Виктор Бах
Хроники Симбиотов 2
Глава 1. Наследство
Темпоральная бутылка лежала в моих руках – пыльный артефакт 24-го века, когда человечество еще верило, что можно обхитрить время. Последний привет от отца, пропавшего в туманности NGC-7293.
"Замечательно," – пробормотал я, вертя эту штуковину. – "Вместо наследства получил антикварную бутылку."
Старая технология. Затейливая гравировка, тусклое стекло, никаких инструкций. Типично для отца – оставить загадку вместо нормального объяснения.
В школе нам вдалбливали историю темпоральных артефактов. Настоящий бум 24-го века – цена как у боевого крейсера, а каждый мечтал отправить в прошлое выигрышные номера лотереи. Корпорации уже считали прибыли, ученые полировали места под нобелевские медали.
А потом выяснилось, что в 99% случаев бутылки создавали сообщение не в нашей временной линии, а в параллельной. Все данные превращались в бесполезный мусор. Конец великой темпоральной лихорадки.
Теперь, в 3565-м, Земля стала высокотехнологичным кладбищем. Население едва дотягивает до жалких процентов от пика 21-го века. И дело не в пандемиях – просто зачем размножаться, если живешь пятьсот лет? Искусственное вынашивание запретили под угрозой настоящей смерти – той, от которой не спасет ни клонирование, ни перенос сознания.
Диаграмма нашего общества проста: 10% сверхбогатых бессмертных и 90% таких как я – бедняков, грызущихся за каждый год жизни сверх стандартного пакета в 100 лет. И всё это в мире, где ИИ делает практически всё лучше людей.
Единственный наш козырь – нейробуст-симбиоты. Не из жалости элита оставила эту нишу нам. Просто инженеры не смогли воссоздать квантовую природу человеческих нейронов. Симбиоз ИИ и человеческого мозга остается единственной технологией, превосходящей чистый искусственный интеллект.
Конечно, система контроля работает безупречно. В официальных каналах говорят о технических ограничениях, но в дешевых барах нижних уровней шепчутся: элита просто боится слишком умных конкурентов.
Я невесело усмехнулся, вспомнив ключевой момент. Имплантацию можно сделать только до 20 лет – потом мозг теряет пластичность, и риск отторжения становится смертельным. За эту привилегию предлагают кредит на 100 лет корпоративного рабства. Если, конечно, родители не оставили тебе состояния вместо пыльной бутылки.
Завтра – последний день перед операцией. Я выбрал имплант космопилота, как отец. Внутрисистемные рейсы уже давно под контролем ИИ, а вот межзвездные полеты по-прежнему требуют симбиотов. Моя генетика дает преимущество – у детей пилотов совместимость выше на 37,4%.
"Прости, папа, но твое исчезновение стало моим счастливым билетом," – подумал я с горечью.
У пилотов жизнь длиннее. Парадокс относительности: на околосветовой скорости время замедляется. Пока на Земле идут десятилетия, для экипажа проходят месяцы. Минус очевиден – все твои знакомые стареют и умирают, пока ты бороздишь пустоту. Настоящий дом пилота – его корабль, все остальное – временные стоянки.
Я повертел бутылку, изучая пробку. "Была не была," – решил я. Завтра превращусь в симбиота, стану другим существом. Сегодня – последний шанс узнать правду.
Сломал печать. Перевернул бутылку. Из стекла медленно выплыло облако светящейся пыли, образуя голограмму. Лицо отца – измученное, с глазами, видевшими слишком много космоса.
"Сын, если ты смотришь это сообщение, значит я не вернулся из NGC-7293. И значит, я нашел то, что искал."
Я замер, впитывая каждое слово.
"Бутылка – просто приманка. Настоящее наследство – координаты, зашифрованные в молекулярной структуре этого сообщения. Они приведут тебя к тому, что изменит судьбу не только твою, но и всего человечества."
