Вероника Мелан
Праздник Дрейка
Ошибка Ллена Эйдана
От автора: в этом рассказе речь идет о служащем «верхнего» отряда специального назначения, человеке, способном изменять собственную внешность, хамелеоне Ллене Эйдане, упоминавшемся ранее в книгах Эра и Кайд.
Глава 1
(Egzod, Alter – Believe I’m Leaving)
– Что, прям любую можешь склеить? Вот любую?
– Угу.
Недавний знакомый Ллена – владелец автомастерской у моста – смотрел недоверчиво. Он только что (имея вполне незаурядную внешность: симпатичный блондин, крепкий, накачанный) получил отпор от брюнетки у дальней стойки бара. Ни тебе приглашения на танец, ни телефона, ни «продолжения банкета». Теперь Дарек Вогич пил и болтал, пытаясь скрывать дискомфорт от ударенного самомнения.
– И эту?
Кивок на миниатюрную дамочку с розовой, как и ее помада, сумочкой на вертящемся стуле.
– И эту.
– И ту?
Взгляд на высокую, выше их обоих, молодую женщину на «метровых» шпильках.
– И ее.
– Да брешешь!..
Ллен ухмыльнулся.
Знал бы ты о моих способностях, думал он, глядя в стакан виски (четвертый по счету, кажется; день, черт подери, выдался сложный), но откуда тебе? Метаморф, хамелеон, человек, способный принимать любую внешность – об этом знали только коллеги, люди в Реакторе, и, конечно, босс. А посторонним ни к чему. И нет, на самом деле Эйдан не менялся физически, как врожденный метаморф, но мастерски подменял чужое восприятие самого себя. Хотите видеть друга? Увидите друга. Врага? Пожалуйста! Человека симпатичного, страшного, молодого, старого? Кого угодно. Мастер иллюзий, вот он кто.
– Спорим на штуку баксов?
Эйдан удивился. Деньги ему ни к чему, но Вогич все больше распалялся: не то желал подловить соседа на лжи, не то позубоскалить насчет отказа, не то научиться «клеить все, что движется». Истинную причину Ллен так и не понял. Но понял другое: он совсем не прочь провести эту ночь в жарких женских объятьях. Поцелуи, влажные дорожки на коже, проникновение в сладкую тесноту – да, точно, он соскучился. И секс не помешает.
– Спорим, – согласился легко, допивая виски.
«Заказать, что ли, пятый стакан?» – подумал. И не стал.
– Но выбираю я, – выставил условие блондин.
– Выбирай…
Как будто личность имеет значение, когда умеешь нравиться любому.
– Согласен только в том случае, если она понравится мне.
«Не хочу кувыркаться с уродиной».
Но Дарек и сам сообразил, что с уродиной все пройдет легче легкого, потому что таких не приглашают на свидание часто. Нет, он выберет красотку, да такую, чтобы точно к себе не подпустила. Долго крутил головой, высматривал «добычу».
Девятый час вечера, а в баре уже многолюдно. Еще не максимальная заполненность, то есть можно пройти не толкаясь, но разношерстной публики достаточно. Девушки красивы, жеманны и привлекательны, парни притворно бравурны – им, как Вогичу, важно заполучить или телефон, или, если повезет, жаркую ночь; неоновые огни переливаются по стенам за барменом и дорожкой.
«Лонги» хорошее заведение. Не слишком пафосное, но и не кабак, подходит для того, чтобы скоротать вечерок за бокалом в одиночку или найти компанию.
– Нет, не та… и не та…
Дарек с прищуром матерой кобры искал даму, которая поможет ему выиграть пари. Одни казались ему слишком доступными, другие слишком пьяными, третьи отметались по непонятным причинам.
– О! – послышалось наконец. – То, что нужно. Она!
