Василий Криптонов
Палач, скрипачка и дракон
Наконец, Фабиано позволил горожанам разойтись.
– Пусть остаются девушки, коим в нынешнем году исполнилось восемнадцать лет, – добавил он, как будто без него о том не знали.
Когда толчея рассеялась, Энрика вновь увидела Рокко. Тот знаками показал, что подождет снаружи, и Энрике ничего не оставалось, кроме как кивнуть и вымучить улыбку.
Но вот ушел и Рокко. Ламберто тоже куда-то запропастился, лишь Фабиано, заложив руки за спину, стоял рядом с кафедрой. Энрика и Лиза подошли к алтарю, где переминались с ноги на ногу семь-восемь их ровесниц. Двоих Энрика знала, трех иногда видела, остальные, кажется, вовсе на глаза раньше не попадались. Фабиано окинул всех тяжелым взглядом.
– Итак. Сегодня каждая из вас выбирает судьбу. Это значит, что утром вы либо отправляетесь в работный дом учиться мастерству и трудиться во славу Дио, либо берете на себя тяжкое бремя монастырского служения. Увы, такова женская природа – ленность порождает разврат, а разврат ведет в лапы Диаскола. Вирту – благочестивый городок, и потому здесь не будет незамужних дам, достигших возраста зрелости. – Фабиано протянул к кафедре руку и взял плоскую коробочку. Открыл ее, никому не показывая содержимого, и снова поднял взгляд на притихших девушек.
– Амбра Висеконте, – провозгласил он. – Каков твой выбор?
Низенькая худая девушка, которая выглядела едва на пятнадцать, став центром внимания, как будто еще уменьшилась.
– Работный дом, – пролепетала она.
Склонив голову, Фабиано достал из коробочки белую просвирку и, величественно склонившись, положил в руки Амбры.
– Рита Маэстри?
– Работный дом, синьор.
Еще одна белая просвирка.
– Мелисса Трапанезе?
– Работный дом!
После пятого «работного дома» Фабиано начал хмуриться.
– Барбара ДиМарко! Отчего ты не желаешь пойти в монастырь?
– Дио так суров, – беззаботно отозвалась самая полная из присутствующих. – А я так слаба духом, что, боюсь, не сумею должным образом служить ему.
Фабиано как будто о чем-то задумался, глядя на Барбару, которая отвечала ему честным и прямым взглядом. Наконец, пробормотав «н-да», он протянул девушке белый хлебец.
«Что если он меня про монастырь спросит? – подумала Энрика. – Надо бы ответить что-нибудь этакое. Чтобы и самой посмеяться, и ему повода не дать…»
– Энрика Маззарини! – Оклик вырвал ее из раздумий. Взгляд Фабиано пронзал насквозь, но Энрика собрала в кулак волю и выдержала. – Твой выбор?
Она уже видела белую просвирку, показавшуюся из коробочки. Может, лучше так? Жизнь в работном доме она себе прекрасно представляла: подъем до рассвета, скромный завтрак, а потом – шить, стирать, гладить – куда приставят. До обеда. И снова. Один час перед сном свободный. А что будет, когда она станет жить с Гиацинто? Пустота, ничего даже вообразить нельзя.
– Энрика Маззарини! – Фабиано повысил голос. – Твой выбор – работный дом или, – он усмехнулся, – монастырь?
Белая просвирка поднялась еще выше. Энрика заставила себя поднять от нее взгляд к обвисшим щекам Фабиано. И, глядя в эти щеки, сказала:
– Я выхожу замуж.
Рука с просвиркой дрогнула. На Энрику обернулись все, кроме Лизы, которая стояла, сложив руки и опустив голову, – будто молилась за нее.
– Замуж, – повторил Фабиано. – Ты уверена? Я должен напомнить: времени у тебя до полуночи.
– Я знаю ваши законы, синьор, – отозвалась Энрика.
– Законы Дио, – поправил Фабиано.
– Законы Дио записывают люди, которым нравится писать законы, синьор. К сожалению, он не может донести их иначе.
Фабиано закрыл глаза, тяжело вздохнул, и просвирка вернулась в коробочку.
– Пусть будет так, Энрика Маззарини. Но помни: до полуночи у тебя есть время. До полуночи я нахожусь здесь, молясь за каждого жителя Вирту. Тебе достаточно будет войти и объявить о своем решении.
