Василий Головачёв
Джинн из прошлого
Глава 1
В знак «благодарности»
Очнулся Хорст уже в тюремном изоляторе.
Он долго не мог сообразить, что произошло и где он находится: кружилась голова, поташнивало. Потом вспомнился бой с Игнатом Ромашиным, удар.
– Руссише швайн! – выговорил Ульрих хрипло.
Кажется, он и тогда сказал то же самое:
– Руссише швайн! Пора кончать с этими играми! Меня ты убедил, но сможешь ли убедить его?!
Что было потом?
Кажется, появился посредник инвазеров… убил Ромашина… или не убил?!
Ульрих окончательно пришёл в себя, огляделся.
Он лежал навзничь на узком топчане в комнате с решётчатыми стенами, живо напомнившей ему камеру ганноверской тюрьмы, где он провёл двадцать пять лет ещё до появления инвазеров. Впрочем, похоже, это и в самом деле камера, только гораздо проще и хуже ганноверской. А в этом случае надо полагать, что свои обещания инвазеры не выполнили. Он не смог совладать с Ромашиным-младшим, не смог «разделать его как барана», «порезать кожу на ремни» и «набить из него чучело».
Доннерветтер! Что случилось?!
Ульрих присел на край топчана, озадаченно глянул на ноги, обутые в тяжёлые блестящие сапоги, переходящие в блестящий как металл комбинезон; двигаться было тяжело.
Leck mich am arsch![1] Тюремный комплект номер два! Стандартный «кокос», призванный ограничить свободу заключённого «до уровня недееспособности». Кто посмел запаковать его в эту «крокодилью кожу?! Чтоб у них на лбу… вырос!
– Эй, здесь есть кто-нибудь?
Далеко играющая музыка стихла.
В соседних камерах, ограниченных решётками с толстыми прутьями, не дрогнула ни одна пылинка. Они были пусты.
Как говорится: дас ист вайраух.
В глухой тишине, заполнявшей ряд камер, родился жёсткий, бесполый, шуршащий голос; говорили по-английски:
– Что вам нужно?
– Где я?
– Гуантанамо.
– Это что ещё за хрень?
– Спецлагерь для лиц, обвиняемых в преступлениях против человечества.
– Звучит благородно, – криво усмехнулся Ульрих. – В чём же меня обвиняют конкретно?
– В убийстве невинных людей, в нагнетании страха, дестабилизации общества, попрании законов социума и служении смертоносной идеологии, чуждой человеческой.
– А в шулерстве и нарушении прав сексуальных меньшинств меня не обвиняют?
– Нет.
– Слава богу! А то я уже испугался.
Голос остался сух и невыразителен, он, очевидно, принадлежал инку тюрьмы:
– Я перечислил основные инкриминируемые вам статьи.
– Спасибо, милый. Гуантанамо – это Европа?
– Куба.
– Ах да, вспомнил, Куба, точно. Но я слышал, что её закрыли.
– Здесь содержат только особо опасных преступников.
– Лестный отзыв. Приятно, когда тебя считают особо опасным. Надеюсь, я здесь один?
– В данный момент в тюрьме находятся шестьсот шестьдесят пять заключённых, вы шестьсот шестьдесят шестой.
Ульрих присвистнул.
– Шестьсот шестьдесят пять? И все опасны?
Голос не ответил.
– За что же их упрятали сюда? – не унимался Ульрих.
– Шестьсот два – маньяки, убивавшие людей, серийные убийцы и насильники. Остальные – извращенцы.
– Что ты имеешь в виду?
– Насилие с применением особо жестоких методов подавления воли.
– Отличная рекомендация! Меня тоже причисляют к извращенцам?
– Вы на специальном счету.
– Перечисли мои права.
Последовала пауза. Потом голос произнёс с той же размеренной сухостью и невозмутимостью:
– У вас сохраняется только одно право – на жизнь. Да и то лишь до суда.
Сердце сжала холодная лапа страха.
– До суда? Будет ещё суд?
– Завтра.
– Доннерветтер! Что же, я не могу даже поссать без вашего ведома?
С потолка камеры слетела фиолетовая электрическая змейка, ужалила Ульриха в темя.
Охнув, он грохнулся с нар на колени, оглушённый треском и болью.