И Ллен повернулся, чтобы уткнуться взглядом в один из столиков, за которым сидела одинокая брюнетка. Не слишком высокая, в симпатичном кофейном платье, с темными, как у лани, глазами. Почему-то печальная. Она только что (чему чрезвычайно обрадовался Дарек) отшила, покачав головой, какого-то бедолагу и уткнулась взглядом в стакан с коктейлем. Правая нога то и дело каблуком туфли постукивает по полу (нервничает), отчего скачет коленка и край платья. Руки напряжены, пальцы сплетены; брови нахмурены. М-да. Эта точно не пришла «веселиться», тут Вогич прав. Но Ллену она понравилась. Стройная, красивая не по-журнальному, но по-своему. Фигура точеная, губы пухлые, грудь имеется. А напряжение не помеха, его он легко снимет.
«Все, штука баксов моя!»
Сосед уже торжествовал, предвкушал, горел скорой победой.
– Нравится тебе?
– Вполне.
– Тогда… давай!
И смешок вслед, когда Эйдан поднялся с барного стула.
(Charlotte Lawrence – Joke’s On You Acoustic)
Шагая к столику, Ллен мысленно переключал невидимый тумблер. Проскочил положение «симпатичный знакомый», «старый друг», «тот, кто вызывает доверие». Нет, ему нужна тяжелая артиллерия. И остановился на отметке «тот, кому она больше всего обрадуется». Пусть сделает выбор сама. Сегодня во время работы Эйдан уже многократно менял внешность, это его неординарное умение постоянно пригождалось в работе. Был и уродом со шрамом через все лицо, и «рубахой-парнем», и неприметным банкиром, и даже бродягой. Пусть всего лишь на минуту, но все-таки. Теперь побудет «долгожданным человеком».
Нет, он не ощущал изменений в себе, переключая невидимый рычаг, но стопроцентно знал: его воспримут тем, кем он прикинулся. Детали не важны.
Так и произошло.
Сначала глаза «лани» широко раскрылись в неверии, после она подскочила навстречу с такой скоростью, будто сиденье выстрелило пружиной.
– Ма-а-а-акс? Макс?!
И кинулась ему на шею.
Ллен опешил. Девчонка кого-то ждала, кого-то конкретного, и для нее в эту самую минуту он выглядел тем неизвестным ему самому Максом.
Жаркие объятья, крепкие, даже слишком – «лань» не верила, что ее знакомый придет. У Дарека выпадали от удивления глаза, Эйдан ощущал это спиной.
– Ты простил, – шептала незнакомка с дрожью в голосе, – я знала, я знала, слышишь…
Эйдана тискали, как плюшевого медведя.
– …ты ведь не мог поверить, что я сама бы это сделала… Он сам. Ты зря так отреагировал, но неважно, слышишь, теперь все неважно, – гигантское облегчение в ее голосе. – Ты здесь… ты пришел…
Неожиданно Ллена поцеловали в губы – нежно и страстно одновременно. С той жадностью, с которой целуют человека, которого не ожидали увидеть.
«Влип», – подумалось на автомате.
Незнакомка, чьего имени он не знал, приятно пахла – фиалками и чем-то пряным, соблазнительным. Теперь он чувствовал под руками гладкий атлас ее платья, щекочущее дыхание, упирающуюся ему в рубаху грудь, начинающийся изгиб ягодиц, на которые случайно опустил руки.
– Пойдем отсюда, да? – шептала девчонка между поцелуями. – Нам здесь нечего делать… К тебе? Ко мне?
Если ответит «ко мне», то спалится с машиной, ее-то подделать не сможет.
– Я без колес… Выпил.
– Я тоже. Неважно, возьмем такси.
– Тогда к тебе.
Когда он проходил мимо барной стойки, обнимая брюнетку за талию, лицо Вогича выглядело застывшей маской. Дарек продолжал видеть в Эйдане не «Макса», но того же самого небритого мужика, с которым пять минут назад пил виски, и не мог понять, почему растерянная женщина, давшая отпор симпатичному парню до того, согласилась вдруг проследовать на выход с невзрачным плюгавым бородачом.
