Вероника Мелан
Бернарда
Город
Переступи порог миров,
Коснись основы мирозданья,
С судьбой отправься на свиданье
И пыль вдохни чужих дорог.
Он ждет тебя, большой и смелый.
Кто – Мир? Мужчина? Кто же он?
А может, предрассветный звон,
Что манит побороть пределы?
Вдохни. Шагни. Доверься сердцу.
Оно подскажет, где твой путь.
И жизни ты познаешь суть,
Открыв лишь внутреннюю дверцу.
Глава 1
– Ганька!
Возмущенный крик кухарки сотряс стены большой уютной комнаты с камином, в эту минуту щедро освещенной зимним солнцем.
– Ганька, убери оттуда лапы!
На крик Клэр отреагировали, казалось, даже засохшие цветы на тумбе, задрожав в вазе, а вот рыжая кошка, именованная сначала Огоньком, потом Фитильком, а затем и Ганькой, не повела и ухом, продолжая с любопытством и усилием проталкивать когтистую конечность в стоящую на диване клетку, наполовину заполненную маленькими круглыми глазастыми существами. Обычно кошка охотно отзывалась на любое из данных ей имен (особенно когда дело касалось очередного приема пищи), но в этот раз хитрый рыжий ум был полностью занят тем, как выудить из клетки хотя бы одну пушистую особь.
– Дина, она всех Смешариков сожрет!
– Если сожрет, тогда Дрейк с меня шкуру спустит, – смеясь, ответила я, входя в комнату и наблюдая за тем, как Клэр стягивает отчаянно цепляющуюся за обивку дивана любимицу. Смешно было еще потому, что брошенное один-единственный раз слово «смешарики» молниеносно прижилось в этом мире и теперь относилось к глазастым существам, сидящим в клетке. Другого названия у них не было все равно.
– Забери, пожалуйста, клетку в спальню. А то не пообедаем сегодня! Уже накрывать на стол пора.
– Хорошо, сейчас унесу. Мне все равно еще нужно раз двадцать перенестись – как раз успею, пока накрываешь.
Клетку с непонятными существами две с половиной недели назад вручил мне Дрейк, заявив о том, что теперь именно с их помощью я буду оттачивать телепортацию разумных объектов. Впервые взглянув на глазастых «нечто», напоминающих не то ожившие плюшевые игрушки, не то безротых и безухих гремлинов, я оторопело ткнула в них пальцем, держась, впрочем, на приличном расстоянии (вдруг где-нибудь в шерсти все же скрывается зубастая пасть?)
– Что это?!
– Не что, а кто. Это искусственно созданный подвид существ, обладающих памятью.
– А почему у них ни рук, ни ног?
– Чтобы не разбегались и не чинили дополнительных препятствий.
– А глаза зачем?
– Чтобы напоминали о том, что они живые.
Я недоверчиво покосилась на клетку, ожидая скрытого подвоха. На меня смотрели несколько десятков пар глаз, выражение которых не поддавалось расшифровке.
– Они мне не нравятся.
– А они и не должны тебе нравиться. Ты будешь их телепортировать с одного места на другое, чтобы мы смогли определить статистику потерь. Ежедневно по несколько сотен раз. Куда и откуда, меня не интересует. В конце каждой недели я буду проверять результаты: количество особей, качество памяти. Когда сможешь производить телепортацию без потерь в течение хотя бы семи дней, позволю работать с людьми. А теперь марш домой. Вместе с клеткой!
Так у меня появились Смешарики. И целый ворох работы дома в виде постоянных скачков по комнатам особняка.
Чтобы не шокировать повариху, одновременно занявшую нишу подруги, пришлось (с разрешения Начальника) посвятить Клэр в особенности моей работы: кто я и на кого работаю. Та, к моей радости, удивлялась недолго, к вопросу подошла прагматично, заявив, что «раз уж и такое на свете бывает, значит, оно зачем-то нужно», после чего со слоновьим спокойствием принялась изо дня в день наблюдать за моей эпопеей с клеткой, подлавливая меня время от времени на кухне, чтобы обсудить меню на день.
