Василий Криптонов
Заметки на полях
11
Остальные уроки я словно бы и не заметил. Сидел, погружённый в свои мысли, в себя. Искал там что-то – и не находил. Но путешествие в любом случае было гораздо увлекательнее, чем всё то, что пытались донести учителя. Вот какой, спрашивается, смысл вдалбливать в головы подросткам некие насквозь бесполезные знания, когда внутри у подростка – по определению тихий ужас? Нет бы помочь в этом ужасе разобраться, наставить на путь истинный – нет, блин. Простые предложения у них, синтаксис, словосочетания – вот где важность-то великая.
Хотя что это я гоню, а? Какой из меня подросток? Я взрослый мужик и сам решаю свои проблемы!
Только я так подумал, как перед глазами возникли два решения. Первый – балкон, второй – бутылка. Бля… Нет, стоп, есть ещё и третий. Я ведь писатель, так? Вернусь домой – напишу чего-нибудь. Вот, кстати. К тридцати годам я очень даже неплохо писать начал, даже заработки какие-никакие проскакивали, что-то вроде фанатов было. А сейчас-то весь скилл при мне. Если продолжить работать, то к очередному тридцатнику я уже Льва Толстого по мастерству уделаю! Хотя нет, Толстого – не актуально. Лучше уделывать Донцову. Ну, или там Клеванского, Метельского, Шамана, на худой конец. Да, знаю, что их сейчас никто не знает, они и сами себя не знают, но я-то знаю!
Кстати! Главный герой у Метельского, помнится, в другом мире продавал истории про Наруто, как свои, хитроумный плагиатор! А что если так же поступить с самим Метельским? Взять, да и подрезать у него Синдзи. Отличная, чёрт побери, идея! Я, правда, только первый том читал. И то – не до конца. По правде говоря, даже до середины не дотянул… Ладно, можно что-нибудь своё выдумать, в том же духе, только с сюжетом и интересное. Мир какой-нибудь фэнтезийно-магический сочинить. Академию магическую присобачить. Кланы всякие…
Мысль эта меня приободрила – всё-таки творчество всегда давало мне некую отдушину в жизни – и я вернулся в мир. А в мире было так себе… Катя, хоть и сидела рядом со мной, будто бы отгородилась невидимой стенкой. Тоже что-то себе думала. Наверное, аффект закончился вчерашний, и она начала прикидывать, "а тому ли я дала". Не тому, родная, не тому… Из всех кандидатов я – худший. Во мне, вон, инстинкт саморазрушения бушует со страшной силой, рядом со мной лучше вообще не находиться.
Последним уроком числилась физкультура. Мы все подошли к залу, но преподша нас обрадовала, сказав, что заниматься будем на стадионе. Поднялся вой, стоны. Помню, что раньше я и сам выл и стонал от стадиона. Почему-то там я даже круга пробежать толком не мог, как ни старался, а вот по залу – пожалуйста. Всё равно, конечно, хуже всех бегал, но бегал же.
Сегодня я не стонал. А чего мне было стонать? Я вообще форму не взял. Не, я, конечно, не обломаюсь в трусах побегать, но, боюсь, Ангелина Власовна не оценит. А она не только физрук, она ещё и классуха. Так что и прогулять нельзя. Придётся опять разыгрывать карту суицидника. Ну а что? Мне врачиха отдохнуть разрешила, точка, конец истории.
Двинули через лес. Мало кто, наверное, шарит, что это такое – физкультура на улице в посёлке Бор. Глянешь на школу, увидишь сбоку поросшую травой спортплощадку (а к 2019-му там уже не останется спортплощадки, только трава) и подумаешь – вот тут! А хрен там. Проходим строем через спортплощадку, через дырку в заборе, сквозь которую бабульки в огороды шныряют, и попёрли. Там вперёд, вперёд, потом с горки вниз и, опять же через дырку в заборе, на стадион.
Я, Катя и Гоша поотстали и плелись в хвосте. Ну, мы-то с Гошей – понятно, мы друзья. А вот Катя… Бедная глупенькая девочка, ну с кем ты связалась?
– Слышь, Семён, – толкнул меня Гоша. – А у тебя сигареты есть?
