Вера Камша
Из глубин
– Старый закон прост, – поднял руку Альдо Ракан, – в Высокий Совет попадают по праву рождения. Государь волен в жизни и свободе подданных, но даже он не может лишить их того, что они обретают по праву крови.
Алва, Савиньяки, Дораки, фок Варзов предали свою честь и свою кровь, но они есть, и пока они есть, в Высоком Совете остается тринадцать человек.
По обычаю, глава Великого Дома говорит за отсутствующих вассалов. Ричард Окделл! Тебе принадлежат Слова графа Карлиона и графа Берхайма, пока те не прибудут ко двору. Валентин Придд, граф фок Варзов предал короля и Талигойю, и я забираю у него его Слово и вручаю твоей чести.
Робер Эпинэ, в доме Молнии – два предателя. Савиньяк и Дорак. Их Слова отходят к тебе, как и Слово отсутствующего графа Ариго, которого мы надеемся увидеть в этих стенах…
Сюзерен говорил всем, но Дику казалось, что слова государя предназначены лишь ему. И еще Вечности.
5
Если днем метаться по городу, а ночами читать бумаги, через неделю станешь засыпать хоть за столом, хоть в церкви, хоть на Высоком Совете. Лишь бы тебя не дергали.
Эпинэ с силой сжал резные конские головы, но они были слишком гладкими, чтобы впиться в ладони, а сон затягивал, как болото. Вассалы на своих скамьях, стражники у дверей, колонны, статуи, фрески сливались в дрожащие пятна и отъезжали куда-то вдаль. И еще, будто назло, было тепло и тихо. Ровный голос Альдо не мог тягаться с сонным маревом, из которого выныривали то физиономия Карваля, то пороховые мельницы, то стены Багерлее, над которыми кружило воронье. Ветер нес пожухлые листья, старый клен скрипел, жаловался, просил снять с него веревки, потому что ему не уснуть, пока рядом бродит повешенный. А повешенный не уйдет, потому что у него нет имени. Значит, весны не будет, она больше не придет в Олларию, ее просто не впустят…
Рука Эпинэ соскользнула с подлокотника, герцог вздрогнул и поднял голову, неподъемную, словно у мертвого коня. Спать было нельзя, не спать невозможно. Иноходец с силой прикусил губу, потом щеку, солоноватый вкус во рту вернул Первого маршала на Высокий Совет. Альдо все еще говорил. Ноздри сюзерена раздувались, глаза блестели – он не хотел спать, он хотел царствовать.
– Мы вернем Золотой анаксии ее величие, – объявил Альдо Ракан украшенной коронами двери, – мы пройдем от Седого моря до Померанцевого.
От Седого до Померанцевого? Зачем?! На юге Талиг и так выходит к морю, но нам не до тонкостей землеописания, нам нужно все и сразу. «Золотая анаксия» корячится в столице и полутора графствах, а сюзерен сдирает шкуры с неубитых волков и натягивает их на зайцев.
Робер Эпинэ дорого бы дал, чтоб не слышать, что несет государь, но затыкать уши на Высоком Совете – это слишком даже для Первого маршала.
– Нам не нужны огрызки с марагонского стола! – вещал человек, ни единого дня не живший за собственный счет. – Мы отказываемся от всех побед Олларов. Вернее, от подлостей, которые узурпаторы и их последыши называют победами. Нам не нужна варастийская зараза, бергерские камни, марагонские зыбуны! Все, что лежит за пределами Талигойи Раканов, может отправляться к кошкам. До поры до времени! Мы начнем с того, чем закончил Эрнани Одиннадцатый, и придем к тому, чем владел Эридани Великий!
Лэйе Астрапэ, что он плетет?! Это не упрямство, не сумасшествие, а нечто большее. С такой рожей только вирши девицам читать, но не царствовать и не воевать.
– Мы есть Закон, – возвестил императорский потомок, – и мы есть власть! Мы и наши кровные вассалы. Остальные – лишь слуги Анаксии. Мы напоминаем Повелителю Скал, что он владыка Полуночи и отвечает перед нами за земли, лежащие к северу от Раканы.
Ракана?! Это еще что такое?