– Благодарю за трогательную заботу, – холодно ответила Энрика. – Но даже если я не успею – что с того? Меня схватит стража и потребует, чтобы я сделала выбор.
– Да. Если ты не оступишься – так и будет.
Энрика хотела спросить, что он имеет в виду, потому что слишком уж грязно прозвучал намек – так грязно, что о нем даже думать не хотелось. Но время Энрики закончилось.
– Лиза Руффини! – провозгласил Фабиано. – Каков твой выбор?
– Монастырь, синьор, – тихо сказала Лиза.
Ей досталась черная просвирка и улыбка Фабиано.
***
Выходя из церкви, Энрика с отвращением почувствовала, как дрожат ноги. Остановилась, пытаясь успокоиться, но коленки стали колотиться друг о друга – лучше идти. Лиза осталась в церкви получить монашеское одеяние, и некому было поддержать Энрику. Кроме одного человека, который подходил к ней, сияя добродушной улыбкой.
– Я уж думал, он там с вами окончание поста празднует, – сказал Рокко. – Ну чего? В работный дом собралась? К Диасколу такое счастье – выходи за меня замуж!
Ему пришлось подхватить Энрику, потому что она едва не рухнула.
– Эй, я понимаю, что ты рада, но прям тут на меня падать не надо! – Рокко, несмотря на браваду, все же чуть-чуть покраснел, придерживая Энрику за руки. – Я-то не против, да Фабиано разорется от зависти, еще удар хватит бедолагу. Нет, ты не подумай, – я всерьез. Ну как без тебя в этом городишке? Кто скрипировать будет?
– Чего делать? – Энрика даже трястись перестала.
– Ну, это… На скрипке играть.
Смешок вырвался против воли. «Скрипировать» – надо же… Зато полегчало. Теперь, наверное, можно и объясниться. Энрика подняла взгляд на доброе лицо Рокко и сказала:
– Сегодня я выйду замуж.
– Так, – кивнул Рокко. – Пока все правильно, но почему-то мне кажется, будто это не все.
– За Гиацинто.
Тишина. Рокко отпустил ее руки, стоял и смотрел непонимающим взглядом. Молчание длилось так долго, что Энрику пробрала дрожь – теперь от холода. Вынула шапку из кармана пальто, надела. Как Рокко-то не мерзнет? Хотя, мерзнет, конечно, вон уши какие красные… Красные, как шарфик, который вязала ночью. Вот он, в кармане. Прощальный подарок, совершенно нелепый и бессмысленный, будто перечеркивающий все, что было между ними.
– Гиацинто Моттола?
Энрика кивнула.
– Ты сейчас шутишь, да?
Мотнула головой.
– Рика, ты сбрендила? Выйти за сына Фабиано? – Рокко, казалось, поверить не мог. Энрика сжала в кармане теплый шарф, и ладонь Рокко тоже скользнула в карман, что-то стиснула.
– Так нужно, – твердо сказала Энрика. – Я не люблю его, ты не подумай…
– Вот уж чего никогда бы не подумал!
– … но это – единственный способ спасти нас от разорения.
Опять тишина. Стоят друг против друга, будто враги, готовые напасть, ударить, укусить.
– И как? – спросил Рокко. – Гиацинто подойдет к папе и попросит его сказать, что Дио начал обожать музыку? И сразу все кинутся к вам в мастерскую, в школу? Ты эту чушь с родителями обсуждала? Наверняка обсуждала… Нет, я поверить не могу! Это ведь чушь, Рика!
– А что мне еще делать? – крикнула она, будто оттолкнув Рокко голосом. Он отступил на шаг. – Так хоть какой-то шанс есть. А с тобой? Только и радости, что дурью маяться. Я до пятнадцатого колена перечислить могу своих предков, которые одной музыкой жили. И что теперь – все? Перечеркнуть, забыть, оставить?
– Рика… – Он протянул руку, но Энрика отдернулась. – Послушай… Это большая ошибка, серьезно. Я хорошо знаю Гиацинто, мы с ним, можно сказать, друзья…
– Чего? – фыркнула Энрика. – Впервые слышу!
– Потому что о некоторых вещах даже тебе слышать бы не стоило. Он не хороший человек, с какой стороны ни глянь. Если он согласился на брак с тобой – значит, что-то задумал. И, раз даже я не в курсе, значит, задумал что-то очень плохое. Подумай над тем, какую власть имеет муж над женой. Он сможет тебя бить, и никто ему слова не скажет, он… Да все, что угодно! Ты готова доверить ему свою жизнь? Не сходи с ума! Если бы я знал, что ты задумала такое…
– Что? Раньше бы подошел? – Энрика отвернулась. Там, дальше по дороге, стоят двое. Отсюда лиц не разобрать, но она знает, что это – отец и мать, ждут ее.