– Die Nutte![2] Будь ты проклят!
Ещё одна огненная змейка с треском вонзилась ему в макушку.
Ульрих упал на пол, почти теряя сознание, вытянул вверх дрожащую руку.
– Понял, понял, успокойся, не буду больше! Сколько я уже нахожусь здесь?
– Семь дней.
– Не помню.
Ульрих сжал кулаки.
Он ни разу не сидел в тюрьме, подобной этой, и не знал, что она отличается от остальных как особым режимом с применением пыток при малейшем неповиновении, так и проведением опытов над заключёнными, большинство из которых заслуживало смертной казни или пожизненного заключения. Но никто из них не доживал до своего биологического старческого предела. И никого из них не выпускали отсюда условно-досрочно за примерное поведение.
«Guantanamo Bay detention camp» – лагерь для лиц, обвиняемых в особо тяжких преступлениях, появился на военно-морской базе США в заливе Гуантанамо в две тысячи втором году, то есть более четырёхсот лет назад. В январе этого года первые двадцать человек были доставлены сюда из Афганистана. Они обвинялись в участии в боевых действиях на стороне исламских экстремистов.
Затем через лагерь прошли тысячи боевиков – террористов, врагов Соединённых Штатов Америки, а также военнопленных, принимавших участие в операциях на стороне Аль-Каиды, движения Талибан и других «национально-освободительных» движений в десятках стран мира; американцы считали, что имеют полное право действовать на территориях иных государств, таких как Ирак, Югославия, Афганистан, Ливия, Сирия, Йемен, Иран, Саудовская Аравия и страны Африканского Союза, для «обеспечения собственной безопасности» и «всемирной демократии».
Тюрьму за истёкшие четыреста лет с момента образования не смогли закрыть ни ООН, ни Всемирная Ассамблея, ни Высший координационный Совет Земли. Куба отдала США базу в бессрочную аренду, и американцы извлекали из этого пользу по максимуму, помещая в тюрьму всех деятелей и лидеров, способных нанести вред стране, причём зачастую без всяких доказательств.
Да, бывали случаи, когда в тюрьме такого рода нуждались не только американцы, но и европейцы, и всё человечество в целом, порождающее время от времени суперзлодеев и маньяков. Пригодилась она и на этот раз, когда в её угрюмые казематы препроводили Ульриха Хорста, который четверть века назад пытался захватить абсолютную власть на Земле и не только не гнушался связями с ублюдками и убийцами, но также использовал для этой цели боевых роботов-«джиннов» и даже получил помощь иных – не похожих на людей – представителей вселенского разума.
Естественно, тюремщики были предупреждены о возможностях Ульриха, проявившихся после выхода из ганноверского централа. База Гуантанамо перешла на другой режим несения службы, блок С, в который был помещён Хорст, освободили от других заключённых и накрыли энергетическими завесами, связь с внешним миром была заблокирована абсолютно, и обслуживали узника лишь витсы и компьютер тюрьмы по имени Барак. Живые охранники и персонал базы к контактам с пленником допущены не были.
Он понял это не сразу, пока Барак доходчиво не сообщил ему об условиях содержания «суперзлодея». Условия были намного хуже, чем у маньяков, приговорённых к казни. Прав у него действительно не было никаких, и обо всех телодвижениях он должен был докладывать Бараку и просить разрешения даже на отправление естественных физиологических потребностей.
Первое время Ульрих бесился, получая чувствительные электрические оплеухи после попыток «качать права», потом смирился, понимая, что сил на сопротивление «образцовой американской системе правосудия» у него нет. Впору было задуматься о суициде, но он боялся боли, боялся смерти и в глубине своей чёрной души таил надежду, что ему удастся вырваться на свободу и воздать своим врагам должное. Особенно Ромашину-младшему, оказавшемуся сильнее не только самого Хорста, но и эмиссара инвазеров, по сути сбежавшего с поля боя.
Идея докричаться до инвазеров и предъявить им претензии возникла у Хорста на следующий день, когда ему сообщили о решении Всеземного Чрезвычайного Трибунала: казнить!
Сначала Ульрих не поверил сухому известию Барака.
– Что?! По какому праву?! Пусть меня судят в Европе, а не в Америке, я гражданин Великой Германии!
