Василенко Полина
Два рубля за небо
– Раиса Петровна, что с вами, – всполошилась Катя и быстро разделась. – Вам нехорошо?
– Да погода нынче шалит. Голова кругом. Ты, Катюша раздевайся. Сейчас попьем чайку и мне полегчает. Бывает такое, не беспокойся.
Раиса Петровна поплелась на кухню, Катюша поспешила за ней.
– А давление мерили?
– Нет еще.
– Тогда я принесу! – Катюша быстро отыскала в комнате тонометр, вернулась на кухню и измерила педагогу давление. – Сто шестьдесят на девяносто. Высоко. Где таблетки?
– Вон, в аптечке. Дай я сама достану лекарство, – Раиса Петровна выпила таблетки и устало облокотилась на стену. – Сейчас подействуют.
– А пойдемте лучше в комнату, – Кате не на шутку встревожилась. – Вы полежите, а я рядом посижу
– Хорошо, – почти прошептала Раиса Петровна. Поддерживаемая Катей, прошла в спальню, легла на кровать.
– Давайте «Скорою помощь» вызову? Пожалуйста. Они быстро приедут, – Катюша накрыла педагога пледом и села рядом в кресло.
– Без надобности, – категорически отказалась Раиса Петровна. – Подождем с пол часика. А там видно будет.
– Хорошо, – согласилась Катюша, но постоянно поглядывала на часы. Время тянулось медленно, а состояние Раисы Петровны не улучшалось.
Померила давление еще раз. Казалось, Раиса Петровна задремала. Катя мялась в нерешительности, вызывать врачей или нет? Еще пять минут до условного срока. Давление растет.
Катюша решилась и вызвала «Скорую помощь». Стрелки часов ползли по циферблату больших настенных часов. Тишина нарушалась только доносившимися с улицы далёкими звуками. Катюша постоянно прислушивалась к дыханию Раисы Петровна. Медленный вдох. Медленный выдох.
Раиса Петровна вдруг открыла глаза и посмотрела на Катю ясным взглядом.
– Катюша, как хорошо, что ты здесь.
– Вы как? – Катюша подскочила к кровати педагога.
– Хорошо, милая.
– Я вызвала врачей. Давайте еще раз давление померю.
– Не надо, Катюша, не суетись. Времени очень мало.
– Мало? Почему? – Испугалась Катюша и попыталась перевести страшный для нее разговор. – А я подарок принесла. Хотите посмотреть? Красиво получилось.
Раиса Петровна кивнула. Катя принесла платок и развернула.
– Это вам. На Новый Год.
– Очень красиво. Какая ты умница, Катюша, – тихо проговорила Раиса Петровна. Голос у неё странно надламывался. – Укрой меня своим платком. Он как музыка – воздушный, лёгкий, тёплый. Он меня согреет. Там.
Девушка накинула платок и не понимая, чем ещё помочь. Раиса Петровна протянула Кате руку. Маленькую, сухую и прохладную, с синими прожилками вен под тонкой старческой кожей. Катя сжала её и заплакала. Слезы текли по щекам и капали прямо на сомкнутые руки.
Медленный вдох. Медленный выдох. Почему так долго едет «Скорая помощь»?
Пять минут. Семь. Одиннадцать.
Раиса Петровна вновь приоткрыла глаза.
– Не плачь, девочка моя! Все только начинается. – Прошептала Раиса Петровна. – Тебе уготована фантастическая судьба. Иди за своим голосом.
– Раиса Петровна. Что вы такое говорите! – Катя разрыдалась. – Потерпите немного. Врачи уже едут. Пожалуйста, потерпите.
Рыжие, пышные волосы девушки разметались, вылезли из прически и падали на лицо, но она не решалась их поправить. Боялась выпустить руку преподавателя. Казалось, как только отпустит, Раиса Петровна умрет.
– Катюша, ты услышала меня? – Тихо переспросила Раиса Петровна.
– Да, да, – поспешно ответила Катя.
– Иди за своим голосом и ничего не бойся. Ты очень сильная и счастливая. Верь мне.
– Хорошо. Я запомнила.