– Гораздо раньше!
– И все – чтобы меня, дуру, от Гиацинто спасти? Какие жертвы! Как благородно!
Глаза Рокко сделались круглыми.
– Рика, ты чего – вообще, что ли? Что плохого, если тебе пытаются помочь?
– А то, что не нужна я тебе – вот что! – крикнула она, чувствуя, что начинает плакать от собственной глупости. Слова даже в голове появиться не успевали – сразу как-то проскакивали на язык и летели в беззащитного Рокко: – Он ко мне хотя бы как к женщине относится, комплименты говорит. А от тебя только и слышишь: «дура», «сбрендила», «с ума сошла»! А чуть чего – сделал красивый жест, и я перед тобой на колени упасть должна?
– Так, все! – Рокко решительно махнул рукой, будто обрывая разговор. – Ты, дура, сбрендила окончательно, с ума сошла. Иди домой, остынь, потом поговорим. Меня где искать – знаешь.
– Да нужен ты мне!
– Не нужен – не ищи. Только одно запомни: красивых слов тебе и я могу наговорить, хоть ты от меня их и не ждешь. А в жизни важнее все-таки не слова, а поступки. Поэтому если тебя дурой зовут, да из пропасти вытаскивают – ты головой-то подумай! Может, не зря зовут? И не просто так вытаскивают?
– А я и без того – в пропасти! – кричала Энрика, спеша за уходящим Рокко. – Тебе-то что! Спрятался за своего колдуна – и горя не знаешь. Вас пальцем тронуть боятся. А моя жизнь?..
– Я тебе только что предложил жизнь ничуть не хуже, – бросил через плечо Рокко, даже не сбавив шага. – Красивых слов добавить?
– Моя жизнь – музыка!
– Ну и скрипируй себе на здоровье! Мне не помешаешь, а учителю вообще до звезды.
– Ты – бесчувственное, глупое, нелепое животное!
Рокко остановился, повернулся к Энрике.
– Чего?
– Чего слышал! Если бы ты хоть капельку меня любил, то понял бы! Я – жить хочу, творить! А ты мне что предлагаешь? Ничего.
Рокко не нашелся с ответом, и Энрика, обогнув его, двинулась к родителям. На середине пути наклонилась, зачерпнула свежего мягкого снежка и с силой протерла лицо, избавляясь от слез. Вот и прошло объяснение, да только камня с души отчего-то не свалилось. Наоборот – будто еще пару булыжников добавили.
– Как он? – спросила мама.
«Как он»! За него они беспокоятся, надо же! А она-то как? Ей сегодня в эту петлю лезть, она двух единственных друзей потеряла!
– Переживет, – буркнула Энрика и быстрым шагом пошла к дому. Больше колени не дрожали.
Глава 3
– Ну чего, женилку укоротили? – спросил Аргенто, спускаясь со второго этажа.
Колдун зевал и почесывал живот. Вообще, выглядел он затрапезно. В свободных штанах, похожих на пижамные, в тапочках и сорочке. Только ночного колпака не хватало. С кисточкой.
Рокко, кряхтя, разогнулся – он как раз закончил вычерчивать пентаграмму вокруг шкафа – и укоризненно посмотрел на Аргенто:
– Синьор учитель, ваши шутки не являются смешными.
– Была бы шутка, – зевнул колдун, критическим взглядом изучая плоды трудов Рокко. Пентаграмма удалась на славу – это Рокко сам понимал – а вот мусор он попросту распихал по сторонам и теперь волновался, не заставит ли колдун делать настоящую уборку.
Аргенто, похоже, вполне удовлетворился увиденным – трижды кивнул и перестал чесать живот.
– Приступим? – спросил Рокко, с осуждением глядя то на шкаф, то на учителя.
За окошком уже стемнело, день как-то незаметно закончился, и Энрика так и не пришла. Ну и Диаскол с ней, в самом деле. Свою голову не приставишь, как ни старайся. Да и когда эту пигалицу упертую получалось с пути свернуть? Упрется, как…
– Погодь, сейчас, – сказал колдун.
