приказал ему действовать с исаврами более жёстко…
И вот сейчас экскувиты, закованные в доспехи, врезались в толпу, пролагая себе дорогу мечами, добрались до смутьянов… А когда те не подчинились, были изрублены на куски тут же.
Согласие и мир в столице, среди партий ипподрома, рухнули.
Толпа прасинов качнулась в сторону Халки, с факелами, поджигая всё подряд. Чадя, воняя горящим рыбьим жиром, заметались факелы и вокруг ипподрома… Из толпы стали метать факелы в здание Халки… Заполыхали ворота, обтянутые медными пластинами…
Сразу же после начала беспорядков в столице Анастасий стал формировать армию для войны с исаврами, понимая, что просто так эти беспорядки не остановить. Тайные его агенты донесли ему, что среди исавров полно заговорщиков, настроенных воинственно. И он решил нанести упреждающий удар: издал указ о лишении исавров привилегий, отказался выплачивать им жалованье, конфисковал их имущество.
А для получения информации о ситуации в городе он вызвал к себе Юстина.
– Они задумали посадить на трон Лонгина! – доложил Юстин василевсу те слухи, что пошли среди его экскувитов, в основном из исавров.
– Выяви главных зачинщиков, друзей Лонгина, его единомышленников, – велел Анастасий ему.
Юстин кивнул головой и покинул покои василевса.
По дороге от василевса он вспомнил скандальную историю с императрицей Вериной, матерью Ариадны.
Уже восемь лет как её нет. А всё ещё аукается то, что она затевала здесь!
* * *
Анастасий же стал активно проводить совещание за совещанием. Первым делом он вызвал в столицу магистра армии Востока Иоанна, по прозвищу Скиф. Каждый день во дворце теперь можно было видеть и Иоанна Кирта, по прозвищу Горбатый. Его Анастасий назначил также магистром другой армии.
Вызвал Анастасий как-то на откровенный разговор и Юстина, пригласив его к себе в кабинет одного.
– Ты пойдёшь в этот поход тоже, – начал он с ходу, словно это уже было решено между ними. – Назначаю тебя ипостратегом[38] к Горбатому… Будешь при нём моими ушами и глазами. Возражений не принимаю. Сообщать мне всё, что посчитаешь важным. Я не доверяю Горбатому! Говорю это тебе открыто! Только тебе… В поход пойдут также готы, под началом их соплеменника Асикала. Будут ещё конные полки гуннов…
Он прервал свой монолог, встал с кресла, подошёл к Юстину, заглянул ему в глаза.
– Исавры сейчас все изгнаны из столицы. И они ушли к себе на родину, в Исаврию, в горы. Там они чувствуют себя в безопасности. И этот хмель свободы ударит им в голову: они непременно выйдут оттуда и пойдут, скорее всего, навстречу нашим войскам, на Константинополь. Вот этим нужно будет воспользоваться: встретить их на равнинах Фригии. На равнине они слабы. Перехватить же их надо по дороге на крепость Свинаду.
Юстина удивляли доскональные знания Анастасия о том, о чём он говорил. Как будто он сам был там, в той же Фригии или Исаврии. Хотя в походах там, в азиатских провинциях империи, он никогда не был. Но у него была отличная память и глубокое знание начитанность книг, документов и карт, что хранились в императорской библиотеке. Там он проводил много времени, ещё в ту пору, когда только что появился при дворе императора тридцать лет назад. И это сказалось на его знаниях, эрудиции.
Уточнив ещё, что Юстин пойдёт в поход со своими экскувитами, и кое-какие детали похода, Анастасий отпустил его.
* * *
Армии сформировали в спешке, в конце года. Триеры перевезли их через Босфор на азиатский берег… Была уже середина октября… Непогода… Пешие легионы, обозы, конные полки… Армия растянулась на много миль…
Не прошли войска и половины пути до Амиды, как закрутились наверху, среди командующих, интриги. На одной из стоянок в палатке у магистра Скифа собрались все начальники обеих армий. Зашёл разговор о совместных действиях. Совещание прошло с криками, раздором, интригами, и к концу его оказалось, что Горбатый со своими офицерами захватил главное начальство над всеми войсками в этой войне с исаврами.
