Василий Васильевич Пряхин
Ночная прогулка
– Не будешь теперь переживать?
– Если нальют рюмочку хорошего коньяка, не буду. А если пару–тройку не пожалеют, еще спою, епта. А ты сыграешь.
– Я не собирался играть.
– А зачем тащишь гитару?
– Она просила.
– Так ведь очевидно же: будешь веселить компанию. Так сказать, демонстрировал таланты.
– Попросит – сыграю.
– Попросит. Какой дом?
– Тридцать пять.
– Кажется, пришли.
– Да.
Они слышали, как льются голоса из открытых окон, и играет ненавязчивая музыка. Собравшись с духом, они открыли калитку, прошли по ухоженному дворику и позвонили в дверной звонок.
– Ну все, – сказал Геннадий Петрович, – обратной дороги нет.
– Нет.
– Может, тебе легче станет. Но мне тоже хреново.
– Легче не стало.
Геннадий Петрович засмеялся, обнял сына за плечи и приготовился к неизбежному, заслышав приближающие шаги хозяина.
Встретили их радушно и тепло, без тени притворства. Антона и Геннадия Петровича провели в просторную гостиную, где был накрыт царский стол, сплошь заставленный деликатесами и вкусностями: салат с рукколой и авокадо, цезарь с королевскими креветками, домашняя колбаска «Салями», тушенные в сметане грибы, вареная картошка, обильно укутанная свежей зеленью, телячий язык с горчицей, пшеничные и ржаные багеты в плетеных корзиночках. Среди вкусностей разместились графины со свежее выжатыми соками, пара бутылок красного вина и откупоренный коньяк.
Антона усадили за стол рядом с Катей и пожелали приятного вечера. Разжав кулаки, Антон выдохнул и посмотрел на Екатерину. Ее глаза смотрели на него с трепетом и теплотой.
– Я рада, что ты пришел, – сказала она и положила руку поверх его руки. Сжала. И потом быстро убрала, словно обожглась.
– Не мог иначе. Ты сегодня очень красивая.
– Ты тоже – красавец.
– Мы можем поговорить наедине после ужина?
– Да.
Удостоверившись, что гости уселись, Виктор попросил мужчин налить по чаркам всем желающим и на правах хозяина объявил тост:
– По сложившейся традиции, начну первым. Никто не против? – Виктор улыбнулся, услышав слова одобрения. – Буду говорить то, что повторяю каждый год. Когда я встретил Катю, а прошло уже шестнадцать лет, моя жизнь изменилось. Очень изменилось – на 360 градусов. Я не шучу. Другие ценности и обязанности, изменившийся взгляд на смысл жизни, иные стремления и начинания, вновь обретенные страхи и переживания. Я открыл для себя нечто большее, чем жизнь. И все благодаря одной единственной встрече, случайной или неслучайной, без разницы. Катя шестнадцать лет украшает и меняет мой мир. И пускай, не всегда было гладко, а иногда и очень больно, но эти временные неурядицы мы разрешили мирными беседами и сейчас смотрим на них с улыбками на лицах. – Молчание. Рука Виктора дрожала. – Ты знаешь, что я люблю тебя.
Катя в знак благодарности, уважения, и взаимопонимания кивнула Виктору прикрыв глаза.
– В общем, за то, чтобы мы всегда собирались в этот чудесный день лета и праздновали на полную катушку. Так выпьем же!
– Выпьем! – закричал растроганный речью Виктора Геннадий Петрович, и послышались звон рюмок и бокалов, громкие поздравления и радостные возгласы.
После первого тоста гости с предвкушением принялись за приготовленные вкусности, расхваливая то одно блюдо, то другое, успевая общаться на самые разные темы: от прогноза погода до предстоящего футбольного матча. Этим временем Виктор, неспокойная душа, часто бегал на кухню, проверял готовность горячих блюд и часто смотрел на часы, ожидал привоз торта, который должны были изготовить еще вчера.
Антон был молчалив в отличие от отца, который после первой рюмки раскрепостился и любезничал с Анастасией и Анной, рассказывая им историю о том, как принимал участие в родах и впервые увидел сына. История была скорее забавная, чем смешная. Ведь Геннадий Петрович упал в обморок при виде кричащего комочка синюшного цвета, сплошь покрытого слизью и кровью. В итоге – дамы рассмеялись, а Антон лишь улыбнулся, обратив внимания, что его преследует взгляд Арсения. Взгляд яростный и гневный. Настойчивый.