– Трибунал созван по запросу Всемирного Координационного Совета, – ответил инк. – Ваша вина доказана.
– Подумаешь, ликвидировал пару никчёмных стариков! За это дают всего лишь пожизненное!
– По совокупности преступлений вы заслуживаете смертной казни сорок три раза.
Ульрих фыркнул.
– Достаточно одного, чтобы лишиться головы. Кто вынес вердикт – казнить?
– Верховный судья Трибунала Накирнан Сафой.
– Африканец?
– По национальности он татарин.
– Hinterfotziger Scheisskerl![3] Надо было замочить всех татар! Точно, что он? Не русский, не Ромашин Игнат? Или Артём?
– Нет.
– Всё равно благодаря им! Ничего, я ещё доберусь до них! Апелляцию подать можно?
– Нет. Ни один адвокат не стал защищать вас. Апелляцию подал судебный инк, но она была сразу отклонена.
– Понятно, боятся, сволочи! На когда назначено исполнение приговора?
– На двадцать второе августа.
– А сегодня какое?
– Двадцать первое августа.
– Die Nutte! Надо fick dich selbst![4] – Ульрих вспотел, внезапно осознавая своё положение. – Требую отсрочки приговора! Я не готов! И мне нужен… – он пожевал губами, – священник!
– Просьба будет передана в соответствующий орган Трибунала.
Ульрих открыл рот, намереваясь выразить своё мнение процедурой суда и вынесения приговора, но вспомнил о системе контроля, наблюдавшей за реакцией заключённого, и присмирел. После каждого электроразряда у него сильно болела голова.
Побродив по камере – три метра туда, вдоль решётки, три метра обратно, – он лёг на нары и вдруг подумал об инвазерах.
Какого дьявола они бросили его? Стал не нужен? Он столько сделал для них, столько помогал! Отвлёк внимание службы безопасности, нападая на старпёров и важных персон, заставил бегать за собой тысячи охотников! Повредил фрегат «Бигль», готовый лететь к Великой Пустоте. Пусть не лично, однако тоже принял участие. А чем отплатили эти инопланетные чурки? Ну, разок дали попользоваться телом магистрессы Ордена. Кстати, великолепным телом, надо признаться. Помогли замочить с десяток бывших противников, гонявших его по космосу двадцать пять лет назад. И всё? Он готов был, как говорится, жизнь за них отдать, а они просто забыли о нём, оставив на съедение шакалам СБ и судьям Трибунала!
– Der Blasers![5] – вслух выговорил Ульрих, кусая губы. – Дерьмо собачье! Нос задирали – инвазеры, die Nutte, супер-пупер, мы те, кто сменит вас! А сами тихонько смылись, бросив меня на произвол судьбы! И где справедливость?
Ульрих сплюнул.
– Эй, Посредник грёбаный, или как там тебя, что ж ты не позаботился о главном помощнике, не жалевшем ни сил, ни времени, ни здоровья ради достижения ваших целей? Слабо подумать о других, урод? Или у вас нет таких понятий, как переживание за других, забота, благородство? Отмерли за ненадобностью?
Мысль, что он по сути такой же урод, всю жизнь преследующий личную выгоду и ставивший свои желания превыше других, в голову Ульриха не пришла.
– Зря я с вами связался, шакалы!
Что-то щёлкнуло в костях головы.
Он с опаской посмотрел на шипастый потолок камеры, готовый в любой момент ужалить узника электрическим разрядом.
Однако щелчок был внутренним, мягким, едва слышным. Складывалось ощущение, что в костях черепа сработал биодатчик, подключивший канал иного восприятия. Все чувства внезапно обострились, и Ульрих услышал голос:
«Мы не забыли тебя. Чего ты хочешь?»
– Оба на! – растерялся он.
– Не понял, – отреагировал на его возглас инк тюрьмы.
– Это я о своём, – пробормотал Хорст, мысленно обшаривая череп.
«Чего ты хочешь?» – медленно, с холодной угрюмоватой интонацией повторил голос.
– Кто ты?!
– Инк обслуживания, – ответил Барак.
– Я не тебя, – спохватился Ульрих, добавил мысленно:
«Инвазер?»
«Вопрос излишен».
«Надо же, вспомнили».