Ллен мысленно улыбался. Лишняя штука баксов – это неважно. Важно, что не соврал, когда сказал «могу соблазнить любую». А ночь будет жаркой, это он чувствовал.
* * *
(MVDNES – Pathogen)
Он сел задницей на чужой стул, и это скребло.
Но перестало, когда захлопнулась за спиной дверь чужой темной квартиры, когда заскользили по груди, расстегивая пуговицы рубахи, женские пальцы.
– Я думала… что потеряла тебя…
Девчонка была жадной до прикосновений. Эйдану казалось, что она обвилась вокруг него виноградной лозой.
– Твой телефон… не отвечал…
Ллен даже пожалел, что выбрал внешность того, кого она больше всего ждала. Нужно было остановиться на ком-то для нее незнакомом, но симпатичном, и спор был бы честным. Но когда ему расстегнули ширинку, опустились на колени и приняли в горячий рот то, что уже налилось и встало, Эйдан забыл о правилах. Какая разница честно или нечестно, Макс не Макс… Его облизывали и сосали так, как никогда; от перевозбуждения у него взвизгнули все эротические сенсоры. «Лань» была хороша, она была чудом. Поднялась с колен, прервав оральную ласку на половине; кружевной бюстгальтер отлетел в сторону, качнулись жаждущие его губ груди, и пьяноватый Ллен отбросил угрызения совести. Даже если сейчас настоящий Макс позвонит, он не даст ей поднять трубку.
Макс, однако, не звонил.
А Эйдана оседлали на кровати. Насадились на него сверху, как на желанный резиновый «банан», и сквозь смесь похоти и страсти он чувствовал отсвет настоящей любви. Той самой, которую ищут годами, которую не подделать и не пропить. В другой раз, находясь с женщиной, взял бы инициативу в свои руки, но тут с удовольствием принял чужой ритм и сценарий. И нет, спутница не замечала подмены – ее рецепторы со всей уверенностью заявляли ей, что она в постели с любимым. Не важна ни разница в росте, ни в телосложении, ни в тембре голоса: Эйдан «хамелеонил» человеку не глаза – мозг.
И сейчас сам плыл от удовольствия, играя пальцами с сосками, вдыхая аромат разгоряченной кожи, чувствуя себя в тугой влажности. К нему наклонялись, целовали, его обласкивали, как потеряшку, его любили во всех смыслах. Горячая, счастливая, страстная, как кошка. Куда только подевалась неуверенная девчонка из бара?
Шикарная у нее все-таки грива и похожая на изгиб амфоры талия.
Он кончал в незнакомку с рыком, с волной облегчения – ночь удалась.
Жаль только, думал он, обнимая вздрагивающее после оргазма тело, что имени не спросить.
Глава 2
(Marin Hoxha, Siren Jean – Don’t Lie)
Утро пахло жареными блинчиками.
Еще никогда Эйдан не просыпался так, будто его ударило разрядом в двести двадцать. Дурак! Дурак, когда дал знак официанту налить третий виски в баре, когда так нагло выдал себя за другого человека и отделал ничего не подозревающую девку. Дурак, что не убрался из чужой квартиры ночью. Но он выпил слишком много и слишком сильно расслабился после секса, сморило. Черт!..
Не успел он подняться, как новая знакомая, одетая в тонкий женственный халат, присела на край постели, ласково провела рукой по его щеке:
– С добрым утром, любимый. Завтрак уже на столе, все, как ты любишь.
В свете солнца она казалась еще красивее, еще нежнее, и, что хуже всего (от этого факта Ллен чувствовал себя настоящим мудаком, ворующим чужое счастье), в ее глазах светилась неподдельная любовь.
– С утром… – прохрипел он, чувствуя, какую глубокую яму прогрызла в его сознании совесть. Выбираться ему придется, нацепив на конечности профессиональные «кошки».