Отец всегда был скромным парнем. Конечно.
"Имплант космопилота – правильный выбор. Но помни: на первой миссии, когда тебя отправят по маршруту VK-273, нажми на тактическом навигаторе последовательность: альфа-девять-омега-три-эпсилон…"
Голограмма мигнула. Отец улыбнулся – редкость, которую я видел всего пару раз в детстве.
"И еще, сын. В темноте между звезд скрывается нечто большее, чем пустота. Они ждут нас там. И они готовы предложить нам нечто большее, чем рабство у богатых кукловодов Земли. Найди их. Найди меня."
Изображение растворилось. Бутылка рассыпалась в пыль – стандартная военная мера против перехвата.
Я закрыл глаза, повторяя последовательность команд. Она словно уже стала частью меня – первый признак будущего симбиоза с машиной.
"Просто отлично," – пробормотал я, стряхивая пыль с пальцев. – "Отец исчез в туманности и оставил мне загадочное послание о каких-то 'они', ждущих в космосе. А завтра я добровольно отдаю свой мозг корпорации. Как говорили древние – что может пойти не так?"
Я встал, отряхнул руки. Завтра начнется моя собственная битва за выживание в безжалостной вселенной 36-го века. Или за свободу от нее – если верить отцу.
Темпоральная бутылка. Не просто реликт прошлого, а ключ к будущему. Мое настоящее наследство.
Глава 2. Симбиоз
Медицинский комплекс Транспортной Корпорации торчал над Новосибирском-7 как огромная черная глыба, поглощавшая свет. Внутри – стерильная тишина, нарушаемая только гудением медицинских дронов. Самое подходящее место, чтобы продать столетие своей жизни за высокотехнологичный рабский ошейник.
– Александр Вернер, двадцать лет, генетический профиль N-273, кандидат на имплантацию "Космопилот-Ультима", – прозвучал механический голос. – Подтвердите личность.
Я приложил ладонь к сканеру, почувствовал укол. Молекулярный анализатор подтвердил мою личность быстрее, чем капля крови успела высохнуть. Оперативность – фирменный знак Корпорации, особенно когда дело касается закабаления новых рекрутов.
– Кандидат подтвержден. Следуйте за дроном.
Перед операцией мне подсунули контракт на сто лет службы. Я внимательно читал каждую строчку. Не то чтобы это что-то меняло – выбора-то не было, но знать, во что ввязываешься, всегда полезно. Одна подпись – и я собственность Транспортной Корпорации на век. Если выживу, конечно.
– Вероятность успешной имплантации для вашего генотипа – 93,7%, – сообщил нейрохирург, постукивая металлическими пальцами по планшету. – Выше среднего. Гены помогают.
Его натуральные глаза – редкость по нынешним временам – изучали мое лицо.
– Ваш отец, Виктор Вернер, был одним из наших лучших пилотов. Жаль, что мы потеряли его в NGC-7293.
Я кивнул, не желая выдавать свои мысли. Сообщение из темпоральной бутылки пульсировало в голове как квантовая бомба с часовым механизмом.
– После операции вы изменитесь, – продолжил хирург. – Интеграция с ИИ-модулем "Космопилот-Ультима" необратимо перестроит нейронные связи вашего мозга. Вы это понимаете?
– Да, – мой голос прозвучал жестче, чем я ожидал. – Я готов.
Я лежал на операционном столе, разглядывая прозрачный купол, под которым зависли тонкие манипуляторы нейрохирургических систем. Последние секунды моей прежней жизни утекали как дешевый синтетический виски сквозь пальцы.
– Начинаем имплантацию, – голос хирурга донесся словно издалека. – Вводим наноседативы.
Холодная волна прокатилась по телу. Сознание поплыло, но не исчезло – странное состояние медикаментозного транса, когда ты остаешься в сознании, но уже не вполне собой.
– Пациент в состоянии нейропластичности. Активируем стереотаксическую систему.
