Вероника Мелан
Он – Форс
«Ты сказала ему про спор?» – это вопрос я ощутила на чужих губах, несмотря на то, что он не прозвучал.
– Про спор сказала. – А здесь начиналась настоящая горечь. – Знаешь, что он ответил? Что не стоит наговаривать на партнера из-за конфликта. Наверное, он хотел быть на моей стороне, но Генри на тот момент был ему дороже. Дела у фирмы шли неважно.
И не нужно было углубляться в детали. В то, что батя зарылся в работу тогда, когда исчезла вдруг его молодая жена. Исчезла потому, что ее забрали Девенторы, – это выяснилось позже. Он сдал тогда. Сильно. И работа стала для него всем – домом, спальней, столовой, кладовой, в которой он обложил себя документами и папками. Ему нужна была эта фирма, эта компания, нужен был такой специалист, как Генри. А дочь? Дочь, возможно, преувеличивает – погорюет и забудет. Так что самый сильный удар для меня последовал именно от отца, а не предательства его коллеги. Целого отдела коллег. И ни к чему о том, что в бизнес-центре я появляться разлюбила. Дальше все сама – своя работа, свои заработки, своя жизнь…
Форс подался вперед, отставил стакан. Достал из кармана пачку сигарет – странную пачку, я таких не видела, – вытащил одну папироску. На вид без фильтра, но дорогую. Щелкнул зажигалкой – потянуло ароматным дымом со вкусом амаретто.
Он курит? Тогда и я тоже…
После первой затяжки я аккуратно забрала из мужских пальцев странную сигарету, затянулась сама, едва не закашлялась от крепости – Крейден наблюдал за моими действиями с любопытством. Я же шла наперекор – если не любит курящих девушек, пусть отходит в сторону. Не желаю быть больше для кого-то удобной.
Один вдох дыма в легкие, второй… Черт, что это за табак? Голова поплыла сразу.
– Что ты… куришь?
– Расслабляюсь. Иногда.
Ух… Вот это да! Вкус обычный, сигаретный, а действие, как легкой дури. Ну и пусть – я вдруг ощутила, что действительно расслабилась. Мне полегчало; я улыбнулась. Передала окурок назад владельцу, спросила, сидя рядом:
– Не смущает, что теперь я буду пахнуть табаком?
Он смотрел на мои губы так, будто пытался представить, сколько еще интересных и вкусных оттенков добавит запах дыма нашему поцелую. Заранее знал, как сильно он будет им наслаждаться. А после качнулся вперед – снова легко, свободно, как будто делал это всегда. Поцеловал меня тягуче, очень тягуче. Так, что забылась и фирма отца, и Генри, и иже с ними.
– Я ответил на твой вопрос?
Он ответил. И нет, этот амаретто-табак не испортил вкус его губ тоже, лишь добавил флер дыма на одежду, привнес в наш контакт новую специю.
На меня навалилось новое «хорошо». Хорошо в этом доме, на этом крыльце, с этим человеком рядом. Плевать, что дальше. И как давно я, оказывается, не курила. Делала это редко и всегда тайком, потому что знакомый вдоль и поперек мирный Итан не переносил запах табака на дух.
– Так поэтому ты после выбрала парня-подушку?
Это он про Итана? Уже выяснил? Конечно, за шесть дней можно выяснить все что угодно, если задаться целью.
– Парня-наволочку. – Нет, я не пыталась оскорбить собственного сожителя, просто стало вдруг смешно. Крей прав. Мой нынешний бойфренд был всем удобен – неконфликтный, терпеливый, уравновешенный, как весы. Как чертовы пустые весы. – Ну да, он не опасен.
«Не разобьет мне сердце».
– … в отличие от тебя.
– А я опасен?
– Это ты мне скажи.
Тишина.
– Не для тебя.
Какой правильный ответ. Какой нужный в этот момент ответ.
Надо чаще пить. Чаще курить. Чаще расслабляться. Чаще находиться в хорошей компании, чаще позволять себе быть собой. Чаще делать то, что нравится – какая простая истина. Почему она снизошла на меня только здесь, рядом с этим человеком?
Кажется, мне не нужен второй коктейль – на душе легко и здорово. Исповедь? Скорее табак со вкусом амаретто.