«Соображай быстрей».
«Я соображаю, добрые братья по разуму».
«Мы не братья».
«Это образное выражение. Как вы меня нашли?»
«Не трать время на глупые вопросы. Чем мы можем помочь тебе?»
«Я для вас сделал столько…»
«Короче!»
«Мне нужно выйти отсюда! И чем скорее, тем лучше! Если вы дорожите сотрудничеством…»
«Не дорожим».
«Напрасно, я ещё могу пригодиться».
«Ты наделал слишком много ошибок».
«Это было в прошлом, я умею учиться. Хотите, я снова отвлеку внимание службы безопасности…»
«Не требуется».
«Мало ли какая ситуация возникнет в будущем. Вы всегда сможете на меня рассчитывать».
«Ты слабый».
«Так сделайте меня сильным! – разозлился Ульрих. – Равным вам по возможностям. Я сделаю гораздо больше!»
«Человеческая психика не способна реализовать необходимые установки».
«Мой противник Игнат Ромашин демонстрировал весьма впечатляющие возможности, он даже с вами дрался на равных».
«Ему помогли. И он не просто человек».
«А кто?»
«Экзор, получивший доступ к информационному полю Вселенной. Он может трансформировать тело в широких пределах, что тебе недоступно».
«Значит, он вам больше нравится? Возьмите его на службу».
«Он носитель иной, отличной от нашей этической парадигмы».
«В таком случае отдайте его мне! Я завербую его, заставлю служить вам!»
«Твоя уверенность не имеет под собой оснований».
«Тогда я его убью! Потому что он опасен… этой самой этической парадигмой. И вообще буду служить вам… – Ульрих хотел сказать «на совесть», – но выразился по-другому: – Преданно! Вам всё равно понадобится разведчик в человеческом стаде».
Собеседник, торчавший занозой в глубинах костей черепа, помолчал.
«Мы подумаем».
«Данке шён! – обрадовался Ульрих. – Только думайте побыстрей, а то завтра меня посадят на электрический стул и вы потеряете ценного наблюдателя на Земле».
«Возможно, ты действительно будешь полезен».
«Ещё как! Я могу выполнить любой ваш каприз!»
«Помолчи, мы ещё не решили. Ты слишком часто отвлекался от решения наших задач. Что ты знаешь об экспериментах со временем?»
«Со временем? – удивился Ульрих. – Разве кто-то экспериментирует? Меня учили, что машина времени невозможна. Если не учитывать чисто теоретическую возможность использования для этой цели чёрных и белых дыр и «червоточин» между ними».
«Червоточины существуют, это первая в вашем Метадомене система перемещения в пространстве и времени. Её создали Черви Угаага. Но она практически истаяла. Земляне начинают свои попытки выхода в хронополе, и нам это не нравится. Их надо остановить!»
«Я тоже землянин», – напомнил Ульрих.
«Ты отщепенец, отрицающий законы человеческого общежития. Ты перенял многие черты древних предков человечества и ближе к нам, чем к людям».
«Вы так и не сказали, что собой представляете. Динозавры, ящерицы, крокодилы, змеи? Или, может быть, насекомые?»
«Это не имеет значения».
«Имеет! – упёрся Ульрих. – Должен же я знать, с кем имею дело».
«Ни одно живое существо Земли не отражает наш облик».
«И всё же вы должны иметь форму?»
Перед глазами Ульриха соткалось странное существо, напоминающее скорее увеличенную до человеческих размеров бактерию.
– Обалдеть! – пробормотал ужаснувшийся Ульрих.
– С кем вы разговариваете? – осведомился тюремный инк.
– С умным человеком, – опомнился он. – Я имею в виду себя.
«Так вы бактерии?»
«Нет».
«Но похожи как две капли воды. А размеры ваши какие?»
«В твоем понимании мы меньше атома».
«Наносущества?»
«Можешь называть нас и так».
«Как же вы оперируете большими энергиями?»
«Ты не поймёшь. Наша база – ваш вакуум. Поэтому мы свободно манипулируем состоянием пространства. В данный момент ты действительно контактируешь с Посредником, с кластером связи с нами».
«Понятно… хотя и не совсем. Я думал, вы похожи на моллюскоров».
«Не похожи».
