Виктор Чугуевский
Таинственное исчезновение Агаты Кристобаль
Изложив угрозу, он устрашающе двинулся на Гильяма, потрясая широкими рукавами судейской мантии. Фелисия совершив крутой вираж, пошла на таран, а Космо ухватил друга за пиджачок и потащил его наверх, по лестнице. Фил ван Тропп не ожидал от зверушек такой прыти и собрался последовать за ними, но, получив тычок в глаз от разгневанной Фелисии и заслышав шум подъезжающей машины, кинулся к окну. Перед тем, как исчезнуть, он утер ушибленное веко и пообещал свидеться снова. Не прошло и полминуты, как в дом ворвался обеспокоенный детектив Уэбб в сопровождении толстого констебля Уоттфорда.
– Мне звонил Колдерон и срочно просил приехать,– обратился инспектор к напуганным приятелям.– С вами все в порядке?
– Почти,– сказал Гильям и рассказал про странного визитера в судейской мантии.
– Дело принимает неожиданный поворот!– задумчиво заметил Сильвестр Уэбб.– С какого бока тут объявился судья? Не уж-то, и он здесь замешан?! А почему бы и нет, на кон поставлены огромные деньги, а судейская пенсия не позволяет всецело радоваться жизни на каких-нибудь Каймановых островах!
После такого плодотворного умозаключения, он оставил при ушастых свидетелях, откормленного любящей матерью, констебля Уоттфорда, наказав ему постеречь, заодно, и важный документ, а сам на «купере» Колдерона вернулся в участок, чтобы нагрянуть к судье не с пустыми руками.
Перед фасадом дома собралась толпа зевак, и толстяк-констебль вышел унять их пыл. Муха Фелисия посчитала, что помощь полицейскому не помешает и тоже вылетела на улицу.
– Попрошу разойтись, господа хорошие!– сказал самым активным зачинщикам беспорядка упитанный полицейский, проигрывая дубинкой.– Представление окончено, занавес опущен!
– Мы живём в свободной стране!– выразил протест из толпы трудяга Талбот, распряженный после развоза молока и уже хлебнувший в пабе "Георг и Зеленый Змий" пинту пива. Муха летала от одного зеваки к другому, не зная, кого приструнить первым.
– Народ желает знать, доколе будут страдать невиновные?– вторил ему гусак Патрик, выпущенный недавно под подписку о невыезде, и также не трезвый.– Почему до сих пор не найден похититель хряка Барлоу и кто вернет здоровье истерзанному мученику! И куда же, в конце концов, делась миссис Агата?..
– Не вам качать права, гражданин подследственный!– упрекнул его констебль.
– У-у-у, деспоты!– вступилась за пернатого кавалера Голда Лу и закулдыкала нашейным наростом:– Заморили его в застенках! Шея исхудала, клюв ссохся, щеки осунулись, совсем на себя не похож стал!..
– Дорогая, ты не слишком ли обеспокоена судьбой гусака?– спросил индюк.
– В его лице, я беспокоюсь обо всех нас! И ты бы мог быть на его месте!
– Верно говоришь, Голда Лу! Нас за людей не считают!– выпалил козёл Палмер, давно подозревавший людской род в постыдной дискриминации собратьев меньших. У него рога так и чесались поддеть широкий зад толстого констебля.
– Пенсия мизерная, едва на косточку хватает!– пожаловался старый пес Уилбур и рявкнул от возмущения. Проведя ночь в полицейском участке, он протрезвел и чувствовал себя хуже, чем прежде.
– И мы тоже еле концы с концами сводим!– мяукнула ничейная кошечка Тельма.
– Пригрели нас в деревне, а сами чураются, будто чертей каких-то!– высказала претензию её сестрица Верджил, чёрная, как смоль. Муха Фелисия не выдержала и укусила кошечку за ухо.
– Ай!– вскрикнула Верджил и едва не поддела ее острым когтем. Фелисии удалось избежать гибели и отступить с оцарапанным крылышком к дому.
Обстановка накалялась. Констебль Уоттфорд терпеть не мог народные волнения и всяческие недовольства, и предпочел спрятаться за калиткой. Вслед ему полетел комок грязи и сшиб его шлем.