Логика его была насквозь понятна. Чтобы покорить девчонку, надо выглядеть крутым. Сигареты придают крутизны. Соответственно, надо напомнить мне, что у меня есть такое секретное оружие, от которого все девки мира будут штабелями падать мне под ноги с воплем: "Вау, какой он взрослый!". Только вот курить при Кате мне совершенно не хотелось. Надо себя хоть немного контролировать.
Однако рефлексы сработали – в ответ на вопрос о сигарете я сунул руки в карманы. Но там почти ничего, кроме болта-талисмана, не оказалось. Я ведь пачку благоразумно в сумке держал, чтобы мать невзначай не обнаружила. Уж в портфель-то ко мне она точно не полезет.
– Не-а, нет, – соврал я. – Но я могу позволить тебе подержаться за мой болт.
Гоша, с воплем "да иди ты!" – шарахнулся в сторону. Эх, весело это, мелкоту троллить! Как у них всё обострено. А со взрослым Гошей мы бы над этой шуткой только посмеялись, как два дебила.
Я остановился. Катя прошла ещё пару метров и тоже остановилась, повернулась, вопросительно глядя на меня.
– А ты? – спросил я, подбавив в голос дрожи. – Ты не хочешь потрогать мой болт?
Гримаса её была прекрасна. Она и улыбнулась, и глаза закатила, и вроде даже поморщиться умудрилась. Всё бы отдал за такую фотку! В рамку бы и на стену над кроватью.
– Нет, спасибо, – сказала она терпеливым голосом.
– Эх, жаль. Придётся самому…
С этими словами я достал из кармана болт и продемонстрировал друзьям. Наверное, Катю я мог хотя бы временно называть другом.
– Дебил, – отреагировал Гоша. – На фиг он тебе?
А Катя засмеялась. По-доброму так. Я стоял, как дурак, глядел на неё и улыбался. Чёрт его поймёт, что у меня на душе в этот миг делалось. Вот вы говорите: "любовь, любовь"… А я даже и не знаю. Вроде как шёл через пустыню чуть ли не всю жизнь, и вдруг – родник. Чистый, прозрачный, как слеза комсомолки. Вроде и попил, а всё равно сидишь, смотришь, как струи на солнце бликуют, слушаешь, как вода журчит. И хорошо так делается… Вот прям тут бы и помер, без малейшего сожаления.
Хорошая она была, Катя. Настоящая. Я, пожалуй, самый прекрасный миг в ней поймал. Скоро взрослеть начнёт. И внешне изменится – к выпускному классу она уже какой-то серой мышкой будет. И внутренне. Станет такой же, как все. Манерной, вредной, с закидонами и жизненной мудростью, впитанной из журналов "Космополитен" и шоу "Дом". И "Дом 2". Особенно "Дом 2". А сейчас она пока была чистым и прекрасным ребёнком, которому я снёс наглухо башню.
В глазах защипало. Чтобы не разреветься позорно, я сказал:
– Давайте все подержимся за болт. Это будет наш секретный Болт Дружбы. Давайте поклянёмся, что каждый день мы будем держаться за него, чтобы подпитывать энергию нашей дружбы. А я буду Хранитель Болта. Только сразу скажите, если такое аниме уже есть!
Насчёт аниме я опять анахронизм спорол. В эти прекрасные годы такого слова в посёлке, однако, вообще никто не знал. По телеку показывали "Сейлормун", ещё были какие-то "Покемоны" и – о, точно! – "Грендайзер". Но как "аниме" они подписаны не были, а загуглить – не вариант, потому что – см. выше, – интернет до посёлка ещё долго ползти будет, а как доползёт, будет о-о-о-очень тупым. Тупее, чем Игнатьев Коля.
– Семён, хорош гнать, – ныл Гоша. – На физру опоздаем.
– По-твоему, физра важнее дружбы? – грозно посмотрел я на него.
Плакать расхотелось. Стёб мне всегда помогал. Как стебану что-нибудь – и сам собой восхищаюсь.
Первой подошла Катя, со своей удивительной улыбкой. Протянула руку, коснулась моих пальцев, погладила шляпку болта…
– Не тупи, иди сюда, – кивнул я Гоше.