Крей тем временем аккуратно затушил окурок в пепельнице и приблизился ко мне. Наклонился, уперся обеими руками в поручни качалки, и мое кресло забавным образом отклонилось назад, как постель. Оказался к моему лицу близко-близко, и подумалось, что мы слишком давно не занимались с ним любовью.
(StéLouse feat. Bryce Fox – Sociopath)
Он смотрел легко и серьезно, он смотрел непонятно.
– Эй, только не надо меня жалеть, – предупредила я на тот случай, если вдруг начнутся успокаивающие слова. Люди почему-то думают, что после «грустных» историй подобные обязательно должны звучать.
– Я не собирался тебя жалеть. – Он приблизился еще, вдохнул мой запах медленно, как гурман. – Ты не сломанная кукла.
Верно.
Какие же у него все-таки губы, греховные черты лица, вкусная мужская аура. А эта хитрая улыбка…
– Итак, что мы с ним сделаем?
– С кем? С Итаном? – Мне нравилось, когда Форс так близко, практически на мне.
– С Генри…
Я опешила. Замерла. После рассмеялась.
– С Генри? Мы?
– Да. Как бы ты хотела ему… отомстить?
– Никак. Потому что это меня не починит. – Ничего не изменит.
– Ошибаешься. – Запах Крейдена всегда отключал во мне способность думать. Сейчас этот запах проникал через ноздри мне сразу в мозг. – Некоторые раны заживают, только если удалить из них кислоту.
Взгляд простой, почти ничего не выражающий.
– Думаешь, это мой случай?
– Уверен.
Та сигарета играла с моим разумом в игры, делая тяжелое легким.
– Итак?
Он ждал мой ответ. Действительно ждал.
– Убьем его? – теперь шутила я.
– А ты этого хочешь?
– Шутишь?
Тишина. Я прыснула со смеху, мне хотелось его обнять, притянуть к себе, хотелось еще одного поцелуя.
– Ты социопат? Психопат?
Господи, с кем я связалась. Но эта ночь была для меня, она разрешала мне все.
Ох эта улыбка, эти клычки…
– Может, процентов на пять.
Ну, если быть честной, я сама процентов на десять. Не всех людей хочется любить и не всегда.
– А ты хотела бы его убить?
– Девенторы…
Меньше всего мне хотелось тем же утром быть взятой Девенторами. Генри точно не стоил того, чтобы портить себе жизнь.
– Забудь про Девенторов, – Крей говорил легко, – представь, что их не существует. Тогда… что?
И я вдруг всерьез задумалась – что?
Наглядно представила: кровь, кишки, проломленный череп, стеклянные глаза.
– Не-е-е, убивать бы не стала. – Смерти я не желала никому, даже ублюдку Генри. Смерть – это необратимо, радикально. – Но, если забыть про Девенторов, если все можно, я взорвала бы этому мудаку машину. Любимую оранжевую Бергетту. Коллекционную модель, которой он очень гордится… Сволочь. И которую купил на деньги моего отца, на деньги нашей семьи. В каком-то смысле.
Сейчас, разговаривая об этом, я вдруг поняла, что не вру – мне стало бы легче. Что злость, обида, ярость, оставшиеся с тех времен, оказывается, жили во мне, тлели углями, причиняли боль.
– Тогда поехали?
– Куда?
Легкое касание губ, поцелуй почти вскользь – крыша моя сползла набок.
– Взрывать его машину.
Я хохотала честно, от души.
– Ты? И я? Прямо сейчас?
– Прямо.
Даже если представить, что это правда…
– Не понимаю. Мне это, может, и надо. А тебе зачем?
– Ты этого стоишь.
Тепло, приятно. Еще одно касание губ – я едва не взвыла, когда Крей вновь не углубил его. И все же диалог не давал покоя, веселил. Наверное, мы обкурились с ним оба.
– То есть ты прямо сейчас, – решила прояснить я, – готов сорваться посреди ночи на другой конец города, нестись по трассе. Доехать до чужого дома, достать из багажника чемодан с оружием, закинуть за забор пару гранат?
– Мне хватит одной.
Он, кажется, не шутил. Или я не разбираюсь в его взглядах.
– Ты этого не сделаешь…
– Проверишь?
Мне, если честно, было все равно – врет он или говорит правду. Иногда правильные слова даже важнее правильных действий. Они и есть правильные действия, если сказаны вовремя.
