– Скажи мне, – Кристэн поднялся с кресла и сделал несколько шагов в сторону жены. Заложив руки за спину, чуть прищурено посмотрел на Эвелину.
Она же, отметила, что любимый выглядит так, словно явился домой сразу с поля сражения. Помятый костюм, взъерошенные волосы и отросшая щетина на усталом лице. А ещё почувствовала резкий, неприятный запах алкоголя. От Кристэна несло так, словно он окунулся в бочку с хмельным напитком.
– Ты виделась с Вистаром? – продолжил Кристэн, обжигая Эвелину тяжёлым взглядом. Тяжёлым, тёмным, как сама Бездна.
– Я… – Эвелина от испуга начала заикаться, что Кристэн воспринял как признание вины.
– Да, милая, я знаю о твоей встрече, – зло усмехнувшись, резко отвернулся и направился в сторону окна.
– Да, я видалась с Висом, но… Крис, я всё объясню, – горячо начала Эвелина и в тотчас замычала, потому что по взмаху руки супруга один из жгутов эфира, запечатал ей рот.
– Висом, значит, – хрипло прокомментировал Кристэн, сжимая кулаки. В груди пекло от боли и хотелось закричать. Не удержался, резко смахнул с ближайшей тумбочки вазу с цветами, схватил треножник с оповестительной сферой и швырнул его в стену. Боль не отступила, но дышать стало немного легче.
Эвелина же широко распахнутыми глазами следила за супругом и в тот момент, когда ваза, упав, разбилась, а потом и треножник полетел в стену, она бы отшатнулась, отбежала. Но увы – жгуты эфира жёстко фиксировали её тело.
– Висом, – с надрывом повторил Кристэн, глядя в окно. – Ты знаешь… я столько слышал сплетен, пересудов и не верил ни кому. Только тебе я доверял. Твои клятвы о верности принимал за истину. Но в этот раз я знаю, видел – где ты была и с кем! – Кристэн едва сдерживал ревущую в нём ярость ревности. Эвелина замычала, но он, не обращая внимания, глухо повторил: – Знаю с кем. Я не прощаю предательства, Эвелина. Первой мыслью было тебя… хотя, думаю – тебе не стоит знать, что я хотел сделать с тобой. Сегодня… сейчас ты покинешь особняк. Внизу уже ожидает эфиркат, который доставит тебя в поместье Асбаранд. Там ты будешь ждать моего решения. Тебе запрещено покидать его. Запрещены любые связи с внешним миром и штат прислуги строго ограничен.
Кристэну стоило огромного труда произнести всё ровным голосом. Развернувшись, он направился на выход и по велению его руки, жгуты потащили извивающуюся девушку за ним. Вниз, на глазах выглядывающей из-за углов прислуги, к холлу, на крыльцо и до эфирката, дверь которого открыл лакей.
Эвелина изо всех сил пыталась освободиться из захвата. Трепыхалась в сетях жгутов как птаха, пойманная в силки, кричала. Мысленно, душевно, горлом, но издавала лишь мычание. Поняла – Кристэну могли наговорить всякой мерзости о её встрече с Вистаром и она, роняя слёзы, которые непрерывным потоком бежали по щекам, пыталась вырваться.
От ужаса, что Кристэн, даже не дав ей слова, не дав возможности объясниться, собирается её отправить в удалённое, забытое поместье на самом краю королевства, Эвелину охватила паника. Её трясло мелкой дрожью, в голове мутилось и перед глазами поплыли разноцветные круги.
Как безвольную куклу жгуты эфира запихнули её в салон эфирката, и прежде чем дверь экипажа захлопнулась, Эвелина успела заметить полный боли взгляд мужа.
– Кристэн, – закричала что есть мочи, когда почувствовала свободу от жгутов. Забилась, в попытке открыть дверь, выскочить из злосчастной повозки. Стучала кулаками, наваливалась всем телом на дверь, но та не поддавалась, словно её припаяли. – Пожалуйста, Крстэн! Прошу тебя! Выслушай! Умоляю…
Голос. Любимый, молящий, резал Кристэна по живому. Ему казалось – он вплавляется в его память огненными печатями, выжигая душу. Каждый вскрик любимой был подобен удару разрывающей душу плети.
