Вазим Хан
Шифр Данте
7
Утром в Малабар-хаус принесли конверт из Азиатского общества. Открыв его, Персис обнаружила лист бумаги со списком тех, с кем общался Джон Хили. Пунктов в списке, написанном плавным почерком, было немного. Внизу страницы стояла затейливая подпись: Форрестер.
Три имени были отмечены звездочками, это были люди, чьи отношения с Хили были, по мнению Форрестер, самыми близкими, хотя характер этих отношений не уточнялся.
Франко Бельцони
Эрин Локхарт
Джеймс Ингрэм
Персис позвала Бирлу:
– Я хочу, чтобы вы сделали две вещи. Сначала обойдите местных скупщиков краденого – тех, которые работают с дорогими вещами. Потом нанесите визит каждому из этих людей. – Персис указала на имена без звездочек в списке Форрестер.
– Что у них спрашивать?
– Меня интересует их мнение о Хили. Все что угодно, любая информация, которая может пролить свет на то, почему он сделал то, что сделал. И пока не упоминайте о манускрипте. Просто скажите, что Хили пропал и его родные волнуются.
Бирла вернулся к своему столу, а Персис взялась за телефонную трубку.
Через пятнадцать минут она уже договорилась о встрече с Бельцони и Локхарт. Найти Ингрэма оказалось сложнее.
Не успела Персис вернуть трубку на место, как телефон опять зазвонил. Это был Блэкфинч.
С утра он зашел в морг, снял отпечатки пальцев у женщины с железной дороги и надеялся ко времени встречи в ресторане уже получить результаты. Кроме того, он договорился о вскрытии в самое ближайшее время: оно пройдет уже сегодня в три часа дня.
Персис поблагодарила его и повесила трубку.
Бросив взгляд на рабочее место Фернандеса, она вдруг поняла, что не видела его с самого утра. Это было странно. Она считала Фернандеса обманщиком, предателем и хамом, но преданности делу у него было не отнять. Он редко опаздывал или отсутствовал и, казалось, жил только ради своей работы.
Будто в ответ на ее мысли, в комнате, как дьявол из пентаграммы, появилась грузная фигура Фернандеса. Он подошел к своему столу, снял фуражку и рукой отер пот со лба.
– Где ты был? – машинально спросила Персис.
– Разговаривал с рабочим, который нашел тело у железной дороги, – повернувшись к ней, ответил Фернандес.
Персис расправила плечи:
– И?
– Он утверждает, что ничего не брал. Говорит, он даже ее не трогал. Это же была мертвая женщина, и к тому же белая. Он просто пошел своей дорогой, но потом совесть взяла верх, и он сообщил в полицейский участок в Донгри.
– Ты ему веришь?
– Да.
Персис немного помолчала.
– На броши, которую мы нашли, эмблема одной из баз военно-воздушных сил.
– Что это нам дает?
– Пока еще не понимаю. – Она снова сделала паузу. – Я знаю одного военного историка, он друг моего отца. Я дам тебе его номер. Покажи ему брошь, может быть, он что-то расскажет.
– Можно просто напечатать фотографию женщины в газетах.
– Нет.
Персис замялась. Она не хотела говорить Фернандесу, что эта идея уже приходила ей в голову и она от нее отказалась. Она не хотела рисковать привлечь внимание… кого? В деле не было ничего подозрительного. Значит, внимание семьи. Никому не пожелаешь узнать о страшной смерти любимого человека из вульгарного заголовка.
У Фернандеса дернулись усы.
– Решение принимаю я. Как главный по этому делу.
Персис снова почувствовала прилив гнева, но ничего не сказала.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Фернандес сел:
– Ладно. Будем работать с тем, что у нас есть. Пока что.
– Вскрытие назначено на три часа сегодня в Медицинском колледже Гранта.
– Так быстро? – изумился Фернандес.
Стремительное развитие Бомбея после Раздела привело к тому, что людей в городе было значительно больше того количества, с которым могла справиться местная инфраструктура. Реформы Неру обещали экономическое чудо, но пока нестабильность после ухода англичан и повсеместный дефицит, вызванный оставшимися от них экономическими проблемами, притягивали в город грез бесчисленные толпы измученных бедняков, рассчитывающих на лучшую жизнь. На деле же перенаселение и дефицит приводили к конфликтам, а конфликты – к прямым столкновениям.
Показатель преступности в городе взлетел до небес, и дел у компетентных судмедэкспертов, вроде Раджа Бхуми, было по горло. Вскрытия нередко ждали не то что день, а целую неделю.
