Виктор Точинов
Рай Сатаны
Часть вторая
Тундра не любит слабых
1. Чудеса туземной медицины
На кол двухметровой высоты был насажен череп – старый, выбеленный временем и дождями. Не человеческий – вытянутые вперед челюсти, клыки изрядных размеров. Волк, решил Багиров. Матерый волчина…
Он недоумевал, зачем Иван привел его сюда. Может, это тотем такой местный? Либо, того хуже, олицетворение местного божка? И надо отблагодарить этого Мумбу-Юмбу или Отца-Волка за чудесное исцеление? Заниматься идолопоклонством сержант не был настроен категорически. Грех, и тяжкий, куда страшнее пропущенного намаза…
Но и выглядеть неблагодарной скотиной не хотелось. Поэтому Баг решил остановиться на компромиссном варианте: если получит назад свое снаряжение, то придумает, чем расплатиться с Иваном. А тот уж пусть со своей Мумбой-Юмбой поделится, как сам пожелает: или молитвой, или чем-то более существенным. Здорово придумал: и овцы целы, и волчий череп сыт.
Придумал-то хорошо, но совершенно зря, как выяснилось. Потому что Иван показал на череп и спросил:
– Разбить его можешь, да?
– Зачем? – изумился Багиров.
– Так надо, – сказал Иван свою стандартную фразу, произносимую им, когда абориген что-либо не желал объяснять.
Багиров знал: если долго изводить Ивана вопросами, иногда все-таки можно добиться более развернутых ответов, а иногда все той самой фразой и заканчивалось… Но сейчас не тот случай, чтобы упорствовать и выспрашивать: идола-мазохиста, которому поклоняются таким странным способом, сержант представить не мог.
Разбить? Да без проблем… Костяшка старая, органических веществ в ней почти не осталось, значит – хрупкая… Он подошел, примерился.
– Не так, – запротестовал Иван, – ногой разбить. Можешь, да?
– Ногой?
– Да.
– Не снимая с кола?
– Да.
Теперь понятно – проверка, тест… На ногу сержант наступал уже без опаски, но не более того. И уж всяко давненько не занимался тренировками по рукопашке…
– Правой ногой? – уточнил Багиров.
– Да, – кивнул Иван, не балуя разнообразием ответов.
Эх-х-х… Была не была… Сержант подпрыгнул и вмазал черепу от души – словно в бою, словно надо было не просто нокаутировать партнера по спаррингу, а проломить кость и сломать позвонки, не оставляя за спиной живого врага.
Черепушка улетела высоко-высоко, но упала неподалеку. И видно было, что теменная кость разошлась, раскрылась большой трещиной, но совсем череп на куски все же не распался.
Нога вела себя идеально, словно и не ломал никогда. Багиров посмотрел на Ивана: ну как, дескать? Недотянул чуток… Слишком слабо костяшка на колу держалась, вот и ушла на ее полет большая часть энергии удара.
По лицу Ивана не понять, удовлетворило его испытание или нет. Но по этой аборигенской физиономии никогда и ничего не понять, даже возраст ее владельца. Видно, конечно, что не молоденький, но пятьдесят лет мужику или восемьдесят – не определить. Багиров как-то раз напрямую спросил его о возрасте, но Иван пустился в отговорки: не привык, мол, года считать… А может, и в самом деле не считал. Но какая разница… Главное – Ивану хоть сейчас можно присваивать звание профессора медицинских наук. Или академика.
До сих пор сержант с большим недоверием относился к чудесам народной медицины. И считал, что авторы тех «чудес»: недипломированные целители, бабки-травницы, аборигенские знахари и прочие филиппинские хилеры – с гарантией лечат лишь от двух хворей: от чрезмерной доверчивости и от излишков наличности.