Пускай смотрит, подумал про себя Антон, не буду обращать внимания.
Антон отвернулся от Арсения, чтобы наконец внимательно рассмотреть написанные гуашью картины, ласкающиеся в лучах вечернего солнца. Фрегат рассекал бездну океана в свете разъяренных небес, исторгающих сотни молний. Одинокая лодка плыла по тихой глади пруда. Скрытое кронами берез озеро, на поверхности которого кружились купавы, белые лепестки и семейство поселившихся уток.
– Красивые картины, глаз не оторвать, – сказал Антон. – Кто автор?
– А ты догадайся? – вопросом на вопрос ответил Кирилл, подсказывая Антону глазами. Он смотрел на Катю.
– Катя, ты не говорила, что ТАК рисуешь, – обратился Антон к девушке.
– Есть порок.
– Они – великолепны.
– Ты еще не знаешь, сколько этого великолепия на чердаке, – вмешался в разговор Виктор. – Советую посмотреть. Если Катя разрешит.
– Я еще подумаю, – загадочно ответила она.
– Раз так сказала, значит, Антон, тебе повезло. Кстати, – Виктор указал на картину в позолоченной раме, – эта моя любимая. Видишь мостик и два силуэта – это я и Катя. Катя нарисовала ее, будучи еще ребенком. На мое день рождение.
– Мне было восемь, – уточнила она.
– Ничего себе. Небо очень красивое. Ты окончила художественную школу? – спросил Антон.
– И не только художественную школу, – ответил за Катю Виктор с гордостью.
– Предлагаю выпить, – вдруг сказал Арсений и обратил на себя внимание заболтавшихся гостей. – За Катю! За ее красоту и талант!
– Хороший тост, – поддержал Виктор.
Праздник продолжался.
Никто не думал скучать и уж тем более молчать. Все ожидания Антона от ужина в другой семье, не оправдались, чему он был несказанно рад. Ни напряженных пауз, ни нелепых фраз. Разговоры в семье Шолоховых текли как из рога изобилия, причем по семейной традиции каждый член семьи должен был вспомнить какой-нибудь смешной или добрый случай. Так что Геннадий Петрович сам того не ведая начал сложившуюся традицию. У всех были разные истории: от глупых и нелепых до трогательных и нежных. Кто-то умел рассказывать, Кирилл был прирожденным рассказчиком, а кто-то не мог связать и двух слов. Но самое ценное было в другом: никто не смеялся над чтецами-неумехами, наоборот – семья поддерживала и помогала закончить рассказ на позитивной ноте.
Когда очередь дошла до Антона, он сначала стушевался, не зная с чего начать, но когда рука любимой вновь коснулась его руки, к нему явились силы сказать:
– Рассказчик из меня плох. Можно я спою?
– Неси уже гитару! – дружелюбно крикнул ему отец.
Пока Антон ходил за гитарой, Виктор выставил стул в центр гостиной, приглушил музыку, а Анна зажгла свечи.
– Стихи сочинил вчера. Очень сырые. Заранее прошу прощения.
И Антон заиграл на гитаре и запел. Без надрывов и лишних криков.
Ветер прочь унес печаль и тоску,
А путник, сбитый с толку от любви
Смотрел на проплывающие огни,
Видя в каждом силуэте – её красоту…
Брел, спотыкался и ждал ответа
Проклинал свою судьбу,
Но не сдавался, преследуя мечту
Что порхала на краю света
И тут обняв во тьме ночной,
Её небесный лик неземной.
Сердце путника запуталось в неволи
И стал он птицей, порхающей на воли.
В её любви! В её любви! В её любви!
Антон получил ворох оваций и аплодисментов. И что ценнее – нежный поцелуй в щечку. Катя переборола смущение и в кругу семьи решилась на смелый акт.
– Грех тут не выпить! – сказал Виктор, усаживаясь на свое место. Виктор слушал Антона стоя, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Его голос пробрался в его душу и расшевелил старые раны. Афганистан, песни товарищей на гитаре при свете разожженного костра, согревающего в холодные ночи пустыни. Еще ночью они пели, веселились, пили из фляг чистый спирт и рассказывали друг другу о семьях, друзьях и любимых. А утром попадали под обстрел. Живые закапывали мертвых, чувствуя вину за то, что остались в живых. Страшное время. Безжалостное и уродливое.