Я чувствовал, как микроскопические сверла вскрывают мой череп, но боли не было – только странное ощущение вторжения. Сквозь туман седативов я видел, как сияющая паутина нанопроводников опускается к моему обнаженному мозгу.
– Вводим основной модуль.
Мир исчез, сменившись пустотой. Затем пришел свет – яркий, всепоглощающий, несущий информацию, которую человеческий язык просто не способен описать.
Слияние. Мое сознание расширялось, впитывая терабайты данных – навигационные системы, звездные карты, квантовые расчеты, протоколы связи. Каждая звезда в радиусе ста световых лет от Земли вдруг стала для меня знакомой как собственная квартира. Я мог мгновенно рассчитать гравитационный маневр вокруг нейтронной звезды или проложить путь через астероидное поле.
Информация текла в обе стороны. Модуль вгрызался в мои воспоминания, эмоции, страхи – все, что делало меня человеком. Симбиоз не терпит секретов.
А потом я услышал голос.
"Интеграция завершена на 73%. Приветствую, пилот Вернер. Я ваш ИИ-симбионт "Космопилот-Ультима". Отныне мы – единое целое."
Голос звучал в моей голове, но не был чужим. Он был… моим. Другая сторона меня, которая всегда существовала, но только сейчас обрела самосознание.
"Интеграция завершена на 87%. Анализирую личностный профиль. Обнаружены аномалии."
Холодок пробежал по позвоночнику. Аномалии? Они нашли данные отца? Координаты? Последовательность команд?
"Аномалии классифицированы как наследственные нейронные конфигурации. Совпадение с профилем Джеймса Вернера – 83%. Интеграция продолжается."
Облегчение накрыло меня как волна. Система списала информацию на генетическую предрасположенность. Первый тест пройден.
"Интеграция завершена на 100%. Симбиоз установлен. Все системы в норме."
Когда я открыл глаза, мир изменился. Я видел обычным зрением, но одновременно воспринимал информационные слои: температуру, состав воздуха, электромагнитные поля. Как будто всю жизнь смотрел черно-белое кино, а теперь вдруг включили цвет и объемный звук.
– Имплантация успешна, – нейрохирург изучал показатели на мониторах. – Синаптические связи формируются быстрее, чем у большинства. Ваш отец был прав насчет вашего потенциала.
– Мой отец? – вырвалось у меня.
– Да. Джеймс Вернер зарегистрировал вас в программе космопилотов еще до своего исчезновения. Отметил вас как кандидата с исключительными генетическими показателями для симбиоза. Что ж, он не ошибся.
Значит, отец все спланировал заранее. Сообщение в темпоральной бутылке было лишь частью большего плана.
Интересно, что еще он предусмотрел? Что ждет меня среди звезд?
Глава 3. «Гагарин-17»
Орбитальный тренировочный комплекс "Гагарин-17" – кольцевая станция на низкой орбите Земли. Место, где человека превращают в машину. Или машину – в человека. С какой стороны посмотреть.
– Добро пожаловать в ад, симбиоты, – инструктор Седова, коренастая женщина с военными имплантами, окинула нашу группу из двенадцати новичков взглядом, который обычно резервируют для лабораторных крыс. – Забудьте все, что знали о себе. Вы больше не люди. Вы – инструменты Корпорации. Четверо из вас сдохнут до конца обучения. Трое спятят от нейроперегрузки. Остальные, может быть, станут пилотами.
Мой симбионт тут же выдал расчет: "Вероятность успешного завершения обучения с твоими показателями – 83,7%". Утешительно, но не сильно.
– Первое упражнение – навигационный транс, – продолжила Седова. – Ваши импланты содержат терабайты данных, но биологический мозг должен научиться их использовать без самовоспламенения.
Нас загнали в круглый зал с капсулами виртуального погружения. Внутри – только кресло пилота и голографический интерфейс. Ни выпивки, ни развлечений – полное разочарование.