Как только клетка была убрана в спальню и накрыта тряпкой (накрывать Смешариков я приучилась из-за постоянно глазеющих на меня очей), а Ганьке вход в заветную комнату закрыт, мы сели обедать.
– Как результаты на этой неделе? – с интересом спросила Клэр, намазывая теплую булочку маслом.
– Хорошо. Пока не потеряла ни одного. А память проверяет Дрейк, тут не знаю.
– Вот молодец! На прошлой неделе пропал один, так?
Оглядев «диетический» стол, ломившийся от блюд, я усмехнулась. Клэр есть Клэр.
– Да. И у одного стерлась память.
– А в первую неделю недоставало аж четырех. Видишь, прогресс налицо!
– Все равно жалко, когда пропадают.
Я аккуратно оттеснила лезущего на колени кота Мишу и вздохнула, вспомнив, как расстроилась, когда обнаружила первые потери. За все время работы со Смешариками, я так и не сумела определить, нравятся мне эти существа или нет. Подумаешь, ни рук, ни ног. Но ведь глаза-то есть… Все-таки живые, хоть и молчат все время. Не сумев прийти к однозначному выводу и теперь, я на автомате погладила Михайло, вытерла шерсть с ладоней салфеткой и принялась за еду.
Если положительный прогресс будет сохраняться, тогда работа с людьми не за горами. Это радовало.
За прошедшие две недели поменялось немногое. Но кое-какие изменения моя жизнь все же претерпела.
Во-первых, она стала более размеренной и спокойной. Во-вторых, в силу того, что теперь большую часть времени я проводила в особняке, я очень сблизилась с Клэр.
Признаться, поначалу на лице у поварихи при упоминании о Комиссии, как и у многих жителей Уровней, появлялось выражение ужаса, которое моя новоиспеченная подруга старательно прятала, но по мере осознания того, что люди в форме не спешат посещать наш особняк толпами, не домогаются без причины и вообще не имеют личных претензий, успокоилась.
По вечерам, когда наступало время отдыха, сидя перед телевизором, мы общались на различные темы, и по мере возрастающего любопытства Клэр осмеливалась задавать все больше вопросов обо мне, моей работе, личной жизни, семье. На одни я отвечала открыто, на другие с виноватой улыбкой пожимала плечами: мол, не могу этого поведать. Она не обижалась. Понимала, что человек, нанятый Комиссией, не способен раскрывать все тайны; мягко уходила от темы, оставляя моим секретам право на неприкосновенность, и вновь погружалась в вышивку, которую очень любила.
Оказалось, у моей подруги имелся настоящий талант украшать ниточными узорами кухонные полотенца и скатерти, переносить на них замысловатые натюрморты или цветочные орнаменты. В искусно вышитые листки и лепестки добавлялся бисер и бусины, после чего готовыми изделиями категорически не хотелось пользоваться, дабы не осквернять красоту.
Клэр на это только смеялась, а Огонек – рыжая бездельница, полностью равнодушная к искусству, – всласть мешала творческому процессу: воровала из коробочки нитки, загоняла их под все плоскодонные предметы, такие как диваны, кресла и холодильники, силилась поймать за хвостик снующую туда-сюда в ловких руках яркую веревочку, пыталась забраться по свисающему с коленей краю скатерти на ноги, чтобы получить очередную порцию ласки, чем неизменно вызывала поток добродушных укоров со стороны хозяйки.
Миша степенно и несколько укоризненно наблюдал за всем этим с моих коленей, но рыжую соседку все же любил. Иногда они вместе носились до дому, после чего вповалку спали на диване, сложив друг на друга лапы и хвосты. Дружба, да и только.
К слову сказать, утренние пробежки в парке к этому моменту я полностью забросила.
На дворе стоял декабрь – и энтузиазма похрустывать по снегу подошвами кроссовок не было. К тому же старые вещи теперь болтались на мне, как на вешалке, и Клэр прямо заявляла о том, что никаких «диет» с этого момента быть не должно, одно лишь здоровое питание, приготовлением которого она исправно занималась.
Я, признаться, была рада тому, что могу вновь побаловать себя кусочком шоколадки или пирожного – не тонной, как раньше, а в разумных пределах, – зная, что следующий поход в «реакторный» зал быстро выжжет из организма излишки. А учитывая, что Клэр имела слабость к приготовлению фруктовых и шоколадных лакомств, подобные поблажки без укоров совести были мне, бывшей сладкоежке, настоящим подарком.