– Сейчас Антон врежет мне, но я скажу, – сказал Геннадий Петрович и хохотнул. – Шучу–шучу! Он не обижает старика.
– Пап!
– Однажды мой сын, еле волоча ноги, пришел домой за полночь. Весь в крови. Лица не видно. Один сплошной синяк. Ребра переломаны. Тело в ссадинах и гематомах. Ужас, одним словом. Я спрашиваю – что он учудил? Он в ответ: подрался с пьяными. Я вспылил, назвал дураком и вызвал врачей. И что думаете потом?
– Папа, не надо, – безуспешно пытался остановить отца Антон.
– Потом я узнаю, что он влез в драку, чтобы защитить уличного бомжа. Какие–то пьяные недоумки решили поиздеваться над обездоленным и немощным стариком и наверняка убили бы его, если бы не сын. Ему тогда было семнадцать. Я был так горд за сына. А когда я узнал, из газетки, между прочим, что он помог Кате, я понял, что выйдет из него толк.
– Давайте выпьем за героя и за того, кто воспитал героя, – восторженно сказала Маша.
Когда все выпили, Арсений захлопал в ладоши и засмеялся театрально и вызывающе, привлекая к себе внимание. Взгляды Антона и Арсения встретились, столкнулись лоб в лоб.
– Что тебя рассмешило? – поспешно спросила Анастасия, глядя на подвыпившего и нервного сына.
– Рассмешило? От смешного представление, как мы чествуем настоящих героев…
– Братан, тише.
– Не шикай мне. Хочу и говорю. Говорю, между прочим, я правду.
– Глас правды? – спросил спокойным и уверенным голосом Антон. Не время показывать слабость перед противником, который возомнил себя проповедником.
– Так и есть. И в отличие от других тебе не обмануть меня. Я знаю, кто ты и из какого теста?
– Арсений! – пыталась усмирить мать взбунтовавшегося сына.
– Я весь в нетерпении, – сквозь гнев улыбался Антон. – Расскажешь?
– Я? – Арсений снова наигранно захохотал и опрокинул еще одну рюмку. Добавил. – Я думал, ты сегодня расскажешь мне и моей семье, где научился играть на гитаре? Где написал стихи?
– Всех хватит, Арсений! – не выдержал Виктор и встал из-за стола. Его лицо покраснело. Вены вздымались на лбу. – Чего ты добиваешься? Хочешь испортить праздник?
– Просто хочу услышать правду и забыть разговоры про героев.
– Хочешь правду? – неожиданно для всех вступила за Антона Катя. – Все знают. Я повторюсь – все знаю, что Антон недавно вышел на свободу. Сколько прошло? Не важно. Да, он научился играть на гитаре и сочинил том стихов сидя за решеткой. Да, он продавал наркотики. Эту правду ты хочешь нам всем рассказать? Так мы и так все знаем. Ну?
– Я…
– Что не смеешься? – спрашивала Катя, переходя на крик. Ее глаза блестели от слез. – Где твой театральный смех? Что притих?
– Катя, не надо, – успокаивал ее Антон.
– Хочешь правду, Арсений? Ты гавнюк, который все испортил. Не хочу тебя видеть!
На этих словах, еле сдерживая слезы, Катя встала из-за стола и поднялась в комнату, разрыдавшись.
Воцарилось молчание.
***
Антон поднялся на второй этаж и остановился перед дверью в Катину комнату, услышав тихий плач.
Он постучался.
– Можно войти?
– Да.
Антон зашел в полутемную комнату, в которой горела прикроватная лампа с белым драпированным абажуром. Катя лежала на кровати и смотрела на потолок. По ее щекам скользили слезы. Тушь размазалась. Глаза были закрыты.
Он обратил внимание на плетеный стул, стоящий подле изящного туалетного столика с овальным зеркалом, но сесть не решился.
Подошел ближе к кровати.
Боролся с собой – всем своим существом Антон хотел опуститься на кровать, возвышаясь над Катей, как волна над побережьем – и успокоить её поцелуем.
– Как тебе моя комната? – спросила Катя, не открывая глаз.
– Красивая.
– Солнце я сама нарисовала. – Напротив кровати некогда белую стену облюбовало заходящее вечернее солнце, которое наполовину скрылось за горизонтом – за плинтусом. – Теперь у меня всегда солнечно.
– Нет плохой погоды.