– Кто это сделал?!– грозно спросил толстый констебль, заново водружая на макушку головной убор.
– Птичка пролетела!– пошутил гусак Патрик и все протестующие демонстранты дружно засмеялись. Теряя последние остатки терпения, констебль Уоттфорд вытащил блокнот с карандашом.
– Сейчас вас всех перепишу и отправлю список в участок! – прокричал он усмиряющим тоном.– Оформим десять суток за хулиганство и злостное посягательство на жизнь полицейского, если не разойдетесь!..
Толпа выслушала его ультиматум, но разбредаться не торопилась.
– Только попробуйте пересечь границу частного владения, живо образумлю вот этой самой дубинкой!– пригрозил он обнаглевшей толпе и вошёл в дом, чтобы вызвать подкрепление. Фелисия влетела следом.
– Эй, ребята! Можно я позвоню в участок?– спросил полицейский, сняв с запотевшей головы шлем. С невинной просьбой он обошел весь дом, но Гильяма и Космо ни в гостиной, ни в кабинете, ни в спальне, ни на чердаке и ни в подвале ни оказалось. Они бесследно исчезли. Фелисия обезумела и забилась в складки абажура, оплакивать участь ушастых друзей.
Глава 7. Близнецы, малолетний шантажист и прочее
Пятница была в разгаре. В доме отставного юриста находились трое: знакомый нам Фил ван Тропп в судейской мантии и белом паричке, молодой, широкоплечий, высокий человек, родом из Техаса, и секретарша Лакшми. В кабинете, на персидском ковре валялся мешок, чем-то наполненный, и это нечто активно шевелилось и мычало.
– Ты меня выручил, Брендон!– сказал судья высокому субъекту в бейсболке с надписью "Оклахома буллз".– Смею заметить, ты безупречно провёл болвана Уоттфорда! Умыкнуть из-под его чуткого носа двух глупых ушастиков, да еще вместе с картой, которой нет цены, и уложиться в пять минут, это просто поразительно!..
– Ваша школа, шеф, и мне, ее способному ученику, не составило труда успешно провернуть это похищение…
– Вижу, тренировка на хряке Барлоу прошла не даром! И хорошо, что сбросил макинтош и чулок в мусорный бак. Пускай теперь, ищейки побегают за тугодумом Арчером, а мы, тем временем, спокойно провернем наше дело до конца!
– Билл, тебе не следовало светиться в доме старухи!– сделала шефу замечание секретарша.– И тебе не надоел весь этот маскарад?
– Не ворчи, дорогая! Ведь все обошлось…
– Кстати, шеф, как вы и просили, я заказал три билета на Ямайку, в воскресенье, утренним рейсом!– сообщил приятную новость атлетичный молодчик.
– Спасибо, Брендон!..
– Рад услужить! Как говорят у нас в Техасе, – сделал дело, гуляй смело…
– И я рад слышать! Вот только одно меня тревожит, куда подевалась чертова Агата! Великий конспиратор, ты точно ее не трогал?
– Как можно, шеф!– обиделся Брендон.– Ведь не было уговора. Да и когда я пришёл в её дом, для поиска карты, вздорной вдовы нигде не было!..
– Может, недотепа Арчер напортачил? Ещё, чего доброго, пришьют нам его непредсказуемые выходки…
– Навряд ли, Билл!– сказала Лакшми.– До сегодняшнего дня, по моему мнению, о нас никто не знал! А этот охотник на куропаток не способен на такой крайний поступок…
– Выходит, Агата сама себя выкрала?
– Трудно сказать, Билл, но тут кроется что-то другое, необычное. На астральном уровне, чую......
– Какая эзотерическая чепуха!– легкомысленно произнес шеф и раздраженно обратился к секретарше:– Дорогая, убери с глаз долой этот мычащий мешок с крольчатиной в чулан, к моему единоутробному братцу судье под бочок, за компанию!
– Неприлично заставлять женщину носить тяжести!– кокетливо возразила Лакшми.