Таким образом, в моей достаточно размеренной жизни днями я была занята телепортированиями Смешариков, отвлекаясь только на насущные дела и перекусы, а ближе к вечеру – если позволяла погода – гуляла по городу, практикуя полученные от Дрейка советы. Следила за эмоциональным состоянием, позитивным настроем, тем, что и как говорю, пребываю ли в настоящем моменте.
И только ближе к ночи позволяла себе немного потосковать, о чем, конечно же, никому не признавалась.
Забравшись в постель, я часто думала о том, как сильно соскучилась по Начальнику. Этот сложный мужчина-загадка продолжал притягивать к себе, словно магнит, и влечению сопротивляться не было ни сил, ни желания. За последние недели мы виделись всего лишь дважды (в обоих случаях для того, чтобы сканировать состояние Смешариков), едва ли обмениваясь парой фраз на сторонние темы. Дрейк был постоянно чем-то занят и даже замкнут, поэтому я не старалась провоцировать новые встречи, вместо этого пытаясь втихую работать над собственным фоном в надежде на то, что однажды он изменится настолько, что позволит мне коснуться вожделенного объекта.
Долгие минуты, а иногда и часы, я проводила лежа в постели, изменяя внутренние установки и убеждения.
«Я могу его коснуться, и ничего мне не будет. Совершенно спокойно могу его коснуться… В любое время, без последствий…» Но, признаться, знакомой уверенности и «клика» в голове почему-то не слышала. Будто схемы и соединения из влияющих на мир символов не спешили меняться. Отчего так? Кто бы знал… Но я продолжала работать над этим с упертостью барана. Однажды все равно «кликнет». Должно, ведь так? А когда это произойдет, я позволю себе первый эксперимент и прикоснусь к мужчине, которого люблю.
Думая об этом, я счастливо вздыхала и куталась в одеяло. Нужно просто еще поработать и еще подождать. Терпение – и все придет.
По дому, каким бы странным это ни казалось, я почти не скучала. Там, для застывших во времени жителей родного города, все оставалось тем же самым: недавно выпавший снег, начало ноября, привычные заботы и хлопоты. Иногда я задумывалась над тем, чтобы вернуться и погулять по знакомым улицам, посидеть на кухне с мамой, переночевать в своей постели или навестить бабушку, но что-то удерживало меня. Возможно, страх того, что родня в очередной раз что-то заметит и этим вынудит меня обратить взор внутрь, к сущности, способной помочь в критический момент посредством изменения еще чьей-нибудь памяти. А я не чувствовала себя к этому готовой. Проще говоря, боялась того, что «творец» вновь откроет глаза. Поэтому находила всевозможные мысленные отговорки для совести, чтобы та не настаивала на срочном исполнении дочернего долга.
Временами попыткам заснуть мешала не только совесть или образ Дрейка, но и странное шуршание, доносящееся из-под накрытой клетки: то, как я поняла позже, копошились непонятные существа, обожающие на меня глазеть. Что еще им оставалось делать, если кроме глаз Создатель ничего не дал? Ведь если есть память, есть разум. Если есть разум, наверное, есть желания. А они все время в клетке и клетке. Так ведь и со скуки умереть можно…
Однажды я даже поднялась с кровати, включила лампу и сдернула тряпку, разглядывая молчаливых существ. Шуршание тут же унялось. На меня привычно уставились многочисленные глаза.
Выдержав паузу и отчего-то чувствуя себя неловко, я спросила:
– Вы хоть спите иногда?
Тишина и куча немигающих взглядов были мне ответом.
Присев у клетки, я задумалась. Вот было бы хорошо, если бы эти существа могли больше, чем просто глазеть. Например, понимать меня, чувствовать, как-то себя вести, полноценно жить… Возможно, Дрейк не сказал мне всей правды, и где-то у них был свой мир, своя планета? И что случится, когда эксперимент по переносам будет завершен? Вероятно, их уничтожат… Неприятная мысль.