Он приблизился, всем своим видом давая понять, какая это всё чушь и детский сад. Но я так думал, что его привлекла не идея дружбы, а возможность хоть чуть-чуть потрогать живую, настоящую девочку под благовидным предлогом. Ради этого он готов был даже возложить руку на мой болт… Бля, какой я пошлый! Аж выть хочется, честное слово. Но как себя переломить? Цинизм, сарказм и похабщина – три кита, на которых стоит моя защита от окружающей среды, и к тридцати годам защита стала совершенной. Не могу же я вот так вот запросто взять и выкинуть всё это на хрен, улыбнуться светлому завтра и вприпрыжку радоваться прекрасному сегодня.
***
– Так ты мне веришь? – спросил я Гошу. – А почему?
Мы сидели на длинной скамье, где, видимо, предполагалось сидеть зрителям в те стародавние времена, когда стадион был стадионом, а не раздолбанным бетонным кругом со ржавыми турниками неподалёку. За спинами у нас, наверху, было какое-то спортивное помещение. Наверное, там спортсмены когда-то переодевались. Теперь там тусовались наркоманы и алкаши. Мы с Гошей там много шприцев находили и бутылок, когда летом шарились по округе.
– Не знаю, – сказал Гоша. – Да просто как-то всё по правде.
– Раскрой мысль, я не догоняю.
– Ну, если б ты про космические полёты рассказывать начал, про роботов, я бы точно не поверил. А ты – про то, что всё тупо и никак. Как всегда, то есть…
Я посмотрел на Гошу с уважением. Надо же, как он тонко мыслит. Никогда не замечал подобного. Что ж, каюсь, грешен, буду работать над собой. Поднимаю Гоше уровень до своего. Авансом.
– Звездануться – история, – добавил Гоша. – Книжку писать можно.
– Смысла нет, – по привычке мгновенно проанализировал я предложение. – Ни кланов, ни Системы. Не взлетит.
Гоша сделал вид, что понял. Когда я чего-то писательское при нём говорил, он всегда такой вид делал. Я ведь с ранних лет экспериментировал, и лучший друг, разумеется, в курсе был, только почитать никогда не просил. Но я его не виню – он в принципе ни у кого ничего не просил – ни у Толстого, ни у Чехова. Они ему сами навязывались, через школьную программу, и он их за это тихо ненавидел.
Мимо нас пронеслась стайка девчонок. Среди них я разглядел Катю и помахал рукой. Она тоже бросила взгляд в нашу сторону. И тут вдруг между нами выросла монументальная фигура Ангелины Власовны.
– Так, я не поняла, а что это мы сидим? – уперла она руки в бока.
– У меня справка, – шмыгнул носом Гоша.
– А я – суицидник, – отмазался я.
– Справка у него! – рявкнула Ангелина на Гошу. – Тоже мне, парень – мимоза! А ты? – перевела она взгляд на меня. – Долго будешь комедию ломать?
Вот он, чуткий преподаватель. А ещё – классная руководительница.
– Если я начну ломать трагедию – вы ахнете, – честно предупредил я.
– Ковалёв! Давай, побегай! Сразу мозги продует!
– Ничё не знаю, мне Зоя Павловна разрешила, – сложил я руки на груди.
– Тогда зачем на стадион шёл? Пришёл на занятие – занимайся.
– Ладно. – Я встал. – Если мешаю – пойду домой. Один. Через лес. Погружённый в мрачные мысли…
– Ой, всё, сиди уже! – поморщилась Власовна. – Клоун.
– Сама клоун, – огрызнулся я вполголоса, когда она отошла.
Скоро разминочный бег закончился, и Власовна погнала всех на турники. Турники были разные по высоте. На самый высокий мы пока даже запрыгнуть не могли. А на самом низком упражнялись девочки в какой-то фигне, типа тяги верхнего блока на грудь, только наоборот. Обозначалось это у них тоже как подтягивание.
– Нормативы сдают, – зевнул Гоша.
Я молча расстегнул сумку, выудил скуренную наполовину сигаретку.
– А говорил, нет! Дай мне! – тут же загорелись Гошины глаза. – Давай только отойдём, а?