В дверь постучали. Аргенто лично откинул засов и впустил внутрь заснеженного мужичка со звенящим ящиком в руках.
– Ух! – выдохнул мужичок, поставив ящик на пол. – Ну и валит! Обратно бы доехать, дороги заметает – страсть.
И тут же исчез. Рокко присмотрелся к ящику – да, как и каждый год, бутылки игристого вина. Каких сказочных денег стоят колдуну эти «каникулы», – представить страшно.
– Ах! – вернулся мужичок со вторым ящиком.
– Ох! – внес третий.
– Синьор учитель, вам дурно не станет? – поинтересовался Рокко, но колдун его не удостоил ответом.
Аргенто повелел мужичку унести ящики в спальню и только после этого метнул холодный взгляд на Рокко:
– Так, теперь с тобой. Сидишь и делаешь состав от бодуна. И чтоб я тебя до утра не видел и не слышал. Поутру начинай продавать. Но по-тихому, осторожно. Пяток медяков с каждого. Усек?
– Усек, – вздохнул Рокко. – Думаете, пойдут? Фабиано…
– Фабиано – одно, новый год – другое, – оборвал его Аргенто. – Нагнали уже, поверь, а нынче ночью зальются – куда тому океану. А поутру – на службу. А там Ламберто и Фабиано присматриваться да принюхиваться будут. Кто с соображением – приползут к нам. А тут ты – с половничком. Спасибо вам, милейший, – сказал колдун спустившемуся мужичку и щедро отсыпал ему мелочи. – Приятных праздников!
Задвинув засов, Аргенто повернулся к Рокко с сияющими глазами. Будто ребенок, заждавшийся подарков. Только вот ни один ребенок не сможет скорчить такую злобную и одновременно веселую рожу. Рокко, содрогнувшись, бросил взгляд на часы на стене. Как раз сейчас молодняк в заброшенном кабаке соберется – подарками обмениваться… Эх, не успеть!.. В который уже раз он потрогал в кармане стеклянный шарик – и ему полегчало.
– По-ро-шок! – провозгласил Аргенто, беря с полки давешнюю коробочку. – Сейчас очень важно…
Забормотав совершенную невнятицу, колдун вытащил из коробочки мешочек и осторожно распустил на нем шпагат. Рокко, смирившись с неизбежным, взял со стола приготовленные заранее черные свечи, расставил их в углах пентаграммы и схватился за спички.
– Ополоумел?! – завопил колдун. – Оставь немедля!
Рокко про себя знал, что умом он, может, и не блещет, но вот понятливостью – вполне. Поэтому тут же спрятал коробок и сложил руки перед собой, всем видом изображая невинность и покорность.
Аргенто, привстав на цыпочки, достал с верхней полки тонкую лучинку. Подошел к Рокко, качая головой:
– Вот ничему-то ты не учишься. Ну? Вспомнишь хоть, что это?
– Щепа от гроба убийцы, – не задумываясь, сказал Рокко. – Да только чушь это все. Фабиано что, тоже у себя в церкви такое делает? Уверен, он там даже пентаграмму не вычерчивает. Загнал в шкаф – и…
– Фабиано пусть хоть на ушах пляшет. Мы по уму делать будем, у нас все серьезно.
Ну да, серьезно, подумал Рокко, поджигая лучину в подрагивающих от нетерпения руках колдуна. Фабиано сегодня через такой же шкаф Лизу в монастырь отправит – это так, детские игрушки. А вот у нас…
Аргенто со щепой начал зажигать свечи. Рокко, забрав у него сверток, опустился на колени перед шкафом, высыпал бурый порошок под него, осторожно подул, чтобы распространить ровным слоем, и отошел – его роль в ритуале закончилась.
Как только колдун поджег последнюю свечу, мигнули и погасли все лампы до единой. Волшебство началось. Рокко ощутил привычное покалывание на кончиках пальцев, волосы зашевелились на голове, будто ветерок поднялся, сердце мучительно сжалось.
– O, Diascol, magnus Dominus tenebrae! – заговорил колдун, стоя напротив шкафа с ритуальным стилетом в правой руке. – Nobis hac nocte ad flout leges vitam et mortem, vincere vires spatium et tempus!
Внезапным порывом ветра открыло окно. Створка ударилась в стену, разлетелось осколками стекло. Рокко подпрыгнул на месте, но смолчал. В комнату ворвался ледяной вихрь. Не тот живительный морозец, что щипал уши сегодня утром – замогильный холод, уничтожающий саму душу.