Персис выдвинула ящик стола и достала Библию, которую оставил Хили.
Она открыла книгу на форзаце и снова посмотрела на надпись: Что значит имя? Akoloutheo Aletheia. Эти строки должны быть связаны, зачем иначе писать их рядом? Судя по тому, что она уже знала о Хили, он не делал ничего просто так. И почему древнегреческий? Почему не написать просто «следуй за истиной»?
Она вспомнила, как Форрестер в их первую встречу говорила о том, что язык развивается с течением времени и значение отдельных слов может меняться.
Ее осенила идея.
Персис встала и, сунув Библию под мышку, направилась к выходу.
* * *
Она нашла Нив Форрестер в подвале Общества, в комнате, на двери которой значилось: «Консервация и реставрация». Англичанка стояла за спиной у сидящего за столом худого индийца в белых перчатках, по виду вдвое младше ее, и, склонившись к самому его плечу, наблюдала, как тот щипцами осторожно отделяет одну от другой страницы манускрипта, который явно многое пережил или просто был невероятно древним. От напряжения на лице у него выступил пот, а по руке каждые несколько секунд пробегала дрожь. Персис показалось, что это не в последнюю очередь связано с присутствием Форрестер.
– Могу я с вами поговорить?
Форрестер отошла от стола:
– Чем могу помочь, инспектор?
– У вас здесь есть эксперты по древнегреческому? – Она кратко описала свою идею.
Светлые глаза Форрестер остановились на Персис.
– Вы недовольны моим переводом.
Это было утверждение, а не вопрос.
– Я хочу рассмотреть все возможности.
Форрестер повернулась на каблуках:
– Пойдемте.
Вскоре они снова оказались в комнате специальных коллекций. На этот раз за одним из столов работал белый мужчина, он писал что-то в блокноте, а на столе перед ним лежал раскрытый манускрипт.
Форрестер подошла к мужчине:
– Альберт, можно вас ненадолго отвлечь?
Тот не обратил на нее никакого внимания. Это был пожилой человек с круглым одутловатым лицом, седой щетиной и редкими клочками седых волос вокруг пятнистой лысины. У него были короткие толстые пальцы, и сам он тоже был низкий и толстый. На кончике красного носа ненадежно сидело пенсне.
Он дописал предложение, отложил ручку и только тогда посмотрел на Форрестер. Между двумя учеными чувствовалась явная неприязнь.
Англичанка повернулась к Персис:
– Позвольте представить вам профессора Альберта Гранта, нашего специалиста по классической филологии.
Персис представилась и коротко изложила свою идею.
– Вы сможете мне помочь?
Грант снял пенсне и указал им на лежащий перед ним манускрипт:
– Вам известно, что это такое?
Он не стал дожидаться ответа.
– Это одна из старейших в мире грамматик древнегреческого языка. 1495 года. Осмелюсь сказать, я более чем в состоянии оказать вам помощь.
Персис с трудом удержалась от какой-нибудь колкости. Грант был похож на тех многочисленных успешных мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело в последнее время: он едва не лопался от чувства собственной важности.
Она достала блокнот и показала ему надпись Хили.
Что значит имя? Akoloutheo Aletheia.
– Мне сказали, что вторая фраза значит «следуй за истиной». Но, возможно, есть еще какое-то прочтение, которое свяжет это предложение с первым.
Пару мгновений Грант изучал слова, затем откинулся на стуле и сложил руки на животе:
– Это очень тонкий вопрос. Слово aletheia в изначальном смысле означает по-древнегречески «несокрытость» – философское понятие, которое иногда приравнивают к истине, хотя, строго говоря, это неверно. – Он бросил быстрый взгляд на Форрестер. – Философ Мартин Хайдеггер считал его близким к идее «раскрытия», утверждающей, что сущности становятся доступными для познания только тогда, когда воспринимаются как часть некоторого большего целого.
Персис задумалась над этими словами, но не нашла в них ничего, что могло бы помочь.
– Что-нибудь еще?
Лицо ученого помрачнело. Он перевел взгляд на манускрипт, как бы показывая, что Персис ему больше неинтересна.
– Разумеется, если подойти к вопросу с более приземленных позиций, то слово aletheia также использовалось в качестве имени, притом довольно обычного. В греческой мифологии Алетейя – это женское божество честности и правдивости. Понимаете, как это имя звучит сейчас?
– Нет.
– Алиса, – многозначительно произнес Грант. – Вашу фразу можно перевести как «следуй за Алисой». Или, если точнее, «иди по следам Алисы».