– Сиди, не смотрит сюда никто, – проворчал я и выделил ему окурок поменьше. Не пачка, а пепельница, самому противно. Парашу какую-то в сумке таскаю.
Мы закурили. Гоша мужественно терпел и не кашлял. Я и вовсе уже прекрасно адаптировался. Начать курить – не так уж сложно. А вот бросить… Впрочем, я и с этой задачей справлюсь. Только вот пачку добью – и брошу. Ради Кати.
– А машина у тебя там есть? – спросил Гоша.
– Не-а.
– У-у-у… Денег не хватает?
– Да при чём тут деньги? В будущем деньги не имеют особого значения, Гоша. Все живут в кредит. Захотел бы машину – была бы машина.
– А как это – "в кредит"?
Медленно, очень медленно катилась цивилизация в посёлок. Мало кто пользовался такими вещами, как потребительские кредиты. И дети – счастливые! – ещё даже слов-то таких не знали.
– Это когда тебе банк даёт денег – сразу, много, – объяснил я. – А ты потом отдаёшь с процентами. Долго-долго отдаёшь. Тут тебе и машина, и квартира, и дача, и новый смарт, и ноутбук – ты только плати каждый месяц, и весь мир у твоих ног. А как только ты споткнулся, упал и целый месяц не смог бежать с выпученными глазами – у тебя отберут всё, а самого тебя вышвырнут на помойку подыхать. Поэтому те, кто бежать не может – ползут. Я видел, как даже те, кому хребет переломили – всё равно ползут. Так и будет жить весь мир. С осознанием того, что ты никогда не сможешь выкупить свою жизнь в личное пользование. Жизнь в кредит, по подписке.
– Да ну на фиг, – решительно заявил Гоша. – Это что, обязательно?
– Ну… В общем, нет.
– Я бы никогда не стал никаких кредитов брать. Своё – так своё!
Тут я почувствовал, как кровь приливает к лицу. На турнике повис Гриша. Вот он подтянулся – все двенадцать раз, как обещал – и спрыгнул. Ходит, довольный такой, руками машет. Подошёл к Кате, чего-то ей сказал…
– Ты и не будешь, – сказал я Гоше, втаптывая окурок в раскрошенный асфальт. – Ты будешь долго копить, продашь родительскую хату и возьмёшь долевое. А фирма, не успев фундамент заложить, обанкротится к е**ням. Мы с тобой тогда так нахерачимся, что вспомнить страшно… И всё равно ты будешь счастливее меня, потому что просто останешься ни с чем, а я – ни с чем, да ещё и в минусе.
Я говорил, но голос слышал свой как бы со стороны. Как и в тот раз, с Игнатьевым, я почувствовал, что меня переполняет. И противиться этому я не хотел.
– Извини, Гоша, – встал я со скамейки. – Потом как-нибудь договорим. Если доведётся.
Гриша тем временем решил выпендриться. Он взобрался по столбу на самый высокий турник, повис посередине и начал подтягиваться, держась обратным хватом. Позёр несчастный…
Я начал идти медленно, потом перешёл на лёгкий бег, потом разогнался.
– О, Ковалёв ожил! – услышал я одобрительный возглас Ангелины Власовны. – Пральна! Давай на перекла…
Я дал. От души дал. Разбежавшись, прыгнул и плечом врезался в болтающегося на турнике Гришу. Снёс его, как лоскут. Он упал на землю, вскрикнул. Я рухнул на него. В висках стучало, глаза заволокло чем-то красным и беспросветным. Поднялся визг. Вот-вот меня оттащат, но я успею, успею!
Левой рукой схватил Гришу за ворот куртки, правой врезал ему в лицо. Проклятые слабые руки! Плакать хотелось от этой слабости, и я бил ещё, ещё, ещё.
– Это тебе за мою жену, сука! – проорал я в разбитое, испуганное, недоумевающее лицо. – Триста раз подумай, мразота, прежде чем хотя бы смотреть в её сторону!
Очередной удар не достиг цели – Гриша дёрнул головой, и я врезал по земле. Боль пронзила руку, я зашипел. Отпустил его куртку, надеясь ударить левой, но тут меня схватили и буквально отшвырнули прочь.