– Умывайся, я налью кофе.
Эйдан понимал одно – нужно убираться. Не продолжать этот фарс, способный надолго отравить кровь чувством вины, а заканчивать спектакль. И чем быстрее, тем лучше.
Ванную он нашел со второй попытки (сначала ткнулся в туалет), запер дверь, включил кран, плеснул в лицо водой. После уперся руками в прохладный мрамор и взглянул на себя мрачно.
«Как выглядит этот Макс?» – дал мысленный запрос, и поверх его настоящей внешности – приятного, но чуть жесткого лица, щетины и коротких каштановых волос – проявился кто-то больше похожий на блондина. Чуть уже в плечах, на пару сантиметров выше Эйдана, с вьющейся и зачесанной назад светлой шевелюрой. Холеный и уверенный в себе парень с ровным носом и большеватым ртом. В целом, гармоничный.
«Такие часто становятся риелторами или консультантами в автосалонах», – думал Ллен, рассматривая голограмму второй оболочки, видимой сейчас лишь ему и хозяйке квартиры.
– Как ты дошел до жизни такой? – спросил самого себя прежде, чем сунуть в рот горошину зубной пасты и прополоскать рот. Когда из крана перестала течь вода, двойник в зеркале уже растворился, как призрак.
Все. Прочь.
– Послушай, мне нужно на работу, – сообщил он, едва отпер дверь, – срочно.
– Как? – его новая подруга удивилась и тут же опечалилась. – Даже не поешь?
– Нет. Позвонили…
– Позвонили? У тебя же телефон до сих пор «недоступен». Я случайно утром нажала дозвон – «абонент вне зоны доступа».
Чем дольше он здесь, тем большей ложью обрастает, как затонувший корабль моллюсками.
– Да… Позвонили еще на прошлой неделе, я просто забыл. А телефон… глюкнул. Надо отремонтировать.
– Просто купи новый, – улыбка у девчонки вышла теплосаркастичной. Наверное, Макс мог позволить себе просто выкинуть старый сотовый в урну и заменить его последней моделью.
– Да, так и сделаю. Мне пора. Пора… мне…
– Ты набери меня вечером, да?
Это «да», которое Эйдан выдавил, показалось ему расцарапавшим горло камнем.
Он больше не вернется. Может, поэтому и обнял ее крепко, по-настоящему, потому что ценил в женщинах умение так любить – честно, ничего не требуя взамен.
– Завернуть тебе блинчиков с собой?
– Нет… не могу… буду ими пахнуть на встрече.
– Поняла.
По лестнице подъезда он спускался, заказывая такси.
* * *
(Andrew Weiss – Overcoming)
Не доезжая до бара, у которого оставил машину, Ллен вышел, толкнул дверь забегаловки, заказал кофе «с собой». И только после этого сел в собственный джип, уже успевший нагреться от утреннего солнца. Дешевый кофе горчил, совесть тоже.
Специальные часы показывали, что в Реакторе его раньше двух не ждут – время есть. Можно заскочить домой, принять душ, переодеться, нормально позавтракать. Вот только не давала покоя мысль о том, что если настоящий Макс позвонит «лани», то выяснится неприятная вещь – она с кем-то переспала.
«С кем?» – спросит тот, кто вчера не явился на встречу.
«С тобой».
«Со мной не могла, я был в другом месте…»
И в жизни двух людей начнется тарарам.
Можно, конечно, забыть. Или наплевать. А можно исправить ситуацию, пока не поздно. Хотя бы попытаться это сделать. Глотая призванный бодрить напиток, Ллен достал из кармана телефон. Ни минуты не колеблясь, набрал решетку, задержал на ней палец – дал вызов Информаторам. Пусть с него снимут за вопросы, он готов платить. Сам ошибся – сам рассчитается.
Ему ответили сразу:
– Чем мы можем вам помочь?
– Мне нужно знать имя девушки, с которой я сегодня переспал.