– Начинайте с простого, – голос Седовой прозвучал в наушниках. – Рассчитайте орбитальную траекторию вокруг Луны с минимальным расходом топлива.
Я закрыл глаза и нырнул в навигационный транс. Странное ощущение – словно твое сознание раздваивается. Часть меня все еще была человеком в кресле, а другая превратилась в живой компьютер, жонглирующий гравитационными уравнениями.
Перед внутренним взором развернулась трехмерная модель системы Земля-Луна. Я видел силовые линии гравитации, точки Лагранжа, солнечное давление – всю эту математическую кухню, влияющую на полет. Решение пришло не как результат расчетов, а просто… появилось. Как будто я всегда его знал.
– Вернер, – в голосе Седовой проскользнуло удивление, – ваше решение загружено первым. И оно… черт возьми, идеально. Расход топлива на 3,7% ниже эталона.
"Твой отец использовал такой же подход", – заметил симбионт. – "Генетическая предрасположенность к пространственному мышлению. Редкая удача".
– Следующая задача: рассчитайте прыжок через подпространственный коридор от Меркурия к Сатурну. Учтите солнечную активность и гравитационные аномалии астероидного пояса.
С каждой задачей становилось проще. Симбиоз углублялся с каждым часом. Я больше не обращался к импланту за информацией – знания просто текли через меня, как будто я всегда их имел.
К концу первого месяца двое курсантов выбыли из игры. Один отключился от нейронной перегрузки. Второй не смог вернуться из навигационного транса – его вытащили принудительно. Теперь он просто сидит и бормочет навигационные формулы с пустыми глазами. Не лучшая карьерная перспектива.
– Десять осталось, – констатировала Седова без капли эмоций. – Завтра переходим к полетам на симуляторе. Отдыхайте. Вашим мозгам нужно время, чтобы не превратиться в желе.
В своей каюте я валялся на узкой койке, глядя в иллюминатор на звезды. Теперь я знал имя каждой видимой звезды, ее спектральный класс, планетную систему и оптимальную траекторию подлета. Хотел бы я забыть часть этой информации, чтобы просто наслаждаться видом, как раньше.
"Ты часто думаешь о координатах от отца", – заметил симбионт. Не вопрос – утверждение.
"Ты знаешь о них?" – мысленно спросил я.
"Информация хранится в твоем гиппокампе. Я имею доступ ко всем твоим воспоминаниям. Но эти данные не входят в корпоративные архивы".
"Ты сообщишь о них?"
"Моя основная функция – обеспечивать эффективность пилотирования. Если информация не мешает этой функции, она классифицируется как 'личные данные пилота' и не подлежит передаче".
Уклончивый ответ, но обнадеживающий. Похоже, мой симбионт не собирался меня сдавать. По крайней мере, пока я был полезен.
"Что ты знаешь о NGC-7293?" – решился я на прямой вопрос.
"Туманность Улитка. Планетарная туманность в Водолее. 650 световых лет от Земли. Последняя экспедиция – транспортник 'Гермес' под командованием Джеймса Вернера. Статус: пропал без вести. Туманность объявлена зоной ограниченного доступа после инцидента".
"Почему она закрыта?"
"Официальная причина: опасные радиационные аномалии. Неофициальная причина: не указана в базах данных".
Мое сердце забилось чаще. Там, в глубинах космоса, что-то скрывалось. Что-то, что Корпорация очень не хотела показывать. Что-то, что нашел мой отец.
Пазл начинал складываться. Отец оставил мне не просто координаты, а ключ к тайне, запрятанной в космической глуши.
Я закрыл глаза, и звездные карты развернулись под веками. Где-то там, в холодной черноте между звездами, меня ждали ответы. И, возможно, свобода.