– Пыталась прогнать. – Катя открыла глаза, смахнула руками слезы и посмотрела на Антона. – Так и будешь стоять?
– А! Сейчас сяду.
– Ложись рядом. Ты еще не видел ночное небо.
Антон лег на кровать. И увидел нарисованное предрассветное ночное небо. Темные краски растворялись, обнажая синеву небес с неподвижными островками облаков и мириадами звезд.
– Звезды словно подсвечиваются, – шепнул Антон.
– Никаких подсветок. Колдовство красок.
– У меня такое ощущение, что я лежу на ковре–самолете и любуюсь волшебным видом.
– А рядом лежит Жасмин и отчего-то хнычет, – пыталась шутить Катя.
– На то есть причины. – Антон повернул голову, чтобы заглянуть в ее глаза.
– Знаешь, если подумать, то я нисколько не лучше Арсения. Два сапога – пара.
– Не говори так.
– Не лучше, – не соглашалась Катя. – Нет. Такая же высокомерная лицемерка, как он.
– Он не изменит своего мнения по отношению ко мне, хоть я что делай. Я для него отброс, недостойный его семьи. И я понимаю его. А ты приняла меня таким, каким я являюсь на самом деле.
– Не обманывай себя.
– Не обмываю.
Катя притянула к себе Антона и скромно поцеловала в щечку.
– Простишь меня? – спросила она, держа в руках его смущенное и счастливое лицо.
– Уже.
– И что теперь? – шепотом спросила Катя.
– Я бы не прочь поцеловать Жасмин. – Теперь Антон сам проявил инициативу и утонул в ее губах, в ее нежности. Он чувствовал приятную дрожь по телу. Бешено бьющееся сердце. Прервался. – Но надо спуститься к родным. Нельзя чтобы праздник закончился.
– А потом?
– Потом? Мы с папой соберемся домой, а ты проводишь нас и возможно обнимешь меня на прощание.
– Возможно. А потом?
– Я приглашу тебя на свидание.
– О! А потом?
– А потом… мы вместе решим, что будет потом. Знаю, ответ так себе.
– Зато честный.
– Честный ответ другой. Я сделаю тебя счастливой, Катя. Вот что будет потом.
Катю растрогались слова Антона, и они слились в страстном поцелуе.
Праздник продолжился, не смотря на ни что. Арсений после короткой беседы с Кириллом извинился перед Антоном за неподобающее поведение и попросил прощения у дяди Вити за сорванное семейное мероприятие. Виктор махнул рукой и обнял племянника как ни в чем не бывало. Остальные участники его поддержали. Заиграла веселая музыка. Виктор принес очередное горячее блюдо, приготовленное Анной – и гости принялись за нежную свинину, не забывая хвалить хозяйку. То тут, то там вспыхивали оживленные разговоры, смех, споры, звон бокалов, крики поздравлений.
Шестеренки семейного сложного механизма смазали, и они исправно закрутились.
Когда стрелки часов убежали за девять часов вечера, Анастасия предложила брату Виктору поставить чай и достать из холодильника праздничный торт, который привезли несколько часов назад.
Чаепитие удалось на славу. Заваренный из садовых трав чай, и торт со сметанным кремом и курагой оказался таким вкусным, что особым любителям сладостей – хихикающим, словно подростки Насте и Геннадию Петровичу – потребовалась двойная добавка. Все присутствующие заметили, что эта парочка сблизилась не на шутку и к концу вечера они стремительно строили совместные планы на будущее. Даже собрались лететь в тур по европейским странам, чтобы посетить все значимые литературные мероприятия и события. Сей факт радовал Антона и Катю, чей план, кажется, сработал. Правда, говорить одно, а действовать – совсем другое. Особенно когда заканчивается действие алкоголя и начинается новое утро. Антон не хотел думать о плохом. Не сегодня и не сейчас. Его папа впервые увлекся другой женщиной и раскрылся перед ним с другой стороны.
И к завершению воскресного ужина – Кирилл с Машей признались, что ждут ребенка. Анастасия, узнав, что в скором времени, станет бабушкой, расцеловала невестку и сына. Она долго не могла унять расшалившееся от переизбытка эмоций сердце. А Виктор вообще расчувствовался.
– Пап, ты плачешь? – спросила Катя, ни разу не видевшая слез Виктора.
– Кажется, да. Сами льются. Не знаю, чего и делать.
– Ничего и не надо делать. Всплакни.
– Вот и поплачу под старость лет.