Я вздохнула. И для того, чтобы им не было слишком одиноко, представила, что укутываю их светящимся одеялом, состоящим из любви и ласки. Если доброе слово приятно и кошке, то почему бы оно ни было приятно Смешарикам? Чем черт ни шутит, может быть, почувствуют.
Пожелав им вслух спокойной ночи (при этом чувствуя себя глупо, будто пытаюсь говорить с пластиковой куклой Барби), я уже было собралась накрыть клетку, когда в воображении вдруг возникла круглая миска, доверху наполненная свежими ягодами. Застыв на секунду в непонимании, я тряхнула головой. Откуда в мыслях ягоды? Неужели хочу сама? Покопавшись в ощущениях, решила, что не хочу, после чего завесила клетку и отправилась спать, чтобы через минуту полностью забыть о непонятном видении.
А еще через несколько дней после того случая, я приучилась постоянно говорить со Смешариками. Здороваться утром, объяснять, что собираюсь делать днем, убеждать, что совершенно не хочу их терять во время переносов, благодарить за то, что они не пропадают, желать спокойной ночи перед отходом ко сну и неизменно кутать их в светящееся одеяло. Отчего-то казалось, что непонятные существа все понимают и даже чувствуют, хотя видимых признаков этого не подают. И еще несколько раз на ум приходили ягоды. Почему-то всегда вблизи клетки.
Клэр слушала мои недоуменные комментарии по этому поводу и встревожено спрашивала:
– Может быть, они есть хотят?
Подобные мысли приходили и мне, в чем я не спешила признаваться, вместо этого отговариваясь:
– Так ведь у них ртов нет.
Клэр кивала.
– Да и клетку тогда, наверное, придется открывать…
А делать этого по молчаливому согласию нам не хотелось. Кто их знает, этих гремлинов? Раскатятся по дому, потом до вечера не соберешь, а ведь еще Ганька…
Поэтому эксперимент с ягодами и Смешариками изо дня в день откладывался.
И вот настал момент, когда третья неделя подошла к концу. Те самые семь дней, за которые я не потеряла ни одного глазастика из клетки.
А это, судя по всему, сулило перемены.
Назавтра предстояла очередная встреча с Дрейком.
* * *
Телефонный звонок прорезал тишину в половине второго ночи.
Вынырнув из успевшего захватить меня в сладкие объятья сна, я попыталась в темноте нащупать невежливо орущий на всю спальню сотовый, вслепую шлепая рукой по прикроватной тумбочке.
Какой гад мог звонить в такое время? В Нордейле редко ошибались телефонными номерами. А ведь мне с утра вставать, ехать в Реактор на встречу с Начальником…
Гладкая поверхность наконец-то попала в пальцы, яростно вибрируя и издавая неприлично громкие для такого времени суток трели. Черт, как только закончу разговор, сразу же сменю звонок на колыбельную.
Наугад ткнула в кнопку ответа. Попала.
– Алло… – хриплость моего голоса могла соперничать со «звездами» телефонного секса или же алкоголиком в период простуды. – Алло, говорите…
В трубке поначалу никто не ответил, но раздался какой-то шум. Затем еще и прерывистое дыхание.
Что за шутки? Неужто бытовое баловство? Разозлившись, я уже было открыла рот, чтобы разом нарушить все заученные заповеди Дрейка, когда голос человека на том конце все же раздался.
– Бернарда… – прохрипел он до того натужно, что волосы на моей голове моментально встали дыбом, – …приведи… (тяжелый вздох, звук бьющегося стекла на фоне) …Лагерфельда…
Сон мгновенно слетел, как не бывало, я резко откинула покрывало и села на кровати. В окно светил яркий белый круг луны.
Кто этот человек? Почему я не узнаю голоса? Откуда он знает мое имя и телефон и почему просит привести доктора? Что вообще происходит?
– Кто вы? Куда я должна привести Лагерфельда?
В ответ лишь очередной выдох.
– Пожалуйста, ответьте!..
На том конце раздался хрип и глухой звук чего-то тяжелого, упавшего на пол (тела?!), а затем телефон, по-видимому, выпал из руки мужчины.
Что за черт! Очевидно, кто-то ранен. Но кто?
