– Честно?
– Честно-пречестно, – я весело подмигнула Катюше и открыла дверь, пропуская девочку вперед. – Не переживай, все будет хорошо, – заверила ученицу.
Никогда я не врала детям, но в тот раз, будем считать, ошиблась.
После трех праздничных дней, проведенных на диване в обнимку с книгой, мои фотографии с того злосчастного конкурса, на котором я заняла только третье место, разукрашенные на разные лады, висели по всем стенам школы. Естественно, такая «вопиющая безнравственность» не могла остаться незамеченной. Меня вызвали на ковер, сделали строгий выговор с занесением в трудовую и повелели собственноручно убрать со стен, как директриса тогда выразилась, «свою порнографию».
Обидно было до слез, а точнее эти самые горькие слезы ручьем катились по щекам, пока я во время своего окна канцелярским ножом отдирала приклеенную намертво к покрашенным стенам бумагу.
– Аглая Сергеевна, – раздалось сзади издевательское, и послышались ехидные смешки, – вам помочь?
– Вы уже помогли, – глухо произнесла я, со стуком поставила на пол ведро с водой, которой размачивала бумагу, и обернулась. – Скажи, Артур, – обратилась я к Семенову, – или ты, Алексей, – к Тирещенко, – зачем вам все это? – и я обвела руками обозримое пространство, в котором осталось еще не меньше половины фотографий. – Что я вам плохого сделала?
– А это не мы, – нагло ухмыльнулся Тирещенко. – Это 11в постарался.
– А вы снабдили их материалом, – устало произнесла я. – За что?
– А вы не догадываетесь? – глядя себе под ноги, зло бросил Семенов.
– Догадываюсь, – отчеканила в ответ. – Только запомни, мальчик, – я убрала лезвие канцелярского ножа и подошла к Артуру вплотную, уткнувшись носом ему в подбородок, – что девушки любят внимание иного рода. Если тебе кто-то нравится, подари цветы, а не ломай жизнь! – с этими словами я развернулась и пошла прочь.
В этой школе мне делать было больше нечего!
Из слегка дребезжащих динамиков местного клуба протяжно запевали Битлы, оплакивая вчерашний день.
Я сидела за барной стойкой и планомерно напивалась. У меня даже повод был – положенную премию мне все-таки выплатили.
С работы я уволилась, новую еще не нашла, поэтому сейчас имела полное право проводить свое время так, как считала нужным. А может, вообще ну ее, эту школу? Моральный облик, курить нельзя, выпить тем более, и даже фотографии пятилетней давности с конкурса красоты – это повод испортить мне трудовую книжку.
– Ну, за не школу! – отсалютовала я невидимому собеседнику и опрокинула в себя очередную стопку рома.
Все-таки из школы я уходить не хотела. Как бы ни складывалась моя карьера, но это было мое призвание. Я жила для того, чтобы передавать мудрость веков молодому поколению, и от осознания причастности к чему-то великому и очень важному меня охватывала самая настоящая эйфория.
– Глаша? – воскликнули у меня прямо над ухом, вырвав из философских раздумий о смысле бытия. – Ты ли это?
Я резко обернулась, чтобы лицезреть высокую, стройную, ухоженную пепельную блондинку кукольной внешности.
– Ната? – удивленно приподняла брови, не сразу узнав одногруппницу. – Какими судьбами?
– Не поверишь, – рассмеялась подружка, – в этом захолустье мы тоже проводим кастинги.
– Какие еще кастинги? – неподдельно удивилась я. – Ты же всегда все это считала «тупым разводиловом на секс».
Помнится, даже тогда, когда я сама подавала заявку на участие в том треклятом конкурсе, Ната меня отговаривала, убеждая, что оно того не стоит, и в подобных мероприятиях чего-то добиться можно только через постель. Про постель она ошиблась, а вот в том, что затея была тухлая, оказалась права.