Лихо подбоченясь, подъехал он на коне своем к городским воротам; затем подал знак рукой: беззащитный город отдавался солдатам на разграбление. Весь летучий отряд исчез в глубине муравейника. Но вот в воротах снова показались победители. Каждый из них возвращался с добычей: кто, как бурлак[4], тащил на спине куль-кокон, у кого на руках барахтался смуглый детеныш. Сидевшие дома во время боя чернокожие дядьки бежали теперь вслед за своими питомцами. В отчаянии, с мольбою цеплялись они за фалды похитителей. Но удержать последних в победоносном шествии у мелкоты этой не хватало сил.
Горе побежденным! И слава победителю…
Отчего же он, сам-то победитель, молодой атаман-богатырь, поник вдруг буйной головой?
– Что замечтались, полковник? – так спросил над самым ухом Грызуна насмешливый голос. В то же время чей-то ус фамильярно тронул его по плечу.
Грызун с высоты своего муравья-коня искоса оглядел вопрошающего. То был одного с ним роста силач-муравей. Но силач этот не был из породы рыжих. Цвет кожи у него был бурый и на груди у него красовался ярко-красный щиток.
– С кем имею честь?.. – сдержанно спросил в ответ Грызун.
– Такой же атаман, как и вы, полковник, только племени муравьев-скотоводов. Зовут меня Сосуном, а прозванье мое – Губа-не-дура.
– Очень рад, – вежливо промолвил Грызун и, в свою очередь, назвал себя.
– Муравей-богатырь? – переспросил Сосун. – Что ж! Прозвище, мне кажется, вами вполне заслуженное. Вон с того дерева я наблюдал за всем ходом боя. Вы работаете удивительно чисто. А при всем том, скажу… все-таки…
– Что – все-таки?
– Вы не обидитесь, полковник? – Я говорю с вами, как равный с равным…
– Говорите.
– За что столько погубили муравьиных жизней?
Он указал на поле сраженья, усеянное телами черных, а кое-где и рыжих муравьев.
– Да коли без этого было нельзя?..
– Будто нельзя? Вам требовались невольники, не так ли?
– Так.
– А без них вы разве не могли обойтись? Разве вам самим не сладить с вашим хозяйством?
Новый знакомец высказывал именно то, на что он сам, Грызун, еще намедни намекал матери-муравьихе. Но та пристыдила его на первых же словах перед всей компанией рыжих. Мелочные заботы о куске хлеба, о детях были обязанностью мелкоты – рабов. Он же был благородный воин…
– Я, прежде всего, воин и исполнял свой долг… – заговорил он.
– А между тем, все же находите нужным оправдываться? – заметил, усмехаясь, Сосун. – Извиняешься – так, значит, виноват, сударь. А давеча, вместо того, чтобы ликовать по случаю своей победы, вы были так подавлены, убиты, будто сами потерпели поражение. И я вам объясню причину: в душе вы точно потерпели поражение. Вы должны были втайне сказать себе, что без надобности принесли в жертву сотни себе подобных.
– Вовсе не себе подобных! – перебил запальчиво Грызун и собирался еще что-то добавить, но внезапно замолк.
Мимо них торжественным маршем уже проходил арьергард[5] рыжих грабителей. В это время показался один рыжий силач с непосильной ношей: он волок за собой большущий кокон. Трое мелких чернокожих вцепились сзади в рыхлую оболочку кокона и тем еще более затрудняли движение грабителя.
– Сейчас пустите его! – коротко и повелительно крикнул карапузам Грызун.
– Никак, сударь, невозможно-с! – плакались те в ответ. – Это царский детеныш… Будущая принцесса и мать чернокожих… Насквозь даже слышно, как дышит голубушка, как бьется…
– В последний раз говорю вам: пустите! – грозно объявил Грызун.
– Ей-ей, не смеем… Мы ведь дядьки ее…
Грызун без дальних разговоров соскочил наземь. Через мгновение все три малютки-дядьки кубарем разлетелись в стороны. Но, увы, и самой принцессе их пришлось плохо. Держались они, видно, за оболочку кокона слишком крепко; тонкая оболочка порвалась, расползлась; заключенная внутри крошка-муравьиха, корчась и извиваясь, выползла наружу.
Грызун бережно поднял, ее с земли и передал с рук на руки тому самому рыжему, что притащил ее в коконе.
– На вот, неси дальше. Только смотри у меня, не помни!
– Виноват, полковник, – вмешался тут Сосун, молча наблюдавший до сих пор за всей сценой. – Что, скажите, станется с этой бедняжкой?
– То же, что и с другими, – отвечал Грызун. – Мы ее вырастим, а потом…
– А потом завалите работой?
– Ну, разумеется.
– Да что вам в одном лишнем рабочем? А здесь, дома у себя, как мать-муравьиха, она положила бы сотню тысяч яиц, и из них вышло бы столько же трудолюбивых чернокожих…
– Которых мы в свое время могли бы также увести в неволю? – смеясь, подхватил Грызун. – Что правда, то правда! Что выгоднее: один ли рабочий теперь или, немного погодя, сто тысяч их? Конечно, сто тысяч. Да, разница большая.
Он кивнул ближайшему из трех чернокожих.
– Подойди-ка сюда, любезный. Возьми обратно свою принцессу. Донесешь ли?
– Донесем-с. Много благодарен, сударь…
И, сгибаясь чуть ли не до земли под живою ношей, он скрылся за воротами муравейника. Товарищи собирались было последовать за ним. Грызун остановил их:
– Вы куда, чумазые! Назад!
Потом указал на них своим двум рыжим подчиненным: грабителю и тому, что служил ему, Грызуну, конем:
– Отвести их, куда следует.
Пленники бухнулись в ноги победителю:
– Батюшка, не погуби!
– В самом деле, что вам толку-то в них? – вступился опять Сосун. – Что из малых детенышей вы можете воспитать себе послушных слуг – это я понимаю. Но взрослые враги всегда будут врагами…
– Да, чего доброго, возмутят и послушных, – досказал Грызун. – Справедливо. Ну, любезные, благодарите Бога и вот этого господина. Налево кругом, марш!
Пленники не дали повторить себе команды и побежали без оглядки.
– И вы, ребята, ступайте-ка домой, – обратился Грызун к своим двум подчиненным. – Скажите, что скоро буду.
Атаманы остались одни.
– Мне, признаться, хотелось еще побеседовать С вами, – сказал Грызун своему новому знакомцу. – Ваше бурое племя считается у нас, между муравьями, наравне с нашим рыжим. Но скажите-ка, неужели вы вовсе обходитесь без рабов?
– Вовсе.
– Правда, у вас куда меньше дела…
– Не думаю. Запасы на зиму мы собираем точно так же, как и вы; детей своих так же воспитываем; да сверх того, у нас есть такие занятия, которых нет у вас: это молочное хозяйство.
– Да будто уж оно так сложно?
– А не угодно ли убедиться своими глазами? Чужих мы к себе вообще не допускаем, но для вас, полковник, сделаем исключение. За безопасность вашей особы я отвечаю своим офицерским словом. Угодно?
Он прямодушно протянул Грызуну свой ус. Тот крепко потряс его.
– С удовольствием принимаю ваше любезное приглашение.