Нестерпимое желание остановить эфиркат – ядом разъедало внутренности. Но знал, стоит Эвелине начать оправдываться – он поверит. Не сможет иначе. Даже сомневаясь в правдивости её слов, предпочтёт обманываться, только бы не отпускать, только бы сохранить иллюзию, что она его, до сих пор – только его девочка.
Наконец эфиркат скрылся за поворотом, зов супруги стих, а Кристэн тяжело, как дряхлый старик опустился на ступеньку крыльца. Вцепился пальцами в волосы и глухо, с надрывом застонал.
За несколько месяцев до:
Эвелина с улыбкой обвела взглядом своих слушателей и продолжила читать:
– «Сигвальд в тот же день просил руки любимой и через декаду, в яркий, солнечный день, в храме Благостых Отца и Матери у алтаря стояли Мидис и Сигвальд. Произнеся клятву верности, молодой мужчина повернулся к любимой, снял покров с её головы и, прошептав: «Люблю тебя», – подарил ей поцелуй».
Услышав дружный вздох, Эвелина подняла голову, закрывая книгу. С улыбкой посмотрела на сверкающих глазками девчонок и скривившихся мальчишек, но по тому, как абсолютно все слушали, затаив дыхание, было понятно – сказание понравилось.
– А сейчас, молодые люди, – девушка поднялась и оправила подол длинного платья: – расходимся по комнатам. Прислужники скоро позовут всех к ужину.
– Трэя Эвелина, – девочка в розовом платьице преградила дорогу девушке: – а завтра? Завтра вы почитаете нам?
– Обязательно, Бекки, – пообещала, улыбаясь, Эвелина и, попрощавшись с ребятнёй, быстрым шагом покинула гостиную.
Витая в своих мыслях и сладко щурясь от предвкушения, Эвелина лёгким шагом пересекла коридоры реабилитационного крыла, свернула в служебный корпус и замерла у двери рекреационных апартаментов.
В подобных комнатах медицинский персонал мог передохнуть, перекусить, восстанавливая силы, ну и конечно освободиться от излишков мёртвого эфира Бездны.
Эвелина тихонько приоткрыла дверь и тут же раздражённо поморщилась, услышав женский смех и беззаботное щебетание.
«Опять сплетничают! Нет, чтобы с детьми позаниматься, почитать им, отвлечь беседами!» Мотнула головой, вспоминая предстоящую вечером встречу и вошла в рекреационную.
Не обращая внимания на повисшую тишину, нарушаемую позвякиванием тонкого фарфора чашек, мазнула взглядом по столу у окна, за которым сидели четыре женщины. Её коллеги по целительству и незнакомка, которая, не скрывая любопытства, нагло рассматривала Эвелину.
С трудом сдержав вспышку раздражения, девушка прошла к своему шкафчику, развязывая пояс форменного фартука. Сложив его в специальную корзину, только после этого обронила, не поворачиваясь к женщинам:
– Трэл Альмод собирался на обход, – сняла белоснежный чепец, отправляя его вслед за фартуком. – Будет недоволен вашим опозданием.
– А ты отчего не спешишь? – услышала насмешливое за спиной. Эвелина прекрасно знала – над ней посмеивались за её рвение и трудолюбие. Сначала тяжело переживала пренебрежительное отношение коллег, сменившееся завистью, злобой, а потом ей стало всё равно.
– А я на сегодня закончила, – Эвелина с улыбкой перекинула на грудь толстую косу, устремляясь к ростовому зеркалу, стоявшему у противоположной стены.
– С чего бы это? У тебя обход вечерний, – с недоумением отозвалась коллега.
Девушка убрала за уши выбившиеся прядки волос и, поправив платье, уже на выходе ответила:
– Трэл Альмод меня освободил. Сегодня он дежурит и оставит кого-то из вас. Всего доброго, – кивнула, не скрывая насмешки, и выпорхнула из кабинета.
Стоило двери закрыться за её спиной, как дамы прошипев ругательства, многозначительно переглянулись. Та, что была незнакома Эвелине, разочарованно скривилась:
– И это она?
– Она, она. Я же тебе говорила – мышь серая! – фыркнула одна из женщин.
– И правда – ничего особенного. И что Кристэн в ней нашёл?
– Но волосы у неё шикарные, – вступила в обсуждение ещё одна дама.