– Это приведёт к краху всю нашу военную кампанию, – тихо ужаснулся Скиф. – Ну, теперь держись, македонец! – прошептал он, называя так Юстина с первых же дней их знакомства.
Он и Юстин знали хорошо Горбатого, его честолюбие и бездарность в военном деле. И за это теперь должна будет заплатить их армия: сотнями жизней легионеров, а может быть, и тысячей, позором, бездарным походом.
– Ладно, нечего унывать! – старался подбодрить он Скифа, видя, что тот совсем упал духом. – Не один же он в армии! Будем противиться его приказам, если они будут явно идти во вред войску!
На этом они и договорились.
О сложившейся ситуации в армиях Юстин тут же сообщил василевсу, отправив туда своего гонца. Но того гонца перехватили люди Горбатого.
Обе армии, Горбатого и Скифа, сошлись с исаврами действительно на равнинах Фригии, но близ города Коттиея.
В развернувшемся сражении исавры были опрокинуты пешими легионами из Силимврии, а конные легионеры довели дело до разгрома.
Начался грабёж убитых, мародёрство: снимали доспехи, мечи, одежду и обувь… Обозы растащили сразу же, хотя Горбатый и Скиф приставили к ним охрану – надёжные полки легионеров. Но всё равно пошли частые стычки, нападения на обозы с богатой добычей: фураж для лошадей, огромные запасы продовольствия, одежды, оружие, личные вещи убитых… И этот грабёж, мародёрство, задержали на несколько дней обе армии. Разбитые же остатки исавров успели уйти в горы. Армии Горбатого и Скифа кинулись преследовать исавров, но время было упущено, и те укрылись в горах, в надёжно защищённых крепких местах.
Потянулись месяцы осады, так как взять укрепления штурмом оказалось невозможно.
Близилась зима. И армии расположились лагерями на зимовку, на долгие недели сидения в лагерях… Осаждённые же вскоре ощутили нехватку продовольствия. В крепостях начался голод, но исавры стойко терпели.
И Юстин на одном из советов у Горбатого предложил выманить исавров из укреплений путём приманки из обоза с продовольствием.
Затея с приманкой не сработала. Исавры догадались, что это ловушка. Со стен крепости они смеялись над ромеями, показывали непристойности свои, свистели и ругались. Навеселившись, они снова ушли со стен, стали заниматься своими хозяйственными делами. На стенах же и башнях остались только стражники, зорко следя за передвижками в лагерях ромеев.
С наступлением весны открылись тайные тропы в горах, и по ним исавры стали доставлять продовольствие в крепости.
Горбатый обозлился на Юстина за этот провал с приманкой. Вечером в его палатке разгорелся скандал. Он обвинил его в сговоре с исаврами, среди которых в крепости оказались и экскувиты, бывшие недавно подчинёнными Юстина.
– Это твои гадёныши сидят сейчас вон там, в крепости! – разозлившись, ткнул Горбатый корявым пальцем в сторону крепостных стен. – А обучал-то воевать их ты! – теперь ткнул он всё тем же корявым пальцем в грудь Юстину.
Магистр армии Иоанн, по прозвищу Горбатый, был не из трусливых. На его теле полно было шрамов, как и покалеченных рук и ног. Но по характеру он был отвратителен. Как кто-нибудь провинится, или сделает оплошку на поле боя, или, не дай бог, струсит в битве – тут же идёт у него под суд, жёсткий и беспощадный.
– Не покажешь строгость – завтра все побегут в панике! – любил повторять он.
И он посадил Юстина под стражу за провал с приманкой, собираясь судить его, затем казнить за измену императору… Над Юстином сгустились чёрные тучи. Он сидел в яме, в какие садят только злодеев, дожидающихся казни. Раз в день ему опускали в яму на верёвке горшок с какой-то жидкой похлёбкой. Кое-как поев это отвратительное пойло, он засыпал, уже ослабев за пять дней заключения настолько, что едва мог вымолвить два-три слова. Чтобы совсем не потерять голос, он стал петь песни, запомнившиеся в юности…
Через месяц его внезапно выпустили, так же как внезапно посадили. Оказалось, как сообщил ему секретарь Горбатого, из Константинополя пришло письмо от Анастасия к Горбатому с приказом немедленно освободить из-под ареста ипостратега Юстина, вернуть ему прежнее командование над экскувитами.