– Мне понравился твой подарок. Похорони меня вместе с ним. Прошу. Всё. Прощай, Катенька. Буду тебя охранять. Оттуда. – Раиса Петровна светло улыбнулась, крепко сжала Катюшину руку и, с глубоким выдохом, полностью расслабилась. Лицо её расправилось, морщинки почти исчезли, а на губах навсегда осталась легкая улыбка.
Катя, оторопев, смотрела на Раису Петровну.
Это была первая смерть.
В дверь квартиры громко позвонили. Приехала «Скорая помощь»…
Катя так и не смогла исполнить наказ любимого педагога. Голос, ещё не успевший сформироваться, из-за стресса начал угасать. Не помогли занятия с другим преподавателем, ни сеансы с психотерапевтом. Осталась только страсть к прослушиванию оперных записей. Она слушала их часами и представляла, как бы спела она ту или иную партию. Робкое утешение, тихая надежда.
От безысходности, и чтобы не терять год, Катя поступила учиться на маркетолога. А все равно куда. После папа через знакомых устроил её в крупную компанию по специальности. Хорошая зарплата, нормальный коллектив и тоска. Тоска по утраченному таланту, нереализованной мечте, так и нерасплавленным для полета крыльям.
Со дня гибели папы прошел год. Ничего не изменилось в лучшую сторону. Наоборот. Печать, тревога, одиночество. Не говоря уже о четырех смертях. Катя не знала этих людей, не могла ничем помочь, но по страшному стечению обстоятельств, становилась на некоторое время самым близким для них человеком, становилась последней, кто провожал их на небо. Мужчины и женщины умирали у нее на руках не одинокими. А Катя, каждый раз, испытывала огромную боль потери.
Девушка почти смирилась, почти приняла ситуацию как данность. Ну, вот, такая тяжелая судьба, хоть плачь, хоть молись.
Наверное, есть выход. Надо только знать, чего хочешь в жизни, и определится с целью. «А чего я хочу?» Ответа пока не находилось.
Н улице стемнело, и подул благодатный прохладный ветерок. Катя сидела на балконе, смотрела поверх высоких деревьев на восходящую яркую бело-молочную луну и придумывала себе цель. Денег, полученных в наследство от бабушки, тети и папы еще пока хватит. Год, отведенный ею самою для горевания, отсчитывал последние минуты. Слез больше не осталось. Праздность и бездействие действовали угнетающе. Значит, надо срочно себя занять. В конце концов есть красный диплом института, небольшой опыт работы и можно обратиться за помощью к папиным друзьям. Звонили они нечасто, но всегда проявляли участие.
Катя решилась на поиски работы. Можно и не очень денежной, пока. Главное, иметь заделье. Тогда и горевать будет некогда.
Облегченно выдохнула и, пожалуй, впервые за долгое время, улыбнулась.
Жить по-новому, так жить по-новому! Несмотря на позднее время, перемыла полы, вытерла пыль и запустила посудомойку, загрузив под «завязку». Немного подумав, сняла постельное белье и вместе с другими вещами поставила стирку. В последний момент вспомнила про любимый голубой сарафан. Проверила карманы, выложила мелочь в специальную вазочку на тумбе около порога и кинула сарафан в машину.
«Два рубля за небо. Кажется, так сказал мужчина на лавке».
Бельё стиралось, посуда мылась, квартира сияла чистотой. Катя, наведя ароматную пену, полчасика повалялась в ванне. Теперь порядок во всём.
Загоревшиеся поздние летние звезды, блекло осветили небосвод. Еще один день ушел в небытие. Через несколько часов взойдет солнце. Дожил до рассвета – уже хорошо. Главное, переждать эти несколько часов. И, не важно, что тебе поможет: музыка, слезы, генеральная уборка, разговоры со старым другом или пустые мечты. Первые лучи солнца разгонят туманные обманчивые страхи и сердце забьётся в привычном будничном режиме.
«Начинаю вытаскивать себя из депрессии. Ищу работу». Катюша похвалила себя и пошла спать.
Спать. Надо поспать. Баранов считал, на облаках себя представлял, аутотренингом занимался. Не помогает. А завтра тяжелый день и очень важные задания.
Максим ворочался, уговаривал себя, но сон не шёл. Обычно, когда он ночевал в поселке у Льва Натановича, таких проблем не возникало. Лишь голова касалась подушки, наступало блаженное забытье и сны были крепкими, оздоравливающими. Но не сегодня.
