Виктор Галданов
Разберёмся по-семейному
Предуведомление автора
Все события, о которых рассказывается в этой книге, полностью вымышлены, имена героев взяты произвольно, всякое совпадение может быть лишь чисто случайным. И вообще, речь, скорее всего, идет о какой-то другой стране.
* * *
Глава первая
Он заметил их, еще не выходя из самолета.
Валерий Барский привык к осторожности. Благодаря ей он до сих пор оставался в живых. Хотя его деятельность уже пере-стала быть связанной с риском, и он позволил себе даже отрастить изрядное брюшко и облениться, привычка моментально оглядываться, оценивая обстановку, стала его второй натурой. Вот и теперь он на мгновение остановился, прежде чем начать спускаться по трапу самолета. Уголки его большого полногубого рта слегка дрогнули.
Опять что-то стряслось, машинально отметил он, обнаружив двоих помятых мужичков в плащах с поднятыми воротниками, которые ждали у трапа. Холодный ночной туман висел над полем. Их внимательные глаза профессионально оценивали спускавшихся пассажиров. Сходя с трапа, Барский заметил, как они обменялись взглядами.
Похоже, что ждали они именно его.
На их лицах было написано сумрачное удовлетворение. Тот, что пониже, с болезненно-бледным под цвет тумана лицом отбросил сигарету. Они двинулись ему наперерез, стараясь при этом не упускать из виду пассажиров, унылой гурьбой направившихся к зданию аэропорта.
Барский хорошо выспался за время перелета и теперь решил немного поразвлечься.
Ростом он был в метр девяносто, широкоплечий и подтянутый, несмотря на свой вес в сто десять кило. Внешне он производил впечатление здоровенной кегли: со своей крупной, стриженной ежиком головой, объемным животом и широкими брюками. От влажного воздуха его коротко стриженные волосы с сединой на висках слегка закручивались, обветренное лицо с крупным, явно сломанным в юности носом было покрыто загаром. При ярком свете, падавшем из окон аэровокзала, цвет его глаз напоминал свежую брагу. Ту самую чистую и свежую бражку, которую делают в Средней полосе России, когда снег еще глубок, из ноздрей лошадей вырываются клубы пара, а на здоровенные двухчетвертные бутыли надевают резиновые перчатки и они стоят, надутые, и помахивают окружающим, истекающим слюной в ожидании срока готовности. (Кодовое название механизма – «рука Москвы»). Весь багаж Барского ограничивался видавшим виды «дипломатом», которым он небрежно помахивал на ходу. Как бы не видя их, он направился прямо к воротам.
Потом, резко остановившись, он ухмыльнулся и, ухватившись за их плащи, резко дернул к себе. Пытаясь удержаться на ногах, сыщики столкнулись головами. Шляпы упали под ноги пассажиров, которые не преминули пройтись по ним. Бледный вырвался из рук Валерия, подобрал шляпу, попытался вернуть ей первоначальную форму и, натянув ее на лысеющую голову, с ненавистью воззрился на хохочущего великана.
– Слушай, Валера, нечего тебе… – начал он и остановился, глядя на партнера и пытаясь сообразить, чем бы можно было припугнуть великана, – …рассчитывать на поблажки со стороны ФСБ.
– Надо же, сто лет мечтал о поблажках, а тут – накося, выкуси. И это совершенно естественно, – закончил тот за него. Он издевательски покачал головой, как бы сокрушаясь. – Неужели Контора решила отправить таких великих экспертов, как Коржанов и Сияпин в такую гнусную погоду специально, чтобы сказать мне об этом?
Федор Сияпин (служебное прозвище «Надо-Федя») был долговязым мужчиной с костлявым лицом. Его партнер Борис Коржанов был на полголовы ниже Барского. Он смотрел в его светло-карие глаза с таким выражением, будто вспомнил что-то неприятное.
Сияпин расправил помятую шляпу и проворчал:
– Опять ты перебегаешь нам дорогу, Барский.
– Разве? Я только что с самолета и собираюсь заняться своими делами.
Сияпин проводил глазами группу плетущихся к аэровокзалу пассажиров и поглядел на Коржанова.