– Но мы же заняты, дорогая!– привёл весомый аргумент пожилой джентльмен.– Смею заверить вас, завтра вечером самолично устрою вам праздничный ужин, фирменный фрикасе из свежего мяса ушастых грызунов, под названием «пальчики оближешь», а до того момента поизучаю карту. Получу, так сказать, максимально эстетическое наслаждение!
– А что с близнецом?– небрежно спросила смуглая секретарша, пытаясь в игривой манере скрыть остатки человеколюбия.
– Оставим в чулане, через день-другой сам скопытится!– нарочито грубо произнёс Билл, насквозь видя, как рентген, эту ее гуманистическую слабость.– В своей чопорной семье я всегда числился недоучкой и конченым неудачником, связавшим свою непутевую жизнь с дурной компанией, по их мнению. А Фил, любимчик Фил, такой хороший и со всех сторон положительный, блистая в обществе на поприще юстиции, вызывал в них бурю восторга и чванливую гордость. Ведь то, чего не достигли они, достиг он, их образцовый сынок. Но с этого дня все круто меняется! Отныне, я буду несметно богат, буду блистать в высшем обществе на равных с лордами и графами, а надо будет, титул куплю!..
– Но Билл, сокровище Моргана пропитано кровью!– предупредила Лакшми.– У него плохая карма и счастья нам не видать. Духи мертвых будут жаждать отмщения за каждое кольцо, медальон, браслет и нам придётся платить за проклятое золото собственным здоровьем, а может быть и жизнью…
– Не каркай, дорогая,– угрюмо отозвался плохой близнец семейства ван Тропп.– Даст бог, все обойдётся!
На этом месте, совершенно неожиданно, их приватный разговор прервала переливчатая трель дверного звонка. Махинаторы изумленно переглянулись.
– Кто бы это мог быть?– озадачился мнимый судья. Лакшми пошла открывать дверь. На пороге никого не было, кроме записки. Осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, женщина подняла небрежно сложенную бумажку. Сгорая от любопытства, она развернула её и, с неподдельным замиранием в сердце, на грани нервного потрясения, прочла кривой текст, написанный явно не взрослой рукой:
"Я все знаю! Если не хочите, чтобы узнал детектиф Уэбб, палажите завтра в один час дня сто фунтов манетками в каробачку ис под лядинцов "Свитли" и оставти их под атбитой плиткой фантанчика что возле почты. С пламиным скауцким приветом, Мистер Зет Дальнавидный."
Пораженная Лакшми, не зная, смеяться ей или плакать, отнесла записку сообщникам. Те занервничали, особенно шеф.
– Шантажист малолетний!– разгневался Билл, пробежав глазами детские каракули.– Начитался дешевых детективов! Но кто этот негодник?!
– Вылитый ты, в детстве,– произнесла Лакшми и прыснула в ладошку.
– Да, но эта гнусная акция может провалить все наше дело! И я не вижу здесь ничего смешного!
– Смешно то, что кармический бумеранг, запущенный тобой против других, бьёт тебя же самого…– объяснилась Лакшми.
– Не язви, дорогая! Лучше оттащи, наконец, мешок в чулан!..
Женщина чопорно хмыкнула и уволокла из кабинета судьи ушастых свидетелей. Вывалив их из мешка на пол чулана и выйдя наружу, она оправила юбку, вдела сбившийся локон в прическу, осмотрела себя в зеркало со всех сторон, и вернулась, застав шефа, шарящего себя по карманам.
– Брендон, у тебя нет мелочи?– спросил он. Молодчик высыпал из кошелька на стол изрядную горсть монет различных номинальных достоинств и национальных принадлежностей. Билл ван Тропп, отсчитывая нужную сумму, стал наставлять его:
– Тебе необходимо выследить юного шантажиста, выкрасть его и доставить… гм-м-м… сюда нельзя, слишком опасно, много посторонних глаз…
– А, давайте, на заброшенной лесопилке!
– Отлично, Брендон! Меня восхищает твоя смекалка!– похвалил его Билл, одновременно ведя счёт монеткам.– восемьдесят четыре, восемьдесят четыре с полтиной.... Так и сделаем! За тобой еще коробочка из-под леденцов…
– Вы, что задумали, мальчики?– спросила насторожено Лакшми, нахмурив чёрные бровки, так что урна, межбровная точка, пропала в складках. Но им не удалось просветить свою компаньонку, так как внезапно раздался ещё один звонок в дверь. Шеф вздрогнул.