– Da nobis fortitudinem mutare consilium Dio causa ad curas corda nostra! – возвысил голос колдун.
Рокко стиснул зубы. Выстоять! Во что бы то ни стало – выстоять! Аргенто, его наставник, его учитель сейчас пропускает через себя такие страшные силы, что ему, сопляку, и не снились. Одно неверное слово, движение, действие, – и последствия будут ужасны. Ураган из преисподней сметет с лица земли городок Вирту, и долго еще путники будут удивляться, как в одну ночь он исчез, не оставив и следа.
Аргенто чиркнул лезвием по ладони левой руки, подождал, пока разрез заполнится кровью.
– Accipere cruenta offerens. – Рука колдуна дернулась, и брызги крови попали на дверцу шкафа. – Libero qui custoditus!
Кровь впиталась в черное дерево. Из щелей повалил дым, шкаф мелко задрожал, потом заходил ходуном. Почудилось пламя, пробивающееся из замочной скважины. Рокко, чтобы не начать молиться, принялся считать до ста, но сбился уже после десятка. Пол под ногами подпрыгнул, с потолка посыпалась какая-то шелуха. Воздух будто наполнился шепотками и смехом. Они уже близко. Вот-вот ритуал завершится…
– Sit eos hic veni, et jucundum oculis et lumbis! – кричал колдун, подняв руки. – Tres pulchra meretrix, tres whores, tres reprobari domina pertinentes ad Dio – venire!
Огонь черных свечей взметнулся, вспыхнула сама пентаграмма, и в призрачном зеленом свете нечеловеческого, неживого пламени Рокко разглядел струйку крови, текущую по старческому предплечью, подрагивающий в другой руке кинжал… Рокко всегда чтил учителя, но сейчас преисполнился истинным восхищением перед ним.
– Venit!
Человек, шагнувший в такие чудовищные пустоши запретных знаний, проклятых навыков и уцелевший, сохранивший разум… Можно ли представить кого-то более великого, сильного, могучего, отважного? Мысленно Рокко проклял себя за все те случаи досадного непослушания, за все резкие слова, которые думал или даже шептал за глаза про Аргенто. Глупый мальчишка! Каким был, таким и остался. Благодарным нужно быть, что такой человек тебя терпит!
– Venit! – гремел голос колдуна, заглушая рев зеленого пламени, окутавшего шкаф. – Venit! Venit! Venit!
Слепящая вспышка – и тьма, полная тьма. На мгновение Рокко испугался, что ритуал прошел неправильно, и Диаскол выбрался из заточения, одним махом уничтожив мир, опрокинув всех в небытие. Но тут же вспомнил памятку, вдолбленную ему в голову колдуном: «Если видишь тьму – это еще не ничто. Ничто – оно никакое. Ни светлое, ни темное. Узришь его единожды – лишишься и тех крох разума, которыми обладаешь».
Рокко осторожно тряхнул головой и, кажется, ощутил некоторые крохи разума. Да и темнота стала рассеиваться. Сами собой загорелись лампы, комната обрела прежний уютный и захламленный вид – все старания Рокко пошли прахом, потусторонний вихрь разметал мусор по полу.
– Окно, – пробормотал Рокко. – Надо заделать окно…
– Успеется. – Голос колдуна стал глуше. Немало сил потребовалось от него в этот раз. Еще в прошлом году Рокко боялся, что Аргенто не вынесет ритуала или его последствий. Но тогда обошлось. Обходилось пока что и сейчас, хотя последствия еще не явили себя. – Дверцу открой.
Аргенто оторвал от обшлага рукава полосу и замотал рану на ладони. Опустился на подскочивший услужливо стул – волшебством пропиталось все в доме, и даже Рокко сумел взглядом отбросить с пути наиболее серьезную кучу мусора.
Несмотря на холодок, сочащийся из разбитого окна, лоб колдуна усеивали бисеринки пота. Руки дрожали, но совсем немного. А уж лицо – и вовсе обычное. Надменное, злое. Выдержит, решил Рокко. Аргенто сильный, куда сильнее, чем, например, он. А старость для настоящего колдуна – это скорее хорошо.
Достав из кармана латунный ключ длиной с ладонь, Рокко шагнул к шкафу. Оттуда послышалась возня, но пока – ни слова. Должно быть, в себя приходят…
Вставив ключ в скважину, Рокко сосчитал до десяти и повернул. Едва успел убрать руку – дверь распахнулась.