– Боюсь, что тебе все же придется на некоторое время посвятить себя нашим делам, – заявил тот.
Барский любезно улыбнулся.
– Дела? Я и не знал, что у вас есть какие-то дела. – Он подхватил их под руки и потащил к припозднившемуся автобусу, который подрулил к трапу самолета, когда везти было уже некого, кроме них троих.
– Пошли. Посидим в тепле.
Сияпин и Коржанов бурно завозмущались, и тогда Барский спросил:
– Одно из двух, мужики, либо вы меня арестовали и ведете на допрос, чему я без ордера буду активно сопротивляться, либо просто хотите поболтать, и тогда я выбираю место для беседы, в данном случае буфет.
– Я же тебе говорил, без ордера тащиться глупо! – буркнул Коржанов.
– Тогда уж требовал бы группу захвата, – кисло оправдывался Сияпин.
Вскоре они заняли столик с видом на посадку. Заспанная официантка плеснула каждому по пластмассовой чашке мутного пойла. Барский насыпал в свою чашку сахар из припасенного «аэрофлотовского» пакетика, поудобнее устроился в зыбком пластмассовом кресле, откинулся назад и зевнул.
– Итак, в связи с чем такая честь? – Он зажег сигарету и бросил спичку в стеклянную пепельничку.
– Скажи пожалуйста, в связи с чем это ты так быстро здесь объявился? – враждебно спросил Коржанов. – Может быть, тебе из каких-либо источников стало известно, что у нас здесь что-то произошло?.
– Да ладно, живу я здесь, – засмеялся Барский. – Правда, все, что мне нужно, я покупаю в гастрономчике через дорогу и голосую за ЛДПР, но я не знал, что за это уже сажают. Я всегда говорил шефу, что мне нельзя уезжать с ним на курорт. Стоит на недельку-другую смотаться из столицы, и всю страну начинает трясти.
– Скажите, Барский, – протокольным тоном начал Сияпин, – что вам известно о Марине Козинской, директрисе притона под названием «Труба».
– Во-первых не притона, а ночного ресторана, – спокойно ответил Барский, с интересом взглянув на него. – Во-вторых же, доподлинно о ней мне известно только то, что у нее родинка на попе. С ле… нет, с правой стороны, внизу. Впрочем, это смотря с какой стороны глядеть.
– Хохмить изволите, – тяжело засопел Коржанов. – А нам вот после недолгих поисков стало известно, что вы, дражайший господин Барский, доверенное лицо правительства и самого президента, член Комиссии по чрезвычайным ситуации и эксперт-консультант по вопросам безопасности, являетесь совладельцем этого притона. На что, как государственный служащий вы не имеете никакого права.
– А умереть с голодухи на зарплату, которую мне платит государство, я имею право? – осведомился Барский.
– Никто из нас с голоду не помирает, – возразил Сияпин.
– Естественно, а о чем тебе беспокоиться с такой комплекцией? Да и чего с тебя требовать, доходяги? – буркнул Барский. – Ладно, мужики, решили заложить, да? Только учтите, что вступил я в учредители еще в восемьдесят девятом, когда все это вовсе не запрещалось, и за все эти годы мне не было выплачено еще ни рубля дивидендов.
– Ну а зачем деньги, когда натурой брать можно, – многозначительно подхватил Сияпин.
Коржанов в этот момент прикуривал и едва успел расслышать сдавленное: «Твою мать…» – затем ему пришлось приложить титанические усилия, чтобы разжать могучую лапищу Барского, вцепившуюся в тощую глотку Сияпина.
– Я уверен, что Федя не имел ввиду ничего предосудительного, – примиряюще сказал он, обдав своего компаньона взглядом, полным ледяного презрения.
– Но-но, петухи, ишь, расфуфырились! – прикрикнула на них буфетчица.
– У нас полный порядок, теть Мань! – просипел Федя и опять закашлялся.