Мысли о новых, навалившихся заботах будоражили. Как это сделать? Как это сделать по-умному, деликатно? Чем заняться в первую очередь?
Начинало светать. Из открытого настежь окна доносилось пение ранних пташек. Вот им хорошо. Не надо ничего придумывать, ни о чём заботиться.
Максим завернулся в одеяло и вышел на балкон. Тишина, покой, смирение. Вдоль ограды из дикой малины прошел охранник с собакой, приветственно махнув рукой. И вам того же.
Удобно уселся стоящую на балконе кресло-качалку, подложив под голову небольшую диванную подушку. Монотонно покачиваясь и размышляя о заботах грядущего дня, Максим незаметно уснул.
Проснулся от бьющего по глазам яркого летнего солнца и тихого, вкрадчивого голоса.
– Ой, Максимушка. А, ведь, проспал ты! Да и я тоже хорош, не услышал будильника! – Напротив Максима стоял Лев Натанович и укоризненно качал головой.
– Наверное, проспал, – ничуть не огорчился Максим. – А сколько времени?
– Так уж полдесятого утра, – Лев Натаныч глянул на ручные часы. – Но да ты не беспокойся. Позвонил твоему начальнику и отпросил до обеда.
– А начальник что? – Максим скинул одеяло, встал и с хрустом, сладко потянулся.
– Разрешил задержаться. Сказал, мол, заслужил ты небольшой отдых.
– А то! Такую сделку провернули! И не без моего участия! – Максим облокотился на балконные перила. – Хорошо же у вас тут! Прямо жить бы остался.
– В чем же вопрос? Оставайся, – радостно согласился Лев Натанович.
– Ага, – хмыкнул Максим. – Вначале загрузили по полной программе, заданий надавали таких, что и уснуть не мог, а потом оставайся.
– Максимушка, одно другому не мешает. – Лев Натанович тепло похлопал Максима по плечу. – Хотя, дела и вправду важные. Пойдем завтракать. Гришка оладьей пышных напек. А к ним варенье. Угадай какое?
– Неужели по землянику ходили?
– Ходили. Пойдем, не пожалеешь.
Вкуснятина необыкновенная! Максим макал еще горячие оладьи вначале в блюдечко со сметаной, а затем в варенье и быстро отправлял в рот. Почти урчал от удовольствия.
Гришка, дальний родственник Льва Натановича, лет шестидесяти, крепко сбитый, почти всегда улыбающийся, сидел рядом и с радостью посматривал на гостя.
– Вот прямо-таки любуюсь я на Максима. В здоровом теле – здоровый дух! – Гришка неожиданно проворно для его комплекции подскочил к плите и принес очередную партию оладьей. – Тут съешь один блинчик и сразу все на бока откладывается.
– Ой, запричитал, словно девка на выданье. Кому нужны твои бока-то? Григорий, сколько ты уж на меня работаешь? – Лев Натанович смаковал густой ароматный кофе из малюсенькой фарфоровой кружки.
– Почитай тридцать лет, – быстро прикинул Григорий и долил в блюдце варенье. – Как с Наташкой развелся, приехал к вам погостить, тоску сердечную унять, так и остался.
– А чего развёлся? – Спросил Максим, прикидывая, сможет ли одолеть еще парочку оладий.
– Дурак был, – вздохнул Григорий. – Думал, лучше найду, а не нашел. Ладно, хоть сына успел родить. Сашка теперь в столице обитает. Хорошо устроился, дома проектирует, деньги зарабатывает. Да я тебе рассказывал!
– Помню, – Максим отодвинул тарелки и взял кружку с чаем. – В том году внук ещё родился. Ты на крестины летал.
– Ох, и быстро время бежит, – Григорий снова засуетился и поставил на стол вазочку с зефиром, мармеладом и сухофруктами. – Мы и с тобой уже лет десять как знакомы.
– Гриша, ты бы не в воспоминания ударялся, а лучше б мальчику в дорогу поесть сложил. Опять на магазинных пельменях гастрит заработает. Лечи его потом. А болеть-то некогда. Тут, вон, какие дела пошли. Успевай, контролируй.