Я же уже изнемогала от запаха его парфюма. Сидела в кофте на голое тело, в штанах на голый зад, потому что трусики мои в этом доме затерялись, и думала о том, что одежда на мне лишняя.
(Bruises – Sexymental)
– Что со мной происходит… когда ты рядом?
Мир становился другим, смещался. Он становился нашим, на двоих. Хотелось касаний, объятий, хотелось смеяться вместе, приговаривать вместе. Вот, оказывается, как ощущается, когда тебя понимают.
«Чувства? Химия? Притяжение?»
– Так мы едем?
Улыбка на его губах действовала, как афродизиак.
– Не сегодня.
Новый поцелуй. Чуть глубже. Но все еще «отпускающий».
– А сегодня? Сейчас?
– Сейчас… я снова тебя хочу.
– Я хотел тебя шесть дней. Без перерыва.
Он будет это делать со мной. Как хочет. И я буду хотеть того же.
– Так… люби меня.
И он любил. Уже в спальне. Совершенно иначе, чем в первый раз, глубже. Неторопливо, нежно и не очень, распластывал под собой, укрывая, топил в дурмане наслаждения.
Дальнейшая ночь из-за странной сигареты помнилась мне обрывками. Помнилось, что хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась, как и Крейден в моей жизни. Чтобы длились бесконечно его ласки, чтобы притягивал еще ближе, как канат, его взгляд.
Теперь он был во мне глубоко. Во всех смыслах.
Хорошо, что это не тяготило. Пусть завтра…
После его пальцы скользили по моей спине, делали массаж; поцелуи в шею, плечи. А чуть позже широкую мужскую спину, сидя сверху на выпуклых ягодицах, массировала я.
И уснула там же. Прижимаясь щекой к странной татуировке.
Глава 4
(Patrick Joseph – Setting Sun)
Утро всегда бескомпромиссно. У него нет жалости. И любую, даже самую лучшую вечеринку, произошедшую накануне, утро всегда превратит в комканные салфетки на столе, сигаретный пепел на колонках, сморщенный сыр в тарелках. Оно снимет с тебя розовые очки и спросит: кто ты сегодня? Где ты? Зачем ты?
Стылый воздух шел изо рта паром. Холодно. Поразительно теплый вечер обернулся противоположным рассветом – практически морозным. Пустынная улица; блеклая заря над домами. Я шагала к метро.
Это утро могло стать другим, если бы не звонок на телефон Крею, ни слова после: «Я должен идти. Работа». Работа. У всех работа, и неважно, что выходной. Я попросила его высадить меня на пересечении аллеи Вязов и улицы Гербера, сказала, что оттуда мне недалеко до магазина. Форс наверняка догадался, что спорттовары закрыты в половине восьмого утра, тем более половине восьмого утра в воскресенье. Но ничего не сказал. Не обмолвился даже, увидимся ли мы еще, не спросил мой номер, не оставил свой.
Его касания еще горели на моей коже, мое сердце все еще таяло от тягучих взглядов, перекочевавших в память.
Он был? Он есть?
Если все закончится сейчас – наверное, так было бы правильно, – я не сломаюсь. Переступлю, пойду дальше, помечу эту ночь в голове, как лучшую, буду все остальные с ней сравнивать. Мы не переживем ни ссор, ни обид, ничто не запятнает мимолетное свидание – идеальное по всем параметрам. Только часть меня навсегда уедет с тем, кого зовут Крейден Форстон, в машине, в неизвестном направлении. Даже если водитель не будет об этом знать.
Мы умеем не помнить. Мы умеем притворяться, что не помним.
В восемь утра выходного люди спят, и оттого улицы пустынны.
Не спят только Девенторы.
Именно они сейчас и направлялись мне навстречу.
(Barren Gates – Delete Us)
Они всегда ходили по двое. Иногда по трое, но очень редко. И внешне напоминали людей. Обычные мужчины, разве что всегда в черном, всегда крепко скроенные. Их еще издалека выдавали плащи, которые они носили в любую погоду – дождь, снег, морось, туман. Только летом их одеяния менялись на более легкие, но мрачные тона тканей сохранялись. Они никогда ничем не пахли, не повышали голос; от них, как рассказывали, невозможно было сбежать. Собственно, я и не пыталась. За всю жизнь меня останавливали двадцать один раз – просвечивали, просматривали, пугали до колик, отпускали. Каждый из этих разов я помнила очень отчетливо.