Некоторое время Персис осмысляла услышанное. Теперь она не сомневалась, что первая фраза Хили – «Что значит имя?» – должна была заставить их прочитать греческие слова именно так: «Следуй за Алисой». Но кто такая Алиса?
– Хили был знаком с кем-нибудь по имени Алиса? – спросила Персис у Форрестер.
– Вы получили мой список?
– Да.
– Там была Алиса?
– Нет.
– Вот вам и ответ.
Персис вспыхнула:
– В Обществе работает какая-нибудь Алиса?
– Нет.
Пока Форрестер вела ее к выходу, Персис продолжала размышлять.
Они остановились у колонн перед лестницей.
– Инспектор, – заговорила Форрестер, – возможно, мне не удалось достаточно ясно донести до вас мысль о том, как важно, чтобы манускрипт «Комедии» Данте вернулся в Общество. Может быть, вам показалось, что меня беспокоят в первую очередь политические последствия. Ничего подобного. Я несу ответственность перед этой организацией. Мы живем только за счет пожертвований. Скандал, который вызовет потеря одного из ценнейших мировых сокровищ, может оказаться для нас смертельным. Общество – это не просто сумма его частей. В этом здании в 1858 году королева Виктория объявила о ликвидации Ост-Индской компании и переходе ее владений под управление британской короны. Именно здесь хранилась часть праха Ганди, чтобы его последователи могли с ним проститься. Азиатское общество само по себе – это живая история.
Персис окинула взглядом сады Хорнимана. В этот час они были пустынны.
Когда наступит вечер, их заполнят офисные служащие. Они будут курить, разговаривать, отпускать комплименты девушкам и наслаждаться спокойствием после бурного рабочего дня, перед тем как поехать домой. Еще недавно по вечерам здесь играли уличные музыканты. С приходом независимости джазовый квартет вернулся к себе на родину, на юг Америки.
Персис чувствовала, что словами Форрестер можно описать и ее собственное отношение к этому делу. Речь шла не только о пропаже манускрипта. Азиатское общество было связано с прошлым, это была нить, соединяющая Индию предков Персис с той Индией, что сейчас обретала форму под управлением Неру. То, что сделал Хили, разрывало эту связь и казалось предательством.
Персис снова вспомнила его прощальное послание: «Следуй за Алисой». За какой Алисой? Она мысленно вернулась в дом ученого – полупустой холодильник, спартанская спальня, гостиная, этажерка с…
Мысль ударила, словно молния. Этажерка с книгами.
Персис повернулась к Форрестер:
– Я буду иметь это в виду. Спасибо за помощь.
* * *
Через пятнадцать минут Персис вошла в дом Джона Хили через парадную дверь, которую Бирла опечатал днем раньше. Она направилась в гостиную, прямо к этажерке с книгами, и, наклонившись, достала «Алису в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла.
Книга была новая, Хили явно купил ее совсем недавно. Персис открыла ее на форзаце. Там стояла и подпись Хили и дата его исчезновения.
Следуй за Алисой. Иди по следам Алисы.
Персис пошла в спальню и встала напротив зеркала. Затем она крепко взялась за него с двух сторон, сняла с крючков, положила на кровать и посмотрела на стену.
Ничего.
Минуту Персис разочарованно стояла на месте, а потом снова взглянула на зеркало. Его оборотная сторона была сделана из тонкой фанеры.
Персис пошла на кухню и, порывшись в ящиках стола, достала нож.
Она легко просунула его под раму и вскоре вытащила фанерный лист наружу. На его обороте обнаружилось то, что она искала.
Крупными буквами, в целый дюйм высотой, на деревянной поверхности были выведены строки:
В залив красы, оставив Альбы брег,
Явился он за лаврами Синана,
И труд его империю навек
Прославил, но у порты инфернальной
Взгляд короля стал холоден, как снег.
При жизни его спутником был бегг.
Теперь, где крест и купол, скрыт до срока,
И там мы вместе ждем в объятьях рока.
8
Персис договорилась встретиться с Франко Бельцони в полдень в Музее Виктории и Альберта. Дорога на север длиной всего в семь километров заняла полчаса: неожиданно образовалась страшная пробка. Городские улицы заполнили протестующие. У вокзала Виктория и так всегда было многолюдно, но теперь дело усугублялось группой бастующих рабочих. Им пришла в голову светлая мысль привести с собой стадо коров. Животные выстроились вокруг скандирующих лозунги протестующих, и полиция мало что могла сделать. Избить тех, кто борется за свои права в новой Индии, – это одно, а поднять руку на воплощение бога – совершенно другое.