Я лежал на спине и плакал в небо, как Болконский под Аустерлицем. Меня трясло. Я ничего не слышал из-за звона и грохота в ушах, ничего не видел, только отмечал какие-то смутные силуэты вокруг. И одна только мысль колотилась в мозгу: "Вот и всё! Вот и всё. Вот и всё…"
12
Так вот, о чём это я? А, да! Есть всё-таки в соплячестве свои преимущества. Вот если бы я взрослый так вот, ни с того ни с сего, отоварил гражданина, который спокойно себе болтался на турничке, меня могли бы и посадить. Смотря что за гражданин, конечно.
У Гриши, к примеру, родители – местные шишки. Батя на ГРЭС каким-то начальничком трудится, мамаша – индивидуальный предприниматель. Магазин держит. В общем, пальцы веером у людей. Домой к нам приходили, спрашивали меня, понимаю ли я, что подписал себе смертный приговор, ну или вроде того. Мама начала плакать – ну, у неё всю дорогу одна защитная система – а я, вежливо отрыгнув в лица этой паре, спросил, помнят ли они, какая статья уголовного кодекса повествует об угрозе физической расправой, и на сколько нужно умножить максимальный срок, ею предлагаемый, если речь идёт о несовершеннолетнем.
Мама чуть в обморок не грохнулась. Мужик раскрыл было рот, но супруга что-то там быстро сообразила предпринимательским мозгом и зашептала ему на ухо. Пафос куда-то сдулся, и оба удалились, пообещав напоследок, что так этого не оставят.
Не оставили. Пришлось побеседовать с участковым, с директрисой школы. Тут всплыла история с суицидом. Мать нашла в портфеле пачку «Космоса»…
Короче, если бы я вправду был подростком, даже не знаю, как бы я всё это перенёс – может, и вправду бы самовыпилился. А сейчас – сейчас мне было даже забавно, как целая куча взрослых людей раздувает из мухи слона. Делов-то – пацан по е**лу пару раз выхватил. Я ему даже нос не сломал и ни одного зуба не выбил, ибо руки слабые. Этот урок я, кстати, усвоил – начал отжиматься.
Грозило отчисление, но директор пошла навстречу маминым слезам и ограничилась двумя неделями. Это было для меня – вау. Даже не знал, что такое в наших широтах бывает. Наказание – не ходить в школу, н-да…
В нагрузку, правда, дали психолога. Через две недели я должен был предоставить справку, что встретился с ним шесть раз и признан нормальным учеником. А поскольку своего психолога у нас в школе не было, пришлось мотаться в Назарово, в десятую. И вот я сижу в крохотном кабинетике, даже кушетки нет, зеваю и жду. Интересно даже – как в кино, приём у психолога. Я, типа, Тони Сопрано: «Woke up this morning, got yourself a gun. Your mama…» Вот да. Единственное, что меня в данный момент напрягало, это что мама сидела внизу, на скамеечке возле школы. Одного она меня не отпустила. Жаль её, конечно… Всё-то она близко к сердцу принимает.
Дверь открылась и закрылась. Я повернул голову и сказал:
– Ого…
В первый миг мне показалось, что просто старшеклассница ошиблась дверью. Но потом я оторвал взгляд от ног и посмотрел выше.
Нет, это явно не школьница. Лет двадцать пять, наверное. Однако красотка, вся такая стройненькая, симпатичная, белые волосы замысловато уложены. Очки вот только здоровенные, в роговой оправе, впечатление портят. И взгляд – не тот, которым девушка на парня смотрит. Доброжелательный, но профессиональный. Хотя какой я ей «парень»? В сыновья гожусь. Преувеличение, конечно, но не критическое.
– Семён Ковалёв, – кивнула мне девушка (ну не мог я её «женщиной» назвать!) и села за стол напротив меня. – Ну, давай знакомиться. Меня зовут Анна Фёдоровна, я…
– Фу, – сказал я.
Девушка, только что перебиравшая бумаги – видимо, злостные кляузы на меня – вскинула голову.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она с безупречной вежливостью.
– Раз мы уже на «ты», давайте без отчества, – сказал я. – «Фёдоровна» звучит громоздко, вам совершенно не подходит. А вот имя красивое…
Она улыбнулась, сложила руки на столе.