«Только не теперь, только не сейчас…»
Совершенных мной грехов этой ночью добавилось.
Сворачивать некуда. Переходить дорогу – все равно, что кричать «виновна!», все равно, что махать красной тряпкой перед шимпанзе. До спуска в подземку осталось сто метров – мне просто нужно пройти мимо. Просто. Мимо…
«Ни о чем не думать, сохранять спокойствие».
– Остановитесь, мисс.
Послышалось, когда мы поравнялись. И куда-то вниз ухнуло сердце.
Нужно было просто стоять.
Нет, вокруг не возникало силового поля, удерживающего тебя в ловушке, но всегда казалось, что оно есть. Их голоса, похожие на людские, звучали с неуловимым эхом.
«Просто стой. Просто не дергайся».
Я изменила этой ночью собственному парню. И не один раз…
«Это не считается. Мы не женаты…» Это не грех.
Я размышляла о том, как отомстить бывшему, я предложила взорвать его машину…
«Заткнись».
Верно. Просто не думай. Просто заткнись.
На них черные ботинки, как на военных. Плотные джинсы… Я никак не могла заставить себя поднять глаза на того, кто теперь стоял напротив. Один четко по прямой напротив тебя, другой всегда сбоку – страхующий? Или же при таком расположении внутри образовывался невидимый «контур»?
– Смотрите на меня.
«Зачем? За что?» Может, им просто нечем заняться? Улица пустынна…
Нет, это не больно – никто не ввинчивается в тебя буром, не разрывает мозг надвое. Вторжение вообще никак не ощущается.
Голос будто человеческий, и будто нет. Но больше всего меня пугало, когда в чужих зрачках появлялся вокруг радужки двойной обод, еще одно черное кольцо – страшно. А после тебя «вдыхали» – все твои мысли, чувства, воспоминания. Именно этот момент я переживала теперь с дрожью, с ледяной мыслью о том, что, если меня сейчас загребут, я не успею попрощаться с отцом. Не успею ни объясниться, ни обнять, и получится, как с его молодой женой… Меня вечером, если вдруг попытается, не найдет Форс, обо мне будет горевать примитивный, но искренний Итан…
Между этими двумя, которые взяли меня в «полуквадрат», я даже мерзнуть перестала.
Тот, кто сканировал – высокий мужчина с двойным кольцом в глазах, темноволосый, равнодушный, – походил на робота. Слишком безэмоциональный.
Я же успела ощутить все – стершееся в памяти прошлое, отстраненное будущее, которое может не сбыться. И лучше всего настоящее: эту улицу без людей, не разошедшийся еще окончательно утренний туман, чуть натертую промежность. Кажется, я даже пахла до сих пор Форсом…
Секунды тикали медленно и громко.
«Больше всего будет жаль отца…»
Этого не существовало в реальности, но казалось, что пространство вокруг Девенторов клубится черным. Не увидеть прямым взглядом, но вот неверным боковым зрением… Их ненавидели все – дети, старики, женщины, мужчины. Их боялись больше, чем бога или черта, на них часто нападали. Люди больше не воевали друг с другом, никто не воюет внутри касты, когда появляется общий «враг». Никто до сих пор не был уверен, возможно ли их убить…
«Супермысли, когда один из них смотрит тебе в глаза. Так держать, Лори…»
Наверное, так называла бы меня мама, если бы не скончалась, когда мне было полтора года. Лори… Может быть…
– Вы свободны.
Когда это прозвучало, когда передо мной расступились, обошли и оставили стоять позади, как обгорелую балку после пожара, я поняла, что ноги мне не подчиняются. Что из мышц выкачали ток.
Еще раз ко мне подошли уже в поезде, в пустом качающемся вагоне. Дважды за одно утро? Невыносимо.
Когда в чужих глазах вокруг радужки – на этот раз голубой – возникло двойное черное кольцо, приятный женский голос как раз вещал на фоне: «Если вас остановят, не сопротивляйтесь, оказывайте содействие. Девенторы призваны держать порядок в нашем обществе. Помните, что они работают на благо и во благо…»
Этому никто не верил. Против них создавали отряды, подпольные силы сопротивления, целые фронты обороны и атаки – Девенторам было наплевать. Они просто были. Не воевали, как луна не воюет с теми, кто ненавидит вызываемые ей приливы. И они опять меня просвечивали… Стук колес, качающийся вагон; экраны с рекламой у дверей – сейчас на ней вращалась пачка новой марки сигарет.