– Сбился со счета, нервы ни к черту!– чертыхнулся он и сказал Лакшми проверить, кого там, на этот раз, принесли черти.
Лакшми закатила глаза, словно поражалась мужской инфантильности, и вынуждено поплыла в прихожую. В дверях стоял инспектор Сильвестр Уэбб, собственной персоной. Он загадочно улыбался. Рядом находился сержант Колдерон с серьёзным выражением лица, настроенным на решительный арест любого закоренелого преступника, лишь бы он подвернулся ему под руку.
– Извините, что нарушаем покой судьи,– сказал детектив,– но интересы следствия заставляют совершать самые неожиданные визиты. Ничего личного! Разрешите войти?
– Пожалуйста…– несколько растерянно ответила секретарша, с облегчением подумав, что хорошо ещё успела утащить мешок в чулан. Но инспектору не суждено было переступить порог. У него в кармане пиджака бодро заиграл мобильник. Это звонил констебль Уоттфорд. Он в панике сообщил, что Гильям и Космо начисто пропали.
– И важный документ тоже?– сдавленным шепотом спросил инспектор, прикрыв рукой рот. В данный момент, он сильно пожалел, что не приобщил старинную карту к уликам особой важности.
– Начисто, сэр!– ответил констебль.
Сильвестр Уэбб подумал, что именно сейчас задавать вопросы и, тем более, предъявлять обвинения судье, без главных свидетелей, глупо и не конструктивно. И он, еще раз извинившись, убрался с крыльца, несолоно хлебавши, вместе с разочарованным сержантом.
– Зашевелились, тараканы!– усмехнулась злорадная секретарша. Она наглухо закрыла на все замки дубовую дверь и вприпрыжку помчалась в кабинет судьи.
Глава 8. Три узника в потемках чулана
Гильям и Космо прекрасно слышали, какую уготовили им участь противные бандиты, и где им предстояло провести последние часы жизни, но высказать протест они не смели, поскольку Брендон заклеил им рты и лапки крепким и липким скотчем. А женщина с запахом пачули, вытряхнула их из мешка на пол, как какой-то мусор и, задвинув щеколду с внешней стороны, удалилась.
В чулане было темно, не смотря на то, что сквозь дверную щель, снизу, проникал дневной свет. Когда же глаза пообвыкли, зрение стало различать силуэт человека, связанного по рукам и ногам, и рот его также был заклеен скотчем. У старого пленника был жалкий вид: всклоченные, рыжие волосы по бокам обширной лысины, выпученные глаза и большой нос, одним словом, вылитый судья Фил ван Тропп, что и было на самом деле. А там, за пределами чулана, бесчинствовал другой ван Тропп – Билл, беспринципный жулик и прохиндей, каких свет не видывал. Это он заходил в дом миссис Агаты и пытался отобрать карту.
Теперь ясно, думал Гильям, кто похитил старушку! Но её тут нет! Может быть, её держат в лесной сторожке, взаперти. Прошлым вечером, они проходили мимо этой хижины. Какая досада, что они не заглянули туда!..
Космо что-то замычал, указывая головой куда-то вбок, а потом вверх. Гильям ничего не понял, только подполз к нему, и тоже беспомощно уставился в потолок. Он почувствовал себя сосиской, завернутой в мексиканскую лепешку, и готовой к употреблению. От такой мысли, он даже едва не всплакнул. Но припомнив милую старушку Агату, неизвестно где находящуюся, и неизвестно что претерпевающую, перестал малодушничать и взялся вспоминать свою благодетельницу.
