Вениамин Аминазинов
Методологическая несостоятельность теории буржуазной эстетики
Мы покурили и решили переместиться куда-нибудь из Маяка, оставив знакомых дрочил моего нового приятеля и дальше дрочить без него. Пошли по Маяковского в сторону Кирочной, по ней дошли до Литейного. Всю дорогу Александр Михалыч делился со мной эротическими фантазиями, рассказывал, как кончает прямо в штаны при виде голых лодыжек у школьниц, при виде толстых ляжек, что торчат из-под обтягивающих шорт, при виде юбок со складочками, белых носков, розовых носков, носков с рисунками, брюк, бридж, кепок… Все бесконечные фетиши Александра Михайловича можно не перечислять, его просто возбуждала подростковая одежда. Если дедушка и не был в чистом виде педофилом, то уж точно посматривал в сторону прекрасного пола сильно помладше. И, насколько я понял из рассказов, дрочилой был именно он.
Найдя во мне благодарного слушателя, Александр Михалыч изливал всё новые и новые подробности своих сексуальных переживаний, и я начал беспокоиться, когда он засунул руки в карманы брюк и будто что-то постоянно поправлял. Впрочем, если верить моему новому товарищу, кончать в штаны, при наличии поблизости хорошенькой школьницы, он умел и без рук. Я предложил выпить, когда мы дошли уже до Пестеля. На Пестеля много приличных заведений, но ближе всего почему-то оказалось вегетарианское кафе «Ботаника», куда мы и зашли.
«Ёба цены! А ты кем работаешь-то?» – поражался Александр Михалыч. Я отмалчивался. Водка у вегетарианцев к счастью нашлась, за две с половиной тысячи рублей, а вот ни селедки под шубой ни даже яичка вкрутую Александру Михалычу в кафе предложить не смогли. Пришлось закусывать водку пельменями с тыквой и шалфеем, морковной котлетой с манкой, гречневыми блинами с капустой и даже печеным бататом вместо картошки.
Что-то тюремно-садистское проснулось во мне, когда я наблюдал, как старый педофил давится веганской едой. После знакомства мы с Александром Михалычем встречались раз или два каждый месяц, у него никогда не было денег, но он хотел выпить, и каждый раз я отводил его в веганские рестораны, кормил там спаржей, цукини, киноа, стручковой фасолью, тофу, цветной капустой, стеблями сельдерея. Александр Михалыч давился, морщился, но всё равно пил и закусывал. К концу трапезы он зеленел и был готов блевать, но не от выпитого, а от съеденного.
– Ёпте хуй, чтож ты жрешь такое, падла? – спрашивал у меня старый педофил.
– Ну Александр Михалыч, вы же понимаете, мы животных не едим, не убиваем. Они такие же, как мы, как люди! Вот разве вы способны были бы убить человека? Ну, скажем, школьницу?
После этого Александр Михалыч затыкался и молча продолжал жевать спаржу. Я платил, оставлял его зеленеть дальше наедине с рвущимся наружу тофу, садился в такси и ехал на Петроградку, во Фрэнк, успокаивать желудок стейками.
Со временем мы стали видеться всё реже, но очень удачно я вспомнил про сексуальные наклонности Александра Михалыча, когда задумал своё предприятие…
Золотая Омега показывает пол-первого, а значит до прибытия Егора и команды остается всего полчаса. Успею сдолбить еще полочку. Сворачиваю самокрутку. Щелкает Картье.
Я поднял с пола брошенную в сердцах «Буржуазную эстетику», отнес на кухню и сел читать:
«По Данкену, искусство, чтобы быть успешным, должно апеллировать к основным потребностям. В качестве таких он указывает на секс и социальный статус. Неудивительно поэтому, что характерным мотивом символизма, к которому обращается «магическое» искусство, является секс, а его излюбленный символ – женщина. Любое сознательное стремление разобраться в сущности любви, понять смысл этого явления, что характерно для «великого» искусства, полностью отсутствует в «магическом». Женщина оказывается в этой связи желанным эротическим объектом, а стремление к обладанию ею – социально одобряемой формой удовлетворения потребностей».