Они чуяли мою измену? Снова двое…
Их притягивали мои недавние мысли о мести?
Временно забылся даже Форс; все дерьмо проплыло перед глазами, пока я пыталась стоять, держась ослабевшей ладонью за поручень.
А когда меня отпустили, я упала на сиденье и поняла, что встать я теперь не смогу. Так и проеду свою станцию, так и останусь сидеть, как пьяный немощный старик, до конечной.
* * *
– Ты где была?
Отец завтракал по обыкновению очень рано – он тоже собирался на работу в воскресенье. Собственно, для него дни недели отсутствовали – офис, офис, офис. И спасибо, что не «шлялась», значит, волновался он больше, чем злился.
– Мне Итан звонил…
– Вечером?
– И вечером. И утром.
Черт…
В особняке тихо, значит, экономка Анна, приготовив завтрак, ушла, она вернется позже, чтобы убрать комнаты. На столе овсянка, тосты, джем, сок – привычный набор.
– Загулялась с подругами.
Мне адресовали укоризненный взгляд, мол, предупреждай своего парня сама, чтобы он мне не звонил. Проблема заключалась в том, что предупреждать его мне не хотелось, как и встречаться этим утром, чтобы начать выяснение отношений. «Как так можно? Кто мы друг другу?»
Я не знала, кто мы друг другу. Этим утром я не знала даже, кто я себе.
И потому я здесь, дома у отца. «Почти у себя», если бы эти комнаты, кроме моей наверху, ощущались мне родными.
Про «подруг» батя проглотил – он всегда считал женщин взбалмошными, непредсказуемыми и нелогичными. Меня тоже. И потому даже не пытался «нас» понять.
– Завтракать будешь?
– Не голодная.
Поем позже, проверю, что осталось в холодильнике.
А после нервная тишина.
– Тебя… не останавливали?
Он каждый день об этом спрашивал с тех пор, как забрали Маргариту. Девенторы. Их он опасался больше, чем потерять свои активы. Того, что они опять внесут в его понятную и размеренную жизнь боль и хаос, в очередной раз расколют мир надвое.
– Нет.
Соврать получилось легко, я давно врала. Точнее, говорила то, что он хотел слышать. Если бы призналась, что меня этим утром тормозили дважды, у него забарахлило бы сердце.
– Хорошо.
Он доел и почти сразу потянулся к зазвонившему в кармане телефону, вытер губы салфеткой.
– Да, знаю, – ответил коротко и рвано, – видел новости. Не знаю… Встретимся в офисе.
«Что в новостях?»
– Что-то случилось?
Он никогда не делился со мной проблемами, лишь отделывался отговорками.
– Проблемы. У всех, везде. Вся жизнь из них состоит… Я поехал, Вилора, буду поздно.
– Хорошо.
Он не обнял меня, уходя, лишь задержал на мне взгляд, а после просторный холл сохранил лишь запах его одеколона. Дорогого, подобранного консультантом в «Кристи».
Взревел за окном двигатель автомобиля.
* * *
(Danna Paola, MIKA – Me, Myself)
Комната в розовых, бежевых и персиковых тонах – такой отец видел спальню девочки. Ажурные белые полки; сатиновое покрывало. Обстановка в бунгало Форса – мягкая, уютная – нравилась мне куда больше. Она была настоящей. Здесь же все было напускным, живущим чужим воображением. Но к Итану этим утром? Нет.
Мой телефон, принявший накануне кучу неотвеченных вызовов, теперь молчал, как захлебнулся. Пусть. Я собиралась задернуть шторы и поспать – после жаркой ночи, экстренного расставания без «пока» и сразу четверых встреченных по пути Девенторов неустойчиво дрожало нутро.
Но сначала телевизор. Почему отец упоминал новости?
Засветившийся экран – веселый голос ведущей детского канала. Клик. Природа на «24/7 Релакс». Клик. Обзор матча по футболу, бегающие по полю игроки в белых и красных майках. Клик.
