Викентий Вересаев
Юра
Рассказываю ему сказку: мама поехала с Юрой за город на автомобиле. Вдруг (страшным голосом) – на дороге большой слон!
Юра поспешно:
– Он хороший!
– Стоит, машет хоботом. Машина дальше не может ехать, остановилась.
Юра настойчиво:
– Он не сердитый!
Мне непонятно: для меня в детстве – чем страшнее, тем интереснее.
Но невольно подчиняюсь.
– Слон говорит: «Не бойтесь меня, а вот я вижу, у вас в машине свободное место. Покатайте моего слоненка».
Юра радостно кричит:
– Покатаем! Садись!
– Поехали дальше со слоненком. Вдруг – трррррр!! Машина свалилась в яму…
– И никого не ушибла!
– Ну, да… Не ушибла. А только яма глубокая. Никак не могут вылезти.
Вдруг видят, сверху заяц смотрит…
Юра торжествует.
– И зайчик нас вытащил!
– Юра, подумай: зайчик маленький. Как он может вытащить?
– Ну что жа?
Приходится устроить так, что зайчик сообщает о беде слону, папа-слон и мама-слониха прибегают и всех вытаскивают из ямы.
И теперь у нас с Юрой выработалась точная, хотя и не формулированная в словах договоренность: в сказке все гармонично, светло, участники – хорошие и несердитые и конец совершенно благополучный.
Плакатный рисунок в газете: по черному откосу поднимается вверх большой грузовик, а под откосом лежит разбившийся автомобиль; колеса валяются отдельно. Около стоит человек и протягивает руку к грузовику.
– Что это такое?
– О! Это очень интересная история!.. Ехал в гору автомобиль. Вдруг слетел в овраг. Колеса сломались. Мимо едет грузовик. Человек кричит: «Дядя! дядя! возьми меня с собой!» Шофер остановился, взял его. Приехали в город. Человек купил новые колеса, поехал назад, починил свою машину и – ууу! Покатил.
Юра слушал с горящими глазами.
– Куда покатил?
– Ну, домой.
– А потом?
– И все.
Рассказ произвел на Юру потрясающее впечатление. Глядя на картинку, он стал пересказывать его сам, потом еще раз заставил меня рассказать, опять пересказывает.
Подошла мать.
– Юра, иди творог есть.
Он нетерпеливо отстранил ее, с одушевлением продолжает рассказывать.
– А тогда он кричит: «Дядя, дядя! Возьми меня с собой!» А колеса на земле, сломанные.
Целую неделю только об этом говорил, показывал всем картинку и рассказывал. Приду я – заставляет рассказывать меня, а когда кончу, каждый раз спрашивает:
– А потом?
Непонятно было, что ему еще нужно «потом»? Один раз я кончил так:
– Приехал домой и сел чай пить.
Юра с огромным удовлетворением повторил:
– И сел чай пить.
И несколько раз повторил:
– И сел чай пить.
В прежней редакции для него не хватало концовки.
Четырех лет
– Мама, отчего, когда большие ушибутся или упадут, им не больно?
И вопросы, вопросы без конца – для взрослых смешные и дурацкие, а на деле – говорящие об огромном стремлении осмыслить непонятные явления жизни. Не раз уже, кажется, отмечавшийся, удивительно умный вопрос над ночным горшком:
– Мама, почему из меня всегда льется в горшок только чай, а молоко никогда не льется?
– Бывает гусеница, а зайка? Червячок, а верблюд?
– Юра, ну что ты какие спрашиваешь глупости!
Сейчас же – «глупости». И сейчас же предположение, что ребенок болтает зря, только чтобы болтать. Юра краснеет.
– А как же бывает жук-олень, жук-носорог?
Винкельман замечает: «В детстве мы смотрим на все происходящее вокруг нас как на нечто необычайное». Верно. В детстве мы видим жизнь собственными, не предвзятыми глазами и улавливаем то, что взрослыми совершенно не замечаем.
Юра спросил:
– Почему очень скоро пососать называется поцеловать?
Я был поражен: как верно подмечено! Ведь правда: поцеловать – это коротко пососать. Как мы этого не замечали?
Логика, действующая по своим, совсем отличным от нашей законам. То так умно, что поражаешься, то так глупо, что недоумеваешь. Мать сидела с Юрой на дворе; на дворе – гараж. Машина собралась ехать. Мальчишки бросились цепляться сзади. Бросился и. Юрка. Мать отозвала его. Юра охотно отошел и спросил мать:
– Отчего, как машина поедет, мальчикам обязательно цепляться сзади?
Он порядочный трусишка. Но, исполняя гражданский долг, считал нужным исполнять обязанности, наложенные судьбою на мальчиков.
С очень серьезными глазами Юра меня спросил:
– Когда какой-нибудь мальчик умрет, ему потом года засчитываются?
Трудно проникнуть в тайны детской логики. Только после долгих, осторожных расспросов мне удалось выяснить, что тут Юру интересовало. Два года назад он много играл с мальчиком из соседней комнаты Васей. Вася его поколачивал. Тогда же он вскоре умер от скарлатины. Недавно Юра об нем вспомнил. Как же ему в настоящее время представить себе Васю? Если в тех годах, когда он умер, то теперь Юра легко мог бы от него защититься. И вот вопрос очень существенный: засчитываются Васе последние два года?