«Вирусы! – хмыкнул Ульрих. – Никогда бы не подумал. Боевые роботы древних мне ближе».
«Они изменили тебя генетически. Но не это главное. Насколько велико твоё желание помогать нам?»
У Хорста внезапно мелькнула удивительная мысль. Но он поспешил запрятать её поглубже в тайники психики.
«Если вы пойдёте на мои условия».
«Условия ставим мы».
«Да, конечно, – согласился он поспешно. – Вы помогаете мне бежать, я уничтожаю хронолабораторию. В знак благодарности».
«Лабораторий три. Одна принадлежит России и находится под Воркутой, вторая – Китаю и располагается в провинции Веньчун, третья создана в Соединённых Штатах Америки и прячется в недрах острова Паллэски в Атлантике».
«У меня будет армия?» – скептически осведомился Ульрих.
«Прояви смекалку и сообразительность. Мы снабдим тебя всеми необходимыми средствами. Но работу надо сделать тихо, не поднимая шума».
«Хорошо, договорились».
«И мы не потерпим ни одного нового промаха!»
«Понял, понял».
Голос в голове Ульриха, царапающий мозг и кровеносные сосуды как настоящая заноза, исчез.
Ульрих подождал немного, прислушиваясь к своим ощущениям.
«Эй, вы где?»
Никто ему не ответил.
«Эй, что дальше?»
Ватная тишина в ответ. Стены вокруг, решётки под напряжением, равнодушные зрачки видеокамер, наблюдавшие за действиями узника.
Ульрих скорчил рожу, надеясь, что инк тюрьмы не сочтёт это за опасный жест. Хотел лечь, разочарованный отсутствием реакции недавнего собеседника. И в этот момент кто-то посмотрел на него – изнутри черепа! – совсем иначе, нежели те, кто следил за узником через видеокамеры.
Воздух застрял в лёгких, сердце остановилось.
Инк отреагировал вопросом:
– Что с вами? Вызвать лекаря?
Сердце заработало с частотой пулемёта!
– Не надо! – гулко ответил Ульрих, чуя переполнявшую его силу.
Глава 2
ВВУ
Императив внезапно возникшей угрозы поднял Артёма с постели.
Он глянул на вспыхивающие мотыльками цифры времени в толще стены спальни: утро ещё только-только приоткрыло занавес ночи, до рассвета оставалось часа полтора.
Холодный душ освежил.
Артём за пять минут собрался, но бриться не стал, подумал, что сделает это в Управлении.
Императивом ВВУ служба не пользовалась уже давно, с момента выхода Ульриха Хорста из ганноверского централа и его таинственного исчезновения. После этого последовала череда нападений на работников спецслужб, прокуроров и судей, участвовавших в процессе над Хорстом-младшим, два месяца его ловили по всей Солнечной системе и за её пределами, и наконец Игнату с помощью внучки Шоммера Лилии и деда Ульриха Селима фон Хорста удалось во второй раз задержать преступника, который, как оказалось, служил представителям иной «заразумной» структуры, названной им инвазерами. Люди же назвали эту структуру УММ – системой «ума за разумом», пришедшей на смену разрозненным цивилизациям пятой разумной волны освоения космоса.
Ульриха по предложению американских представителей ВУИН – Всеземного Управления исполнения наказаний – поместили в спецтюрьму Гуантанамо на Кубе. Эмиссар инвазеров пообещал не вмешиваться в земные дела и удалился в неизвестном направлении. Служба безопасности УАСС (России и Земной Федерации в целом) вздохнула спокойно. А в субботу двадцать девятого августа Артёма Ромашина, генерального этик-юриста Управления внутренних расследований ФСБ, разбудил инк-секретарь Управления, извиняющимся тоном сообщив о введении императива ВВУ.
Зари-ма всё ещё гостила у родителей на Полюсе Недоступности – её родной планете, превращённой древними служителями Закона, кем бы они ни были, в «кладбище джиннов». Она пыталась уговорить отца и деда переселиться на Землю в связи с угрозой распада планеты под ударами расползающейся по её поверхности «вырожденной метрики пространства»: после уничтожения инвазерами «кладбища джиннов» защитные коконы могильников перестали работать, и евклидова метрика планеты стала потихоньку «скатываться» к двумерности, что инициировало процесс распада материи. Люди ничего не могли сделать с этим процессом. Могли лишь эвакуировать население планеты. Но не все полюсиды соглашались на переселение. Не хотели переезжать и родичи Зари-мы.