– Обижаете, Лев Натанович, – всплеснул руками Григорий. – Рано утром контейнеры собрал. В холодильнике ждут. И тефтельки, и супчик, и гуляшик с гречкой
– Всю ночь готовил? – рассмеялся Максим.
– Зачем же ночью? Встал в шесть утра и приготовил. Нынче подъемы легкие – на улице светло. Солнышко будит.
– Уж сколько просил: «Григорий, хватит с раннего утра греметь и шорохи наводить!» – заворчал Лев Натанович. – Сам не спишь и другим не даешь! Я, быть может, и до восьми часиков бы повалялся. Ан, нет. Приходится вставать. Его солнце поднимает, а меня запах кофе.
– Никакой гармонии меж вами, братцы, нет. – Резюмировал Максим и встал из-за стола. – Спасибо за завтрак. Поеду я.
– Так скоро? – загоношился Григорий, вытаскивая из холодильника лотки с едой. – Остался бы на обед. Щи с крапивой да щавелем сварю. Сплошные витамины.
– Ну, зачем растущему организму твоя трава? – покачал головой Лев Натанович. – Ему белок, мясо нужно.
– Так я на мясном бульоне и сварю, – начал пояснять Григорий. – Белки, жиры и углеводы в одной тарелке!
– Верю, но надо ехать. – Максим взял собранные пакеты и чинно раскланялся. – Премного благодарен за тёплый прием и вкуснейшую провизию. Время близится к полудню. Мне ещё домой заскочить, поставить всё в холодильник, а затем на основную работу.
– Основная работа у тебя здесь, – заметил Лев Натанович и хитро прищурился.
– А уж это как посмотреть, – ответил Максим. – Молодого ноги кормят. Надо везде успеть.
– Опять же, кто торопиться – тот опаздывает, – вставил Григорий.
– Так я и не тороплюсь. – Максим направился к выходу, придирчиво оглядев себя в большом зеркале около двери. – Ладно. Вечером созвонимся.
– Ты уж, Максимушка, поделикатнее. Дело тонкое. Надо осторожно подойти, познакомиться! – крикнул вслед Лев Натанович
– Приложу все усилия.
Максим поставил пакеты на заднее сидение машины и включил зажигание. Не спеша выехал из поселка, раздумывая над поручением. Легко сказать, поделикатнее. Неизвестно как подступиться. Ладно, чего-нибудь придумаем.
Надо что-нибудь придумать! Начнем с малого. Катя разослала резюме почти в десяток контор. Главное, пройти собеседование и устроиться на любую работу. Начать хотя бы с чего-то.
Любимая папина пословица: «Дорогу осилит идущий». Катя не знала, какова её дорога и мало представляла, в какую строну идти. Она не понимала, чего хочет от жизни, но инстинкт самосохранения подталкивал вперед. Спасай себя сама, девочка.
Самый простой способ, пришедший Кате на ум – внешнее преображение. Да и на собеседовании надо выглядеть если не солидно, то хотя бы благообразно, вызывая доверие.
Открыла платяной шкаф. Придирчиво рассматривая висящие вещи, с трудом отыскала пару приличных юбок и блузок. Небогато. Значит, надо идти в магазин, а это Катя очень не любила. Раньше она выбирала одежду либо с тётушкой, либо с единственной подругой Любочкой. Но тётя умерла, а Любочка с мужем уехала в Голландию. Придется идти одной.
Катя глянула на часы. Полчетвертого. Скоро жара маленько поутихнет и можно идти. Собираясь, посмотрела в зеркало. Волосы лежат как попало, неухоженные, непонятной длины. Пожалуй, раз в два года стоит всё же сходить к парикмахеру.
Из распахнутого окна в зале дул тёплый, пахнущий пылью и цветочной пыльцой ветер. Белый сетчатый тюль топорщился, словно парус, и мешал току воздуха. Катюша подошла и отдернула штору. Пусть для лета в её квартире не будет никаких препятствий! Комната залилась солнечным светом. Показалось, что папа, тетушка и бабушка с большого семейного портрета, висящего около пианино, одобрили её решимость.
Легкие светлые брючки, футболка, любимые сандалии. Полпятого вышла из дома и сразу на стрижку.
Парикмахер с сожалением посмотрела на вьющиеся светло-рыжие волосы и категорично заявила:
– Коротко стричь не буду! Подрежу сантиметров на семь посекшиеся концы, оформлю красивую причёску, но короткую стричь – ни за что.