– Да, мне говорили, что ты разговариваешь почти как взрослый. Что ж, давай так. Можешь называть меня Аней, а тебя как называть?
– «Дорого́й» – рановато?
– Ну, чуть-чуть есть.
– Тогда Семён. Можно Сёма. Но вам неудобно будет, вы не такая наглая, как я. Семён – нормально.
– Вот и договорились. Итак, Семён. Во-первых, я хочу, чтобы ты понял: то, что ты здесь, – это не наказание, а…
– Издеваешься? – Я фыркнул. – Да это лучшая минута за всю неделю!
Аня, видимо, почувствовала, что смотрю я на неё как-то не по-детски и подалась назад, сложила руки на груди. Ух ты, какая! Типа «закрылась». Сейчас тон сменит.
И точно: Аня заговорила более профессионально:
– Пожалуй, мы поторопились. Давай я буду Анной. И всё-таки «вы».
– Как скажете, – махнул я рукой. – Простите, что веду себя не так, как вы ожидали. Но вы правда очень красивая. Мне приятно ваше общество.
Аня помолчала. Она медленно выстраивала в голове мой образ. Не всё получалось, некоторые элементы мозаики не желали становиться на место, но Аня была готова к трудностям.
– Ты, наверное, много читаешь? – спросила она.
– Ну… На самом деле, не очень, но, учитывая обстоятельства, думаю, по начитанности уделаю даже вас.
Сколько ж я прочитал книг, которые ещё даже не написаны!
– У тебя очень грамотная и взрослая речь, Семён. Хотя и пересыпана лишними словами.
– Это у меня профессиональное.
– Вот как? А кем же ты работаешь?
– Во-первых, я продавец. Среднестатистический покупатель – ушибленный головой даун с раком мозга в терминальной стадии. Людям трудно переваривать быстрые и чёткие ответы. Они спрашивают: «У вас есть компрессор?», ты говоришь: «Нет», а они спрашивают: «Нет, да?». Что, блин, можно ответить на такой вопрос? «Нет, да?»… Поэтому отвечать надо так: «Нет, к сожалению, сейчас у нас нет компрессора в наличии». Вот так прокатывает. Понимаете? Суть в том, чтобы смысл, как крохотный кусочек масла, размазать по огромному ломтю хлеба. Хлеб – это слова в данной метафоре. Вы следите за мыслью?
– Конечно, – кивнула невозмутимо Аня. – А во-вторых?
– А во-вторых, я писатель. В моё время читать научились даже обезьяны, а у умных людей на чтение, в основном, времени нет. Ну и кто, по-вашему, среднестатистический читатель?
– Ушибленный головой даун с раком мозга в терминальной стадии?
– Ну… Жестковато, конечно, но… В общем, не вдаваясь в подробности, растягивать текст за счёт излишних конструкций смысл есть. Тут главное – чувство меры и стиля. Я постараюсь говорить более сжато, если вас это раздражает.
– Меня ничего не раздражает, Семён, – улыбнулась Аня. – Я здесь для того, чтобы помочь тебе разобраться в себе.
– Вы ангел, – вздохнул я. – Я там, в себе, уже заблудился и скоро там с голодухи сдохну.
Аня раскрыла блокнот в красивой обложке из чёрного блестящего кожзама и что-то туда записала.
– Скажи мне, Семён, где находится магазин, в котором ты работаешь продавцом.
– Хороший вопрос. Нигде. Я всё выдумал.
– Выдумал? Но зачем?
– Ну… Вы – красивая девушка, я – глупый мальчишка. Глупые мальчишки вечно выдумывают всякие глупости, чтобы впечатлить красивых девушек. А потом удивляются, что все бабы – дуры… Собственно, это некий закон природы. Знаете, как у павлинов: у кого самый яркий и пушистый хвост – тому и дадут. Ой… Простите.
Я прикрыл рот ладонью, изображая смущение.
– Ничего, продолжай.