Через двадцать девять минут после вызова Артём перешагнул порог зала чрезвычайных заседаний УВР, запрятанного в недрах здания УАСС под Рязанью. Подивился такому совпадению: число двадцать девять (нынешняя дата и время появления) не ассоциировалось для него с положительным астрологическим явлением.
Он оказался не первым. В зале уже присутствовали руководители российских и всеземных спецслужб: начальник УВР Майкл Хоук, директор ФСБ Смехов с рукой на перевязи (после нападения Ульриха он ещё не восстановился полностью) и Кирилл Бондарь, командир группы особых операций «Соло», полковник.
Все трое стояли в проходе между рядами кресел, перед подиумом для выступлений, и смотрели на сотканный виомом объём передачи, внутри которого на фоне какого-то мрачного здания говорил молодой диктор.
Артём подошёл ближе.
– Будем сообщать вам о новостях, – закончил диктор.
Трое известных не только в России, но и за её пределами специалистов по безопасности оглянулись на Ромашина.
– Извините, – сказал Артём, – я торопился как мог. Необходимость личного присутствия…
– Имеет основания, – сказал Хоук, пожимая ему руку. – Ещё не все собрались, время есть. Садитесь, господа.
Виом погас.
Хоук забрался на подиум, сел за стол, не имевший никаких видимых оргприспособлений.
Артём поздоровался с Бондарем и Смеховым, сел рядом с ними, гадая, почему вести совещание доверили Хоуку, а не директору ФСБ.
– Что случилось? – тихо спросил он Бондаря.
– Сбежал Ульрих, – шевельнул каменными губами Кирилл.
Артём сдержал возглас изумления.
– Когда?!
– Два часа назад.
– Но американцы обещали…
– Мало ли что обещали американцы. Всю свою поганую историю они всем всё обещали и делали только то, что им надо.
В зале появилась пара – мужчина и женщина.
Мужчина, одетый в стандартный кокос официала с нашивкой «ВКС», был немолод, в чёрных волосах серебрились седые пряди, на грудном кармашке костюма сверкала орденская планка. Это был комиссар Совета безопасности ВКС Йордан Злотник. Его Артём знал лично.
А вот женщину – она была молода, одета в элегантный летний костюм «кока-кола» и весьма миловидна – видел впервые.
– Господа, прошу знакомиться, – сдержанно проговорил по-английски Хоук. – Комиссара Злотника вы знаете, а это Ева Рутберг, инспектор ГУИН Североамериканского континента. Она расскажет подробности инцидента в Гуантанамо.
Все посмотрели на спутницу Злотника.
– Можно вопрос? – поднял руку Бондарь.
– Слушаю.
– Почему о побеге Ульриха Хорста нам стало известно только два часа спустя?
Ева Рутберг очаровательно улыбнулась ярко накрашенными губами. Вопрос её не задел, хотя и был задан с изрядной долей неласковости.
– Наша правоохранительная система пыталась разобраться в происшедшем, – сказала женщина приятным голосом. – Думаю, и любая другая сделала бы то же самое.
– Порой промедление в одну минуту чревато колоссальными человеческими потерями, а за два часа можно вообще устроить революцию.
Хоук постучал по столу костяшками пальцев.
– Полковник, философию отношений с Соединёнными Штатами будем утрясать позже. Я очень благодарен госпоже Рутберг, что она согласилась посетить наш сиротский приют. Ева, будьте добры, изложите факты. Зона переговоров заблокирована от любого вида прослушивания, поэтому о конфиденциальности встречи можете не беспокоиться.
– Я понимаю вашу иронию и ваши сомнения, мистер Бондарь, – начала инспектор без какого-либо раздражения; сдерживать себя она умела. – К сожалению, наше руководство вплоть до президента не расположено делиться информацией, которую они считают секретной, даже с федеральными службами.
– Но ведь бегство Ульриха – общемировая проблема, – не сдержался Бондарь. – Недавняя история уже показала это.
– Тем не менее контакт с вами – моя личная инициатива. Президент Штатов неплохой человек, но он не определяет стратегию страны.