– Рокко!!! – Три голоса зазвенели одновременно, и воздух наполнился смехом, криками, шуршанием юбок, звуками поцелуев. – Ты смотри, какой большой стал! А еще в прошлый раз совсем мальком был. Ах, кажется, только вчера… Тебе уже сколько лет? Еще не женился? А может…
– Отстаньте от меня, Диасколовы исчадия! – заорал Рокко, отбиваясь от трех восторженных девиц, выскочивших из шкафа. – Вон ваш хозяин, на него вешайтесь!
Упрашивать девушек не пришлось. Все трое повернулись к колдуну.
– Аргенто! – завизжали, бросившись к оскалившемуся старику. – Ну как ты тут без нас, соскучился? А уж мы-то как денечки считали! А ты дашь нам того вина, с пузыриками?..
Пока они по очереди мостились на колени к колдуну, скидывали шарфики, шляпки и осматривались, Рокко сходил к себе в кладовку, взял там подушку и попытался временно заткнуть ею разбитое окно. Сперва надо было вынуть из рамы осколки. Осторожно расшатывая их, он все косился на веселых девиц.
Вот эта белокурая прелесть с огромным бюстом – куда той подушке! – Аврора Донатони. Коротко остриженная брюнетка с ярко-голубыми глазами – Камилла Миланесе. А Лукреция Агостино остричься не успела – так и осталась с длиннющей, ниже пояса, русой косой, которую сейчас неспешно расплетала, напевая беззаботную песенку.
Им было восемнадцать лет, когда Рокко с Энрикой наряжали в лесу елку, и было восемнадцать сейчас. И будет столько же через сто лет, и через двести. Стараниями Аргенто Боселли, девушки проживали только один день в год, все остальное время проводя в пустоте и забвении. А началось все с Фабиано Моттолы.
В тот год он впервые обратился к колдуну за помощью – надо было как-то очень быстро и надежно отправлять пожелавших стать монахинями девушек в монастырь, находящийся в городе, до которого и за год на лошади не доедешь. Рокко тогда еще мало чего понимал, слышал обрывки разговоров. Но говорили долго и, наконец, сторговались на чем-то. Однако первая попытка окончилась провалом.
Возмущенные вопли Фабиано Рокко запомнил очень хорошо. Сразу три девушки, которых он попытался отправить, попросту исчезли. В шкафу их не оказалось, и, как сказал настоятель монастыря, беседу с которым через блюдо с яблочком организовал Аргенто, там они тоже не появились.
«Надо было по очереди, – спокойно пояснил тогда Аргенто. – Мы ведь обсуждали. А теперь – Диаскол знает, где они».
Что характерно – колдун не солгал. Где находятся три несостоявшиеся монахини – это знает только Диаскол. Однако раз в году они находятся здесь. В первый год девушки были тихи и напуганы. Аргенто тогда долго с ними разговаривал, что-то объяснял про какого-то дракона – Рокко так толком ничего и не понял, его постоянно отгоняли.
Уже на следующий год все ощутимо наладилось. Девушки повеселели и, как потом сообразил повзрослевший Рокко, отбросили всякие мысли о монастыре. А у Фабиано стали получаться перемещения других желающих, чем он бывал очень доволен. Пожалуй, увидеть Фабиано довольным можно лишь раз в году – первого января, когда очередная «возлюбленная Дио» отправлялась в монастырь.
– Ты чего в подушку пялишься, дуралей? – грянул над ухом Аргенто.
Рокко спохватился, что и впрямь застыл, глядя в заткнутое подушкой окно.
– Задумался, – сообщил он.
– Врет и не краснеет!
Повернувшись, Рокко исправил оплошность – покраснел. Но не от вранья. Колдун стоял, уперев руки в бока и выпрямившись во весь немалый рост, а на нем, смеясь, висели все три девицы, успевшие поскидывать лишние, на их взгляд, предметы одежды на пол.
– Праздновать! – хором потребовали они. – Давай скорее праздновать, противный колдун!
– Идем-идем, дорогие мои, – усмехнулся в ответ Аргенто. – Сейчас я вас отпраздную, как полагается. А ты…
– Да-да, отвар от бодуна, помню! – Рокко помахал бутылкой со святой водой.
– Это успеешь. Глянь, снегу-то неплохо подвалило. Сходи, что ли, каток людям заколдуй. Уж с водой-то управишься, неуч криворукий?