– Да и глаза, – вздохнула четвёртая и тут же, бросив взгляд на закрытую дверь, возмущённым голосом спросила: – Вы замечали, как она заигрывает со всеми целителями? Заметили, как Альмод растекается перед этой выскочкой?
– Да все заметили. А эта глянь-ка, нос кверху задерёт и ходит. А у самой-то дара на единичку только! Зато гонору, гонору! Если б не подфартило, да не выскочила она замуж за…
– Хватит! – оборвала одна из дам, отставляя чашку и поднимаясь: – Пошли, не то Альмод опять дежурство добавит, если опоздаем.
А Эвелина в это время бежала по коридорам реабилитационного центра.
Она не шла, она летела. Предвкушение пьянило, заставляло сердце биться чаще, а губы то и дело расплываться в счастливой улыбке. Выпорхнув на крыльцо, девушка замерла на миг, запрокинув голову. Чистая лазурь неба с редкими росчерками перьевых облаков радовала глаз, как и тёплый, ласкающий ветерок, играющий с подолом длинного платья.
Сбежав по ступенькам, девушка легкой поступью помчалась по дорожке, петляющей среди великанов деревьев к воротам парка, в сердцевине которого скрывался реабилитационный центр. Золочёные створки распахнулись и на Эвелину обрушились звуки города. Отдалённый смех, гудки мчавшихся по дороге эфиркатов, выкрики зазывал и разносчиков газет. В другое время она бы с удовольствием прошлась, но не в этот день.
Подбежав к информационному столбу, качнула висящую на замысловатом крючке сферу, в которой заклубился серый туман. Когда в дымке сверкнула крохотная молния, назвала адрес:
– Центр Ингвальда.
Искорка, вспыхнув, исчезла, давая знать, что вызов принят, а девушка с улыбкой отошла к ограде. Чуть наклонив голову вбок, она рассматривала спешащих по другой стороне дороги прохожих, обернувшись, посмотрела на закрытые ворота, за которыми высокой стеной высились деревья.
Эвелина любила этот центр. Попала в него по распределению на последнем курсе академии. Отработала практику и была безумно рада приглашению в штат. Каждый день с улыбкой спешила на работу, искренне веря, что не только целительством можно помочь маленьким пациентам, но и одаривая их душевным теплом. Высокая ограда хорошо защищала центр, но не от людей с дурными намерениями, а от шума обычного мира, создавая тем, кто проходил в нём лечение иллюзию уединённости.
Вздрогнув от звука клаксона, подплывшего эфирката, вскочила на подножку, устраиваясь в удобном салоне, указывая висящей сбоку путеводной сфере нужный адрес.
Эфиркат мягко качнулся на туманной подушке и понёсся по дороге.
Эвелина, нетерпеливо ёрзала на мягких сиденьях. Когда эфрикат замедлялся, пропуская пешеходов или другой транспорт, ей хотелось выскочить и подтолкнуть его.
– Ну, давай же! – шептала раздражённо. – Ну что за медлительная коробка!
Десяток томительных минут и наконец, она у особняка рода Аладун. Выпорхнула пташкой из салона, взлетела по ступенькам крыльца и, распахнув тяжёлую створку двери, натолкнулась на дворецкого.
– Трея Эвелин, – склонил голову пожилой мужчина. Услужливо, но девушка успела заметить в его глазах икорку злорадства. – Вас ожидают.
– Кто? – Эвелина, торопливо пересекая широкий, ярко освещённый холл, затормозила и резко обернулась.
– Трэл Кристэн и…
– Вернулся? – выдохнула девушка, прижимая ладонь к груди. – Но должен был…
– … и трэя Бенедикта, – продолжил дворецкий с маской равнодушия, словно его и не прерывали.
– Она здесь? Уже? – поморщилась, услышав завершение от мужчины:
– … в малой гостиной.
«Да чтоб её горлузы сожрали!» – Эвелина мысленно выругалась. Сделала шаг и оглянулась на застывшего невозмутимым истуканом дворецкого:
– Позовите Кэри в мои покои! – распорядившись, бегом бросилась к лестнице.
Девушка влетела в свою комнату маленьким торнадо. Шипя ругательства и обрушивая кары на голову свекрови, метнулась в купальню, где принялась расшнуровывать корсет.