Прямо и точно. С невидимой расой всезнаек можно не жеманиться.
– Лиза Манковски.
Значит, Лиза. Отлично.
– А имя ее парня? Макс…
– Максимус Рихтер, – прозвучало без задержки.
– Мне нужен его адрес.
Ллен возьмет с собой сенсора, навестит «потеряшку», который, скорее всего, просто запил. Внушит тому, что эту ночь Рихтер провел со своей любимой, потому что помирился с ней, делов-то. Да, придется дать срочный вызов Санаре – тот умеет перекручивать память. Если занят Аид, Эйдан выдернет с Четырнадцатого Халка Конрада – хороший спец, достойный, зря еще не перешел на Пятнадцатый.
Информатор почему-то молчал. Уже вечность назад мог продиктовать адрес, но не делал этого. Ллен незаметно напрягся – у него на счету не хватает денег? Да быть такого не может!
– Адрес я вам дать могу, – через какое-то время послышался ответ, – но в этом нет смысла. Вы ведь хотите навестить владельца квартиры?
На памяти Ллена вопросы задавали Информаторам. Сами Информаторы задавали вопросы редко.
– Хочу.
– Проблема в том, – заминка, – что Максимус Рихтер погиб еще двое суток назад. Сел в машину пьяным, слетел в пропасть на девятнадцатом километре, до сих пор никем не обнаружен.
Конец фразы Эйдан слушал с внезапно пересохшим ртом.
Он даже не смог сказать спасибо, просто ткнул одеревеневшим пальцем «отбой», а после хлопнул себя по коленке так, что пролился через неплотную крышку кофе.
– Черт! Дерьмо!
И вроде бы не его дерьмо, вот только теперь его тоже. А в голове пусто, как в колоколе после удара. В голове пыльный чулан и кружат пылинки.
Почувствовав, что ему душно, Ллен открыл окно.
* * *
(7715 – 2 Much)
Оказалось, что на два часа дня назначены лабораторные тесты. Начальник время от времени включал их в расписание для каждого служащего-человека, и сегодня Ллену предстояло обойти всех «специалистов». Проверить зрение, кровь, пробежать кросс на выносливость, определить проводимость нервных окончаний, заполнить бумажки…
Всем занимались Комиссионеры в белых халатах – нейтральные лицом, как восковые куклы, – снимали показания, записывали, что-то помечали в блокнотах. Эйдан же напоминал себе лабораторную крысу, науськанную выполнять команды: «Сядь… Сожми руку в локте… Давай на дорожку… Выпей это… Достаточно, спасибо…»
Хуже всего, что во время сдачи анализов у него оставалось время думать. И чем дольше Ллен думал, тем отчетливее понимал – после того, что узнал утром, он не сможет так просто слиться. Он должен пойти к Лизе и рассказать ей правду. Будет один из тех разговоров, которые он ненавидел – плохие новости, уродливая правда, истерика. Сначала «лань» узнает, что изменила любимому хер знает с кем, после, что Рихтер разбился. Надо ж было во все это встрять…
– Пописайте в пробирку…
Ллену протянули чистую колбу, узкую, как шкура от сосиски.
– Пошире баночки нет?
– Вы попадете.
После этого ответа он уверился, что проверять будут не мочу, а его «ссульную» меткость. В туалет все-таки пошел.
И почему он не эгоист, которому все равно? Подумаешь, снял в баре девку, переспал. Дальше не его проблемы…
Вот только точила, как кислота камень, мысль о том, что Лизе о смерти Макса все равно раньше или позже сообщат, и она не сможет понять, как переспала с любимым через сутки после его смерти. Это знание может явиться для нее шоковым, может неприятно сдвинуть сознание, а «лань» подобного не заслуживала. Плохих новостей, собственно, тоже, но выбора нет…
«Не мое дело», – твердил себе Эйдан в который раз, и в который раз это не срабатывало.
В пробирку он попал с третьей попытки.