– А если ты узнаешь, что я – беременна?
– Разрыдаюсь прямо на твоем плече, – шутил Виктор. И добавил, глядя на сестру. – Это ведь так замечательно, когда дети рожают детей. О, Боже, Настя ты веришь?
– Ох, пытаюсь осознать…
– И что же вы раньше молчали? – спросил Виктор, обнимая Машу и Кирилла. За это надо выпить! Сейчас достану самый лучший коньяк из погреба.
***
– Знаешь, я решила, что не отпущу тебя домой, – прошептала на ушко Антону Катя.
– Да? – удивился он.
– Пойдем, прогуляемся.
– А как же гости?
– Гости поймут. Тем более скоро все начнут собираться по домам. Я на минуточку.
Катя упорхнула к отцу, который разговаривал с Геннадием Петровичем и Анастасией. Они сидели в креслах у камина и потягивали крепкие напитки. Рядом, прямо на полу, устланном красным ковром, Арсений с Кириллом весело играли в шашки. Анна Владимировна и Маша хозяйничали на кухне, пытаясь совладать с горой грязной посуды.
– Все, дело сделано, – Катя вернулась к нему и нежно поцеловала в щеку. – Собирайся.
– Я готов.
– Тогда почему все еще сидишь на диване?
Они обнявшись вышли на освещенную луной улицу.
Было по–летнему тепло.
В свете уличных фонарей кружили мотыльки. Легкий ветер шелестел листьями кленов. Где–то вдалеке скулила привязанная к цепи собака.
Когда они подошли к концу улицу и пробрались через кусты бузины, Катя остановилась и с трепетом посмотрела вниз, где поблескивал небольшой ручей и расстилался тонкой пленкой туман, окутывая кусты сирени.
– Тайное место? – спросил Антон.
– Можно и так сказать. Любила здесь уединяться.
Спустившись к ручью, они удобно расположились в траве. Катя сняла шлепки, опустила ступни в ручей и прильнула в объятия Антона, положив голову на его плечо.
– Ты первый кому я показала это волшебное место, – призналась она.
– Волшебное – с этим не поспоришь. – Антон смолк. – Извини, говорю глупости.
– Мне нравится, когда ты говоришь глупости.
– Несомненно.
– Чудесно. – Катя подняла голову с его плеча и посмотрела в его глаза. – Хочешь, чтобы я тебя поцеловала?
– Очень.
– Да. Но будет условие.
– И почему я не удивлен?
– Расскажи мне, о чем ты мечтаешь. Только честно.
– Быть с тобой.
– Уже хорошо. Поцелуй заслужил. Но я имела в виду про мечты, о которых грезишь с детства, но в силу обстоятельств не можешь их исполнить.
– Они, пожалуй, очень глупы.
– Все равно. Я хочу знать.
– Полетать на дельтаплане.
– Здорово.
– Купить минивен и путешествовать. Искупаться в море. Отведать блюда всех народов мира. И посетить настоящий парк аттракционов, где есть американские горки.
– Ты не купался в море?
– Не довелось.
– Обещаю, мы исправим эту несправедливость.
– Было бы круто.
– Ты мгновенно влюбишься в него.
– Кстати, я не буду целовать тебя, пока ты не расскажешь про свои мечты, – сделал заявление Антон, при этом искренне улыбаясь возлюбленной.
– Ах ты какой вымогатель! – засмеялась Катя. И добавила. – Прежде всего, теперь моя главная мечта – исполнить твои мечты. Надеюсь, ты исполнишь – мои.
– Не сомневайся.
– Научиться кататься верхом. Иметь яхту и плыть навстречу соленому океану. Нарисовать полотно, которым восторгалось бы не одно поколение, как полотнами Моне. Купить щенка. И создать дружную и большую семью. Пожалуй, пока все.
– Хорошие мечты.
– Не испугался?
– Нет. И готов уже исполнить одну – купить щенка.
– После смерти Бима это не так просто.
– Понимаю.
– Но я все равно хочу щенка.
– Я понял, что нужно делать.
– Посвятишь в свои планы?
– Нет.
– Нет?
– Нет.
– Ну и ладно. Не хочешь говорить, значит – целуй.
Вернулись они домой под дребезжание утренней зари.
***
Стрелки часов перекачивали за одиннадцать вечера. Гости стали расходится. Вскоре после ухода Антона с Катей, Арсений засобирался домой. Кирилл поддержал брата: мол, засиделись, пора на боковую. Арсений вызвал такси и через некоторое время дети Анастасии укатили по разным домам.