«И впредь бы ты, магистр Иоанн, по прозвищу Горбатый, не прикасался к нашему ипостратегу, верного слугу империи!» – звенели металлом строки письма василевса.
На этом история с арестом Юстина закончилась.
Горбатый же, чтобы как-то выпутаться из этой истории, обелить себя, пустил слух, что ему было видение, которое предрекало Юстину в будущем громкую славу. Хотя он же, Горбатый, посмеивался, что из этого малограмотного крестьянского сына, свинопаса, вряд ли выйдет что-нибудь путное.
Осада укреплений исавров затянулась надолго. Прошёл ещё год вялотекущих стычек. Ни те ни другие не хотели рисковать, надеялись только на то, что голод возьмёт своё в конце концов.
Через три года война с исаврами закончилась, когда в 497 году Иоанн Скиф захватил главарей сопротивления, Лонгина и Афинодора. Они были казнены, головы их отправили в Константинополь, где их выставили на ипподроме.
* * *
В начале ноября, шёл 502 год, Анастасий вызвал к себе во дворец Ареобинда, стратега[39] восточных провинций империи.
В связи с этим референдарий императора, дотошный малый, ещё раз предупредил Юстина, что сегодня будет на приёме у василевса Ареобинд.
– Приём военачальников, даже близких к василевсу, ты уже знаешь… Примешь у них всё оружие, сдашь под надзор своим экскувитам. Затем проводишь его в кабинет василевса… С тобой, как всегда, должны находиться не менее четырех экскувитов. Двое останутся у дверей кабинета, с двумя другими ты войдёшь к василевсу в кабинет вместе с посетителем…
Он замолчал на минуту, затем продолжил.
– И ты хорошо знаешь, что Ареобинд не простой патриций. Он зять Олибрия – бывшего императора в Риме! – сделал он многозначительный жест рукой. – И по отцовской, и по материнской линии принадлежит к высшей военной знати. Он сын Диагисфеи, внучки некогда всесильного алана Аспара! Того, который был убит в правление императора Льва!.. Ареобинд женат на Юлиане, из аристократического рода Анициев…
Посчитав, что изложил главное о посетителе, он перешёл снова к тому, как вести себя ему, Юстину, на приёме такого посетителя у василевса.
– Если василевс попросит, то можешь приказать одному экскувиту, с которым войдёшь в кабинет, выйти из кабинета. Но сам ты никогда, ни при каких обстоятельствах не должен оставлять василевса наедине с посетителями! Даже ночью, у дверей его спальни, должны стоять на страже по два экскувита… Что бы ни говорили при твоём присутствии василевс и его гости, ты не должен слушать. Твои уши должны быть закрыты для этого! Только твои глаза должны следить, чтобы никто не приближался к василевсу ближе чем на два шага!
Сделав ещё несколько незначащих замечаний, он попрощался с Юстином и ушёл к себе, в свою канцелярскую каморку, как шутливо он называл её.
Этот же вызов Ареобинда к василевсу был связан с тем, что только что, в октябре, персидский шах Кавад подошёл к византийской пограничной крепости Амида и осадил её.
* * *
Юстин встретил Ареобинда у входа в портик больших ворот Халки[40]. Эти ворота выводили на площадь Августеона, за которой стоял храм Святой Софии. Через эти ворота обычно выходил василевс, направляясь в храм Святой Софии по церковным праздникам. К этим же воротам подъезжали иностранные послы для торжественного приёма у василевса. Иногда через них выезжал верхом василевс в окружении экскувитов, направляясь на ипподром для открытия игр, состязаний или выступлений перед народом и партиями ипподрома.
Стратег явился в сопровождении своих телохранителей, хотя и знал, что во дворец телохранителей не пускают.
Юстин, встав на пути Ареобинда, загородил ему дорогу дальше на территорию Большого дворца. Там, позади него, находилось то, что он охранял: парки, купальни, бассейны, изящные постройки, тенистые сады с фонтанами, оранжереями, места отдыха и развлечений императриц.