Припарковав джип рядом с музеем, Персис вошла через главный вход и оказалась в центральном зале с высоким узорчатым потолком, паркетом на полу и колоннами по периметру. Посетителей встречали бюст суровой королевы Виктории и не менее суровый мужчина за мраморной стойкой. Персис представилась, и мужчина сразу же повел ее по музею, кратко комментируя все, что попадалось им на пути: он напоминал заводную куклу, которая не может остановить механическое движение рук и ног.
Музей Виктории и Альберта был старейшим музеем Бомбея. Он был призван увековечить переход власти над Индией от Ост-Индской компании к Британской короне и продемонстрировать верность бомбейских торговцев новым властителям. На самом деле почти все самые древние его экспонаты раньше принадлежали временному экономическому музею, расположенному в бараках бомбейского форта. Во время восстания в 1857 году там разместили британские военные части, направлявшиеся в Калькутту, и, чтобы освободить для них место, бо́льшую часть экспонатов просто выкинули на улицу. То, что не было окончательно уничтожено, перенесли в залы Музея Виктории и Альберта и в окружающие его пышные ботанические сады.
Бельцони ждал ее в небольшом кабинете на верхнем этаже. Окна выходили как раз в сад. При виде Персис итальянец встал и протянул ей руку:
– Доктор Франко Бельцони. А вы, должно быть, Ispettrice[11] Вадиа.
Это был мужчина среднего роста, младше, чем ожидала Персис – ему было не больше тридцати, – с густыми черными волосами, черными проницательными глазами и волевым подбородком. На нем был классический костюм, хотя итальянец уже снял пиджак и ослабил узел галстука.
Персис не могла его за это винить.
Год только начался, но днем жара уже была невыносимой. Если так пойдет и дальше, город начнет засыхать: до сезона дождей оставалось еще долгих четыре месяца.
Жужжащий на потолке вентилятор донес до Персис запах пота и карболового мыла.
– Не желаете кофе?
Бронзовую кожу Бельцони оттеняла белоснежная рубашка. Улыбка итальянца тоже была ослепительной.
– Нет, спасибо.
– Прошу вас, садитесь.
Он махнул рукой в сторону стола и вдруг понял, что тот весь завален книгами и могольскими миниатюрами.
– Mi scusi[12], – произнес он и, хлопнув в ладоши, позвал слугу, скрывавшегося за углом.
Тот сразу взялся за дело, и вскоре стол был чист.
– Меня позвали прочитать здесь сегодня лекцию, – объяснил Бельцони, садясь на стул. – Я попросил выделить мне какое-нибудь помещение для нашей встречи, и ничего лучше не нашлось.
Он наклонился вперед.
– Скажите, чем я могу вам помочь?
Персис коротко объяснила, что произошло.
Бельцони внимательно слушал. При упоминании о пропаже La Divina Commedia его глаза потемнели.
– Impossibile![13] – наконец произнес он.
Некоторое время казалось, что от удивления он больше не сможет вымолвить ни слова. Итальянец встал и принялся ходить из стороны в сторону, бормоча что-то себе под нос.
– Мне сказали, что вы хорошо знали Хили.
Бельцони повернулся к Персис:
– Я? Нет. Я знал о нем, sì[14], но познакомились мы только три недели назад, когда я приехал в Бомбей.
– А зачем вы приехали?
– Ради манускрипта, конечно. По образованию я историк, но к редким манускриптам у меня страсть. Я работаю в Болонском университете. Три года назад здесь в библиотеке нашли старейший полный список иудейской Торы, пергаментный свиток, который ошибочно датировали семнадцатым веком. Мы установили, что на самом деле это был конец двенадцатого. Я был среди тех, кто этим занимался. Сейчас я работаю над каталогом всех существующих копий La Divina Commedia. Конечно, у нас нет текста, написанного рукой самого Данте, но существуют по меньшей мере четыреста копий четырнадцатого века. В основном они хранятся у частных коллекционеров. Копия в Азиатском обществе – это molto importante[15], потому что она очень древняя.
– А правда, что Муссолини однажды предлагал за нее миллион долларов?
Бельцони горько улыбнулся:
– Да, дуче был одержим Данте. Но Данте одержимы многие итальянцы. Он дал нам язык, на котором мы сейчас говорим. «Божественная комедия» – не просто одно из величайших произведений мировой литературы, она сделала тосканский диалект языком всей нашей страны.
– Давно вы ей занимаетесь?
– Всю жизнь.
– Скажите, кого может интересовать манускрипт? Настолько, чтобы он пошел на все, лишь бы его заполучить.