– Вы удивлены? – Альдо довольно усмехнулся. – Вы думали, я вернул своей столице имя, которое у нее отобрал марагонский бастард? Нет! Мы не желаем возвращать времена угасания. Кабитэла – имя поражения, а нам нужно имя победы, залог силы, успеха, могущества. Столица – сердце империи, сердце подвластного нам Зверя, и залогом этого да будет ее имя. Ракана – главный город Золотой анаксии! Ракана – столица Золотых Земель! Ракана – центр мира и мироздания! Лэвон, лэвайе, эорианэ!
Непонимающие взгляды Борна и Рокслея, счастливое лицо Дикона, неуверенный писк Тристрама.
– Лэвон лэвайе эорианэ! – Бедные гвардейцы не понимают, что орут, для них это просто странно звучащие слова. Такие же дурацкие и непривычные, как их теперешнее название.
– Лэвон лэвайе анаксэ Альдо! – Виконт Мевен с трудом сдерживает смех, для него происходящее забава, надолго ли?
– Лэвон лэвайе анаксэ Альдо! – Дикон выхватил шпагу, его примеру следуют Рокслей и Тристрам…
– Лэвон лэвайе… – А вот Придду все равно, что повторять, – молитву или языческие здравицы. Удо Борн, то есть Удо Гонт, и вовсе не знает, чего от него хотят. И слов нужных не знает, не научили еще.
– Лэвон лэвайе, – требовательный взгляд сюзерена, старые, забытые тысячелетия назад слова, старое, вытащенное из Заката безумие. Может, это все-таки сон? Сон, в котором нужно кричать.
– Лэйе Астрапэ! – Золотые листья-искры, грохот копыт, крики ястребов, пронзительное ржание. – Лэйе абвение лаэтарэ!
Древние слова, новые места, вечная глупость, а сюзерен опять говорит. Теперь о могилах.
– Мы воздадим должное и чести, и предательству. – Альдо ненадолго замолчал. – В Старом парке будет храм, мы перенесем туда останки короля Эрнани. Рядом со своим сюзереном обретут пристанище его защитники Алан Окделл и Эктор Придд. Повелитель Скал, Повелитель Волн, вы слышите меня?
– Мой король! – Ричард с горящими глазами срывается с места. – Мой король!
– Да, ваше величество, – наклоняет голову Придд.
– Что до узурпатора и его прихвостней, – несется дальше Альдо, – то они не должны осквернять собой землю Раканы. Перед нашей коронацией бастард и его приспешники будут вывезены за пределы столицы и сожжены, а пепел развеян над марагонским трактом.
«Приспешники бастарда»… А что ждет маршала Эпинэ, защищавшего Талиг Франциска от наемников королевы Бланш? Шарль Эпинэ выбрал то, что следовало. В отличие от Анри-Гийома… Дед связался с Алисой и погубил семью. Внук связался с Раканом и губит Талиг. Чем он лучше предателя Пеллота, повешенного Рене Эпинэ? Намерениями? Да кому они нужны, эти намерения?!
– Мы сказали, – возвестил Альдо, поднимаясь с места и кладя руку на эфес, – а вы выслушали. Завтра в полдень ждем вас в зале Зверя, где мы будем принимать иноземных послов и оказавших нам услуги ординаров.
Напоследок напомню о главном. Ординары за свои заслуги могут получать награды, чины, должности, но они останутся ординарами, а эории – эориями. Мы – спасение Талигойи, ее будущее, ее слава и сила! Идите и готовьтесь к войнам, нет, не к войнам, к победам! Лэвон лэвайе!
К победам? К сыру в мышеловке, но кричать придется, не влезать же в перепалку с Альдо при солдатах, как их ни обзывай! Дикон в восторге, Мевену все еще смешно, Рокслеи и Борн, который нынче Гонт, ничего не понимают, Тристрам и не поймет, а вот Спрут… Как бы он не понял слишком много.
Глава 6
ТАЛИГ. ВАРАСТА
ТАЛИГОЙЯ. РАКАНА (б. ОЛЛАРИЯ)
399 год К.С. 18-й – 20-й день Осенних Волн
1
Холодная капля сорвалась с набухшей шляпы прямо на нос. Виконт Валме тихонько ругнулся и за какими-то кошками послал коня к самой воде, туда, где отнюдь не речные волны со склочным шипением лизали то ли очень крупный песок, то ли очень мелкий гравий. Исхлестанная ливнем Рассанна выглядела отвратительно. Дальний плоский берег сливался с неопрятным небом, превращая реку в грязно-желтое море. Дождь тоже казался желтым и злым, хотя с чего ему злиться, он же дождь, вода, которой вздумалось литься на тебя сверху… Раздался почти кошачий визг – над головой проплыла чернохвостая речная чайка. Валме проводил птицу злобным взглядом и выругался уже в полный голос.