А после я вросла в кровать, на которой сидела – горел остов машины. И дом, дом за забором, где это случилось, выглядел очень знакомым.
– … а теперь к повтору утренних новостей, – вещала одетая в розовый костюм женщина с серьезным лицом. – Сегодня около шести утра на Хилтон-драйв прозвучал взрыв. Как мы видим, злоумышленники подожгли дорогой автомобиль, возможно, подорвали его взрывным устройством или гранатой. Владелец редкой коллекционной машины, ныне не подлежащей восстановлению, пока отказывается комментировать происходящее.
И да, на экране был он, Кэвендиш. Растерянный, злой, с красным лицом. Спросонья в халате, отмахивающийся от вспышек камер…
«Около шести утра? – крутил с визгом пыльные шестерни мой мозг. – В шесть утра Крейден был со мной. Точно». Потому что я проверяла телефон, проснувшись. На мне лежала теплая рука. Невозможное совпадение, машина Кэвендиша… Разговор на террасе… Быть не может…
Это не Форс.
«Совпадение?!»
Я ошалело смотрела на экран. Генри за эти три года, оказывается, сделался более грузным. Из статного парня почти превратился в желчного мужика, которым однажды станет, уже приобрел его черты. А рядом с пожарными, тушащими адово пламя («мне хватит одной…») и вовсе выглядел зажравшимся, убитым деньгами пижоном. Давно же мы не пересекались.
Бергетта горела.
Меня поэтому останавливали патрули?
– Мистер Кэвендиш, как вы думаете, почему вашу машину взорвали? Есть ли у вас враги? Возможно ли, что это месть со стороны конкурентов?
Репортеры лезли к нему, как глисты в молодой организм. Генри отмахивался…
Я не знала, что он носит халат. Отстой. Сложно было теперь представить, что этот упырь мне нравился.
Бергетта горела.
Рука Крейдена, обнимающая меня ровно в шесть. Он не отлучался, не мог…
Телевизор я выключила, ощущая собственное пересохшее горло.
«Тебе стало легче?»
Эта смс пришла на мой телефон в девять. Номер незнакомый. Но кому еще он мог принадлежать?
«Как… так?» – настрочила я глупый ответ дрожащими пальцами.
Тишина.
«Стало?»
«Это ведь не ты?» Звук улетевшего вдаль сообщения.
«Я был с тобой. Ты знаешь».
Знаю. В том-то и дело.
Он написал. Эта мысль шла по мне фоновым теплом, она укутывала меня шарфом после внутренней зимы. Значит не «был». Значит «есть».
И стало ли мне легче? Да, черт возьми, стало! Очень! Этот план стоил осуществления, даже если это совпадение – провидение Господне. В чем я сомневалась.
Но, наверное, нельзя об этом в переписке. Кто знает, кто ее читает. И потому не нужно ни деталей, ни имен.
«Удивительно, что это случилось».
Мне хотелось, чтобы он писал еще. И еще.
«Да. Машины иногда… барахлят».
А после тишина.
Вдруг взметнулась мысль, что так красиво Форс, возможно, помахал мне на прощание. Ведь нет? Нужно срочно сохранить в телефоне его номер, нужно запомнить. Но, когда я перешла из смс в контакты, оказалось, что там, где раньше были цифры – нормальный мобильный номер, – теперь стоят нули. Одиннадцать нулей. Все, включая код страны.
Тупняк. Таким взглядом я могла смотреть только на изменчивую виртуальную реальность, которая неожиданно меня предала.
Номера больше не было. И да, я даже попыталась нажать дозвон, надеясь, что это шутка – женский голос сообщил мне, что я «ошиблась при наборе».
Черт… Я потерла лоб.
А после резко, все еще трясущимися руками нажала на иконку вызова мобильного отца.
Нормальные гудки. Раздраженный голос:
– Да, Вилора, я за рулем…
Он не любил отвлекаться во время вождения. На фоне гул двигателей, чей-то клаксон, музыка из радиоприемника.
– Ты ведь не будешь помогать ему покупать новую? – практически выкрикнула я психуя.
– Кому? Что покупать? – раздражения добавилось.
– Кэвендишу! Новую машину…
– Конечно, нет! У него есть зарплата, пусть покупает сам.
И батя отключился.
Вот теперь мне действительно стало легче.