– Ну, в общем, природа не дала нам пушистых хвостов, а цивилизация забрала возможность брать самок силой. Зато эволюция дала нам язык. С его помощью мы и можем описать самке свой красивый несуществующий хвост, и куш срывает тот, у кого язык прокачан лучше. Женщина любит ушами – слышали такое? А мужчины в наше непростое время любят языком. Поэтому скоро нас ждёт настоящий бум писателей, писать будут все, подсознательно желая отхватить самку покрасивее при помощи языка, раз уж бог не дал ни денег, ни харизмы, ни красоты. Цивилизация построена на куннилингусе, когда-то это должно было стать очевидным. Мне… всё ещё продолжать? Я могу долго, у меня-то с языком всё в порядке, только не посчитайте это рекламой. Хотя, конечно, если вам захочется – я вовсе даже не против, вы, право, прекрасны, и я почту за честь… Клянусь, никому об этом не расскажу, пусть юридическая сторона вопроса вас вообще не тревожит…
Аня встала, подошла к двери. Открыла её, высунула голову, огляделась. Потом закрыла дверь и заперла её на ключ. Я сглотнул. Оп-па… Она что, всерьёз? Ну, Сёма, поздравляю, доп**делся. Теперь умри, но не опозорь гордого звания писателя.
Аня вернулась на стул, и я мысленно выдохнул с облегчением – думал, она сразу ляжет на стол.
– Теперь, Семён, послушай меня, – сказала она. – Сперва я подумала, что у тебя просто переходный возраст. Это нормально – создавать себе образ гротескного взрослого человека. Многие воображают себя супергероями. Но продавец и разочаровавшийся в жизни писатель-мизантроп – это уже совсем не в ту степь. Скажи честно: ты это не выдумал?
– Не выдумал, – пробормотал я.
– Зачем соврал, что выдумал?
– Потому что звучит это как бред.
– Ты способен критически осмыслить это… – Аня замешкалась, и в её взгляде появилась жалость ко мне. – Пойми. После всего того, что я услышала, я должна передать тебя другим специалистам. Ты понимаешь, о чём я?
– Ага, – кивнул я. – Психушка по мне плачет…
– Верно, – не моргнула глазом Аня. – И я бы так и поступила. Но я очень глупая и наивная.
– А, – дошло до меня. – Вы хотите меня спасти?
Она кивнула.
Надо же. Ментальный куннилингус достиг своей цели. Аня хоть сама-то поняла, что её только что охмурил малолетка?
– Я не хочу портить тебе жизнь, – сказала она. – Если ты сам понимаешь, что с тобой происходит нечто неправильное, значит, ты борешься. И в этой борьбе я тебе помогу.
Бл*дский ты в рот… Ну что ж, кто-то в этом кабинете должен вести себя как взрослый:
– Вы – психолог. Ваша компетенция – нормальный человек с определёнными проблемами. А я – псих. Если выяснится, что вы покрывали психа, вам п**дец. Простите за мой французский, но мне кажется, так более доходчиво, чем «вас уволят и посадят». Зовите это писательским чутьём.
Аня медленно покачала головой, как будто кусочки головоломки выстроились в нужном порядке, и она теперь, не веря глазам, смотрит на готовую картинку.
– Я взвесила риски.
– Да ни хрена подобного! Через две недели вы что – дадите мне справку? А я потом убью этого пидора Гришу, или сам с собой покончу. И к вам придут. А вы не сможете смотреть им в глаза и врать. Вы разрыдаетесь и скажете правду. Зовите это…
– Писательским чутьём. Я поняла.
Я откинулся на спинку стула.
– Я требую другого психолога.
– А ты не в том положении, чтобы требовать.
– А если я разорву на себе джинсы и вывалюсь в коридор, вопя, что вы пытались меня изнасиловать?
– Ты не сделаешь этого, потому что хочешь меня защитить. Тебе невыносима мысль, что девушка из-за тебя пострадает.
Я с минуту смотрел ей в глаза. Она ждала.
– Сучка, – сказал я.
Она улыбнулась. Раскрыла блокнот опять.
– А теперь давай поговорим серьёзно?
– Ага, давай. Начнём с того, что у тебя очки без диоптрий. Личико слишком смазливое? Всерьёз не воспринимают?
Медленно и как-то непередаваемо эротично Аня сняла очки и положила их на стол. Я вспотел. Всё-таки, когда девушка снимает очки, это… Это…