– Ты чего? – Чарльз Давенпорт присоединился к Марселю, пытаясь понять, с чего того понесло к реке.
– Ничего, – буркнул упорствующий в поисках особых поручений виконт, – не терплю речниц. Летучие ызарги!
– Голуби хуже, – утешил Чарльз, – зря мы съехали с тракта, на этом крошеве только подковы терять.
– Да знаю я! – вскинулся Валме и тут же мысленно закатил себе оплеуху. – Прости, я сегодня не с той ноги встал. Поехали?
– Поехали, – пробормотал Давенпорт, не отрывая взгляда от мутной реки. Он разговорчивостью и прежде не отличался, а сегодня и вовсе изображал из себя рыбу, благо воды хватало.
– Ты давно был в Тронко? – сменил тему Марсель, которому внезапно расхотелось молчать.
– Вообще там не был, – попутчик все еще смотрел в воду. – Я же из Западного Надора. До Лаик дальше Придды не забирался.
– А я из Эпинэ, – явил откровенность наследник Валмонов, – только все дороги ведут в Олларию, вот я там и болтался.
– И я болтался, – выдавил из себя Давенпорт. Горло у него болит, что ли? – Сначала – в оруженосцах, потом – в гарнизоне. После Октавианской ночки просился в Торку, а меня загнали в Личную охрану… Леворукий, убил я Генри или нет?
– Выбирай, что нравится, – посоветовал Валме, – и хватит страдать.
– Рокслею место в Закате, – и без того сжатые губы спутника превратились в щель, – и не только ему. С Джеймсом и Дэвидом мы приятельствовали, но это – дело прошлое.
«Дело прошлое»… А что настоящее? Взбаламученная река и взъерошенный спутник. Теньент, пристреливший маршала. Или не пристреливший. Какая прелесть, как сказал бы Алва.
– Я никак понять не могу, – Давенпорт в упор глядел на Марселя, – кто меня во дворец засунул? Рокслеи или Савиньяк?
– А тебе как приятнее? – Валме стянул с мокрой головы мокрую же шляпу, хорошенько стряхнул и снова нахлобучил.
– Предпочел бы Рокслеев. Лучше подвести их, чем Ворона, хотя его мне раз восемь убить хотелось.
– Всего-то? – брови Марселя подскочили вверх, и в глаз тут же попала вода. Мерзость! – Ты в своих желаниях не одинок.
– Представь себе, – подтвердил Давенпорт, понукая коня, – очень хотелось…
– Однако убил ты, – педантично уточнил наследник Валмонов, – если, конечно, убил, совершенно другого маршала, я бы даже сказал, противоположного. Что ж, бывает…
2
Розовые зимние лилии благоухали парфюмерной лавкой и осыпа́ли неосторожных липкой красно-коричневой пыльцой. Мерзкие цветы и утро мерзкое! Луиза Арамона с ненавистью ткнула воняющий дешевыми духами веник в пузатую вазу и, держа ее на вытянутых руках, дабы не щеголять пятнистым носом, предстала перед утонувшей в креслах королевой, которую нынче велено было называть «госпожой Оллар».
Катарина не возражала. С приходом Ракана кошка сочла за благо превратиться в полудохлого ангела – если она не лежала в обмороке, то молилась или тряслась в лихорадке, Луиза никак не могла решить, поддельной или нет. Выглядела Катарина – краше в гроб кладут, но капитаншу не радовало даже это.
– Откуда они? – пролепетала королева, глядя на устрашающий букет.
– Из оранжерей Рокслеев. – Графский братец в тебя влюблен, как весенний заяц, и ты это прекрасно знаешь. И чьи лилии, знаешь, потому что Придд присылает хризантемы, а Окделл – цикламены и фуксии. Ослы!
– Я… Я благодарна… – ее бывшее величество соизволило коснуться пальчиком розового, как подштанники Манриков, лепестка и вздохнуть. Приставленная победителями к хворому агнцу Одетта Мэтьюс колыхнула огромной грудью и прогавкала:
– Какая роскошь!
– О да, – шепнула Катарина, – но я всегда любила… полевые цветы… От запаха лилий мне становится дурно. Милая Луиза, вас не затруднит их вынести?