– Трэя, вы здесь? – донёсся голос камеристки.
– Кэри, сюда, – облегчённо позвала Эвелина и поторопила: – Заходи, помогай!
В четыре руки дело пошло быстрее. Эвелина скинула платье, нижнюю рубашку и подлетела к раковине, открывая кран. При этом девушки не замолкали ни на минуту, обмениваясь новостями:
– Когда Кристэн приехал? Как давно?
– Хронометр на полдень указывал, – докладывала Кэри, помогая хозяйке приводить себя в порядок: – Сначала направился в свои комнаты, вызвав камердинера.
– А мать его? Когда она явилась?
– Так можно сказать сразу же после возращения хозяина.
– Вот как она узнаёт, что Кристэн вернулся? И каждый раз – явится и охает, вздыхает, выспрашивая о его поездках. Ну, должна же понимать, что мы хотим уединиться! Я даже обнять его не могу, поцеловать! Сидит старая клуша и кривится, словно запрещённое что-то делаем, – с досадой высказывалась Эвелина, умываясь и яростно растирая пушистым полотенцем лицо.
– Правду говорите, – поддакивала Кэри, торопливо семеня за хозяйкой в спальню, а затем в сторону гардеробной. – Никакого такта и понимания! Да и куда ей? Наверняка уж позабыла что значит – мужа после разлуки встречать.
Эвелина осмотрела висящие на вешалках платья и ткнула пальцем в нежно кремовое:
– Вот это надену. Как раз подходит – приличное до невозможности и такое же скучное, – закатив глаза вздохнула и покорно позволила камеристке надеть на себя платье, зашнуровать тугой корсет. – Быстрее! – поторапливала нетерпеливо и, когда камеристка закончила, побежала к зеркалу, расплетая косу: – Шпильки с жемчужинами неси! Подарок её, пусть любуется, – велела, усаживаясь на пуфик.
«Спокойно! Главное улыбаться и не показывать недовольства!» – уговаривала себя девушка, подходя к дверям малой гостиной. Дождалась, когда лакей услужливо распахнёт створки. Продышалась, вздёргивая подбородок, и вплыла в комнату. Только вся чопорность и великосветский настрой слетел, стоило ей увидеть любимого.
– Крис, – тихо выдохнула, замирая. А так хотелось броситься в объятья мужа и зацеловать, шепча, как сильно скучала по нему.
– Лина, – отозвался Кристэн, вскакивая с кресла и устремляясь к любимой. Он, не церемонясь, сжал её в объятиях, и они замерли, глубоко и часто дыша.
– К-хм, – донеслось сбоку, вынуждая пару разойтись. – Эвелина, рада тебя видеть, – пожилая женщина, сидевшая в кресле с царственной осанкой, приветливо и радушно улыбалась невестке.
– Трэя Бенедикта, и я очень рада вашему визиту, – склонила голову девушка, пряча раздражение в глазах под пушистыми ресницами.
– Прекрасно выглядишь, – похвалила мать Кристэна, цепким взглядом осматривая невестку.
– Благодарю вас. Вы тоже как всегда неотразимы, – улыбалась натянуто Эвелина.
Вроде простой комплимент, но как же ненавидела девушка эти моменты встречи с матерью любимого. Глаза свекрови выдавали её мысли: «Цвет лица невестки не изменился, здоровый блеск в глазах и нет ни единого признака недомогания, а значит – опять не понесла».
– Я безумно голоден, – сверкнул улыбкой Кристэн, устремив на жену потемневший взгляд. Эвелина вспыхнула от явной двусмысленности слов любимого и вновь опустила голову, в то время как муж закончил фразу: – ждали тебя, чтобы отужинать. Дамы, – повернулся к матери: – позвольте сопроводить вас в столовую.
Вяло передвигая по тарелке кусочек рыбы, залитый соусом, Эвелина, улыбаясь, делала вид, что слушает свекровь. Новости её знакомых и подруг, где и как прошёл очередной светский приём, пролетали мимо, не задерживаясь в сознании девушки. В душе тлела досада и горечь на этот вечер, на себя. Кристэн известил её, что прибудет к ночи и Эвелина всё распланировала для встречи мужа. С работы отпросилась пораньше, хотела подготовиться, да и свекровь бы не явилась в поздний час.