Но тут попробуй-ка, останься скептиком… Всем скептикам сержант предложил бы свалиться в ловчую яму или иным способом сломать ногу – а потом попробовать залечить ее за три недели в самых что ни на есть полевых условиях. Даже не за три, быстрее, – сегодня календарь навигатора отсчитал ровно двадцать дней с начала новой эры, с находки вездехода «Старатель» и его батареи… А встал и пошел сержант – прихрамывая, осторожно наступая на правую ногу – на четырнадцатый.
С точки зрения науки, кость не могла срастись за такой срок. Она вообще не могла срастись правильно в том кривоватом лубке, что наложил Иван.
Однако срослась… Срослась правильно.
А все лечение – ежедневная кружка непонятного варева, получал сержант его горячим, прямо с костра, и тут же выпивал. Запах у пойла был мерзкий, вкус – под стать запаху, но ведь подействовало! Факт налицо, вон и доказательство на мху валяется, – расколотый волчий череп.
Иван исследовал череп внимательно: подошел, осмотрел со всех сторон, но трогать не стал. Вернулся и сказал:
– Хорошо. Ты большой человек.
На вид Иван был типичным аборигеном Севера – смуглый, скуластый, с узенькими щелочками глаз – и тем не менее по-русски он болтал очень даже неплохо, не сбиваясь в падежах и глагольных формах, хоть и чувствовалось по акценту, что язык ему не родной. Но словарный запас оказался невелик, и порой Багиров не очень-то понимал, что имеет в виду житель тундры. «Большой» – в смысле «здоровенный»? А «здоровенный» – синоним «здорового»? Поди пойми… Хотя сержант и в самом прямом смысле большой в сравнении с Иваном, невысоким и сухоньким. В том веса хорошо если пятьдесят кило наберется, а если в баню сводить и помыть хорошенько, – останется и того меньше.
– И что теперь? – спросил Багиров.
– Обратно пойдем, – ответил Иван, хозяйственно выдернув кол из земли и положив на плечо.
Обратно – значит, на стоянку Ивана. Всего за пару сотен шагов от нее проходило испытание, так что обратный путь не затянулся.
Стоянка располагалась в небольшом распадке и выглядела причудливо – полное смешение эпох и стилей. Палатка бросалась в глаза сразу, приковывая внимание яркой расцветкой. Большая, двенадцатиместная как минимум. Не новенькая, годов семидесятых прошлого века, когда бродили еще по северным диким краям геологи, рассчитывая отыскать что-нибудь не найденное или пропущенное предшественниками. Даже туристы беспечно бродили – и никто их не трогал. Ядовито-синий цвет старая палатка сохранила в первозданном виде, такая уж ткань техперлон, неуничтожимая, почти вечная.
Как выяснилось позже, второй слой ткани, теплоизолирующий, тоже неплохо сохранил свои свойства. Десяток людей вполне мог не замерзнуть в палатке и зимой, без отопления, лишь за счет тепла, выделяемого телами. Одиночке в мороз пришлось бы хуже, но в прохладные летние ночи можно было спать, не рискуя окоченеть к рассвету.
Палатка прямо-таки била по зрению, наотмашь, – и оттого стоявший несколько в стороне чум бросался в глаза не сразу, выглядел спрятавшимся, притаившимся. А может, и не чум, раньше подобные жилища сержант видел только на картинках да по стерео. Но как еще назвать сооружение из жердей, прикрытых шкурами? Багиров других названий не знал и остановился на чуме.
Третья постройка была нежилой, хозяйственной: погреб, выкопанный в склоне распадка. Хотя погреб – громко сказано, не то нора, не то дыра в земле, вместо двери – овальный щит, сплетенный на манер корзинки из здешних «деревьев» и с наружной стороны тоже обтянутый шкурой. Сержант в погреб не совался, не ровен час – тряхнет как следует, да и похоронит заживо под слоем мерзлой земли. Подземные толчки за время, проведенное на стоянке Ивана, случались как минимум дважды – но несильные, едва заметные.