Милую Луизу не затруднило. Какой бы Катарина ни была, от лилий ей и впрямь делалось худо. Можно лгать словами, глазами, губами, но зеленеть по собственному почину еще никто не выучился. Госпожа Арамона торопливо выволокла из спальни проклятущий букет, немного подумала, отправилась в небольшую комнатку, превращенную в подобие приемной, и водрузила ношу на камин. Будь ее воля, женщина бы шмякнула вазу с вонючками об пол, а еще лучше – о башку влюбленного капитана Личной тараканьей охраны или как его там, но приходилось брать пример с Катарины и сидеть тихо.
– Госпожа Арамона, – Луиза вздрогнула не хуже дражайшей Катари и столь же торопливо обернулась. Одетта Мэтьюс прижала палец к губам и прикрыла дверь, – госпожа Арамона, меня волнует здоровье ее… госпожи Оллар. Она ничего не ест!
Не ест – и Леворукий с ней! Меньше, чем об аппетите Катарины, Луиза думала лишь о собственном. Нет, она понимала, что их с Селиной жизни зависят от того, насколько удачно немощное создание в трауре заморочит голову новым хозяевам Олларии, но понимать – одно, а жалеть – другое.
Капитанша пару раз усиленно вздохнула.
– У госпожи такое слабое здоровье! Она всегда ела как птичка.
Может, у кошки и вправду не было аппетита, но вернее всего несчастная боялась растолстеть. В страдания коровы никто не поверит, хотя коровы страдают не меньше, чем бабочки.
– Вы не знаете, – Одетта была псиной добродушной и изо всех сил опекала доверенную ей овцу, – такие приступы случались и прежде?
Кто ж ее знает? Такой бледной Катари не была даже в Багерлее, но тогда дура еще не загнала в западню человека, без которого умирала. И лучше б умерла! Если б не жена, Фердинанд сейчас был бы в Придде, а Монсеньор – на свободе. Милой Катари не хотелось в тюрьму к Манрикам, вот она и удержала муженька в столице…
– В последние месяцы на долю госпожи Катарины выпало слишком много испытаний, – с достоинством произнесла Луиза, – ее разлучили с детьми, она перенесла заточение…
Как же, думает эта кукушка о детях! Ждите! Только о себе. Ну, может, еще о любовнике, только что теперь думать? Свое дело гадюка сделала!
– О да, – затрясла щеками Одетта, – я и сама…
«Я и сама»… Луиза уже забыла, сколько раз слышала эту фразу. У Одетты имелась дочь, которую взял в жены родич Рокслеев. Теперь «малютка Джинни» была в деликатном положении, о чем заботливая мамаша трещала с утра до вечера. Немногочисленная свита госпожи Оллар билась от Одетты в конвульсиях, но Луиза слушала безропотно. Хорошие отношения с надсмотрщиками еще никому не помешали, к тому же, пока Мэтьюс гудела об утренних рвотах, капитанша думала о своем.
Будь здесь Аглая Кредон и догадайся она, что в голове у дочери, Луиза бы в очередной раз узнала, что она – вылитая мармалюка. К счастью, маменьки в Олларии не было. Папенька успел уволочь любовницу и младших внуков, так что за Жюля и Амалию беспокоиться не приходилось. Граф Креденьи был не из тех, кто попадает в ловушки и считает суаны. За Герарда сердце тоже не болело – матери, даже самые мармалючные, всегда знают, что с их детьми. Когда семилетняя Селина по дурости Арнольда чудом не угорела, Луиза это почувствовала. И когда Жюль сломал руку, а Герард провалился в колодец – тоже. Нет, Жюлю, Амалии и Герарду не грозит ничего, а Сэль на глазах.
Старое крыло дворца, куда их всех водворили, было одним из самых безопасных мест в загаженной столице. И самых тихих, потому что Катарина Ариго не желала никого видеть, Ракан избегал жены Оллара, а влюбленный Рокслей прятал свое сокровище от соперников.
– Вы как мать меня понимаете, – дудела озабоченная Одетта, – хотя нет, вам это лишь предстоит. По-настоящему осознаешь, что такое материнство, только когда твоя собственная дочь носит дитя. Но, раз уж мы с вами заговорились, давайте пройдем в буфетную. Дэвид… Виконт Роксли прислал засахаренные груши, совершенно изумительные! Они все равно пропадут, у ее вел… у госпожи Оллар нет аппетита. Кстати, лекарь сказал моей дочери, что с ее телосложением…
Вот бы прикончить мать и дочь вместе с нерожденным младенцем и податься в выходцы! Луиза с пониманием закивала головой:
– Доктор прав, много сладкого вредно, особенно если носишь мальчика.