– Ты же понимаешь, получаешь ты с этого подвала дивиденды или нет никого не фачит, когда дело доходит до принципов, – негромко продолжал бубнить Коржанов. – Это такой мощный козырь для твоих кремлевских сослуживцев, что они не преминут тебя подсидеть. И твой «шеф» вынужден будет тебя убрать, пока про тебя не появилась заметочка в «Сексомольце». Так что, видишь, тебе просто необходимо помогать нам, чтобы хоть как-то реабилитировать себя…
– Узнаю родное ведомство! – восхитился Валерий. – Полный арсенал: шантаж, угрозы, запугивание, не хватает только снимочков с голой шалавой.
– А ты как думал? – окрысился Сияпин. – Думал, что из ГБ можно уволиться, как с маргаринового завода? Или решил, что раз ты теперь крутишься при правительстве, то уже можешь игнорировать наше влияние?
– Ша! – сказал Барский, стукнув ладонью по столу. – Если это официальная вербовка, то я хочу слушать не шестёрок, а шефа. Если же вы просто щупаете меня на бздливость, то учтите, вы оба завоняете раньше, чем я. И посмотрим, кто кому лучше сможет испортить жизнь.
– Прежде чем вы снова вцепитесь друг другу в глотки, – примирительным тоном начал Коржанов, – я хочу, чтобы ты, Валера, ответил на пару вопросов.
– Я не буду отвечать ни на какие… – начал было Барский, но Коржанов оборвал его неожиданно резко:
– Будешь, ещё как будешь. И сказать тебе, почему? Не потому что ты перессал наших намеков, а потому что тебе позарез хочется знать, зачем тебя вызвала твоя подружка. А она сама ни черта не знает, только боится. Вся информация у нас, потому что мы занимаемся этим делом. Так что тебе придется ответить на наши вопросы, чтобы получить ответ на свои. Лады?
Барский пожал плечами и со вздохом признал свое поражение словами:
– Вот речь не мальчика, но мужа.
– Итак, Марина Козинская, тридцати трех лет…
– А я был уверен, что ей еще нет двадцати семи…
– … после четвертого развода решила не узаконивать своих взаимоотношений с мужчинами. По образованию актриса, Щукинское, выступала в музкомедии, танцевала в варьете. В молодости имела приводы в милицию за проституцию…
– Это я ей давно простил, – быстро вставил Барский.
– Наркотиками пробавлялась…
– Если она и пробовала раньше, то давно бросила, – резко сказал Барский. – И не черта шить девке дело на пустом месте. Что у родного ведомства против нее?
– Она живет в Крылатском. И по чистой случайности ты последние полгода указываешь этот же адрес и телефон, как свои. Два дня назад Марина звонила тебе в Сочи.
– Боюсь, что вы не много узнали, не так ли?
– Подслушивать правительственную линию нам не разрешили, – сказал Коржанов.
Барский важно надул щеки.
– Ну вот, хоть какая-то польза от этой поганой работы. Хоть не каждому топтуну ты по зубам.
– Черт бы тебя побрал! – взорвался Коржанов и, оглянувшись, понизил голос. – Ну, ладно. Твоя подружка нам как-то по фигу. Но у Марины есть сестра. Наташа. Лет на пять-восемь моложе Марины, так что ей сейчас около двадцати пяти. Тоже художница. Была замужем за поэтом, который не вернулся из гастролей по Аргентине…
– Богэма, ёпыть… – угрюмо буркнул Федя.
– Теперь она утешилась с дружком, которого зовут Ефим Абрамович Лифшиц.
– Правильно говорят: в семье не без еврея, – кивнул Барский. – Ну и чем же вам не угодил наш еврей? На вид он скромняга-парень. Хохмач, помешанный на своих машинках. Они с Наташкой вроде бы затевали что-то более-менее серьезное. («Если у этих двоих вообще может быть на уме что-либо серьезное» – добавил он про себя.)
– Его в последний раз видели тринадцать дней назад, когда он высадил Наташу на Ленинском около метро, а сам уехал на выходные предположительно в Питер. Мы не думаем, что ему удалось добраться туда. Мы не смогли найти ни одного человека, который бы видел его самого или машину. Ты помнишь ее, чехардак типа «антилопы-гну» вишневого цвета. Парень помешался на старинных автомобилях.
– Вы теперь работаете в бюро по розыску пропавших?