Посмотрев на мужа, невольно опустила глаза, потому как дыхание сбилось, и щёки вспыхнули огнём. Уж очень красноречивым и обещающим был взгляд Кристэна, от которого вскипела кровь, и сердце в груди ёкнуло.
– Дорогая, ты плохо питаешься, – донёсся до девушки голос трэи Бенедикты. – Тебе следовало бы посетить целителя, скорректировать рацион.
Прикусив язык, чтобы не съязвить на реплику свекрови, Эвелина улыбнулась:
– Не беспокойтесь, я плотно отобедала. Да и чувствую себя отлично.
– Заметно, – выдала истинные эмоции пожилая женщина, и сразу спохватившись, с приторной улыбкой добавила: – Выглядишь превосходно.
Каждый свой визит, каждую их встречу трэя Бенедикта искусно скрывая истинный подтекст, напоминала Эвелине то, о чём сама девушка и не смогла бы забыть – наследник. То, чего никак не получалось дать роду Аладун. Свекровь при сыне высказывалась мягко, улыбалась с такой заботой и теплотой, что у Эвелины сводило скулы от этой фальши. Когда же Кристэна не было поблизости, трэя Бенедикта смотрела на невестку как на ничтожество, которому каким-то непостижимым образом умудрилось женить на себе её дорогого мальчика.
Кристэн прервал возобновившейся поток материнских новостей, поднимаясь из-за стола:
– Прошу прощения, но я устал. Матушка, не обижайтесь, но…
– Но ты ведь ещё не продемонстрировал эфирограммы, – обиженно произнесла пожилая женщина. – Я стара, чтобы путешествовать и увидеть мир. Каждый твой приезд жду с огромным нетерпением, чтобы хоть так узнать – как и чем живут другие народности. Но я понимаю, ты утомился после дальней дороги, так что…
Трэя Бенедикта демонстрируя крайнюю степень расстройства, поднялась из-за стола и не успела Эвелина порадоваться, как муж, проникнувшись тирадой матери, отступил:
– Прости. Несомненно – мы можем сегодня посмотреть запись. Думаю, и Эвелине будет интересно. Не так ли, милая?
– Конечно, – кивнула с улыбкой девушка, поднимаясь и вкладывая свою ладошку в протянутую мужем ладонь. Хотя она с огромным удовольствием выставила бы свекровь за дверь особняка, а лучше за ворота парка, который его окружал.
Вновь вернувшись в малую гостиную, дамы уселись в кресла, пока хозяин дома настраивал эфирограмм. Изобретение гениев соседнего королевства позволяло запечатлеть не просто картинки, но и короткие отрезки жизни, фиксируя их на тонкие, хрустальные пластинки. Последняя разработка произвела фурор, потому как научились записывать и звук, пусть и плохого качества.
– Трэя Сандария изведётся, пока не заполучит подобный, – улыбалась мать Кристэна, в то время как Эвелина наблюдала за действиями мужа.
Вот он, кинув на неё чуть прищуренный взгляд, усмехнулся, отвернулся, вновь склоняясь над небольшой коробкой. Как работает эфирограмм, Эвелина не знала, да и не смогла бы разобраться. А вот у кого был дар выше четвёрки, могли сами делать записи с помощью этого прибора, что с её уровнем одарённости было недоступно.
– Кристэн, ты же не сказал жене, – голос свекрови выдернул Эвелину из задумчивости. Посмотрев на пожилую женщину, спросила:
– О чём?
– Сын подарил мне фиксирующий аппарат! – вспыхнув радостью, и гордостью в глазах поделилась свекровь.
– Это… это замечательно! – удивлённо протянула Эвелина. – Что же вы будете записывать? – не удержалась она от шпильки. Ведь за столом мать пожаловалась сыну, что не может путешествовать и увидеть что-то интересное.
– Как что? Конечно самые важные моменты нашей жизни. Я стара, – театрально погрустнела Бенедикта, – неизвестно – сколько мне отпущено. Хотела бы оставить о себе память потомкам.
Эвелина кивнула и опустила голову. С языка девушки чуть не сорвалось, что у свекрови уже есть внуки, которых она не желает видеть, но удержала язвительное замечание. Знала – мужу не понравится её реплика.