– Вы думаете? – Одетта ухватила Луизу под руку. – Ну идемте же! Уверяю вас, нашего отсутствия не заметят.
– С удовольствием! Если честно, я обожаю сладкое.
Придется жрать груши в сиропе и хрюкать, а герцог Алва в Багерлее. Один! Кэналлиец не из тех, кто тянет за собой в Закат других. Он не взял никого… Никого! Герард цел и в безопасности, а синеглазый маршал в лапах возомнившего себя королем ублюдка. Святая Октавия, ну почему он это сделал?! Фердинанд – хороший человек, но такой жертвы не стоит. Если бы бывшего короля казнили, Луиза б ревела, не просыхая, ночи напролет, но сейчас капитанша собственноручно бы придушила глупого толстяка, из-за которого Алва полез в пасть к Зверю.
3
Долгожданная встреча вышла незамысловатой и приятной, ее не омрачил даже ставший привычным дождь, из струй которого и соткался немалый отряд. Чужим здесь взяться было неоткуда, и Валме, приветственно махнув рукой, послал коня в выехавшему вперед сержантского вида вояке.
– День добрый, – поздоровался тот, откинув капюшон и прикладывая руку к надраенной каске, – Суб-теньент Пахарилли. Вторая Южная армия. Кто вы и куда едете?
– Капитан Валме, – представился Марсель, с явным одобрением разглядывая обветренную физиономию, – офицер для особых поручений при особе Первого маршала Талига герцога Алва. С устным поручением к генералу Дьегаррону и его преосвященству Бонифацию. Мой спутник – теньент Давенпорт. Вот наша подорожная.
Суб-теньент честно подержал перед носом протянутые Валме бумаги, улыбнулся во весь рот и вернул владельцу, обдав путников мощным чесночным духом.
– А мы вас третий день ждем. Хоть сейчас в седло!
– Ждете? – переспросил Марсель, убирая изготовленный им же документ в кожаный футляр. – Нас?
– Ну, кого Прымпердор пошлет, – уточнил Пахарилли. – Только вы, правду сказать, всех обставили. Вас с севера ждали, а вы с юга заявились.
– Есть такое, – Валме, как всегда, когда ничего не понимал, многозначительно усмехнулся. – И все бы ничего, да вымокли, как мыши…
– А просушиться не желаете? – Пахарилли полез за пазуху. – Если не побрезгуете.
– Шутить изволите? – развеселился Валме, принимая фляжку. – Кто ж касерой брезгует? Разве что гайифцы, ну так они и девиц не жалуют. Так, говорите, третий день? Тогда надо спешить. Вы с нами?
– Вас капрал Азулес проводит, – варастиец привстал в стременах и заорал: – Бласко, давай сюда! Нам тут еще два дня крутиться, пока подменят. Мало ли кого принесет, а в Тронко кому попало делать нечего.
– Мы не кто попало, – только оторвавшись от фляжки и передав ее Чарльзу, Марсель осознал, как хочет выпить и увидеть наконец Дьегаррона. – Когда мы будем на месте?
– К вечеру, – обрадовал Пахарилли. – Только коней бы вам сменить. Езжайте на наших запасных, а ваших мы приведем.
– Не наши они, – Марсель погладил мокрую лоснящуюся шею, – сменные, на своих бы мы еще Леворукий знает где болтались. Что у вас тут слыхать?
– Тихо было, – суб-теньент задумчиво свел брови, – потом про заваруху в Эпинэ слушок пошел. Губернатор тамошний солдат требовал, только на что нам чужой навоз разгребать? Бонифаций, епископ наш, так адъютанту ихнему и влепил. Дескать, сам обгадился, сам и прибирай. Но дороги мы перекрыли, мало ли… Так и жили, пока от Ворона… от Прымпердора курьер не прискакал. Манрик, младший который, армию угробил, а мятежники обнаглели и на столицу рот разинули. Тут уж не до шуток, зима не зима, а драться придется. Бласко, давай сюда Бронку с Карбоном, проводишь людей до самой резиденции.