– Да, когда пропавшим оказывается инженер-электронщик, принимающий участие в закрытом правительственном проекте, – отрезал Сияпин.
Барский застыл на мгновение с открытым ртом, а потом вполне натурально зевнул.
– Интересно. Ну, за внутреннюю безопасность полностью отвечает ФСБ. Не скучайте, мужики. – Он потянулся и встал. – Звоните мне, когда окончательно запутаетесь. У меня есть на примете хорошее частное детективное бюро. Кстати, своим они валютой платят.
– Ты хочешь сказать, что вернулся вовсе не для того, чтобы разыскивать Лифшица? – потребовал ответа Коржанов.
– Точно. Хотя у меня есть кое-какие соображения относительно того, где он может быть.
– Да? – Оба агента быстро поднялись на ноги.
– Он сейчас торчит где-нибудь на проселочной дороге с пустой канистрой. Эти старые модели просто взахлеб жрут бензин, – со смехом сказал Барский, подхватывая свой «дипломат».
– Черт бы тебя… – кулаки Коржанова сжались.
У двери Барский задержался ровно на столько, чтобы успеть посоветовать им:
– Не теряйте времени, выслеживая меня. Я буду у себя в «Трубе». А потом, я думаю, провожу Маришку домой. Сами понимаете, дело семейное.
* * *
Итак, история достигла своей кульминации. И разрешится, наверняка взрывом. Она, наверное, и не могла кончиться иначе – уж слишком истеричными, неистовыми и яростными были те порывы чувств, которые обрушивались на кораблик их маленькой семьи.
Да он и звал их так «моя маленькая семья». Вся история началась пять лет тому назад, в конце перестроечного года, когда в кабинет Барского привели заплаканную девочку и очень попросили помочь. Он успокоил девочку, как мог, налил ей чаю, предложил закурить, сходил за пепельницей (сам Барский тогда не курил) и, вернувшись обнаружил превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя. Зареванная чумичка с обвисшими влажными космами превратилась в очаровательную блондинку с невероятно чистыми скандинавского типа глазами. Она не имела права зваться иначе, чем Наташей, предположил Валерий – и угадал.
Затем последовала история, лишний раз подтвердившая постулат Толстого о том, что все несчастные семьи несчастны по-своему. История семьи Козинских-Малютиных изобиловала приключениями, бурными страстями, загадочными взлетами и сокрушительными падениями. Глава семьи, талантливый книжный иллюстратор, получил Сталинскую премию за цикл графических работ на тему «Ленин и дети», затем отправился в лагерь за портрет Сталина, в котором кто-то что-то не то усмотрел, затем вновь получил премию. Его супруга – артистка Большого – собрала все мыслимые и немыслимые награды и сплетни, развелась и вышла замуж за голландского миллионера, который оказался проходимцем, вернулась в страну и снова вышла замуж… Как зачарованный Валерий Барский слушал эту захватывающую историю, пока она вдруг не подошла к логическому концу. Итогом брака были две очаровательных девочки, одна из которых приняла фамилию матери, а другая – отца. Родители же вскоре один за другим последовали в могилу, и девочки остались без средств к существованию. Впрочем, обе были к тому времени уже вполне самостоятельными, старшая зарабатывала на хлеб танцами и древнейшим способом, младшая писала картины и участвовала в различных «акциях» хиппующей богемы, так что порой за ее картины удавалось что-то получить. Но после одного задушевного разговора сестрички решили взяться за ум и открыть, как выразилась Наташа «нечто вроде театрального кафе-шантана, клуба художников и поэтов, где каждый мог бы испить из живительного источника Искусства, вложить в него частицу себя и пообщаться с себе подобными». А в итоге получился полутемный подвал со стенами, изрисованными братьями-художниками так, что неподготовленного человека могло стошнить, и исписанными похабными стишками. Гонорары свои художники и поэты сами предложили получить выпивкой и даже вполне могли обойтись своей закуской, на что девочки вначале радостно согласились, однако спустя неделю с ужасом стали убеждаться, что их шантан в одночасье превратился в вульгарный бордель, прибежище бомжей и прочей пьяни. В довершение ко всему на хозяек наехали рэкетиры и потребовали сумму, которой кабак не смог бы дать и за год. Залившись слезами девочки обегали всех своих знакомых и собрали деньги. Но через день приехала другая группировка и тоже потребовала денег. Как посоветовали знакомые, девочки свели тех и других, чтобы те разобрались и (втайне лелеяли надежду девочки) перестреляли друг друга. Но мафиози решили чисто по-деловому и потребовали платить и тем, и другим. Назавтра истекал последний назначенный срок и…
– А продать свой вонючий кабак вы не пробовали? – спросил Барский, искренне желая помочь.