Он вспоминал о том, как она прощала его умышленные проделки и невольные проступки, как заступалась перед соседкой миссис Фостер, когда он обглодал её сочный брокколи на двух грядках, а однажды истоптал ее белое постельное бельё, упавшее с веревки, по его вине…
И тут Гильяму на ум пришло признание, прозвучавшее из уст старой кормилицы одним долгим вечером прошедшей осени. Сидя у камина, Агата задумчиво произнесла тогда, глядя в окно с туманным пейзажем:
– Где-то, в наших краях, в родном Уэльсе, стоял легендарный Камелот, – замок короля Артура. В каждой руине мы видели его очертания и представляли, как там кипела жизнь галантных рыцарей. Но когда я была маленькой девочкой, я играла, в предместье Кардиффа, с мальчишками в морских разбойников. Это спустя годы, я узнала, что они были плохими людьми, откупавшимися от Закона ворованными драгоценностями, и таким образом, обогащая своих королей. А тогда, именно эта игра завораживала своей бесшабашностью и вседозволенностью. Что ещё надо для времяпровождения маленьким детям с кипучей энергией?
Все девочки забавлялись куклами, а я лазала по развалинам замков и дубасила палкой мальчишечьи бока. Мы совершали набеги и пленяли деревенских детишек и требовали с них выкуп, понарошку, разумеется. Мы закапывали "награбленные" сокровища в тайные места и рисовали карты и давали клятвы не выдавать их местоположения под страхом смерти. Очень забавное время было тогда, в те далекие годы.
Был там один мальчик, Грэгори Мэлоун, сын графского конюха, красивый такой парень. Потом он сгинул без вести под Дюнкерком. Я так в него втюрилась, что совсем потеряла голову и только тем и занималась, что отгоняла всех девчонок от него, словно мух от варенья. Даже лучшей подруге, Долли Гиббс, я умудрились потрепать ее чудную прическу. Но потом, я прозрела, увидев своего избранника с воображалой Мэгги Дрю, дочкой портного, и порвала с ним навеки.
Однажды, сразу после этого случая, в грозовую ночь, в наши двери кто-то громко постучал. Я была дома одна, дремала на кушетке, и, будучи отчаянной девчонкой, открыла дверь. Это был человек в старинной одежде, вроде драного сюртука, в сапогах с ботфортами и в треуголке. Не хватало попугая на плече, подумала я в тот момент. Он сказал, что за ним гонятся королевские солдаты и хотят вздернуть на рее. Он в спешке спросил, мол, это деревенька Лланримни. И не долго мешкая, сунул мне маленькую подзорную трубу, шепнув на ухо:– "Этот презент от командора, Мэри Морган!" и убежал в ночь. Я спросонья повертела в руках подаренную вещицу, обшарпанную и повидавшую не одно морское сражение, сунула в коробочку из-под обуви для девичьих таинств, и легла спать. Наутро, я забыла про ночного посетителя, а когда вспомнила, приняла его за сон, пока днём, по необходимости, не открыла крышку картонного хранилища. И я поняла, что ночное видение было всамделишным. И что презент с трехсотлетним опозданием предназначался моей прапрапрабабушке, Мэри Морган, а не мне. Я никому из семьи не рассказала про невероятный случай, решив, что меня сочтут за сумасшедшую и упекут в лечебницу, где уже находилась моя бедная тетушка Элли. На протяжении многих лет я не притрагивалась к тому презенту кровожадного предка, храня его в личном сундучке, и даже своему супругу, преподобному викарию, не призналась в своем давнем секрете. Теперь, после смерти Элоизия, он лежит в его кабинете, на его письменном столе, и я до сих пор не знаю, что он значит и почему он преподнесёт в дар таким таинственным образом…
И она, как-то странно, с лукавым прищуром, посмотрела на него.
"Ну, да, конечно!– мысленно отметил про себя кролик.– Как же я раньше не догадался разобрать подзорную трубу! Любознательному Космо случайно повезло: он из-за простодушного любопытства вскрыл цилиндр и обнаружил там пиратскую карту, будь она трижды неладна! Теперь, ни Агаты и ни карты, лишь безвременное заточение в потемках чулана. Незавидная участь для молодого, упитанного кролика! Поздравляю, ты заслужил это!"
От того, что он не оправдал возложенных на него надежд, Гильям напыжился и отчаянно заерзал, желая разорвать липкие путы, но ничего не изменил. От бессилия кролик захныкал. Космо смотрел на друга и жалел его.