Глава 7
ТАЛИГОЙЯ. РАКАНА (б. ОЛЛАРИЯ)
399 год К.С. 20-й день Осенних Волн
1
Кабинет его величества находился во власти обойщиков, и Альдо ждал своего маршала в зале Высокого Совета. Робер бы выбрал для работы что-нибудь попроще, но он править миром не собирался. Гимнеты стукнули об пол зверского вида алебардами, и Первый маршал Талигойи ввалился в пристанище мудрости. Сюзерен сидел на троне, уткнувшись в документы, на полу у ног его величества возвышались две бумажные горы. Альдо небрежно бросил то, что читал, в левую и с явным удовольствием потянулся.
– Иди сюда, а то кричать придется.
– А ты комнаты поменьше не нашел, – Эпинэ с сомнением оглядел сотворенные королем кучи, – и чтоб со столом?
– Не подумал, – признался Альдо, – а скакать туда-сюда непочтенно, короли не скачут.
– Короли думают, – не выдержал Иноходец, валясь в ближайшее кресло, оказавшееся синим. Что ж, вот и повод для безнадежного разговора.
– Кажется, я становлюсь наследником Ворона. Сначала – конь, теперь – кресло…
– Вот бы ты еще и меч нашел, – живо откликнулся его величество, – а то корона у меня, жезл у Эсперадора, а меч у этого негодяя!
– Альдо… – Главное – равнодушие. Ты совершенно не хочешь влезать в это дело, но ты не можешь не предложить другу помощь. – Давай я поговорю с Вороном? Пусть отдаст меч, а мы…
– Нет!
– Вот как? – легкая обида и недоумение. Еще бы, хотел помочь, а нарвался на грубость. – Ты мне не доверяешь?
– Я не желаю, чтоб мой маршал метался между долгом и ложной благодарностью, – отрезал сюзерен. – Я дал Ворону время на раздумье. До коронации. Дальше пусть пеняет на себя!
– Так ты с ним говорил?
– Говорил. – Сюзерен явно не рвался передать подробности беседы, но складка между бровями говорила сама за себя. – Редкостный наглец! Он еще не понимает своего положения.
Алва не понимает? Как бы не так! Это ты ничего не понял, ничему не научился и не видишь, что скоро придется выбирать между шкурой и короной. В Эпинэ еще можно было отступить, шанс остается и сейчас, но Альдо вцепился во власть, как бракованная борзая в зайца. Трясет и не замечает, что вокруг – волки. Робер делано, хотя спать и впрямь хотелось, зевнул.
– Ну и Леворукий со всем этим… Ты мне лучше скажи, что за кардинала нам подсунули?
– А ты откуда про это знаешь? – подозрительно сощурился Альдо.
– Я Первый маршал или кто? – из последних сил удивился Иноходец. – Мне доложили о курьерах Эсперадора.
– Карваль?
– Ага, как комендант Олла… Тьфу ты, Раканы. Но что в письме, он не знает.
– Надеюсь, – его величество откинулся на спинку кресла и лукаво подмигнул. – Но тебе я скажу: к нам едет Левий из ордена Милосердия. Как видишь, обошлось без «истинников», а ты боялся.
– Боялся, – признался Робер, – и сейчас боюсь: так просто от нас не отцепятся.
– Сколько раз тебе говорить, это мы их отцепим, когда потребуется. – Альдо изловчился и перепрыгнул через бумажный завал. – Но сейчас без клириков не обойтись. Мне нужно благословение, и мне нужен жезл, и он будет!
– Не думаешь же ты, – Робер тоже поднялся, на синем бархате, что-то предвещая, завивался серебряный смерч, – что Эсперадор расстанется с подарком Эрнани Святого?
– Расстанется, – не моргнув глазом, заверил сюзерен, – но сперва надо разыскать меч. Рано или поздно я соберу все регалии. Вот тогда можешь есть цивильников с потрохами, слова тебе не скажу.
– Я – Иноходец, а не ызарг, – копившаяся с утра злость вырвалась наружу, оскалилась и зашипела, – падалью не питаюсь.
– А падали хватает, – поморщился Альдо, – и ее надо есть, чтоб не воняла, так что без падальщиков не обойтись. Ладно, не за этим звал. Пора нанести визит твоей кузине, а то бедняжку совсем забросили.
– Ты собрался к Катарине Ариго? – Других кузин у него нет, по крайней мере законных. – Зачем?
