Разбирать всю кипу бумаг, которыми был набит его стол у меня не было ни времени, ни охоты, а потому все забрал с собой посланный епископа. Во время болезни Марины я совсем забыл про это и только теперь, когда несколько успокоился, отыскал дневник и прочел. В нем чрезвычайно ярко освещено трагическое состояние его души и пожиравшая его «демоническая» страсть; но самое любопытное, это описанный им пророческий сон.
– Что же он видел? – заинтересовалась Марина.
– Я лучше прочту это место. Пророчество поразительное по своей точности, – сказал барон, уходя к себе за дневником.
Он скоро вернулся с толстой переплетенной тетрадью и стал перелистывать.
– Вот оно. Сон этот был у него в ночь после того, как он впервые увидел картину «Блуждающий огонек», которую привез Стах и предварительно поставил в галерее. Рассказав об ошеломляющем впечатлении, произведенном на него изображением Марины, он пишет:
«Какой ужасный кошмар преследовал меня сегодня ночью. Не приведи Бог, если это предвещание, которое несомненно сулит мне смерть. Во сне поразившая меня картина ожила: я видел перед собой настоящее болото и лес, а сам, как очарованный, стоял на берегу, не сводя глаз с волшебного видения, к которому меня влекло неудержимо. Я сознавал, что мне грозит смерть, если ступлю на болото, а рыцарь рядом со мной не шевелился; но притягивавшая меня сила превозмогла все. Я бросился в мутную воду, и все глубже, и глубже уходил в липкую, тягучую тину, но я приближался к блуждающему огоньку, который витал передо мной, как легкий, колеблемый ветром туман. Наконец я достиг цели и собрался прижать к груди чарующий призрак, но видение растаяло в моих руках.
Я увидел перед собой лишь искаженные злобной усмешкой уста скелета, который разразился зловещим хохотом.
В ту же минуту крест, сиявший над головой рыцаря, ударил меня по голове с такой силой, что я почувствовал как затрещали черепные кости, а я погрузился в топь.
Болото залило меня, и я потерял сознание…
Проснулся я, обливаясь холодным потом; грудь давило, и целый день мне не стряхнуть было впечатления зловещего сновидения».
– Не правда ли, что рассказ странный и доказывает, как будто что дух человека может иногда прозревать грядущее, – закончил барон и, обернувшись к Марине, добавил, лукаво улыбаясь:
– Смотрите, сколько страстей возбудил опасный «Блуждающий огонек».
Марина, смущенная, слушала его.
– Бог свидетель, что я никогда ни словом, ни взглядом не думала заинтересовать этого человека; я была уверена, что его одеяние охранит его от постыдной слабости. Притом, я вовсе не так хороша, чтобы внушать, особенно священнику, такую пылкую страсть. Вот мама – другое дело; в ней было то могущество, которое покоряло сердца мужчин, а я ничему не научилась в ее школе.
Право, я иногда думаю, что болотная почва, на которой я росла, оставила на мне какие-то вредные, отравленные миазмы, которые увлекают и, вообще, пагубно действуют на испорченные натуры. Я, должно быть, и в самом деле опасный «болотный цветок», если приношу несчастье окружающим. Хотя бы здесь, например, трое погибли из-за меня: отец Ксаверий, Стах и графиня Ядвига. Вы были, пожалуй, правы, Реймар, что опасались меня.
Барон покраснел и, взяв обе руки невесты, поцеловал их.
– Какая вы недобрая. Разве я не был жестоко наказан, не сообразив, что на почве болота растут и лилии. Нет, я вас вовсе не боюсь и верю в наше будущее счастье. Но, чтобы вас наказать, готов послать выдержки из дневника Ксаверия с вашей биографией кому-нибудь из писателей как сюжет для романа.
Марина рассмеялась.
– Правда, моя жизнь похожа на роман. Даже было бы любопытно прочесть свое собственное жизнеописание.
– Ну, а заглавие?
– «Болотный цветок», разумеется, – радостно смеясь, подсказал барон.