– Геннадий, вы хотите домой? – Геннадий и Анастасия стояли во дворе и курили как школьники.
– Из такого уютного дома уходить совсем не хочется.
– Так давайте кутить до утра?
Настя рассмеялась. Ей было легко и свободно от выпитого алкоголя. И неважно, что завтра голова будет тяжелая, а давление подскочит до верхних пределов. Это завтра, а сейчас ей хочется говорить и говорить. Хочется сделать что–то опрометчивое, постыдное. Например, заняться любовью с этим обаятельным мужчиной, который, она была уверена, что хочет того же. Так почему же не раскрепоститься, не вынырнуть из мыльного пузыря условностей и последовать за чувствами, а не за разумом?
– Боюсь, что хозяева до чертиков устали.
– Братик сегодня потрудился на славу.
– Медаль ему надо дать.
– Благодарностей достаточно, медалей у него хватает.
– За Афганистан?
– Да.
– Он – молодцом. Держится. Не все ребята, кто прошел Афган… живут полноценной жизнью. А многие уже покоятся в земле.
– Не всегда так было. Мы однажды даже поругались из этого. Сильно поругались. Потом полгода толком не общались. И если бы не Катя, не знаю, общались бы сейчас.
Настя смокла. Затянулась.
– Из–за чего поругались?
– Учила его жизни. Представляете, учила его жизни? Такая дура была! Он стал закрываться ото всех. Можно сказать, ушел в себя. Вот я и полезла на правах сестры с житейскими советами.
– Вы хотели, как лучше.
– Благие намерены вы сами знаете, куда ведут.
– В ад.
– В точку. Короче, разругались мы в пух и прах. Прямо на семейном празднике. День рождения было Арсения. Виктора обычно тяжело вывести из себя. Но мне удалось. И он сказал все, что думает обо мне, не стесняясь выражений, а после рассказал, как ему досталось право продолжать дышать и жить.
Настя докурила. Ее руки дрожали.
– Это был урок на всю жизнь. Знаете, я никогда не задумывалась, чем конкретно занимался Витя в Афганистане. Да, служил. Да, воевал. Да, убивал. Да, пришел с медалями и неизлечимыми душевными ранами. Но потом его глас, режущий и раненый, открыл мне глаза на то каково ему было…
– Простите, что начал этот разговор. Не хотел вас расстраивать.
– Ничего, полезно вспомнить. Напомнить себе, что нельзя лезть в чужие судьбы.
– Анастасия, я знаю, как поднять вам настроение?
– С этого места поподробнее, пожалуйста, Геннадий.
– Видите ли, мой сын ушел гулять с Екатериной, и я думаю надолго.
– Я очень рада за них. Очень.
– Я тоже. Я, признаюсь, боялся за Антошку. Боялся, что одна ошибка перечеркнет ему жизнь. Но после сегодняшнего вечера – я больше не боюсь. Он в надежных руках.
– Они прямо светятся, когда смотрят друг на друга.
– Вы тоже заметили?
– Такое трудно не заметить.
– Так о чем же я? Ой, нельзя отвлекаться, епта. Ой, простите, за мой французский. – Настя прыснула от смеха. – Только не посчитайте меня нахалом за мое предложение. Я ничего такого не имею в виду.
– Хотите меня пригласить на свидание? – догадалась Настя.
– Можно и так сказать. Я хотел предложить пропустить вам по стаканчику у меня дома. Как вы на это смотрите?
– С удовольствием.
– Отлично. Выпьем, поговорим. И никому мешать не будем.
– Я планирую не только говорить, – смело оповестила покрасневшего и смущенного Геннадия Анастасия, и добавила. – Пройдемте в дом, поблагодарим Виктора за радушный прием и поедем.
***
Антон шел по кладбищу, прибывая в собственных мыслях, наслаивающихся друг на друга и бурлящих как воды в русле реки. Конечно, всему виной волшебная ночь, проведенная с любимой. Долгие и нежные поцелуи, чувственные ласки, признания во взаимных чувствах, планы на будущее и грядущие перемены, которые, несомненно, изменят их жизни – все это заставляло биться сердце чаще.
Антон пришел к могилке матери.
Сел на скамью.
Улыбнулся.