– Оно нам надо? – поморщился Рокко.
– А то нет? Нас, колдунов, должны бояться очень и любить немножко. Страху-то мы прилично нагоняем, но иногда надо и добро творить. Так что давай, дуй. И чтоб до полудня меня не беспокоил, а то я тебя в нужник превращу – рука не дрогнет! И ну-ка рожу кислую убрал! Опять пакость про меня подумал? Ух, негодяй!
– Аргенто! – воскликнула Аврора Донатони. – Не смей ругать мальчика! Он такой красивый.
– Такой хороший! – подхватила Камилла Миланесе. А Лукреция Агостино, тряхнув волосами, которые колыхнулись, подобно волнам, подмигнула Рокко:
– Ты приходи потом, как этот старый развратник захрапит. Поиграем во что-нибудь.
– Я те поиграю! – Аргенто тряхнул левой рукой, на которой висела Лукреция. – Ишь, игривая! Неча мне ученика с толку сбивать. Ты со мной сперва наиграйся – первая же в небытие запросишься.
Рокко проводил взглядом облепленного смеющимися девушками колдуна и покачал головой. Отчего так вдруг тяжко на сердце? Ах, да, Энрика… Н-да, неприятно получилось. Надо было вовсе молчать, не затевать разговора того дурацкого. А теперь…
– Не влюбился же, в самом-то деле? – строго спросил Рокко, глядя на подушку.
– Не, нормально, – ответил сам себе. – Только поругались зря. Надо помириться! А там и настроение подскочит.
И, вспомнив, что Энрика всегда очень любила кататься на коньках, Рокко улыбнулся. Схватил пару склянок, рассовал по карманам, повторил по книге несложные заклинания и, насвистывая, вышел из дома.
***
По традиции, как стемнеет, в канун нового года молодые люди собирались на посиделки. В этом году облюбовали заброшенный кабак. Вопреки чаяниям, запасов спиртного не обнаружили, но все равно вечер проходил весело. Несмотря на то и дело мелькавшую за окном фигуру Нильса Альтермана – неусыпный страж следил за порядком.
Большую часть времени он стоял спиной к кабаку и смотрел на звездное небо. Интересно, думал он, почему на небе ни тучки, а снег – валит и валит? Не то чудо, не то волшебство… От этой мысли Нильс содрогнулся. Ведь на родине никто не делал разницы между чудом и волшебством. Здесь же первое – проявление воли Дио, а второе – над ней надругательство. Но как разницу-то почуять простому человеку? Только и остается – сердце свое слушать. И хотя сердце сегодня все изнылось, глядя на звезды и кружащиеся снежные хлопья, Нильс улыбался. Чудо!
Так же падал снег и в тот день, когда он решился пойти против воли короля, против устава, против даже здравого смысла. Воспоминание нагнало тень на лицо Нильса. Тьма и холод, перепуганные глаза девушки, имя которой он заставил себя забыть. Бег через лес, яростный рев чудовища, не нашедшего жертвы… У Нильса было готово укрытие, но когда он из него выбрался утром и помог вылезти девушке, глазам его предстало ужасающее зрелище.
Дымящиеся руины домов, люди, потерянно бредущие по черному от копоти снегу. Плач и стон со всех сторон. А к нему уже спешит стража. И девушка – та, что всю ночь сбивчиво благодарила его, отскочила. «Зачем ты это сделал? – закричала она. – Что теперь со мной будет?»
Этого он не знал. Не знал даже, что будет теперь с ним. Ночью все казалось единственно правильным: нельзя позволить дракону сожрать ни в чем не повинную девушку! Но теперь закрались сомнения. Сомнения превратились в уверенность, когда на суде Нильсу озвучили страшные цифры – количество погибших.
«Вы раскаиваетесь в содеянном?» – спросил судья. Нильс раскаялся от всего сердца. Что он говорил – сам теперь не помнил, но, должно быть, речь прозвучала действительно жалко и прочувствованно – лик судьи смягчился. После долгих совещаний Нильсу вынесли приговор: изгнание.
Нильс вошел в шкаф, стоящий в потайном помещении замка, дверь за ним захлопнулась, сверкнула яркая вспышка, и следующим он увидел Фабиано Моттолу. «Как я понял, – холодно сказал тот, – теперь ты готов исполнять приказы и искупать вину?»