Через час Катя не узнавала себя в зеркале. Другая. Некоторое время таращилась, рассматривая стрижку то с одной, то, с другой стороны.
– Не хочу хвастаться, – парикмахер поправил у Катюши несколько непослушных прядей. – Но получилось шикарно.
– Согласна! Мне очень нравится!
– И мне! Посмотри, как глаза заблестели, лицо видно стало. Помаду надо. Сейчас, подожди, девчонки у нас макияж невестам делают, – парикмахер прошла в другой отдел салона и вскоре принесла несколько тюбиков. Быстро, попеременно приложила их к Катиным губам и сказала. – Вот этот.
После дала Кате одноразовую кисть.
– Мажь.
Катя послушно накрасила губы и обе женщины разом выдохнули:
– Идеально!
Выйдя из парикмахерской и направившись в магазин, Катя впервые за очень долгое время чувствовала себя счастливой. Забытое ощущение радости без всяких причин, просто от того, что живешь.
Девушка смотрела на отражение в витринах и, казалась, парит между людьми. Лёгкая, рыжеволосая, другая. Душа пела. Точно! Катя резко остановилась. Душа пела! А сможет ли она спеть по-настоящему? Прислушалась к себе, даже попыталась, не обращая внимания на прохожих, выдать громкий звук. Горло сразу сдавил спазм. Катя закашлялась. В сумке зазвонил телефон. Знакомый номер. Капитан Домостроев.
«Вот и всё, пение закончилось» – с грустью подумала Катя и ответила на звонок.
– Не могли бы вы, Екатерина Аркадьевна, сегодня подъехать к нам в отделение для дачи показаний, – привычно начал капитан Олег Домостроев.
– Обязательно сегодня? – пожалуй, впервые за недолгое время их знакомства, заупрямилась Катя.
– А чего тянуть? – В голосе капитана послышалось легкое удивление. – Процедура вам знакома, много времени не займёт.
– Но у меня были планы, – неожиданно для самой себя продолжала упорствовать Катя.
– Искренне вас понимаю. Исполните, так сказать, гражданский долг и идите куда угодно, – и капитан Домостроев вдруг некстати добавил. – До следующего раза.
– Даже так? – приуныла Катя.
– Вы уж простите, бога ради, но с вами ни в чем нельзя быть уверенным. Поэтому жду. Часиков до семи я на работе. Пропуск уже выписал. На проходной.
– Подъеду через полчаса.
Катя отключил телефон. Отражение в витринах больше не радовало.
«Как всегда на проходной». Тягостная традиция.
Катя, отрешенно смотря в пыльное, распахнутое настежь окно, монотонно рассказывала о своей встрече с умершим Капустиным. Капитан Олег Домостроев быстро набивал показания на компьютере, изредка поглядывая на собеседницу. Похорошела, подстриглась. Влюбилась или просто надоело страдать? Вон как сердито сегодня по телефону разговаривала.
Показания снимались в привычном русле.
Может, вспомнили что-то новое? Ей совершенно нечего добавить.
Может всё же видели потерпевшего раньше, были с ним знакомы? Никогда и нигде не встречались.
Может, хотя бы, слышали о нём от друзей, приятелей? Капустина увидела первый раз в жизни перед его кончиной.
Может, он перед смертью что-нибудь сказал важное? Нет, протянул монетку, оплачивая небо, потом прошептал: «спасибо» и умер.
А почему он вам платил за небо? Наверное, у умирающего мужчины уже начинались предсмертные галлюцинации. Откуда я знаю! У меня с небом и потусторонним миром ни контрактов, ни контактов не наблюдается.
На этих словах капитан Домостроев перестал печатать и задумчиво посмотрел на Катю.
– Екатерина Аркадьевна, но вы не станете отрицать, что для среднестатистического гражданина встречаемся мы с вами слишком часто. И то, из-за чего мы встречаемся – события экстраординарные.
– Да понимаю я! – С нотками обреченности выдохнула Катя. – Сама в ужасе от происходящего. Скажите, как это исправить?
– Не знаю, как исправить, – пожал плечами капитан Домостроев и вместе с Катериной посмотрел в распахнутое окно. – Но вы будто носом чувствуете смерть. Кстати, среди умерших не было ни одного криминального случая.