– Доброе утро, мама. Я не спал всю ночь. Неделю назад познакомился с девушкой. Катей. Она добрая, веселая, невероятная. И такая же энергичная. Катя понравилась бы тебе. Даже не сомневаюсь. – Молчание. – У нас все серьезно. Не мимолетное влечение, как иногда у меня бывало в студенческую пору. Тут совершенно по-другому. И не объяснить словами. Я люблю её и знаю, что она – единственная. Мам? Помнишь, ты рассказывала, как познакомилась с папой и когда взяла его за руки поняла, что он тот самый? Наверняка, помнишь. Разве такое можно забыть? Я точно не забуду сегодняшнюю ночь. И верю, что со мной случилось тоже, что и с тобой. Я взял её руку – и почувствовал себя живым, другим, окрыленным. Вот такие дела, мам. Жаль, я не вижу твою улыбку. А я знаю – ты улыбаешься и радуешься за непутевого Антошку. – Молчание. – Не хватает тебя, мам. Не хватает. Люблю тебя.
Антон встал со скамьи, и хотел было проститься с матерью, как вспомнил об отце.
– И не обижайся на отца. Ну, мне пора. Приду через неделю. Поговорим. До встречи.
– Пап, что происходит? – спросил Антон, когда пришел домой и заглянул на кухню, где отец трудился на кухне, перемывая оставленную с вечера посуду и готовя фирменную яичницу с жареными томатами и сыром.
– Тише, тише, сынок. Разбудишь гостя. Привет, кстати!
– Привет. У нас гости?
– Ну да. – Геннадий Петрович решил сменить щекотливую тему. – Как погулял?
– Не описать словами.
– Следующее свидание назначено?
– И не одно.
– Катя мне понравилась. Чудесная девушка.
– Я заметил, что не только Катя.
– Давай, не умничай, епта, – улыбаясь, балагурил отец. – Садись уже, сейчас накормлю тебя. Только тише. – Геннадий Петрович разделил на три части яичницу и разложил по тарелкам. Выставил на стол. – Наливай сок и ешь. Голодный, наверное?
– Как волк.
– Кушай, а я пока узнаю, хочет ли кушать наш гость.
– Пап?
– Да.
– Знай… я не против гостя.
– Буду знать.
– Я, пожалуй, пойду к себе в комнату.
– Уверен?
– Не хочу никого смущать.
– Ты…
– Пап, а ты пока отнеси гостю завтрак в постель.
– Думаешь?
– Ага. Гостям такое нравится.
– Ладно, так и сделаю.
– И не суетитесь, Казанова, – пошутил Антон.
– Иди, ешь уже, шутник.
***
Екатерина зашла домой, прокручивая в голове одну и ту же сцену.
Раз за разом.
Чтобы запомнить и не забывать. Чтобы потом вспоминать, когда нагрянет тоска.
Она вспоминала их медленный безмолвный танец в ночной тиши на краю света. Его сильные руки на ее талии, его горячее дыхание на покрытой мурашками коже, запах одеколона проникающий в ее легкие, уверенные движения босых ног, и шепот его губ. Антон пел ей – тихо и чувственно. Пел о любви, а Катя закрыла глаза и слушала.
Екатерина была уверена, что ночная прогулка закончится нечтом большим, чем просто поцелуи. Она желала заняться любовью, но как обычно в таких ситуациях сомневалась. Антон, тонко чувствующий партнера, заметил Катину скованность и неуверенность, когда они, обнявшись, лежали на траве и целовались, поэтому проявил должную галантность и терпеливо ждал сигнала, чтобы действовать дальше. Сигнала не последовало. Он не настаивал, хотя все его мужское естество горело.
– Если считаешь, что сейчас не время, я пойму, – вдруг сказал Антон, оторвавшийся от ее сладких губ.
– Пока не время. Прости, не могу в полной мере расслабиться, – ответила Катя.
– Не за что извинятся, все и так лучше, чем хорошо.
– Точно?
– Совершенно.
***
Виктор сидел в гостиной у открытого окна и наслаждался дорогими висками, перемешанными с кубиками льда. Ложиться даже не пытался, знал, что не сомкнет глаз – тому виной и перенапряжение от насыщенного дня, и отсутствия у домашнего очага Кати. При всем доверии к Антону, по сути, к незнакомцу, Виктор томительно ждал её возвращения, несколько раз хватаясь за мобильный телефон. Во время себя одергивал и убирал телефон на место. Звонок – не к месту.