"Как же они так глупо попались?– думал заяц.– После того, как констебль Уоттфорд пошёл разбираться с уличными ротозеями, со стороны кухни объявился некий тип в кожанной куртке и назвался секретным агентом 008 Джоном Дугласом из МИ-6, и мельком показал удостоверение. Он сказал, что надо срочно переместить их, поскольку в толпе есть преступники и опасность достигла критической точки X. Якобы, с местной полицией все улаженно, инспектор дал добро. Он раскрыл оранжевый мешок и предложил им спрятаться там. Он говорил так убедительно и от него исходил такой бондовский шарм, что они безропотно последовали совету и… моментально оказались в ловушке. Закупоренные, они вдохнули резкий запах эфира и потеряли сознание. Так глупо попасться можно было только в обществе людей, но не в лесу, где каждый зверёк всегда настороже и на всякие отвлеченные слова, пропитанные хитростью, улепетывает прочь, быстрее ветра. За излишнее доверие к людям, приходиться платить жизнью!"
Так думал Космо. И ещё он вспомнил своих лесных друзей, – барсука Глена, енота Ламберта, и ёжика Марвина…
А что вспоминал отставной судья Фил ван Тропп – неизвестно. Он по-прежнему продолжал на них пялить свои бельма, совсем не моргая, как первооткрыватель Джеймс Кук пялился на двух папуасов, когда впервые встретил их. Гильям, поначалу, решил, что старик помер, пока из уголков его морщинистых глаз не проступили настоящие слезы отчаяния, и сам он не издал протяжный стон. Да, Фил ван Тропп был ещё жив, а значит, и они тоже будут бороться за жизнь до конца, вплоть до задвигания противня в жаровню.
Глава 9. Охотник и бродяга
Элджернон Арчер плутал и плутал по лесу, усмиряя охотничий нрав несловоохотливой Клеопатры и расставляя по пути ловушки, силки и капканы на зайцев и кроликов, пока не набрел на сторожку, близ земляничной поляны. Это была деревянная постройка для отдыха и ночевки охотников и простых путников. Здесь было все необходимое: постель, стол и навесной шкафчик с котелком, солью, спичками и аптечкой. Чувствовалась заботливая рука ленд-лорда Хэмфри Кавендиша, эсквайра, истинного самаритянина, и его, не менее доброй самаритянки жены, леди Беатрис. Они были последними, в двадцать первом веке, образцово чудоковатыми дворянами из породы сострадательных покровителей, служащих сирым и убогим.
«Выказывать своё величие, сорить деньгами и наслаждаться жизнью, утверждая, что после нас, хоть Потоп, разве в этом предназначение благородных личностей? Если в этом, то лучше пусть Луна упадёт на Землю, чем жить в такой системе ценностей и быть частью очередной опытной модели всепожирающего Молоха». Так говорил бродяга Эйлуард, прежде исполнительный винтик механизма, кажущегося безупречно тикающим, но время от времени дающим сбои, которые проявляются все чаще и чаще, ввиду износа. И ещё он говорил, "что оттого, что эта естественная тенденция к распаду, в силу составленности, воспринимается, как привычный технический сбой, свойственный, как ментально-рукотворным системам, так и Вселенной в целом, нам кажется, что все в порядке и жить мы будем долго и счастливо. Но это не так. В любой миг может случиться мировая катастрофа и в этих непоправимо критических условиях, необходимо встретить этот естественный акт разрушения душевно чистым и без единого пятнышка прегрешения. Встретить конец текущей жизни так, чтобы не было больно и стыдно перед самим собой, и устремиться к Свету Неизведанного Пространства. В отличие от живших разнузданно и порочно, как расточительные господа, а теперь, жалкой духовной субстанцией, лишенных тела и возможностей чувственно-ментального проявления, негде приткнуться им, кроме адского пекла"…
Вот так думал и говорил чудоковатый бродяга и доморощенный философ, твердо полагающий, что добродетельная жизнь, здесь и сейчас, имеет важное значение в дальнейшем развитии духа на более высших уровнях, о которых мы не ведаем, в силу нынешнего невежества нашего обусловленного ума, задержавшегося в сфере земного существования…
Но при всем при том, мир продолжал жить в материально-потребительской эйфории, нисколько не заботясь о чистоте нравов, и безусловно подвергаясь духовному разложению. И Луна, некогда живое тело, от великой скорби, пока не падала на грешную Землю. Бездомному Эйлуарду, не желающему участвовать во всеобщей вакханалии чувств и умственных состязаниях, приходилось блуждать по землям графств, сквозь условные границы, унимая усталость там, где застало время суток и, питаясь, тем, что подадут сердобольные люди. Таковые ещё попадались на его пути.