Не успела я отнять телефон от уха, чтобы взглянуть на номер, как в трубке раздался всхлипывающий женский голос:
– Я не знаю, кто вы, но Халк просит вас привести к нему Стивена Лагерфельда. Вы можете?
Девушка снова всхлипнула.
– Кто просит?
– Халк Конрад. Не знаю, он почему-то набрал ваш номер. Он ранен, скорее всего умирает, пожалуйста, быстрее…
Не на шутку встревожившись, я судорожно покивала темной комнате.
– Конечно-конечно… Сейчас. Уже иду. Ждите.
Отключив звонок, я затравленно оглядела спальню.
Куда идти? Черт! Что делать вообще?
Бросив телефон на еще хранившее остатки тепла одеяло, забегала по комнате в поисках какой-нибудь одежды, одновременно раздумывая над тем, стоит ли связаться с Начальником. По всему выходило, что стоит, иначе головомойки не избежать.
Натягивая на голову первую попавшуюся в шкафу майку, я пыталась собрать разлетевшиеся вспугнутой птичьей стаей мысли в подобие порядка.
Переместиться сначала к Дрейку? Спросить лично? Но куда? Если он в Реакторе, который перемещается в пространстве, то снова попаду в другой кабинет, где засяду до выяснения деталей в озоновую клетку. А если Начальник уже дома? Не перемещается ли его особняк в пространстве так же, как и Реактор? Нет, рискованно. Тогда что?
«Представителям Комиссии вообще не требуются дополнительные средства связи. Ни ноутбуки, ни телефоны. Мы способны общаться между собой телепатически…» — всплыла в голове оброненная когда-то Дрейком фраза.
Ну конечно! Не нужно даже звонить, глупая я голова! Тем более что такая простая вещь, как сотовый телефон, вообще почему-то вылетела из памяти.
Так или иначе, быстрее всего было отправить мысленный запрос, чем я и занялась.
Усадила себя на кровать, закрыла глаза, скрестила пальцы на удачу и торопливо отправила Начальнику послание следующего содержания:
«Халк в опасности. Срочно нужен врач. Могу я действовать на свое усмотрение?»
Следующие несколько секунд показались мне самыми долгими в жизни. Глаза словно в замедленном кинофильме успели выхватить скомканное одеяло, лежащую на нем, будто прочерченную толстым карандашом, изогнутую тень от окна, белесые росчерки лунного света на ковре и мерцающий нефритом удивленный кошачий взгляд с подушки. Миша, лежащий в изголовье кровати, никак не мог уразуметь, из-за чего в спальне вдруг случился переполох.
Ответ от Дрейка пришел тогда, когда я протянула руку к подушке, чтобы погладить кота. В голове ярко вспыхнули белые строки текста, заставив пульс ускориться.
«Действуй. Под свою ответственность.»
Ох! Коротко и емко. Весьма и весьма в духе Дрейка – дать разрешение и тут же напугать возможными последствиями в случае ошибки. Но на то он и Дрейк, чтобы всегда быть в своем репертуаре. Главное, разрешение получено.
Подскочив с постели и сделав три круга по спальне, я успела несколько раз подумать об одном и том же: ни разу не посещая дом Лагерфельда, я не могла его отыскать. Как не могла я прыгать в штаб уровня Война лишь для того, чтобы поинтересоваться, не там ли врач? Все это безнадежно глупо и непродуктивно. А если Лагерфельд там, но находится где-нибудь на поле боя? Тогда что – лезть под пули?
Как ни крути, не зная места прыжка, можно было прыгать только непосредственно к самому объекту, взывая к Богу о том, чтобы не приземлиться куда-нибудь за борт корабля или вертолета (нужное подчеркнуть), а еще не угодить ногой в медвежий капкан или на мину. Но риск есть риск. Придется действовать так же, как когда-то с Мишей: вызывать в памяти лицо объекта и пытаться сигануть в неизвестность.
Мама моя! Только не опять… Как тогда, в залив, рядом со статуей Свободы… Но других вариантов нет. Времени на раздумья тоже. Надо действовать.
В какой-то момент я прервала нервное хождение по спальне, задавшись леденящим кровь вопросом: а помню ли я лицо Стивена Лагерфельда?
Оказалось, помню.