– Получается, я скрашивала людям их последние минуты жизни, – Катя зачем-то протерла телефон влажной салфеткой и, включив его, нашла фотографию. – Смотрите, тот самый папин рисунок, который я недавно отыскала в кладовке.
Катя передала телефон капитану и тот, увеличив изображение, внимательно вгляделся.
Светло-серый фон, будто начинающиеся сумерки. В правом верхнем углу серость постепенно переходит в нежно-голубое небо. Через всю картину легкими блеклыми мазками чуть прорисована лестница. Она поднимается с нижнего левого угла и прямо к небу. По лестнице идет девушка, почти прозрачная, излучающая мягкий, теплый, желтоватый свет. За ней следуют едва различимые тени.
Пару минут Олег Домостроев рассматривал изображение, не в силах оторваться. Картину хотелось разглядывать, хотелось узнать её тайну и историю. Ничего шедеврального, полутона, полунамеки, а цепляло. От рисунка веяло надеждой спокойствием и светлой грустью.
– Это же вы – девушка на картине. Образ угадывается абсолютно точно, – сказал капитан. – И куда вы идете?
– Судя по папиной версии, видимо, на небо. – Катя закрыла изображение и, отложив телефон, продолжила. – Уже говорила, нашла картину случайно. Я видела все папины работы, да он никогда и не скрывал. Рисунки разбрасывались везде. Тётя часто ругалась из-за беспорядка. Иногда папа обсуждал со мной детали и эскизы, даже советовался. Я ничего не понимаю в рисовании, а он советовался. Было приятно, и такое общение делало нас еще ближе. Знаете, секреты объединяют. Поэтому, когда с антресоли свалился картина, о которой папа никогда и ничего не говорил, то я растерялась.
– И как это связано с нашим расследованием? Вы видите взаимосвязь? Я вижу лишь картину. Красивые образы, не спорю, но, как мне кажется, многие художники фантазируют, придумывают свою реальность. Вы очень удачно вписались в фантастический мир отца. Да и не удивительно.
– Может быть, но я ничего, – Катя замотала головой. – Ничего не понимаю. Почему он не показал картину? Почем прятал в кладовке за досками? Что папа хотел этим сказать? Картина выглядит словно зашифрованное послание. Посоветоваться не с кем и спросить некого.
– Некого. Уж я точно не помощник. С вами бы разобраться. Четыре внезапные смерти, и один и тот же свидетель – Екатерина Аркадьевна. Вот загадка! А вы мне ничуть не помогаете, – подытожил капитан Домостроев и решительно перевел разговор в обычное русло. – Екатерина Аркадьевна, давайте все же по теме нашей беседы…
Катя, раздумывая идти в магазин или нет, вышла на улицу. Очередная беседа с капитаном лишила ее долгожданного ощущения счастья. Вот в чем, в чем она провинилась? Почему ей не доверяют? Неужели можно специально натыкаться на трупы? «Носом чует смерть». Так выразился капитан Домостроев. Ничего она не чует и ничего не понимает.
Больше всего угнетало отсутствие друзей, с которыми можно было бы поговорить, излить душу, получить хоть какое-то сочувствие. Два страшных слова «никогда и одиночество» преследовали её.
Катя доплелась до небольшого скверика и присела на скамейку. Ближе к семи вечера жара несколько спала. В тени деревьев сквозил приятный ветерок.
Вначале ждешь лето, желая прогреться до самой маленькой клеточки, напитаться солнцем и теплом, а потом не знаешь, куда от него убежать. Бабушка с тетей в конце апреля всегда переезжали на дачу. Дома становилось необыкновенно тихо. Папа рисовал, разбрасывая эскизы где попало, а Катюша преспокойно читала до двух ночи, не боясь быть застигнутой врасплох. Они вместе варили нехитрые обеды, без всяких нравоучений ели «вредные» бутерброды как попало прибирались и чувствовали полную свободу.
Дача! Господи, я уже год не ездила на дачу! Даже страшно представить, как там всё заросло. При бабушке и тёте их участок считался образцовым. Помидоры вёдрами, картошка мешками, яблоки не успевали перерабатываться, а банки с вареньем и баклажанной икрой консервироваться. Роскошные розы двадцати трех сортов цвели с мая по ноябрь, а чай с чабрецом и мелиссой пился весь год.