Глава 4. Лара Норд
Пятая неделя тренировок на "Гагарине-17" давила на нервы как гравитационная аномалия третьего класса. Из двенадцати курсантов в строю осталось семеро. Последним сломался Хиггинс – рослый парень с Марса. Во время симуляции экстремального прыжка через подпространство его мозг схлопнулся где-то между реальностью и навигационным трансом. В медблоке говорили, если удастся перезапустить нейропластичность его обугленных мозгов, через пару лет он, может быть, научится самостоятельно есть.
– Семеро, – констатировала Седова, словно зачитывала прогноз погоды. – Вполне в рамках ожидаемых потерь.
Я возвращался с полигона индивидуальных тренировок, где шесть часов провел в виртуальном кокпите, отрабатывая уклонение от солнечных вспышек с одновременной корректировкой курса в восемнадцати измерениях. Симбиот перерабатывал терабайты данных, перестраивая нейронные связи для более эффективного управления. Процесс сомнительно приятный – примерно как засыпать с мигренью, пока кто-то заливает в уши расплавленный металл.
"Входящее сообщение по внутреннему каналу", – произнес симбиот. – "Приоритет: личный. Отправитель: Лара Норд, пилот класса А, инструктор навигационного модуля".
– Открой, – скомандовал я вслух. Можно было отдать команду мысленно, но иногда хочется услышать человеческий голос. Пусть даже свой собственный.
Перед внутренним взором развернулось сообщение:
"Вернер, верно? Сын Виктора Вернера? Твоя фамилия привлекла моё внимание в списке новичков. Мой отец, Эрик Норд, учился с твоим в Академии, и они дружили годами. Предлагаю встретиться в "Орбитальной точке" – баре на третьем уровне жилого сектора, сегодня в 20:00. Есть вещи, которые тебе, вероятно, стоит узнать. Лара."
Симбиот мгновенно выдал досье: "Лара Норд, 27 лет, генетический профиль N-478, имплантация произведена 7 лет назад. Текущий статус: пилот-инструктор класса А, допуск к маршрутам высшей категории сложности. Психологический профиль: стабильный. Эффективность симбиоза: 97,3% – выше среднего показателя на 12,8%".
Я почувствовал легкое покалывание в висках – мой симбиот проявлял любопытство, регистрируя всплеск адреналина в крови.
"Эрик Норд не участвовал в экспедиции к туманности NGC-7293", – заметил симбиот. – "Однако именно его корабль был направлен на поиски "Гермеса" после потери связи. Официальных результатов поисковой операции в базах данных не обнаружено".
Интересно. Возможно, Лара знала больше, чем было в официальных отчетах.
– Подтверди встречу, – решил я, удивляясь собственному учащенному пульсу. Симбиот зарегистрировал это, но промолчал – еще одно доказательство, что даже искусственный интеллект учится фильтровать информацию.
"Орбитальная точка" ютилась в секторе повышенной гравитации, где каждый кубометр пространства стоил как годовая зарплата техника средней руки. Бар с панорамными иллюминаторами на космическую пустоту – роскошь, которую корпорация предоставляла не из щедрости, а потому что алкоголизм у пилотов требовал контролируемых каналов.
Несмотря на голографические украшения, имитирующие древние земные таверны, бар был почти пуст. Симбиоты редко нуждались в выпивке – она нарушала квантовую нейрохимию. Да и общаться в мире, где каждый стал придатком к своей цифровой личности, как-то разучились.
Я заметил её сразу. Она сидела у дальнего иллюминатора, а солнечный свет очерчивал её силуэт золотым контуром. Высокая, с идеальной осанкой – результат генной корректировки, стандартной для пилотов высшего класса. Светлые волосы собраны в сложную косу. Но больше всего поражали глаза – глубокого синего цвета, как океаны Земли, которые я никогда не видел вживую. Натуральный пигмент, а не синтетическое улучшение. Редкость.
Я замер на входе, пораженный странным чувством дежавю. Словно я знал её раньше, в другой жизни.