Так началась вторая жизнь Нильса Альтермана. Жизнь, которую он не собирался упускать. Диоугодная и праведная жизнь…
– Такой снегопад – предвестник больших перемен, – раздался рядом голосок.
Нильс был хорошим солдатом, он не умел вздрагивать. От неожиданности резко повернулся и скинул было с плеча карабин, но, заметив, кто с ним говорит, успел превратить это движение в нечто вроде подтягивания ремня.
– Синьорита Маззарини?
Энрика кивнула, глядя не на него, а на небо. Почудилось, нет ли – глаза ее как-то слишком уж влажно блестят. Нильс поежился. Бросил взгляд в ярко освещенное окно – там, внутри, все в полном порядке. Не пьют, не дерутся. Через пять минут можно будет заглянуть на всякий случай, но пока… Пока от него явно чего-то ждут.
– Могу быть чем-нибудь полезен? – спросил Нильс, исподлобья глядя на Энрику.
– У меня сегодня день рождения, – отозвалась девушка.
В вязаной шапочке, в сером пальто, сунув руки в карманы, она сейчас походила на замерзшую птичку, которую хотелось отогреть и накормить.
– Поздравляю, – пробормотал Нильс.
– Неужели не могут люди хотя бы этот, один день в году просто побыть рядом, просто поддержать? – Энрика не слушала его, говорила сама с собой. – Друзья называется…
Нильс еще раз взглянул в окно. Мог бы назвать по именам всех собравшихся. Парни, девушки… Не все пришли, конечно. Кто-то прихворнул и сидит дома, кто-то всегда чурался компаний – как, например, Гиацинто Моттола. Да ему бы и неприлично такое общество, сын жреца, как-никак. А еще не было Рокко, чему Нильс только радовался – без этого заводилы все гораздо спокойнее. Но Энрика, похоже, думала иначе.
– Я бы и взаправду лучше в работный дом ушла! – заговорила она уже громче. – В гробу я видала это замужество. Но если никак иначе! Почему он не понимает?
«И почему я все это выслушиваю? – терзался Нильс. – Не понимаю. Разу прежде словом не обмолвились, а тут – будто плотину прорвало».
– Синьор Алгиси причинил вам вред?
Энрика окинула взглядом Нильса, задержалась на его погонах и будто только сейчас сообразила, с кем говорит.
– Ничего он мне не причинил, кроме разочарования, – вздохнула, отворачиваясь. – Что за дурацкая такая страсть – кидаться спасать то, чего спасти не можешь? Какой смысл красть принцессу из башни, если не умеешь убить дракона?
Нильса бросило в жар. Приоткрыв рот, он смотрел на Энрику, и она ответила ему удивленным взглядом:
– Что? Что я сказала?
– Про дракона, – хрипло отозвался Нильс. – Откуда?!
– Ну… Сказки такие. Полно их. Дракон похищает принцессу, а потом приходит храбрый рыцарь, убивает дракона и спасает принцессу. Очень, по-моему, мудрые сказки – об ответственности. Да только из Рокко рыцарь такой…
Энрика вздохнула, опустила голову. Варежкой провела по глазам. Потом сняла варежки, сунула их в левый карман, из правого достала что-то ярко-красное.
– Вот! – развернула она шарфик. – Это – вам.
Почему-то все рефлексы разом изменили Нильсу, когда девушка, приподнявшись на цыпочки, накинула шарф ему на шею и быстро завязала простой узел. По черной шинели будто заструилась Алая Река из древней страшной сказки.
– Зачем? – изумился Нильс.
– Для теплоты, – сказала Энрика. – Там все подарками обмениваются, а вы тут стоите такой одинокий всегда… Праздник ведь. С новым годом! – И она впервые за весь разговор улыбнулась. – Завтра не станет Энрики Маззарини, будет Энрика Моттола. Хорошая девушка, которая не крадет таблички с названием улицы, играет только диоугодные мелодии. У нее много дел будет. Церковный хор учредить, учеников набрать, отцу подряд выхлопотать – орган в церкви настраивать. Фабиано в ножки поклониться, попросить, чтоб семью из дома не выгонял. – Энрика отвернулась, голос ее прерывался. – Вот она какая будет – Энрика Моттола! А вы… Вот посмотрите на этот шарфик и вспомните Энрику Маззарини, которая всем в этом городе поперек глотки встала. Потому что, видите ли, ей мастерство важнее, чем на коленях ползать и лбом об пол колотиться!