Дочери за двадцать лет, успокойся папаша.
И она пришла по восходу солнца. Уставшая, но счастливая. Катя не сразу заметила сидящего в плетеном кресле отца.
– Как прогулка? – спросил он.
– Ой, пап, ты здесь. Доброе утро.
– Доброе.
Катя налила в стакан воды и выпила залпом.
– Не спал?
– Пытался.
– Будешь мороженное?
– Не, спасибо, обойдусь. А вот от еще одной порции виски не отказался бы.
– Сейчас сделаю.
– Как свидание? – переспросил Виктор.
– Все еще не могу понять.
– Так плохо? Или так хорошо?
– Так хорошо, что даже не верится.
– Приятно слышать.
Через некоторое время Катя удобно расположилась на кресле, подогнув ноги, и начала есть ванильное мороженое, посыпанное шоколадной крошкой. Виктор, сидевший напротив, запрокинул ногу на ногу и медленными глотками пил виски. Во время воскресного ужина он выпил не больше трех рюмок. Было у него правило: напои и накорми гостей, проводи, вымой посуду, а потом сам расслабляйся. Что он и делал. Голова приятно кружилась.
– Мама спит? – спросила после недолгого молчания Катя.
– Не успела положить голову, как засопела.
– Измучил бедную женщину.
– Один раз в год можно.
– Праздник получился на славу.
– Да. Были, конечно, курьезы. Но как без них?
– Никуда.
– Ты мне скажи, Арсений все еще к тебе неравнодушный?
Виктор был в курсе, что однажды Арсений признался в чувствах Кате.
– Возможно. Не спрашивала.
– Не ожидал от него.
– Я тоже. Но то, что он сделал – к лучшему. Его слова дали мне толчок действовать.
– Ты – молодец.
– Думаешь?
– Думаю. Как мороженое?
– Вкусное.
– Жаль, что гости отказались.
– Все и так переели. Не до мороженного.
– Наверное, я переборщил с яствами.
– Папа…
– Да?
– Можно откровенно?
– Конечно.
– Я кажется… влюбилась.
– Что тут сказать? Хорошая весть!
– Ничего подобного я еще не испытывала. Чувства словно все обострились.
– Наслаждайся моментом.
– Наслаждаюсь, что аж голова идет кругом. Мир превратился в сказку.
– А Антон что?
– Он признался мне в любви.
– Даже так. Уважаю.
– Тебе он понравился?
– Да. Приятный и неглупый парень. Правда, я толком не общался с ним. Но полагаю, время будет познакомиться.
– Будет. Но тебя не пугает его прошлое?
– Нет. – Виктор посмотрел в Катины глаза. – А тебя?
– Сначала да. Но когда узнала его поближе, поняла, что ошибалась и надумала всяких глупостей. Таких порядочных мужчин еще поискать надо.
– Вот и славненько.
– Славненько.
– А знаешь, почему я так спокойно отношусь к его прошлому? – спросил заплетающимся языком Виктор.
– Почему?
– Мое прошлое не лучше, а в сто раз – хуже, чем у Антона.
– Как же!
– Он однажды заигрался с легкими деньгами – и жизнь преподала ему урок, который он выдержал с достоинством. Я тоже однажды заигрался в войну с невидимыми врагами в Афгане – и жизнь не преподала мне урок. Нет. Она одарила меня медалями и почестями. Званием «Героя Советского Союза». Вот так.
– Пап, ты же воевал не по собственной воле.
– Я не рассказывал тебе про свою войну и будь уверена, что в будущем не вымолвлю ни слова о ней. Но сейчас… я хочу признаться тебе. Чтобы ты поняла, почему я так рассуждаю. – Виктор допил виски и поставил пустой бокал на журнальный столик. – Помнишь, я рассказывал тебе о боевом друге Грише?
– Да.
– Он был хорошим другом. Лучшим. Его убили на моих глазах. Наш путь пролегал через малонаселенный кишлак. Через деревню, по-русски говоря. На дороге, в пыли, сидела девочка десяти лет и истошно рыдала. Гриша, не смотря на наши опасения, пошел к ней. Успокоить. Дать воды и еды. Пошел с распростертыми объятиями и неизменно радушной улыбкой. Потом последовал – выстрел. Гришка рухнул, а девочка продолжала рыдать и стрелять по нам – по ненавистным солдатам, которые без приглашения вероломно вторглись на её землю.