– Обещал. За сию особу ходатайствует герцог Окделл, а мог бы и ты.
Сюзерен поправил перевязь и подмигнул. Он был собой доволен, как, впрочем, и всегда.
2
Груши были приготовлены по всем правилам кондитерского искусства, только вот Луиза с детства не выносила сладкого. Госпожа Арамона остервенело пилила проклятые фрукты, не забывая манерно отставлять мизинец и ахать в подходящих местах.
– Жаль, что госпожа Оллар не принимает посетителей. – Капитанша героически проглотила кусочек засахаренной пакости. – И не может поблагодарить виконта Роксли за заботу. Он такой достойный молодой человек! У него сейчас, наверное, много дел?
– Ужасно много, – подтвердила Одетта и подналегла на серебряный фруктовый ножик. Груша лопнула, плюнув в обидчицу медовым соком. Луиза выхватила платочек и протянула заляпанной дуре.
– Скорей сотрите! А пятна на платье мы сейчас засыплем солью!
– Благодарю, – пропыхтела сластена, вытирая рожу, – вы так любезны.
– Ах, что вы! – пропела капитанша. – Я так виновата перед вами… Я отвлекла вас разговорами о ваших родичах, но поймите и меня, вы – особа, приближенная к трону, а я так любопытна…
Приближенная к трону особа благожелательно улыбнулась и вновь взялась за фрукт. Если б только она поменьше болтала о своей брюхатой дочери и побольше о политике.
– Да, мой зять ничего не скрывает от моей дочери, – половина груши исчезла в мягкой пасти, – и это меня волнует. Джинни в ее положении не стоит знать о некоторых вещах…
А госпоже Арамоне в ее положении знать о них просто необходимо! Значит, будем жевать сладкое и кивать. Кивать, жевать и спрашивать.
– Госпожа Мэтьюс, вы меня пугаете! Что-то случилось?
– К счастью, нет, но графу Рокслею, возможно, придется выехать к Кольцу для встречи нового кардинала. Это опасно.
– Опасно? – квакнула Луиза, слегка открыв рот. – Вы говорите, опасно?!
– На дорогах очень тяжелое положение, – госпожа Мэтьюс, без сомнения, повторяла слова зятя, – в Олларии – трудности с продовольствием, а эти негодные трактирщики и торговцы прячут припасы. Вы не поверите, но за хлебом теперь приходится отправлять солдат.
Почему это она не поверит? Очень даже поверит. Какой дурак повезет товар, если его отберут?
– Благодарю, – будущая бабушка протянула Луизе липкую, пропахшую корицей тряпку, – вы меня так выручили.
– Но ведь бунта не будет? – Луиза двумя пальцами взяла испакощенный платок и нечаянно уронила под стол. – Не будет, правда? Какое счастье, что мы под защитой гвардии! И как замечательно, что гвардией командует граф Рокслей. Ему так идет мундир нового образца, он в нем настоящий красавец! Наверное, граф скоро женится?
– Видите ли, – закатила глаза Одетта, – тут есть некоторые сложности. Надеюсь, я могу быть с вами откровенна?
Луиза всем своим видом изобразила, что тайна уйдет с ней в могилу, однако услышать о затруднениях семейства Рокслей не получилось. В прихожей раздался шум, госпожа Мэтьюс всплеснула руками и бросилась к двери, Луиза потрусила следом. Они успели увидеть, как красивый кавалер в белом и золотом отвешивает изысканный поклон сжавшейся в комочек Катарине Ариго.
– Сударыня, мне следовало сделать это раньше, но у меня слишком много дел. Вы мне простите, если я обойдусь без церемоний и представлю себя сам. Я – Альдо Ракан.
Этот?! Глаза Луизы впились в новоявленного короля. Ракан и впрямь был необычайно хорош. Стройный, высокий, светлые волосы, голубые глаза, на подбородке – ямочка. От таких ангелочков женщины млеют, но Луиза Арамона была стервой и не терпела сладкого в любом виде.