После нелепой смерти бабушки с тетей земля без ухода мигом затянулась сорняками и мокрицей, а розы замёрзли в первую же зиму. С деревьев и кустарников опадал никому не нужный урожай, в колоде застоялась вода, в домике с одного края стала подтекать крыша. Дача умирала вслед за своими хозяйками.
Катя посмотрела в телефоне расписание электричек. Если поторопится, то успеет на последний поезд. Только надо заехать домой за ключами. Для магазинов сегодня совершенно нет настроения.
Сказано – сделано. Катя поехала домой. Десять минут, и она на месте. Десть минут, чтобы проверить почту, взять ключи и собрать рюкзак с вещами. Осталось еще пятнадцать доехать до вокзала и электричка на начало девятого вечера в её полном распоряжении.
Девушка бежала домой и ругала себя. Впала в депрессию, не знача чем себя занять и отвлечь, а выход находился совсем рядом.
Пролетев на одном духу четыре этажа, Катюша резко остановилась у входной двери и никак не могла найти в сумке ключи. Вот почему, когда опаздываешь, они всегда теряются? Паспорт, кошелек, салфетки, духи, портмоне, записная книжка, лейкопластыри, карандаш, резинка для волос, расческа, блистер с таблетками валерьянки, пару конфет, а ключей нет. От волнения Катюша вспотела. И зачем ей этот хозяйственный кожаный баул? Давно пора перейти на маленькую элегантную дамскую сумочку. Вот, наконец-то, нашлись ключи. Нет, решено, приедет с дачи и закинет баул в самый дальний угол.
Катюша лихорадочно сунула ключ в верхний замок и только тогда заметила воткнутую в дверь бумажку. Наверное, снова реклама спутникового телевиденья или извещение о проверке счётчиков. Сунула бумажку в карман брюк и, быстро собравшись, поехала на вокзал.
Электричка везла её к забытому счастью, нежным воспоминаниям и неосуществлённым мечтам. К тому, что уже никогда не возвратится и не исполнится. Картинки прошлого, словно россыпь черно-белых фотографий, всплывали перед глазами. Сердце билось спокойно и умиротворенно.
Уже подъезжая к посёлку, Катюша вспомнила о положенной в карман бумажке. Надо выбросить на перроне. Достала, расправила мятую бумагу и прочитала отпечатанный на компьютере текст:
«Верни то, что тебе не принадлежит. Брось в почтовый ящик и тогда избавишься от очень больших проблем. Иначе, огребёшь по полной. Предупреждений больше не будет».
Предупреждение. Сон-предупреждение. Максим с трудом разлепил веки и, успокаиваясь, медленно сел. Мокрая от пота подушка, сбитое одеяло, съехавшая на пол простыня.
Острый, яркий месяц таращился на Максима в открытое окно, явно не понимая в чем дело.
Максим боялся таких снова. Они всегда сбывались. Самое трудное – понять смысл, почувствовать, где таится опасность и как можно помочь.
Сны приходилось расшифровывать, тратя на них подчас слишком много времени и сил, но иного пути не существовало. Предупреждён – значит вооружен. Лучше это делать сразу, немедля, пользуясь ощущениями и чувствами от сна, как маяком. Идти неспешно, раскручивая картинки, словно ленту диафильма, и отметив самые неприятные, тревожащие моменты, отреагировать.
Он долго учился осязать сны, соприкасаться с ними душой. Иногда не выдерживал и останавливался. После маялся, искал веские причины не «прорабатывать» сновидения, стараясь забыть, но незаконченный гештальт, настойчиво требовал завершения.
Выбора нет.
Максим нехотя, тяжело вздыхая, встал с кровати, и придвинул кресло-качалку поближе к окну.
Тихо, птицы не поют, только шумные цикады время от времени пускают ненавязчивые, успокаивающие трели. До рассвета ещё час.
Несмотря на тёплую ночь, укутался в одеяло, удобно сел. Вдох-выдох. Ориентир – яркая звезда на небосклоне. Смотрим на неё. Вдох-выдох. Тепло разливается по телу. Бело-голубое свечение звезды, чуть помигивая, манит, медленно расширяется на всю небесную высь и сливается с землёй. Вдох-выдох. Мыслей нет, голова становится пустой. Где-то на задворках сознания тихой нотой звучит: «Сон». Вдох-выдох. Время сворачивается в тонкую упругую нить. Фаза глубокого погружения. Транс.