* * *
Он не хотел, но решился. Даже не уговорил себя – пнул прийти. И теперь объяснял:
– …поспорил… наткнулся на тебя… сменил внешность… Я метаморф, умею такое…
А в глазах Лизы водопад из смены чувств – недоумение, растерянность, понимание, ужас, наконец… Паника-паника-паника. Она, сама того не зная, изменила. В какой-то момент, глядя на изменившегося прямо при ней гостя, «лань» перестала дышать, у нее спазмировало горло.
В коридоре горит только ночник, за окном уже темно; Ллен не стал даже проходить.
– Послушай, я не хотел причинить вреда, искал женщину на ночь… Не знал, что ты занята, что все так… обернется…
На него смотрели, как на чудовище, как на вервольфа, хотя внешность самого Эйдана чудовищной не была – обычный мужчина, чуть выше среднего, не старый, не страшный.
– Я хотел все объяснить ему сегодня, чтобы у тебя без проблем… Но узнал…
На этом моменте Ллен тяжело вздохнул – сейчас ему придется ее «убить».
– …что твой Макс мертв. Уже двое суток. Разбился на своей машине, сел за руль пьяным.
Даже сообщил место, километр, название каньона. И увидел, как рушатся в глазах Лизы булыжники, некогда составлявшие фундамент ее внутренней планеты. Разломы, разломы, вселенная бесшумно и на части…
Он понимал, что надо остаться, утешить, стать той грудью, которую можно колотить, в которую можно рыдать. Но не смог. Страшился даже представить, как сможет следующий час смотреть ей в глаза, видеть в них гарь после ядерного взрыва, слышать, как рыдает, трещит по швам чужая душа.
– Прости, – выдавил хрипло. – За меня… за новости…
«За все это».
И ушел.
Закрыл за собой дверь, зная, что больше не вернется.
Глава 3
Следующие пять дней он тонул в работе, как в болоте. Нырял в рутину, напрашивался на боевые действия, прилипал по вечерам к друзьям – лишь бы не один. Заколебал, наверное, всех, хотя коллеги относились с пониманием, чувствовали, у Эйдана что-то случилось. Он не пил, разве что слишком много кофе, и рвано спал. Непривычно много курил, хотя уже два раза выкидывал в урну пачку, зарекался лезть за новой сигаретой, но ловил себя на мысли, что сейчас, в этот период, можно. Нужно, наверное, раз по-другому не выходит.
Один раз влез непрошенным в операцию Кайда и Санары, появился не в своем обличье и не вовремя, чуть не схватил пулю. Но схватил от Начальника по шее, едва не вылетел в неоплачиваемый отпуск.
Это все должно когда-то закончиться, говорил себе, ведь все заканчивается. Пройдет и этот период. Отпустит. Ничто не длится вечно. Но дерьмо к нутру прилипло прочно, засохло там, теперь не отдиралось.
Дождь даванул с утра. Поливал город и в обед, и к вечеру, согнал столько туч, что к шести наполовину стемнело. Ллен впервые решил, что сразу после Реактора домой. Попробует почитать, посидеть перед теликом, выспаться, наконец. К киоску свернул лишь для того, чтобы купить свежий выпуск «МотоРикса», и рядом с крыльцом парикмахерской заметил ее – фигуру с зонтом.
Лиза изменилась. Потухла, повзрослела, постарела изнутри, будто за неделю прожила жизнь. Под глазами круги; зонт черный, полы плаща мокрые, мокасины насквозь. Она не замечала ни луж, ни мороси, ни того, что ей давно следовало пойти туда, где сухо, сменить одежду, отогреться и выпить горячего чая. Чай и она – в разных мирах.
Ллен остановился не потому, что хотел, но потому, что должен был.
Какого черта она здесь делает? Искала его?
Встал перед ней, не поздоровался, просто вздохнул. Перемены были ей не к лицу, Эйдан помнил, что косвенно причастен к ним. Но ведь косвенно.