Когда Элджернон вошёл в хижину, там, уже десятый день, с позволения милосердного ленд-лорда и леди Кавендиш, отдыхал бродяга Эйлуард. Титулованные особы подобрали отчужденного странника, гонимого деревней, после странной истории с хряком фермера Ллойда, и предоставили приют в лесном прибежище. Эйлуард принял это, как должное, и благосклонно изволил согласиться.
Взору уставшего охотника предстала нелицеприятная картина: драные носки бродяги были аккуратно устланы на столе, сбитые ботинки сушились на подоконнике, и голые ноги источали отнюдь не благовоние. В отличие от разборчивого Элджернона, Клеопатра с удовольствием обнюхала пальцы чумазого странника и принялась шарить по углам, тренируя дальше своё собачье обоняние.
Но охотник не был лишен чистоплотной воспитанности, культурного такта и чувства приятного восприятия. Сморщившись от невыносимо кислого запаха и пылая брезгливым негодованием, он спросил пришельца:
– По какому праву, ты расположился в нашем охотничьем бунгало?!
– По праву человеческого гостеприимства и милосердия, господин хороший!– вычурно ответил Эйлуард и, назло заносчивому истребителю живности, пустил ветры.
– Так ты еще издеваешься грубиян?!– вскипел охотник и схватился за ружье.
– Негоже так нервничать, господин хороший! Вам посчастливилось родиться человеком, а вы нос воротите от человека!– произнес великомудро бродяга Эйлуард, посматривая испытующе на Арчера, трясущегося от злости.
– Сейчас как шарахну из двух стволов, будет тебе гостеприимство и милосердие!– пригрозил Элджернон, направив на него ружьё.
– Так бы сразу и сказали, мол, поди вон, а то "по какому праву"…
Эйлуард, без всяких возражений, собрал вещички и вышел на свежий воздух. Разложив носки на прогретом солнышком булыжнике и там же пристроив штиблеты, он привалился к стене, продолжая свое праздное возлежание, словно некий древнегреческий эпикуреец. Отсутствующим взглядом уставившись в пустое пространство, он велеречиво изрек:
– В моем бродяжничестве повинно и наше национальное высокомерие и дутое превосходство, официально называемые самобытной чертой характера свойственное каждому англичанину! И еще, я поражаюсь полному отсутствию честолюбия у глупых европейцев, бдительно охраняющих свои культурные, правовые и духовные ценности! Им гадит на голову Их Великобританское Величие, своим демонстративным выходом из Евросоюза, а они еще лебезят и делают реверансы перед чрезвычайно особенным обществом сверхчеловеческой расы. А на самом деле, этот островок представляет собой обычное разбойничье образование с кукольной монархией, за всю свою колониальную историю запускавшие свои щупальца во все уголки света и набивающие казну награбленным богатством иных народов. И им начхать на весь остальной мир, кроме себя самой…
Но бессменный председатель акционерного общества охотников не поддался на провокацию гражданина мира, и не стал с ним спорить и устыжать его беспринципность. Он настежь распахнул в оскверненном помещении окна, дабы выверить скопившиеся миазмы из охотничьего бунгало и осыпать пол цветками лаванды. Они с Труди очень любили этот возбуждающий запах, особенно по ночам, в утолении бурной страсти.
– Войдешь, пристрелю!– сказал охотник бродяге, взял с собой малоразговорчивую Клеопатру, и пошёл искать куст лаванды. Безрезультатно покружив вокруг да около, он не только не нашёл мало-мальски нужного парфюма, но и захудалого пахучего цветка не отыскал, и вернулся с пустыми руками, но с полными карманами земляники. Бродяга, по-прежнему распространяя едкий смрад, сидел на том же самом месте и в том же положении, в каком был оставлен. Так, что в сторожке чистого воздуха не прибавилось, из-за опасного соседства с природным праведником.