– Я лучше лягу под этого Куска! – побелев, выкрикнула Наташа.
– Это кличка его, Кусок, да? – вдруг заинтересовался Барский и затребовал к себе дело этого парня.
Выяснилось, что молодой человек с указанной кличкой уже год как состоит в розыске за убийство милиционера на Тушинском рынке. Так что, когда на следующий день команда подъехала к «Трубе», ее окружили ребята в масках и бронежилетах, а Куску, который попытался сопротивляться, шальная пуля угодила в печень, и он истек кровью, не приходя в сознание.
На следующий день с главарем очередной, приехавшей за данью команды беседовал лично Барский, прочая же команда лежала на снегу, заложив руки за головы. Их, пожурив, отпустили, задержав только одного дурня с «лимонкой». Главарь же по кличке Дупель еще долго приходил к Барскому и исправно стучал на всех своих коллег по преступному миру. Тогда же начался бурный, в одночасье закончившийся роман Валерия и Наташи; роман этот, как сказал бы поэт, сгорел, подобно Фениксу, чтобы на углях его разгорелось пламя истинной Любви. После знакомства с Мариной, Валерий еще несколько дней по наитию считал себя влюбленным в Наташу, и приходил по утрам на работу, как сомнамбула, тело его сладко ныло от любовных пыток, которым его подвергала по ночам молоденькая, но уже изощрённая в этом искусстве художница, перед глазами же стоял облик ее более взрослой сестры.
В Марине не было Наташиного импульсивного накала страстей, она ненавидела жизнь на грани фола, не одобряла экзальтированность и фиглярство. Барского страстно тянуло к ней, и когда это наконец произошло, и Наташа на несколько дней исчезла в студии какого-то непризнанного рок-экспериментатора, Барский получил возможность по душам поговорить с Мариной и переселился к ней.
К тому же времени относится и расцвет «Трубы», интерьер которой спроектировали поляки, а выполнили турки, на кухне появился итальянец-повар, и в меню кабачка прочное место заняли улитки по-бургундски, лягушачьи лапки и «свежие устрицы в белом вине», под видом которых подавали обыкновенных мидий.
После всех этих благодеяний девушки дружно избрали Валерия в состав учредителей и едва ли не против его воли оформили все это документально. Он выторговал себе лишь право не получать дивидендов до той поры, пока предприятие прочно не встанет на ноги, на что сестрички милостиво (но с надутыми губками) согласились.
* * *
Стоял март, в Москве в это время года порой неожиданно бьют морозы. Они приходят с северными ветрами. Тогда же иногда и прорываются дожди. Дождь размывает огни витрин и множит их отражения в мокрых мостовых. Светофоры, регулирующие движение в районе Садового кольца, выходят из строя из-за перепадов температуры. Впрочем, в столь ранние часы водители полностью их игнорируют.
Крупные капли дождя продолжали падать сквозь туман. Такси проскочило на красный свет и остановилось у тротуара напротив «Трубы». По дороге Барский несколько раз поглядывал назад. Света фар позади не было. Тогда он расплатился с таксистом, перебежал через тротуар, вошел в подворотню, оттуда во двор и сразу направо, спустился вниз на пятьдесят пять гранитных ступенек, проложенных в жерле круглого тоннеля и остановился перед дубовой, зачерненной горелкой дверью. Она представляла собой здоровенную, потемневшую от времени дубовую плаху, укрепленную кованым железом на навесных петлях. Из-за двери доносились приглушенные звуки женского голоса, исполняющего джазовую партию в сопровождении фортепьяно. Игру нельзя было назвать виртуозной, но для забегаловки фортепьяно звучало вполне прилично. Певицу вряд ли можно было отнести к великим «королевам джаза», но ее чувственный голос, богатый оттенками, как нельзя лучше подходил для блюзов.