Бельцони всплеснул руками, будто дирижировал невидимым оркестром:
– Беспринципных коллекционеров очень много: торговля редкими манускриптами – дело прибыльное. Я как-то держал в руках краденый экземпляр De revolutionibus orbium coelestium, «О вращении небесных сфер» Коперника, это труд, который переопределил наше место в космосе. Коллекционер заплатил за него тридцать тысяч долларов. А в его тайном сейфе мы нашли еще один из самых редких в мире манускриптов – Библию Гутенберга 1455 года, таких сохранилось всего сорок девять. Библия Гутенберга – это одна из первых книг, созданных с помощью системы подвижных литер, которую изобрел Иоганн Гутенберг. Редкие манускрипты не просто дорого стоят. Это связь с нашим прошлым, ступеньки, из которых человечество строило лестницу к просвещению. – Глаза Бельцони горели. – Представьте, что вы можете вернуться в прошлое и прогуляться по залам Александрийской библиотеки. Взять в руки оригинальные труды Сократа, Платона, Аристотеля, людей, которые определили ход человеческой мысли на две тысячи лет вперед. – Он вздохнул. – Конечно, не все относятся к знанию с таким уважением. Иногда иллюстрированные манускрипты безжалостно уродуют – вырезают гравюры и продают по одной. – Он вздрогнул всем телом. – Я вам кое-чем помогу. По работе я имел дело со многими международными торговцами, которые могли бы взяться за перевозку манускрипта «Божественной комедии». Я осторожно их расспрошу и узнаю, вдруг они что-нибудь слышали.
– Думаете, они будут с вами откровенны?
– У них жесточайшая конкуренция. Если манускрипт у кого-то из них, другие выдадут его, не задумываясь.
Персис печально кивнула. Если манускрипт попал в руки к одному из таких торговцев, заниматься этим будет уже не она.
Бельцони задержал на ней взгляд:
– Это ведь необычно для вашей страны – poliziotta[16], sì? Именно женщина.
– А в Италии это обычно?
– Нет, – признал Бельцони, – у нас polizia[17] – это очень, как у вас это говорится, cosa di maschi — мужское дело.
– Когда я надеваю форму, я забываю о том, что я женщина, – сказала Персис. – Значение имеет только работа.
– Le chiedo scusa[18]. Я не хотел вас обидеть.
– Я и не обиделась. Просто… немного устала слышать этот вопрос. Иногда я чувствую себя животным в зоопарке, редким экземпляром. Может, таким же редким, как ваши манускрипты.
Бельцони сочувственно кивнул, но ничего не сказал.
– Как получилось, что вы оказались здесь? – спросила Персис. – Ну, после войны…
– А. Я все ждал, когда вы заговорите о войне. Муссолини и наш папа Римский вместе разрушили репутацию Италии. Скажу только, что не все итальянцы носили Camicia Nera[19].
– Вы слышали о Хили до того, как сюда приехали?
– Разумеется. Он известнейший ученый. Я связался с Обществом и попросил разрешения изучить манускрипт. Когда мне сообщили, что Хили работает здесь над новым переводом «Божественной комедии», я был в восторге.
– И как он вам? В смысле, что это был за человек?
Казалось, итальянца удивил этот вопрос.
– Очень закрытый. Я итальянец. Мы похожи на индийцев. Мы живем ради еды, семьи и разговоров. А Хили…
– Вам удалось узнать его ближе?
– Не уверен, что я его знал.
– Постарайтесь вспомнить, не кажется ли вам теперь, что что-то из того, что он делал или говорил, может помочь понять, почему он забрал манускрипт и что мог с ним сделать?
Бельцони покачал головой:
– Никаких идей.
Персис достала из кармана записную книжку:
– Эти стихи были написаны на обороте зеркала в доме Хили. Они вам о чем-нибудь говорят?
Некоторое время Бельцони внимательно изучал странные строки.
– Почему вы думаете, что это как-то связано с Хили?
– Написано его рукой. – Персис подалась вперед. – Думаю, Хили оставляет подсказки. Думаю, он хочет, чтобы мы его нашли.
– Зачем красть один из самых ценных древних артефактов в мире и оставлять след, по которому его можно найти? Это бессмыслица. – Бельцони взмахнул записной книжкой. – И эти слова – бессмыслица.
Персис разочарованно откинулась на спинку стула:
– Вы собираетесь вернуться в Италию?
– Я не могу. Моя работа с манускриптом еще не закончена. И теперь, когда он пропал, я не могу уехать. – Бельцони встал. – Вы должны найти его, инспектор. Rapidamente[20]. Назревает политическая катастрофа.