Поприветствовав стратега, он пригласил его следовать за собой, после того как тот отдал здесь, в портике, экскувитам свой меч и кинжал, оставил также и своих телохранителей.
Они прошли через портик. Сзади них пристроились четверо экскувитов, вооружённые, готовые по первому знаку Юстина прийти к нему на помощь.
Юстин свернул налево, в длинный двор.
– Нам сюда, – сказал он Ареобинду, шагавшему рядом.
Они прошли до половины двора, до бронзовой двери, за ней свернули направо в палату экскувитов, родную палату Юстина…
Идти было не близко, в дальний уголок Большого дворца, и они разговорились.
– Кавад осадил Амиду месяц назад, – начал Ареобинд. – Но взять крепость не может… И я полагаю, что император собирается послать на выручку крепости армию. Для этого, видимо, и вызывает к себе военачальников… Вот увидишь, он пошлёт туда и тебя с твоими экскувитами!..
Он желчно усмехнулся. Высокий ростом, длинноногий, хорошо сложённый, с приятными чертами лица северянина, белокурого, с высоким лбом.
Но, как уже слышал Юстин о нём сплетни, не отличался мужеством, не то что его прадед Аспар… «Трусоват!» – заключил он спокойно… Аланы и остготы, что наводили ужас на римлян своей беспощадностью, завоевав Италию, Рим, смешавшись со страстными южанками, быстро выродились…
Юстин возразил ему, что император вряд ли обойдётся без него, без охраны дворца. Анастасий хотя и был не робким, но и безрассудством не отличался тоже. И Юстин рассчитывал на это…
Пройдя палату экскувитов, они вошли в палату кандидатов с куполом на восьми колоннах. Здесь было несколько дверей… Юстин уверенно свернул в палату направо, Ареобинд и экскувиты последовали за ним… Затем Юстин так же уверенно свернул налево, к лестнице. Они спустились по ней и через портик «Золотая рука» прошли в палату Августея[41], из нее вышли в верхнюю галерею террасы дворца Дафны[42], оттуда же по лестнице спустились в апсиду[43] – полукруглую часть фиалы[44]… И через триконху[45] и галерею триконхи подошли к Золотой палате.
Рядом находилась императорская опочивальня. Недалеко размещалась канцелярия и кабинет Анастасия…
– Мой прадед Аспар любил повторять старую пословицу, ходившую в древности: «Рим съел мир!» Хм!.. Затем он добавлял, что сейчас всё случилось наоборот: «Мир съел Рим!» – заключил Ареобинд в конце беседы.
Один из подчинённых Юстина, экскувит, вышел вперёд, открыл тяжёлую и высокую дубовую дверь с гербом императора, распахнул её перед ними… И пошёл дальше впереди них.
Они подошли к кабинету василевса. Повторилась та же процедура.
Один из стоявших у двери экскувитов отдал честь, деловито доложил Юстину:
– Василевс ждёт!..
Он раскрыл дверь кабинета, а Юстин жестом пригласил стратега войти в кабинет.
Они вошли в кабинет Анастасия.
В кабинете оказались ещё три человека, которых не ожидал увидеть Ареобинд. Один из них был Келер, командир дворцовых тагм[46]. Ему особенно доверял Анастасий, как иллирийцу, своему земляку. Поэтому он приглашал его на все совещания, когда дело шло об особо важных решениях для империи. Здесь же был фригиец Патриций, командующий войсками в самой Византии, старый, умудрённый, но уже слабый на голову: его подводила память. Порой он путал имена своих же товарищей, комитов. Но старик прямолинейный, справедливый… Он нравился Юстину этим, чем походил в этом на него самого, Юстина… Но вот кого не любил Юстин, так это Ипатия, племянника василевса… «Бездарь!» – так окрестил он его за то, что тот мало смыслил в военном деле, совался же в первый ряд командующих… «Худой конь норовит бежать впереди!» – вспомнил он пословицу кочевников… Третьим в кабинете был племянник Анастасия, патриций Проб, его любимец, которого он повсюду таскал за собой.