Пальцы Барского взялись за мокрую холодную ручку, и он с трудом отворил ее. Перед ним была длинная полутемная комната, напоминавшая тоннель. Вышибала двинулся ему навстречу, но, узнав, заулыбался. Старик-гардеробщик при виде него согнулся в три погибели. Барский прошел внутрь. Несколько человек околачивались около бара. С пяток проституток пасли своих клиентов, и, обернувшись к вошедшему, завздыхали. Час стриптизёрок уже прошел. Нуворишей сегодня видно не было, мафиози – вроде бы тоже. Да и могло ли привлечь их к себе столь убогое заведеньице? Столы и стулья несли на себе отпечаток долгих лет службы. Темные стены покрывали рекламные плакаты различных бюро путешествий и шаржевые физиономии политических лидеров, а также репродукции гравюр на спортивные темы. Воздух был пропитан запахом пива и спиртного, табачного дыма и мокрой одежды.
В конце комнаты освещенное единственным софитом, подвешенным к потолку, на возвышении стояло фортепьяно. Барский прислушался. Марина играла скорее для себя, чем для посетителей. В конусе света плавал табачный дым, шелковым облаком блестели ее длинные волосы, тени на лице подчеркивали его изысканную прелесть. Она играла «Блюберри Хилл», и в ее исполнении эта вещь звучала пробуждающей воспоминания жалобой.
Бармен был новичком. Он оторвался от кассы и увидел, что Барский положил деньги на стойку.
– Два «Скотча» со льдом и содовой.
Бармен потянулся за стопками. Барский легонько свистнул ему, покачал головой и сказал:
– Такие напитки подаются в бокалах. Даже здесь.
Бармен с вызовом посмотрел на него, но что-то в лице клиента не позволило ему пренебречь советом.
– Бу-исде, – сказал он и поставил перед ним два бокала.
Барский забрал их и направился в конец комнаты. Свет вспыхивал в маленьких пузырьках, поднимавшихся со дна бокалов. Зажигая сигарету, он посмотрел на женщину и заметил, как огонек зажигалки отразился в ее зеленых глазах. Он улыбнулся, а ее пальцы взяли фальшивый аккорд, когда он сказал:
– Привет, Марина.
Она перестала играть, встала, выключила свет над роялем и села рядом с ним – высокая женщина с небольшой грудью и длинными ногами. На ней было синее вечернее платье. В каждом ее движении сквозила природная грация. Она подняла свой бокал.
– За то, что скрашивает дождливые ночи! За тебя, мой ненаглядный мужик, мой Барин.
Он кивнул с улыбкой, взял ее руку и поднес к губам, поцеловал ее нежную ладонь и кончиком языка обвел на ней кружок. Она прижалась к нему, и он почувствовал, как вздрогнула ее нога, а ногти легонько вцепились в его щеку.
– Эта дождливая ночь наша, или славные подвиги не могут подождать до утра?
Она освободила свою руку и взяла у него сигарету. Когда Валерий поднес зажигалку, она сказала:
– Я за то, чтобы эта ночь была нашей. Или, может быть, ты сначала хочешь поговорить с Наташей?
– Конечно. И ты знаешь, что я скажу ей.
– Прошу тебя, скажи ей только, что ты посмотришь, что можно сделать.
– Не пытайся уйти от проблемы, солнышко. Сестренке предстоит столкнуться с неприятностями. И чем скорее она набьет себе синяков, тем скорее они пройдут.
Барский угрюмо потягивал свой коктейль, думая о том, как много прекрасных женщин связывает свою судьбу с ни на что не годными мужчинами.
– А она-то тут при чем? Девке просто не повезло. Она связалась с идиотом…
– Можно подумать, что раньше она связывалась не с идиотами.
– … который внезапно куда-то подевался, – упрямо закончила Марина.
– Как и все ее великие и страстные любови. Нет, ты мне можешь сказать, что она в нем нашла?