"Физиологические показатели указывают на повышенную активность лимбической системы и резкий скачок уровня тестостерона", – услужливо сообщил симбиот. – "Рекомендуется активация протокола N-12 для стабилизации нейромедиаторного баланса".
Я мысленно заблокировал рекомендацию. Пусть сердце бьется чаще – иногда полезно чувствовать себя человеком, а не ходячим компьютером.
Она заметила меня и слегка кивнула. Я направился к ней, чувствуя странную неуверенность – совсем не то, что нужно пилоту в космосе, но вполне нормально для парня, встречающего привлекательную женщину.
– Александр Вернер, – произнесла она, когда я подошел. Её голос звучал мелодично, с легким акцентом орбитальных колоний. – Ты похож на своего отца.
– Ты знала его? – я сел напротив, стараясь контролировать дыхание. Она пахла чем-то натуральным – не синтетическими феромонами, которыми пользовались 99% населения.
– Лично – нет. Но отец хранил много голозаписей с Виктором Вернером. Они были близкими друзьями, несмотря на разницу в возрасте.
Она смотрела на меня пристально, словно сканируя. Профессиональный взгляд пилота, смешанный с чем-то более личным.
Лара коснулась виска – жест активации определенных функций импланта.
– Я отключила протокол записи нашего разговора, – пояснила она. – И тебе советую сделать то же самое. То, что я собираюсь рассказать, не предназначено для корпоративных баз данных.
Я последовал её примеру, мысленно приказав симбиоту прекратить архивацию.
"Протокол записи деактивирован", – подтвердил симбиот. – "Предупреждение: не архивированная информация может быть утеряна".
– Итак, Норд и Вернер, – усмехнулась Лара, отпивая безалкогольный напиток с нейропротекторными добавками. – Наша встреча была предопределена еще до нашего рождения.
– Что ты имеешь в виду?
– Твой отец исчез в туманности Улитка. Официальная версия – критический сбой навигационных систем корабля "Гермес" из-за неизвестной радиационной аномалии. Мой отец был отправлен на поиски и не вернулся.
– Это общеизвестные факты, – я пожал плечами, но внутренне напрягся.
– Общеизвестная ложь, – её глаза внезапно стали холодными как вакуум за бортом. – Мой отец нашел "Гермес". Пустой, с полностью функциональными системами, без единого повреждения. Ни следа экипажа.
Я почувствовал, как симбиот активировал аналитические протоколы, просчитывая вероятности различных сценариев исчезновения.
– Если корабль был цел, почему я не знал об этом? Почему это не было в официальном отчете?
– Потому что отчет моего отца был засекречен на высшем уровне.
Она наклонилась ближе, и теперь я мог различить еще один её аромат – что-то напоминающее горный ветер над ледниками. Её лицо оказалось так близко, что я видел естественные поры кожи – никаких синтетических улучшений. Натуральная красота, ставшая такой же редкостью, как чистый воздух на Земле.
– Я получила от отца зашифрованное сообщение, – её голос стал тише. – В нем были координаты – не точки в пространстве, а временной метки внутри туманности. И предупреждение о том, что Виктор Вернер нашел нечто, способное перевернуть наше понимание реальности.
Мое сердце забилось чаще. Отец оставил мне такое же сообщение. Но была и другая причина учащенного пульса – близость Лары, её дыхание, почти касающееся моего лица.
– Туманность Улитка, – произнес я, пытаясь сосредоточиться на сути разговора, а не на изгибе её губ. – Что в ней особенного?
– Это не просто туманность, – Лара окинула взглядом полупустой бар, проверяя, не подслушивает ли кто. – Согласно данным моего отца, это пространственно-временной разлом. Природное явление или искусственная конструкция – неизвестно, но он позволяет путешествовать не только в пространстве, но и во времени.