Долго держать дистанцию с добровольным изгоем общества, Арчер не смог и вскоре, выкурив сигарету, произнёс, как бы невзначай и безотносительно к кому-либо:
– На кой ляд было похищать хряка?! Да ещё требовать пять тысяч фунтов!..
– Это произошло не совсем так, господин хороший!– даже не обернувшись в его сторону, сказал Эйлуард.– Один добрый джентльмен сказал мне, что у фермера Ллойда живёт боров Барлоу, который умеет играть в шахматы. А я люблю шахматы. От этой игры проясняется ум и развивается память с мышлением…
– Ишь, какой умник выискался! Я не умею отличить ладью от слона, а он, видите ли, мастак!
– Бывает…
– А как выглядел этот джентльмен? В цилиндре? С тростью?
– Ни чего такого высокосветского. Старик как старик, моего возраста, мордастый, лысый, с большим носом и с родинкой на щеке. Он ещё сказал, что в прошлом – судья и знаком был с самим премьером Уинстоном Черчиллем, младенцем сидел у него на коленках. Одним словом, ненормальный, я таких психов вижу на расстоянии. Он настоятельно советовал выкрасть хряка Барлоу и сразиться с ним шахматы, чтобы выяснить кто сильнее, человек или свин. Утверждал, что на этом матче можно подзаработать, сулил большие деньги, а у самого глазки лукавые-лукавые…
– .... как и должны быть у прожженного юриста,– договорил Элджернон, задумчиво уставившись в одну точку.– И ты, разумеется, согласился…
– Ясно, что отказался. Я не вор, а наоборот, честный бродяга, покинувший воровское высокосветское общество! Не желаю участвовать в дележе краденного…
Заинтригованный Арчер вышел из сторожки и, прислонившись к дверному косяку, взглянул в упор на девятое чудо света.
– И как же, по твоему, у тебя оказался Барлоу?– спросил он.– Причём, туго связанный бельевой веревкой?
– А я почём знаю! Проснулся рано утром, у шалашика, возле речки, а тут нагрянула полиция и давай меня тормошить и шпынять. Такая следственная драма разыгралась, я вам скажу! Мне, ни за что, светило два года! Хорошо, фермер попался несказанно добрый, отказался от обвинения и даже заплатил штраф за физический и моральный ущерб, якобы, мной произведенный бедняге Барлоу…
– А сам Барлоу, что говорил?
– Что ничего не помнит. На него кто-то навалился в тот момент, когда он решал теорему Ферма, и оглоушил чем-то тяжелым. Очнулся он уже возле моего шалашика…
– Да-а-а, занятный случай!– сказал на это Элджернон, с некоторой долей сомнения, а сам подумал: -«Возможно, бродяга говорит правду, а возможно лжет…»
Но кристально честные глаза скитальца и то, что он упомянул судью, который втравил и его в эту кладоискательскую авантюру, на мгновение отрезвили ум охотника, представив картину под другим ракурсом. Но, что преследовал судья Фил ван Тропп, устраивая подобные провокации, совсем непонятно…
– А сам ты откуда родом?– ради праздного любопытства и отвлечения от мрачных мыслей, спросил мистер Арчер.
– Из здешних мест, милый человек,– ответил бродяга.– Лет сорок тому назад, и у меня была семья, – жена Памела и сынишка Терри. Он был ещё несмышленышем, когда я покинул их. Это случилось после рождения второго ребёнка. Младенец умер вместе с матерью, при родах и я, совершенно обезумев, помутился разумом и попал в психушку. Там меня продержали десять мучительных лет. Я вышел относительно здоровым. Первым делом, я навел справки о своём сыне и узнал, что и он навеки покинул меня, пополнив ангельскую свиту Господа нашего. Окончательно осиротев, я погоревал и вот уже тридцатый год топчу грешную землю, блуждая из одного графства в другое, и всякий раз, как я прихожу в эти места, меня гложет тоска и одолевают грустные воспоминания. Словно было это в прошлой жизни. Так вот и мыкаюсь, господин хороший. Но ничего, недолго еще мне коптить небо. Скоро присоединюсь и я к моим милым деткам и любимой женушке…