– Разумеется, в точности то же, что и я нашла в тебе, – заявила Марина. И, взглянув в недоумевающие глаза Барского, уточнила: – обеспеченность, постоянство и нежность.
Своими коленями она обхватила его колено и немножечко сжала, не сводя с него глаз.
– Не знаю, как насчет себя, но единственный совет, который я могу дать ей, – это вычеркнуть его из своей жизни. Мариш, я знаю людей типа этого Фимки – он не годится для Наташи. Он вообще не годится в спутники жизни ни одной женщине, кроме той, которая скрутит его в бараний рог. Ты же должна это понять.
– Я-то это понимаю. Но Наташа не понимает.
– Придется. – Барский поставил пустой бокал и провел рукой по еще влажным волосам. – Ты, действительно, уверена, что он отправился в Питер полюбоваться на Пушкинские места?
– Как и в том, что дамочка, взявшая трубку, когда я звонила, была просто горничной отеля, мой милый. – Ее голос звучал хрипло, а пальцы яростно сжали его руку, пуская ногти под кожу. – Знаешь, милый, многим моим друзьям ты совершенно не нравишься. Меня уже очень давно не приглашают на разные светские тусовки, презентации и прочие приемы. Таковы правила игры, хотя мне на это и наплевать.
– Сравнивая меня с Фимой, ты ни к чему не придешь.
– Черт возьми, тебе надо пореже летать на самолетах. Ты от них тупеешь. – Она уронила сигарету на пол и яростно затоптала ее. – Я и не собираюсь сравнивать.
– Действительно? – поднял бровь Барский.
– Да я и не смогла бы. – Она взяла другую сигарету. – Прошло семь лет, и я думаю, что знаю о тебе меньше, чем в самом начале нашего знакомства. Мы можем быть вместе неделю, месяц или два. Потом по телефону с этим твоим противоподслушивающим устройством тебе кто-то звонит, говорит тебе несколько слов, и ты бросаешь все, бросаешь кабак в середине рабочего дня, бросаешь меня на половине ночи и уходишь. Я знаю только, что порой за этим стоят такие большие шишки, что генералы тебе кланяются и берут под козырек. А когда ты свободен, то начинаешь возиться с какими-то подозрительными субъектами. – Она затянулась сигаретой и наклонилась к нему. – Но в одном, что касается тебя, я уверена. Я тебя люблю. И этого достаточно.
– Вот и хорошо. – Барский в глубине души лелеял надежду, что Марина никогда не узнает, что большинство подозрительных субъектов, с которыми он встречался в «Трубе», были агентами разных стран. И не только дружественных. Они превратили «Трубу» в нейтральную территорию, своего рода клуб, где противники могли бы встретиться, посидеть друг с другом, вместе выпить, рассказывая противнику небылицы и пытаясь выведать у него крупицы информации.
– Неужели ты не понимаешь, что с Наташей происходит то же самое? По твоему мнению, Фима какой-то там сукин сын, пейсатая морда, хмырь какой-то недоделанный. А для нее он очаровательный, рассудительный, а, может быть, даже гениальный юноша. Не важно, так ли это на самом деле. Важно, что и она любит его.
– О, женщины! – сказал Барский. – Да, согласен, он грамотный инженер, но в нем нет ничего такого… очаровательного. Мы, деревенские ребята, называем таких городских козлов пронырами. Он расчетливый, а не рассудительный. Он знает, что ему нужно от женщины, и у него хватает ума и терпения обрабатывать ее до тех пор, пока она не приползет на коленях и не отдаст сама то, что ему нужно.
– Истина, – медленно сказала Марина, – возможно, где-то посередине.
– Возможно, – согласился Барский, пытаясь представить себя, что же может увидеть женщина в Фиме Лифшице.
* * *
Высокий, довольно привлекательный, но не красавчик. Острый взгляд серых глаз, светлые волосы. Одновременно мужчина и мальчик. Человек, способный облечь в непринужденную форму то, что хочет сказать, хорошо танцует, знает кабаки с хорошей кухней и умеет пить. У него современная холостяцкая квартира в городе и небольшая дачка в районе Пушкино. Там у него отличная мастерская и гараж, где он занимается своей инженерной работой. Там же он прикупил еще пару гаражей, полных старинных машин, которые он восстановил из утиля и довел до полного блеска. Барский всегда признавал, что у Фимы Лифшица золотые руки.