Сеансы длились по-разному. Иногда удавалось достигнуть понимания за десять минут, иногда намного больше.
Когда Макс с глубоким вдохом открыл глаза, уже расцвело. Некоторое время напряжённо смотрел на розово-оранжевый горизонт. Реальность постепенно принимала его в свои объятия. Увидел разбросанные по небу редкие, почти прозрачные облака, услышал переливчатое щебетание ранних птах, почувствовал запах росы, смешанный с терпким ароматом начинающих распускаться цветов.
Клеточка за клеточкой просыпалось тело. Уходила тяжесть из рук и ног, хлынул поток мыслей и воспоминаний, захотелось встать, потянуться. Вдох-Выдох. Подъём.
Макс, не торопясь, медленно поднялся и, привстав на цыпочки, с хрустом прогнулся. Затем сел на колени, вытянул руки вперед, чуть пружиня, принял позу ребенка. Минуты через две встал и сразу направился в душ.
Пока варился кофе и жарился омлет с ветчиной, Макс планировал начавшийся день. Знание, пришедшее во время транса, тревожило, требовало незамедлительных действий. Он еле удержался от звонка Льву Натанович. Вначале спокойный завтрак. На сытый желудок дурных мыслей меньше приходит.
С аппетитом поедая яичницу, посмотрел по телевизору последние новости. Какие же страсти в мире творятся. Убийства, войны, предательства, грабежи. К сожалению, так было, есть и будет. Человечество в этом смысле постоянно. Смотришь телевизор и понимаешь – все стабильно плохо.
Хотя существует и другая сторона. Любовь, счастье, рождение детей, красота. Но по телевизору почему-то про такое говорят до обидного мало. Вот и получается мало радостная картина.
Кофе допит, посуда вымыта, со стола убрано. Макс придирчиво осмотрел большую кухню. Стильно, лаконично, удобно. Он ремонтировал и собирал мебель своими руками. Сделал проект, Григорий помог ему с расчётами, мастера на фабрике изготовили «полуфабрикаты». Макс сам уложил на пол плитку и паркет, а после в одиночку смонтировал шкафы. Кухня стала предметом его гордости. Спасибо папе, многому научил.
Макс, в отличие от многих сверстников, мог и кран починить, и обои поклеить, и доску прибить. Его отец, отставной военный, промотавшись двадцать лет по стране, умел создать для семьи пригодный быт. Макс точно знал, что когда-нибудь и он построит свой дом. Большой, теплый, уютный, с настоящей русской печкой, красивыми резными наличниками на окнах, светлыми деревянными полами. Его дом никогда не примет чужих людей, здесь будут жить только самые близкие, любимые. Жена, трое ребятишек, охотничья собака и пара разноцветных кошек. Они станут для него, Макса, смыслом жизни, стимулом просыпаться каждый день, совершать маленькие или великие подвиги. А пока…
Легкие брюки, светлая рубашка с короткими рукавами, тонкие мокасины, любимый одеколон. Одет, обут, готов. Небольшая небрежность в прическе, чуть взлохмаченные темные густые волосы, не повредит. Даже наоборот.
Льву Натанычу он позвонит из машины. Неожиданный поворот непредсказуемых событий. Нужен совет.
Максим сел в машину и сразу включил кондиционер. Набирающее обороты утро обещало очень жаркий день. Жаркий день во всех смыслах.
На часах полвосьмого утра. Припарковавшись около нужного дома, Макс позвонил Льву Натановичу и изложил суть сна. Тот слушал внимательно, не перебивая, а затем ворчливо подытожил:
– Я понял тебя и нисколько не удивлен. Сразу предупреждал – просто не будет. Вот, только, Максимушка, не понимаю, отчего или кого исходит опасность? Одно дело наш наблюдаемый, другое – та возня, что началась вокруг него. Кому безобидный человечек мог помешать? Не логично и неправильно. Теперь на душе уж больно неспокойно. Не люблю я, когда события без моего ведома не в ту сторону развиваются. Ой, не люблю.