– Готово, – наконец произнёс Кристэн и подал знак лакею, что теневым истуканом застыл у двери, приглушить освещение.
Прислужник затушил осветительные сферы, оставив пару штук сиять у дверей, и вновь вернулся на свой пост.
– Лина, присядь со мной, – позвал Кристэн, усаживаясь на диван и девушка, немедля вскочила, устремляясь к любимому.
Эвелине хотелось большего, нежели целомудренные объятия любимого, но пока приходилось довольствоваться лишь этим.
От установленного на специальную стойку эфирограмма начала расползаться туманная дымка, наливаясь чернотой, заклубилась, собираясь в одной точке и наконец, сформировалась в маленькую тучку. В дымке засверкали разноцветные, крохотные молнии, переплетаясь, связываясь в рисунок, который начал двигаться. Сначала изображение было размытым, но искорок становилось больше, придавая картинке чёткости.
– Это королевство Рахашад? – чуть подавшись вперёд, выдохнула Эвелина.
– Милая, не королевство, а шахтанат, – напомнил Кристэн и, пользуясь моментом, что мать отвлечена, опустил руку с талии жены ниже. Прошёлся ладонью по бедру, заводя руку назад, огладил верхнюю часть женской попки, отчего любимая замерла и задышала чаще. Понимая, что матушка может понять причину поведения невестки, со вздохом отстранился, устремляя взгляд на то, что демонстрировал им эфирограмм.
– Конечно, – донёсся до Эвелины голос свекрови: – у них же правители именуют себя – шахи! – осуждающе закончила трэя Бенедикта.
А Эвелине было не до её язвительного намёка на образование невестки, ни до картинок. Она замерла и ловила каждое касание любимого. От возбуждения, прокатившегося по телу огненной волной, пришлось сжать ноги. Но, к сожалению, муж быстро отодвинулся, поясняя:
– Ты права, матушка. Шахи. И устои жизни у них сильно отличаются от наших.
Эвелина всё же отвлеклась на чудные картинки, где увидела прекрасные дворцы, со странными круглыми куполами. Здания были не серые, из камня, как в их стране, а песочного, тёплого цвета и украшены глянцевой росписью. Деревья не похожи на деревья – высокие палки без веток и вверх увенчан пышной розеткой длинных, узких листьев.
– Пальмы, – прошептала, повторяя за пояснением мужа, и улыбнулась, рассматривая бородатых мужчин, одетых в диковинную одежду.
– А почему на улицах не видно женщин? – спросила трэя Бенедикта.
– Вы просто не узнаёте их, – усмехнулся Кристэн. – Обратите внимание на фигуры в чёрном. Женщинам в шахтанатах нельзя показывать своё лицо. Только муж, дети и самые близкие родственники видят их без этой накидки.
– Они всегда ходят, прикрывшись этим мешком? – удивилась мать Кристэна и сын, усмехнувшись, подтвердил:
– На улицах – да. И кстати – они не покидают пределы поместий без мужского сопровождения. Также не могут выйти и свободно отправиться за покупками без разрешения мужа или отца.
– Какое варварство! – воскликнула свекровь, и Эвелина согласно кивнула:
– Действительно.
– Их религия и законы сильно отличаются от наших. Но что интересно – на их землях практически не возникают разломы с проникновением смертоносного эфира. Этот случай, на ликвидацию которого отправили нашу группу, очень редкий. С чем это связано – никто не знает.
– Разломы ведь чаще всего образуются в лесных и горных местностях, – повернулась к мужу Эвелина. – А там есть горы?
– Есть, но не высокие. В основном пустыня и степи. Но на хладном континенте тоже пустыня, а разломы там возникают регулярно. Учёные пытаются выяснить – не связано ли это с температурой климата.
– А как же женщины в такую жару ходят в этих накидках? – перевела тему трэя Бенедикта. – Как же они в них не сварились?
– Адаптация организма. Нам было довольно непросто там работать, а вот местные не так остро ощущают зной…
Эвелина молча слушала вопросы и ответы и с изумлением рассматривала движущиеся картинки.
За окнами уже давно стемнело, когда, выпросив у сына пластинки с записью, трэя Бенедикта, наконец, откланялась, и стоило ей выйти за порог гостиной, Кристэн повернулся к любимой:
– Я соскучился, – выдохнул, рывком притягивая жену к себе.