* * *
Это была чужая спальня. Тоже темная, но гораздо больше по размерам. И мужская.
Понять это можно было не только по огромному плазменному экрану на стене, утонувшему под горой бумаг письменному столу, большому кожаному креслу рядом с ним и разбросанным по ковру носкам (вполне различимым при свете все той же луны), но и по тому, что на кровати, откинув одеяло в сторону, лежало обнаженное мужское тело.
Стоя в чужом доме в абсолютной тишине, я судорожно сглотнула.
Присмотревшись, почувствовала некоторое облегчение: тело было не совсем обнаженным. В трусах.
Да, точно – дом Лагерфельда. И, судя по всему, доктор собственной персоной. Спящий.
В нужное место удалось перенестись – это здорово, но что делать дальше?
Подкрасться, схватить за любую выступающую конечность и постараться вспомнить лицо Халка Конрада? Но ведь Лагерфельд – тоже тренированный боец: даже спящий съездит по голове и только потом будет разбираться, на чье имя заказывать надгробие.
Неслышно переступив с ноги на ногу, я попыталась унять трясущиеся руки. Ну и работа мне досталась! Но выхода нет, нужно подойти ближе и попытаться провернуть все, как можно быстрее.
От паники желудок скрутило, а ноги сделались желеобразными сосисками.
Быстро! Главное, все делать быстро… Меньше думаешь – быстрее делаешь.
К Лагерфельду я подобралась на цыпочках. Лежит ровно, не храпит, но вроде бы дышит. Одна из рук, напоминающая по толщине бревно и бугрящаяся мышцами, находится ближе всего ко мне.
«Вот за нее и схвачусь…»
Все, произошедшее после, я помнила едва ли.
Не успела я коснуться доктора, как запястье мое было перехвачено жестким и, признаться, болезненным захватом, тело перелетело через спящего (как я думала) мужчину и упало по другую сторону кровати, голова пропечатала подушку до самого матраса, после чего сам Стивен за секунду оказался верхом на мне с занесенным для удара кулаком.
Я пронзительно завизжала и зажмурилась, одновременно вызывая в памяти лицо Халка.
Очнулись мы в той же позе, но на полу чужой гостиной. Злой взгляд медовых глаз, пришпиленный к моему лицу, взъерошенные со сна русые вихры и отведенный для удара кулак. Точно Лагерфельд. При ярком свете ламп и все еще в одних трусах.
Я едва не обмочилась от паники, но визжать все-таки перестала, промычав что-то нечленораздельное: язык в формировании слов отказывал.
Рассмотрев, наконец, кто под ним находится, доктор недоброжелательно выругался, опустил руку и поспешил подняться с меня. Шумно дыша и едва помня себя от ужаса, я последовала его примеру. Руки тряслись так, будто я сутки напролет водила гоночный болид не по асфальтированной дороге, а исключительно по лесам и полям.
– В следующий раз будешь у меня в спальне, не забудь представиться! – процедил Стивен, вытерев губы голым плечом.
Я протянула дрожащую руку и даже сумела съязвить.
– Бернарда, ваш телепортер. Здравствуйте.
В ответ мою руку никто не пожал.
– Ба! – вдруг раздался со стороны знакомый баритон. – Это что за шоу нудистов! Стив, а мы тебя ждем! Не знал, что ты носишь боксеры с кармашком спереди. Балда-то не вываливается?
Черт, Эльконто! Я досадливо сморщила нос. Конечно, кто же еще мог так шутить? И как он успел оказаться в доме Халка еще до меня?
– Такая, как у меня, не вываливается, – едко отозвался Стив, отыскав взглядом коллегу.
– Ты ее к бедру что ли пристегиваешь цепочкой?
– К колену, – съязвил заспанный врач и огляделся. – Кто-нибудь объяснит мне, какого черта я здесь делаю?
– Я объясню… – послышался женский голос, тот самый, что говорил со мной по телефону, – и все, словно по команде, посмотрели в ту сторону, откуда он доносился.