– Чего тебе?
Тот факт, что она искала его, не вызывал сомнений.
Темные глаза глухие, будто заложены каменной кладкой.
– Я… заплатила Информаторам все свои деньги. Просила твой адрес, но они не дали, сказали только, что ты пройдешь сегодня здесь.
«Сколько часов она стоит под дождем?»
– Зачем я тебе?
Лиза – тень себя прежней – молчала. Выдавала невпопад.
– Его хоронили два дня назад… Я… не пошла. Не смогла.
Он ее не винил. Но и к себе домой звать не хотел, обогревать тоже. Он сам хотел выпутаться из этой неприятной паутины; Лиза этому не способствовала.
Невнятная глухая тишина затягивалась.
– Зачем искала-то?
Купить бы уже журнал, вернуться к себе.
И она впервые посмотрела на него пронзительно и ясно. Собралась с мыслями, попросила:
– Стань им. Пожалуйста. Хотя бы на день…
Эйдан сразу понял, о чем речь. Понял и разозлился. Не дал ей продолжить о том, что она «все понимает, что ей хотя бы вечерок в объятьях Макса, чтобы вышла иллюзия прощания».
– Дура! – выругался гневно. – Я тебе кто, клоун? Чародей, фокусник? Может, заплатишь еще, чтобы я всю жизнь его теперь играл?
У Лизы дрожал подбородок.
– Не понимаешь, что себе хуже делаешь? Думаешь, легче станет? Нет, станет тяжелее, дерьмовее раз в сто!
Она продолжала гаснуть, а в нем клокотала настоящая ярость. Чего удумала!
– Мой ответ – нет! – выкрикнул, и девчонка вздрогнула. Ллен чувствовал себя так, будто только что ударил ее у всех на виду.
Ответила Лиза, впрочем, ровно.
– Я знала, что ты откажешь. Забудь.
Развернулась, зачем-то сложила зонтик, будто устала держать его над головой, и зашагала прочь – дождь ложился ей на волосы бисером.
«Я все деньги потратила на Информаторов…» – отражалась эхом у него в голове.
А ему какое дело?!
Вечер у телевизора? Почитать журнальчик? Да ему бы теперь накатить грамм сто-двести-триста.
Домой Ллен шел чертыхаясь.
* * *
Он нашел ее в девять вечера в недостроенном районе, на крыше щербатой девятиэтажки. Так и не сменившую мокрый плащ, потерявшую зонтик, превратившую светлые мокасины в комья грязи. Как она пробиралась через забор, как лезла на крышу, зачем сидела теперь на краю?
Наверное, он задницей чуял, что все не к добру, и потому отправил запрос в Реактор на предмет определения координат человека – ему, как служащему отряда специального назначения, ответили.
Подходить боялся. Мало ли, резкие действия, помутнение рассудка – черт знает, что у другого человека в голове. Понимал только, что оставить все как есть уже не может – совесть заест.
– Эй… Ты ведь не собралась прыгать? – спросил, остановившись в пяти шагах.
В здании сплошной недострой: дыры в стояках, отсутствующие ступени, а то и пролеты. Но тот, кто желает залезть наверх, отыщет дорогу. Отчаяние – оно такое, толкает на многое.
– Ты прав, – послышалось глухо, – мы чужие люди. Иди своей дорогой.
Внутри себя Лиза уже шагнула за край. Он зарубил ей последнюю надежду на свет, «ложный» свет, опустивший бы ее еще глубже во тьму, и тьма настала сейчас.
Дождь, наконец, перестал, но бетон мокрый. Пахнет пылью, сырым цементом; колышутся на ветру обрывки мешковины, которой крыли строительные материалы. А небо темное, погребальное.
Эйдан сел позади нее на выступ. Сам не знал, что собирался делать – ловить, если что?
– Давай без глупостей, а? – попросил, хотя знал, что звучит глупо и банально, он бы сам на эти слова не повелся.
