Викентий Вересаев
Юра
Трех лет
Новая няня – старушка, очень религиозная. Раз пришли с прогулки. Мать спрашивает:
– Где ты гулял, сынок?
– Мы гуляли в большом, большом доме. Там Петровна голенького дядю нюхала.
Няня ахнула.
– Что ты, Юра, врешь? Какого я дядю нюхала?
– Да, да! На стенке был дядя голенький нарисован, в простынке. Петровна подошла, рукой возле лица машет и дядю нюхает… А старушки всё баловались: станут на колени и лбом об пол. И Петровна тоже. А я не баловался!
– Что же там еще было?
– Еще два дяди, только совсем как тети, и волосы длинные. В очень красивых платьицах. На платьях много цветов, настоящий сад. Ходили, руками махали и все кричали: оо-оо-ооо!
Шел раз с матерью по лесу. На полянке табун лошадей. Стоят и отмахиваются головами от мух. Юра остановился, долго смотрел.
– Мама, я думал, одни только старушки молятся, а оказывается, и лошадки тоже.
В речи его – постоянная смесь простонародных слов от няни и самых интеллигентных, как «оказывается», – от родителей.
Родителям весьма не нравится, что няня говорит ребенку о боженьке. Строго запретили.
Юре очень понравился «Крокодил» Чуковского. Запомнил из него много звонких стихов, все снова и снова пересматривает картинки, где подвизается гражданин с противной крокодильей мордой, в английском клетчатом пальто.
Любовно называет его «крокодильчик».
Укладывали Юру спать. Он засунул в рот угол простыни. Отец строго сказал:
– Нельзя в рот совать простыню.
– А что можно совать?
– Хлеб, котлету, печенье.
– И конфетку.
– Да, и конфетку.
Все-таки держит простыню во рту. И никакие уговоры отца и матери не помогают. Тогда отец сказал:
– Ну, я скажу крокодильчику. – Снял трубку телефона. – Алло! Тутушка, ты? Позови крокодильчика.
Юра потихоньку вытащил простыню изо рта и сконфуженно стал прислушиваться. Отец спрашивал в телефон:
– Крокодильчик, ты? Юра сует в рот простыню… Нельзя? Я ему говорю, что нельзя, а он не слушается… Юра, крокодильчик сказал, что нельзя простыню совать в рот.
Юра смиренно ответил:
– Я не буду.
Мне было смешно: недоглядели родители! Выгнали боженьку в дверь, а он перекинулся гражданином с крокодильей мордой, облекся в клетчатое пальто и по телефону стал передавать мальчику свои приказы.
Спрашивает отца:
– Кто дождь капает?
– Видал, как губка намокает? Вот так и тучка: намокнет, и тогда из нее начинает капать дождь.
Объяснение Юрку не удовлетворило. Спросил бабушку.
Она долго говорила об испарении, об охлаждении. Юра слушал внимательно, почтительно и ничего не понял. Однако сказал:
– А папа какой глупый! Говорит: оттого, что тучка намокла.
Мать принесла абрикосов. Жадно стал расспрашивать, на чем вырос, кто деревцо посадил.
– Кто лазил на деревцо его поливать?
Мать смеется:
– Он убежден, что нужно влезть на дерево и поливать его сверху.
А я возражаю:
– Юра прав. Вы, ученые люди, вы знаете, что вода нужна именно корням дерева. А нам с Юрой откуда это знать? Цветы поливают сверху, дождик мочит деревья сверху. Почему же и абрикос нужно поливать не сверху?
У Юры была белая, оструганная палка, это была его лошадка; все прогулки он делал на ней верхом. Раз он этой палкой ударил мальчика с соседней дачи. Мать отобрала палку, поставила ее в угол террасы и неделю не давала Юре. Потом с наставлением возвратила.
Через три дня Юра с ревом несет матери на террасу свою палку.
– Ты что?
– На, поставь ее в угол, а то я мальчика побить хочу!
Попадают ему иногда и шлепки. Взгляд на наказание не как на возмездие, а как на неотвратимое последствие дурного поступка.
Плача, кричит матери из садика в окно:
– Мама, возьми меня за руку, дай шлепка: я мальчику плохое слово сказал.
– Юра, отчего ты так тихо идешь? Устал?
– Нет, я не устал, а просто у меня сегодня ноги тихие.
– Мама, каша горячая, прямо мне в сердце попала.
Виктор Гюго писал: «Имейте жалость к русым головкам». Взрослые мало имеют этой жалости. На серьезные вопросы ребенка, потешаясь, дают дурацкие ответы: лгут для временных целей.
– Мама, поедем в зоопарк.
– Нельзя, детка, дождь идет.
– А почему в дождь нельзя?
– В дождь птички и звери бывают сердитые.
– Кусаются?
– Да.
Прояснилось. Поехали в зоопарк. Юра бегал по дорожкам, пытался ловить перелетавших с пруда уток. Вдруг остановился, робко прижался к матери.
– Ты что?
– Дождик пошел.
– Маленький дождик, это ничего.
– Птичка стала кусачая.
– Что ты глупости говоришь!
– А дождик пошел.
Мать прикусила губу.
Крепыш, здоровяк, с звонким голосом и озорными глазами. Мать его – научный работник, умная и талантливая, но у нее циклотимия, и губы, когда молчит, – страдающие. У Юры тоже в губах страдание. И бессознательно, но настойчиво он охраняет маленькую свою душу от ранящих впечатлений.