– А кто её определяет?
– Государствами давно управляют Ордена, – негромко сказал Артём. – В Европе – это Орден Белого Крыла, в Северной Америке – Орден Чёрной Мессы, в Азии – Орден Исмаилитов, на Ближнем Востоке – Орден Второго Пришествия, и так далее. И договариваться надо с их магистрами и владыками, а не с президентами и премьерами.
– Не отвлекайтесь, господа, – нахмурился комиссар Злотник. – Есть кое-что повыше забот Орденов. Только всеобщая «отвага» и спасла цивилизацию от вторжения инвазеров! Госпожа Рутберг потому и согласилась встретиться с нами и обсудить детали происшествия, что понимает последствия бегства заключённого Хорста.
– Мы предприняли все меры безопасности, – продолжила Ева прежним деловым тоном, – помня его прошлое исчезновение. Освободили блок от других заключённых, надели на него комплект «смирительная рубашка», ограничивающий движение. Накрыли камеру энергетическим экраном. При малейшем нарушении порядка включалась система принуждения к соблюдению норм и правил тюрьмы. Когда он понял это, начал вести себя менее агрессивно. А потом что-то случилось.
– С этого момента поподробнее, – попросил Смехов.
– Системы контроля не отметили никаких внешних сигналов, в том числе и в брейн-диапазоне. Ничего, что могло бы насторожить охрану и руководство тюрьмы. Но поведение заключённого изменилось. Будто он получил какую-то весть. Это состояние длилось около часа. А потом его энергетика неожиданно выросла на два порядка.
– Поясните, – сказал Хоук.
– Он молчал, сидя на нарах, и смотрел перед собой остановившимся взглядом. Обслуживающий инк спросил, в чём дело. Тогда Хорст показал ему палец.
– Вот так? – поднял средний палец Бондарь.
– Совершенно верно.
– Наглец, однако!
– Он показал палец и засмеялся. Наблюдатель нанёс ему электрический разряд. Но Хорст даже не охнул. Потянулся, встал, посмотрел в зрачок видеокамеры. Вот в этот момент датчики системы контроля и зафиксировали поток энергии. Ульрих Хорст буквально вспыхнул в инфракрасном диапазоне!
Мужчины переглянулись.
– Запись есть? – поинтересовался Бондарь.
– Разумеется. – Ева Рутберг вынула из сумочки красный «клювик» флешки, подала Злотнику.
Тот передал флешку начальнику УВР.
Рядом со столом вспыхнул метровый столб виома, в котором медленно сформировалась обстановка тюрьмы: коридор, ряды камер за толстыми решётками, грубые короба в углах потолка.
Стала видна одна из камер. В ней стоял посредине коротко стриженный мужчина в блестящем, обтягивающем тело комбинезоне, подняв голову к потолку. Глаза его, направленные на зрачок видеокамеры, казались чёрными дырами.
Это был Ульрих Хорст.
В какой-то момент лицо заключённого пошло пятнами, посветлело, с ушей стрельнули вниз, к плечам, слабенькие розоватые разряды. Он широко ухмыльнулся, заговорил странным – шатающимся – басом, на немецком языке:
– Пора отсюда сваливать, герр Барак. Открой-ка мне двери и сними экраны, они уже не понадобятся.
Раздался треск.
Изображение покрылось светящейся сеткой, разбилось на фрагменты.
Камера с Ульрихом стала видна с другого ракурса.
Он толкнул дверь камеры, один раз, второй, сорвал её с петель, вышел в коридор, посмотрел прямо в глаза смотрящих на него людей (в зрачок видеосистемы), подмигнул:
– Обос…сь, небось, герры и фрау? Жаль, некогда вами заняться. Однако мы ещё встретимся, мне есть что сказать вам.
Изображение поплыло волнами, растрескалось и пропало.
– Это всё? – спросил в наступившей тишине Бондарь.
– Система контроля отключилась, – невозмутимо пояснила Ева Рутберг. – Инк тюрьмы открыл выходы, подогнал спецмодуль для перевозки особо опасных преступников. Хорста попытались остановить витсы и живые охранники, но у них ничего не получилось. Начальник смены и два дежурных оператора внезапно потеряли сознание. Симптомы – как у больных африканской лихорадкой: температура за восемьдесят градусов[6], сильные боли в мышцах, рвота, точечные кровоизлияния и геморрагии. Затем потеря сознания. Хорст сел в модуль и улетел.