Она просто сидела, просто молчала. Его пугали ее свешенные в пропасть ноги. Сказать: «Это пройдет?» У него и то не прошло до сих пор, у нее подавно.
Неизвестно сколько еще завывал ветер, гнавший и не умевший прогнать бесконечные тучи, прежде чем Лиза заговорила.
– Мы любили друг друга, знаешь… По-настоящему. Как дураки, неспособные поверить, что отыскали настоящее чувство. И счастливы были всего три месяца…
Снова сказать «пройдет»? «Отпустит»? Некоторых всю жизнь не отпускает.
– Только Макс ревновал… Дурачок. – Последнее прозвучало ласково и очень печально – мол, как можно было во мне сомневаться? – Вот и увидел, как меня не вовремя поцеловал Крис, однокурсник. Оукман всегда был наглым…
«…жаль, поздно дала ему пощечину…»
Перед глазами Ллена плыл кусок чужого прошлого: светлый коридор института, широкие окна, дерзкий и самонадеянный Крис, прижавший Лизу к стене. Макс с букетом цветов, смотрящий на эту сцену издалека…
– Он бы иначе не сел за руль пьяным. Никогда не садился.
«Из-за меня».
Чего Эйдан терпеть не мог, так это праздного самобичевания. И понял вдруг, что ему хватило собственного, вот прям позарез хватило. Пора или отпускать ситуацию к хренам, или исправлять ее; заработал на полную мощность мозг.
– Слазь, короче, – вдруг сказал Лизе, – придумаем что-нибудь.
От нее тишина. «Что тут придумаешь, если поздно?..»
Да не бывает поздно. Не на Уровнях, не когда ты служишь в Реакторе.
– Убирай ноги из пропасти, нервирует, – выплюнул грубо. Подумал, оценил риски, шансы, порядок действий. – Я верну тебя в прошлое. По крайней мере, постараюсь.
– В бар? – она даже улыбнулась, мол, какой парадокс. Зачем ей обратно в бар?
– Да не в бар! В тот день, когда тебя этот хрен с горы поцеловал. Сделаем так, что ты сохранишь об этом память, дашь ему по яйцам до того, как он полезет. Макс останется жив.
И вздохнул. Понял, что изворачиваться перед Дрейком придется крепко, потому что закон Эйдан переступит не единожды.
– В прошлое? – Лиза будто только очнулась. Повернулась впервые с того момента, как он влез за ней на крышу. – А это… можно?
Можно. Ллен был злее злющего.
– Ноги убери оттуда!
«Третий раз просить не буду».
Девчонка, сидящая не только на краю здания, но и на внутренней трещине между собой живой и собой мертвой, потихоньку затянула ноги на парапет, отодвинулась от края. На лице недоверие и первый проблеск надежды – она была готова цепляться за любую соломинку. Правда, все еще липла к ее сердцу тьма, но Лиза гнала ее, как умела.
– Это же… кем надо быть? – задала вопрос, и он понял.
– Я работаю на Комиссию. – Если уж честно, то честно. – Думаешь, человек со способностями метаморфа мог бы работать где-то еще?
«Если на Комиссию, тогда возможно, наверное. С порталами», – весь мыслительный процесс отражался крупными буквами на ее лице.
– Слазь. Пошли сушиться. Кофе пить. Ты будешь спать – я думать, поняла?
Ему стало легче уже оттого, что он больше не видел ядерный взрыв в ее глазах. Первым пошел к ведущей вниз лестнице; женские шаги зашуршали следом.
– А… а как тебя зовут? – вдруг послышалось сзади.
Значит, точно оживает; Эйдан потер висок.
– Йен, – ответил коротко.
«Ллен» все равно никто не понимает, переспрашивает, не верит. Такое уж странное имя.
Она прошла за ним, как привязанная, три этажа, прежде чем прошептала:
– Спасибо, Йен.
– Пока не за что.