Халк Конрад – светловолосый блондин, виденный мной до того лишь единожды, – лежал у кресла. Лицо его было серовато-синего оттенка, шея и одежда в крови. Рядом с ним на полу сидела девушка с заплаканным лицом. Рыжеватые кудри вздрагивали на плечах, когда та пыталась сдержать рыдания. Ковер вокруг был бурым от крови, неподалеку блестел осколками треснувший стакан, запачканная красным книга и телефон (видимо, тот самый, с которого мне звонили).
– Он умирает, да? Как же так… – причитала девушка, смахивая слезы. – Стивен, помогите ему. Пожалуйста, спасите!..
Лагерфельд быстро направился к креслу и склонился над телом. После чего хлестко скомандовал:
– Всем выйти из комнаты!
Оказалось, девушку Халка звали Шерин. После того, как мы покинули кабинет, переместившись в соседний зал, она попросила прощения и ускользнула в ванную. И только оставшись наедине с «ежиком», я впервые смутилась, осознав, что именно все это время было на мне надето – короткая, едва доходящая до пупка розовая майка с выложенными стразами двумя клубниками на груди. Для ходьбы по дому (своему дому, конечно) самое то. По-крайней мере, именно так я подумала, когда увидела ее в одном из магазинов Нордейла. Но теперь, когда комплектом ей служили белые кружевные полупрозрачные трусики и более ничего, настало время густо и жарко покраснеть. Особенно под тем взглядом, которым наградил меня Эльконто.
– Очень даже ничего! – подвел он итог, закончив осматривать абсолютно все – от взъерошенных волос до накрашенных розовым лаком ногтей на ногах. – Ты всегда в таком виде работаешь по ночам?
– Нет. Только когда есть вероятность того, что ты попадешься на моем пути.
– Ох! – завернутый в черный плащ пепельный блондин выглядел весьма польщенным, несмотря на сочившийся сарказмом ответ. – Хочешь, я буду попадаться на пути очень часто?
– Нет. Вместо этого я хочу, чтобы ты объяснил, как оказался здесь еще до меня. Ведь Халк набрал только мой телефонный номер, разве нет?
– Все так, – глаза «ежика», присевшего в кресло, сделались серьезными, из них ушла всякая веселость. – Халк действительно позвонил только тебе, так как понял, что ты – единственная, кто сможет привести к нему Лагерфельда за минуты. А минуты – это все, что у него было. Ну, теперь, когда с ним рядом Стив, все будет в порядке. Этот из могилы поднять сможет…
– Правда?
– Нет. Но пока есть хоть какая-то надежда, Стив вытянет обратно к жизни. Нет врача лучше, чем он.
– Понятно. Так как же ты…
– Как я появился здесь до тебя? Халк успел так же нажать общий сигнал тревоги, который сообщает всем членам отряда о том, что случилась беда. Я был ближе всех, сразу же повернул сюда, уже успел осмотреть дом. Кто бы ни полоснул Конрада по шее, он уже ушел. Ни следов, ничего. А полоснули сильно, почти до смерти, чем-то невероятно острым, да еще и так, чтобы ни один из нас не успел среагировать. Это очень неприятная загадка. Очень…
Он задумчиво постучал кончиками пальцев по подлокотнику.
– Сейчас здесь соберутся все. Тогда и решим, как действовать.
– Все?!
* * *
Черные глаза обожгли обнаженную кожу презрительным взглядом. Задержались на кружевных плавках, поднялись до уровня клубничек и снова встретились с моими, не менее злыми, нежели у обладателя роскошной темной шевелюры.
– Может, все снять, чтобы удобнее было рассматривать? – прошипела я, глядя на недавно ставшего заклятым врагом мужчину.
– А тут есть что снимать? – губы Баала скривились в жесткой усмешке.
Колыхнув полами длинного плаща (Демон, да и только), он прошел вглубь комнаты, чтобы поговорить с Дэйном и прибывшим следом Реном. Лагерфельд все еще находился рядом с Халком и в кабинет никого не пускал.
Стоило мне только подумать о том, что через пару минут здесь появятся другие члены спецотряда, лицо заполыхало от прилившей к щекам крови. Боже мой! Какого черта я не завернулась хотя бы в банный халат? Спасительное решение пришло мгновенно: нужно прыгнуть домой, одеться и вернуться сюда. Навряд ли кто-то заметит мое минутное отсутствие. Ведь не перед всеми же я еще опозорилась, так чего ждать?