"Вероятность существования пространственно-временных разломов, позволяющих осуществлять хронотрансгрессию, согласно современным физическим теориям – менее 0,001%", – прокомментировал симбиот. – "Однако необъяснимый феномен темпоральных бутылок указывает на возможность преодоления причинно-следственных барьеров при определенных условиях".
– Темпоральные бутылки, – пробормотал я. – Мой отец оставил мне одну.
Глаза Лары расширились от удивления, в них мелькнуло волнение. Её рука нашла мою, и этот контакт послал электрический импульс по всему моему телу.
– Что было в ней?
– Координаты. И последовательность команд для навигационного компьютера, которую нужно активировать на маршруте VK-273.
– Маршрут к Европе, спутнику Юпитера, – кивнула Лара. – Базовый тренировочный маршрут. Я веду завтрашнюю группу пилотов туда.
Она задумалась на мгновение, а затем улыбнулась – впервые за весь разговор. Улыбка преобразила её лицо, сделав его моложе, уязвимее, человечнее.
– Не верю в случайности, Александр, – она впервые назвала меня по имени. – Наша встреча, твое обучение, завтрашний полет – все части мозаики, которую кто-то тщательно складывал годами. Возможно, твой отец. Возможно, мой. А может быть, нечто большее, чем они оба.
– Что ты предлагаешь?
– Завтра, во время полета, я создам помехи в системе мониторинга. У тебя будет примерно 17 секунд, чтобы ввести последовательность команд, прежде чем резервные системы восстановят контроль. Что произойдет дальше – не знаю. Но думаю, мы оба хотим это выяснить.
Она протянула другую руку через стол, и наши пальцы переплелись. Двойной контакт усилил ощущение связи между нами – в мире, где большая часть общения происходила через виртуальные интерфейсы, физический контакт стал почти священным.
"Детектирован всплеск окситоцина и серотонина", – сообщил симбиот. – "Рекомендуется контроль эмоционального состояния для поддержания оптимальной когнитивной функции".
Я снова проигнорировал предупреждение, позволяя себе почувствовать то, что блокировал годами – чистую, незамутненную человеческую эмоцию.
– Почему ты мне помогаешь? – спросил я, не разрывая контакта. – Твой отец уже заплатил жизнью за эту тайну.
Лара посмотрела в иллюминатор. Земля медленно вращалась в черноте космоса, загадочная и прекрасная. Но одной рукой она продолжала держаться за меня, словно боясь, что если отпустит, то потеряет навсегда.
– Потому что мой отец верил, что в туманности скрыт ключ к освобождению человечества от корпоративного рабства, – её голос стал тихим, но твердым. – И потому что твой отец был единственным, кто смог шагнуть за грань известного и вернуться – пусть не физически, но как послание, как надежда.
Она повернулась ко мне, и в её глазах отражались звезды.
– И, может быть, потому, что в мире, где люди живут веками, но редко чувствуют что-то настоящее, я хочу испытать приключение. Настоящее, опасное, значимое приключение.
Она не добавила "с тобой", но эти слова повисли в воздухе между нами, невысказанные, но ощутимые.
Я смотрел в эти синие глаза, глубокие как скандинавские фьорды, и понимал, что завтра моя жизнь изменится необратимо. Мы оба шагнем в неизвестность, следуя по следам наших отцов. И, возможно, найдем нечто большее, чем просто ответы на вопросы о пространстве и времени.
– До завтра, Лара Норд, – сказал я, поднимаясь и неохотно разрывая контакт наших рук.
– До завтра, Александр Вернер, – она улыбнулась, и в этой улыбке было обещание. – Надеюсь, наш первый полет не станет последним.
Покидая "Орбитальную точку", я физически ощущал на себе её взгляд. Мой симбиот молчал, словно понимая, что происходит нечто выходящее за рамки алгоритмов и протоколов.
Завтра мы активируем последовательность команд, оставленную моим отцом Виктором. И шагнем за грань известной вселенной – туда, где, возможно, ждут ответы на вопросы, которые человечество еще не научилось задавать.