– Не знаю, что думает об этом ФСБ, но они, должно быть, считают, что он еще в городе. По крайней мере, пара ребят от них приглядывает за аэропортом. – Барский рассказал ей о встрече с Коржановым и Сияпиным. – Ты можешь объяснить, зачем ему понадобилось скрываться? Он что, задумал бежать в Израиль?
– Не представляю. Когда в последний раз я видела его с Наташей, не похоже было, что его что-то беспокоит.
– Когда это было? И что он говорил?
Марина рисовала бокалом мокрые кружки на крышке фортепьяно.
– Это было вечером дня за два или три до его исчезновения. За два, я думаю. Я тогда выступала, а они сидели рядом, но я не много слышала из их разговора. Да я и не прислушивалась.
– Попытайся вспомнить.
В зале поднялся шум. Яночку напоили в усмерть, и она для двух грузинов начала танцевать стриптиз прямо в зале, без музыки. Барский дал знак бармену, чтобы для приличия включил хоть какую-то музыку. Заиграл «Отель Калифорния». Движения шлюхи стали плавнее и размереннее.
– Ну, «Автопилот» дал материал на три страницы с иллюстрациями о том, как он восстанавливает старые машины. Он говорил, что хотел бы поехать на встречу с кем-то из коллекционеров, чтобы найти еще парочку классических моделей для реставрации.– Она провела кончиком языка по губам. – А еще о том, что в газетах что-то писали о новых ракетах-перехватчиках. Ну, про эти, новые, из-за которых америкашки подняли шум в ООНе. Я думаю, он пытался объяснить ей, как действует система наведения.
Барский внутренне напрягся. «Труба» при всех ее соблазнах была совсем не тем местом, где стоило обсуждать секретные разработки.
– До сих пор никто не видел ни Фимы, ни его машины. Это может быть хорошим знаком.
– Не поминай…
– Это только предположение, – сказал Барский. – Я бы сказал, что он инсценировал свое исчезновение. На самом деле никто не похищал его. Я пока не знаю, над чем он работал в последнее время, но могу представить общее направление его работы, и я слышал, что штатники по-своему подошли к решению тех задач, которые стоят перед ним. По крайней мере, они добились результатов, не уступающих нашим. Меня тревожит другое. Я знаю, что Фима себе ни в чем не отказывает, и еще слышал, что он отчаянный игрок, причем играет с крутыми ребятами. Вполне возможно, что с него потребовали долг, а ему платить пока нечем, вот он и решил исчезнуть, пока не придумает какой-нибудь выход. Если бы до него добрались, то не стали бы мараться с его машиной. Это штучная работа – такую найдут в два счета. Ее бы просто бросили где-нибудь на стоянке. Но пока о ней ничего не слышно, вот я и предполагаю, что Фима хорошенько ее припрятал там же, где укрылся сам.
– Я бы в это поверила, Барский. Но Наташа не поверит.
Барский пожал плечами.
– Я и не собираюсь предлагать ей эту версию, пока не выслушаю ее. Как думаешь, она сейчас дома?
– Два часа назад была дома.
– Я загляну к ней. Я тебе позвоню, если освобожусь раньше, чем ты закроешься. А если нет, то встретимся дома.
– Д-да… – ее губы прижались к его, кончик языка быстро пробежал по его губам. – Спасибо, Барский.
– Ни-за-что. – Он прошел с «дипломатом» в мужской туалет, прикрепил автоматический браунинг к ноге и вызвал такси. Проходя через бар, он еще ощущал сладкий вкус ее губ. Марина снова сидела за фортепьяно. Яночка уже разделась донага и, хлопнув в экстазе бокал шампанского, вдруг повалилась под стол без сознания. Ее откачивали. Посоветовав новичку-бармену не торопиться вызывать «скорую помощь», пока свои подружки не приведут девочку в порядок, Барский толкнул тяжелую дверь и вышел.