3
Молодая хрупкая женщина съежилась в огромном вызолоченном кресле. На кожаных подушках уместились бы три Катарины, но она была одна. Совсем одна. Напуганная, ничего не понимающая, больная. Лицо неподвижно, руки теребят янтарные четки. Золотистые, как глаза Мэллит, бусины дрожат в длинных пальцах…
Робер стоял за спиной Альдо и смотрел на двоюродную сестру, сам не понимая, узнает ее или нет. Он не раз видел Катари сначала девочкой, потом – девушкой, но запомнились лишь алые фамильные платья и светлые, как у матери-северянки, волосы. Косы у бывшей королевы остались прежними, слишком тяжелыми для тоненькой шеи; платье кузины теперь было черным, а вот лицо Робер забыл насмерть, хотя по всем законам отвечать за эту женщину теперь ему. Если, разумеется, не объявится ее блудный братец, только это вряд ли.
Сбоку что-то зашуршало, наверное, слуги. Катарина Ариго, словно очнувшись, бросила четки и торопливо вскочила.
– Я… Я приветствую… я счастлива видеть потомка Эрнани Святого…
Янтарь соскользнул с гладко выделанной кожи и беззвучно упал на ковер. Альдо галантно поднял четки и протянул собеседнице:
– Успокойтесь, сударыня, вы и ваши дамы в полной безопасности.
Королева моргнула и робко коснулась солнечных бусин. Несчастное существо! Кто же ее так запугал? Уж точно не Фердинанд. Сильвестр? Манрики? Покойные братья? Или все сразу. Жозина говорила: мать Катарины тоже была не из храбрых.
Альдо взял вцепившуюся в камешки женщину под локоть и подвел к другому креслу, к счастью, не столь огромному.
– Умоляю, сядьте. – Эпинэ не мог видеть лица сюзерена, но с женщинами Альдо обращался куда более умело, чем с лошадьми. Его не боялись и ему верили, подчас слишком.
Бывшая королева вымученно улыбнулась и почти упала на парчовые подушки. Альдо самолично подвинул стул и устроился напротив.
– Сударыня, я понимаю, вы привыкли к другому положению, но ваш супруг никогда не был истинным королем этой страны.
– Я знаю… Но его называли королем, а меня – королевой, только… Только… – женщина в кресле замолчала, разглядывая обручальный браслет на тонком запястье. – Я была никем… Даже хуже, чем никем. Не оправдавшей надежд заложницей, помехой на дороге мужчин, узницей… Нет, ваше величество, в моем положении ничего не изменилось. Я ничего не потеряла и ничего не обрела.
– О нет, – мягко поправил Альдо, – вы обрели свободу. Вас выдали замуж насильно, вы и Фердинанд Оллар принадлежите к разным церквям. Этого достаточно, чтобы новый кардинал объявил ваш брак недействительным и вернул вам родовое имя.
– Ваше величество, – Катарина подняла глаза на гостя, словно прося извинить ее, – я благодарю вас за вашу доброту, но я не могу ею воспользоваться.
– Почему? – Альдо выглядел удивленным. – Вы молоды, хороши собой, вас ждет счастье.
– Ваше величество, – в голосе женщины слышались тоска и непреклонность, – я согласилась выйти замуж за Фердинанда Оллара и прожить с ним до конца дней своих, когда он был королем. Да, я сделала это по просьбе родных, но добровольно. Меня никто не принуждал. Я дала клятву, и я ее исполню. В мире один Создатель, а девушка лишь единожды может отдать свою невинность… Я перед Создателем и своей совестью – жена Фердинанда Оллара и должна разделить его судьбу, какой бы та ни была.
А ведь Дикон на этот раз прав, Катарина и впрямь жемчужина! Не любить мужа, но не оставить его в беде! На такое пойдет не всякая, хотя благородство королевы может спасти ей жизнь, когда вернутся Оллары. А они вернутся.
– Ваши чувства и ваши слова делают честь вам и вашему дому, – наклонил голову сюзерен. – Судьба Фердинанда Оллара еще не решена, мы вернемся к нашему разговору позже.
– Это ничего не изменит. – Катарина поднялась, вынудив к тому же царственного гостя. – Я не хочу, чтобы про меня говорили: эта женщина отдала себя королю и отреклась от узника. Если я оставалась с мужем, когда он был на троне, как я могу уйти сейчас? Это… Это бесчестно!
Альдо плутовато улыбнулся – ему, вне всякого сомнения, пришла в голову очередная изумительная мысль.
– Сударыня, – его величество, все еще улыбаясь, поцеловал тонкую руку, – вы – истинная талигойская эория, но я – ваш король. Я не позволю вам губить свою жизнь, но вы слишком слабы и взволнованны. Умоляю, сядьте.