Не успела я закрыть глаза и дать деру, как в дверном проеме показались три новые мужские фигуры, одетые в серебристую униформу. Идущий уверенной и быстрой походкой впереди, конечно же, оказался Дрейком.
Твоего папу!
Втянув в легкие как можно больше воздуха, нацепив на лицо (насколько позволяли нервы) равнодушное выражение и вытянувшись по стойке «смирно», я слушала, как приближаются шаги и шорох серебристой одежды.
Начальник остановился напротив.
Я не удержалась и коротко взглянула на него.
Уголки губ Дрейка дрогнули, когда взгляд достиг полупрозрачных трусиков. Я густо покраснела.
– Хорошо сработано.
Неожиданная похвала застала меня врасплох, и я против воли расцвела от радости, как политый дождем кактус.
– Только оденься во что-нибудь.
Дрейк и его свита прошагали в кабинет, а я со вздохом закатила глаза.
Как выяснилось позже, Халк оказался не единственным человеком, на которого этой ночью было совершено покушение.
Когда в особняке Конрада собралось столько мужчин, что даже просторная комната начала напоминать тамбур вагона, а представители Комиссии по приказу Дрейка раскинули над ней защитную сеть (которую, похоже, кроме меня никто не видел, да и я ее не столько видела, сколько чувствовала); выяснилось еще несколько любопытных подробностей.
Начал Дэлл.
Только сейчас я заметила, что его одежда выглядела несколько потрепанной – новой, но порванной (прогоревшей?) в нескольких местах; на лице виднелись темные разводы, будто от сажи. Блондин рассказал, что как только получил сигнал тревоги, сразу же кинулся к выходу из дома, к автомобилю, стоявшему на подъездной дорожке. Сев в машину, он вставил ключ в замок зажигания и услышал незнакомый щелчок, – а после поворота ключа, машина не завелась. Для подрывника по специальности этого признака оказалось более чем достаточно – Одриард мгновенно выкатился из салона и едва успел укрыться за живой изгородью, обрамляющей подъезд к дому, когда раздался взрыв. Как результат – от машины один лишь плавленый метал, окна с фронтовой части дома выбиты на первом и втором этажах, вокруг взрыва земля и растительность выгорела полностью, проплавились даже булыжники. Добираться до места ему пришлось на первой попавшейся попутке, которую удалось остановить на дороге. Двумя другими машинами, стоявшими в гараже, без проведения дополнительно осмотра он воспользоваться не решился.
Мда-а-а. Я успела подумать, что это несколько глупо, пытаться заминировать машину того, кто сам занимался тем же. Но комментировать вслух не стала, лишь поплотнее запахнула халат, который, вернувшись из ванной, выдала мне хозяйка дома до того, как снова исчезнуть в кабинете, где находился раненый Халк. Вероятно, к тому моменту Лагерфельд уже завершил оказание первой помощи, так как теперь с раненым находилась только Шерин.
Обведя взглядом комнату, я поежилась: хмурые, даже злые лица, внимательные глаза, сжатые губы. Одежда самая разношерстная – от домашней до уличной; врач до сих пор в боксерах, сверкает голым торсом (мощным торсом, надо сказать). Несколько раз я ловила на себе изучающий взгляд доктора, но делала вид, что не замечаю его.
Пахло озоном и чем-то еще. Видимо, та самая сеть, о наличии которой большинство находившихся в комнате ничего не подозревало. Для чего она? Скорее всего, защита от проникновения и, возможно, прослушки извне. А то, что прослушивающих устройств не было внутри, я знала точно: видела, как подручные Дрейка применяли какой-то странный метод для их поиска, обшаривая пол, поверхности предметов и даже стены. Интуитивно я полагала, что даже если бы жучки и были, то все равно не смогли бы протолкнуть сигнал сквозь то, что теперь опоясывало комнату, но людям в форме было видней. Кто-кто, а представители Комиссии в совершенстве владели секретными методами блокировки любого типа волн (и кто знал, чего еще… Тут даже богатая фантазия Жуля Верна наверняка оказалась бы попыткою амебы предположить строение Вселенной…)