– Как мог ваш тюремный инк допустить такое?
– Он завис.
– Что?!
– Спонтанный отказ предсказания ветвлений. Вам это что-то говорит? И как результат – «мёртвый» диск.
Бондарь посмотрел на Хоука, открыл рот, но Артём положил ему руку на колено, и командир группы «Соло» промолчал.
– Витсы один за другим перестали двигаться, – закончила инспектор американского ГУИН обыденным тоном. – После обследования оказалось, что их интеллект-серверы просто сгорели.
Мужчины в зале снова обменялись взглядами.
– Чёрт возьми, это же уровень… – начал Бондарь.
– Инвазеров, – закончил Смехов. – Значит, они не оставили свои игры. И обещание их не вмешиваться в наши дела – обман.
– Ничего личного, – криво усмехнулся Бондарь. – Чистый бизнес. Абсолютно американский подход к жизни. – Он посмотрел на Еву. – Извините, я не хотел вас обидеть.
– Понимаю, – кивнула женщина. – Кто такие инвазеры?
– Представители УММ, с которыми до этого контактировал Хорст, – заговорил Йордан Злотник.
– Что такое УММ?
– Это не относится к теме нашего совещания.
– И всё же я хотела бы знать.
Злотник вопросительно посмотрел на Хоука.
– Госпожа Рутберг, концепция УММ требует ксенологического образования, – сказал начальник УВР.
– Хоть мои познания в этой области и весьма скромны, но на уровне базовых понятий я ориентируюсь достаточно уверенно. Йордан? – посмотрела на спутника Ева.
– Я давно уже комиссар полиции, – пожал плечами Злотник, – а не учёный. Из многих объяснений, которые мне пришлось выслушать, я понял далеко не все.
– Расскажите коротко, что вы поняли.
– Зачем это вам, госпожа инспектор американского ГУИН? – с непонятной неприязнью спросил Бондарь, подчеркнув «ненаучную» должность Евы.
– Как и вам, мне хотелось бы знать, с чем мы столкнулись, – не повела она и бровью.
– Недавние события с участием Хорста вы должны помнить, – сказал Хоук. – Об этом передавали все информагентства Солнечной системы.
– Я особенно не следила за вознёй спецслужб… извините. Лишь когда Совет безопасности обратился к нам за помощью, почитала данные о заключённом.
– Ульрих Хорст известен нам… э-э, спецслужбам давно, поскольку ещё четверть века назад пытался использовать наследие древних разумников.
– Иксоидов и гиперптеридов. Да, я помню. Древние негуманоидные расы.
– Он называл их негомиками, – криво улыбнулся Бондарь.
– Как?
– У этого слова есть подтекст.
– Не важно, – остановил Кирилла Хоук. – После того, как в результате развязанной им войны с боевыми роботами иксоидов и гиперптеридов – «джиннами» и моллюскорами – спецслужбам удалось захватить Хорста, он просидел в ганноверском централе двадцать пять лет, но был выпущен на свободу.
– После чего принялся за старое, – раздул ноздри Бондарь.
– Полковник! – посмотрел на него Хоук. – Что с вами?
Командир группы «Соло» сжал губы, с усилием натянул на лицо маску вежливого внимания.
– Прошу прощения, нервы.
– Но Хорста снова удалось взять, – сказала Ева Рутберг, внимательно оглядев фигуру Бондаря с понуро опущенными плечами.
– По расчётам специалистов ИВКа, – сказал Хоук, – он связался с ещё одной криптоструктурой, и тоже негуманоидного типа. Ксенологи предложили называть её УММ. Мы сбросим вам файл для изучения. Вкратце идея УММа такова. Разум – промежуточная стадия космического этногенеза. Он может породить структуру «Х», которая будет опираться на родительскую матрицу как на своего носителя, но уже не будет собственно разумом. Это не сверхразум в нашем понимании, а нечто совершенно иное, так сказать «ум за разумом», логику и этику которого невозможно представить. И Ульрих каким-то образом добился его расположения.