Как минимум – потому что первые три-четыре дня сержант помнил смутно, обрывками. Как нашел его Иван – помнил хорошо. Как добирались сюда – уже кусочками, отрывочками, порой открывал глаза и видел, что путешествует почти с комфортом, на волокуше, слаженной из веревки, брезента и тех самых кольев, из ямы вынутых… А тащит волокушу рогатая скотинка, на вид – типичный северный олень, но Иван звал его на свой манер – учагом.
А вот как сержант покинул яму – загадка природы. Не сам, понятное дело, он в тот момент ложку бы до рта не донес, так обессилел. Иван вытащил на веревке? Мужика, весящего в два с лишним раза больше? Хм… Ну разве что впрягся в ту веревку на пару с учагом…
Жил Иван в своем крохотном стойбище в одиночестве (до появления Бага, разумеется). Трудно, почти невозможно одиночке выжить в тундре, но Иван жил. Обитал в чуме, а палатка на время превратилась в госпиталь для сержанта Багирова. В чум хозяин Бага не приглашал. Не то чтобы так вот прямо запретил туда входить, но не приглашал. Без приглашения же соваться не хотелось. В результате в жилище из шкур сержант побывал один-единственный раз, причем как раз в те дни, о которых мало что помнил… А может быть, пригрезился тот визит, больно уж странным оказалось то, что увидел внутри Багиров…
И еще один момент не помнил сержант: точно ли хозяина зовут Иваном? Именно так он и представился? Или сам сержант его окрестил, не в силах выговорить заковыристое местное имечко? Момент знакомства абсолютно выпал из памяти. Называл ли он свое имя, сержант тоже не помнил. В любом случае Иван к нему по имени не обращался. И по фамилии не обращался. И по прозвищу Баг тоже. Никогда. Пару раз, не больше, употребил другое прозвище: «человек снизу». Ясное дело, такой вот тунгус что-нибудь незнакомое увидит – тут же обзовет по-своему. Багирова увидел, когда тот в яме лежал, внизу, – вот и получилось имя для нового знакомого.
Прояснить вопрос с настоящим именем Ивана сержант уже пытался. И получился такой примерно разговор:
– Как зовут, да? По-разному зовут, нганасаны так зовут, долганы иначе… Ты Иваном зовешь.
– Так кто ты на самом-то деле?
– Человек.
– Ясный хрен, что не лемминг.
– Настоящий человек, – немного подумав, внес Иван уточнение.
– А я, значит, резиновый… Скажи лучше, что у тебя… – начал было Багиров и осекся.
Спрашивать, что за имя у Ивана прошито в электронном удостоверении личности, показалось вдруг верхом глупости. Иван и всевозможные «балалайки» с «таблетками» существовали в разных эпохах и разных измерениях. Не пересекающихся.
Вот и поговорили…
Чем занимался Иван в то время, когда ему не попадались нуждающиеся в спасении и исцелении сержанты, тоже неясно. Багирову представлялось, что у аборигенов Севера только два главных занятия: охота да оленеводство.
Олени у Ивана имелись, но слишком их было мало, чтобы претендовать на статус оленевода. Пять голов или шесть паслись неподалеку в тундре совершенно диким образом, без загона, без привязи. При нужде – съездить к роднику за водой, например, – Иван подзывал животин. Даже не то чтобы подзывал – не свистел, не кричал призывно, а… В общем, как-то само получалось, что при нужде учаг оказывался неподалеку, возле чума.
Охотой Иван тоже не занимался. По крайней мере за все время, что провел с ним Багиров, не охотился ни разу. Если не считать охотой историю с ловчей ямой… Иван от ловушки всячески открещивался: не копал, дескать. И про трехглазую зверюгу якобы ничего не знал, не ведал. Ну а труп-то чудища со щупальцами у ямы видел? Не видел. Какой-то дрянью все было залито, забрызгано, но никакого трупа. Нехорошее место, нельзя туда ходить.
И Багирову казалось, что Иван ему врет. Или, по меньшей мере, рассказывает далеко не все, что мог бы рассказать о диковинном происшествии.
Сержант пытался описать то, что сумел разглядеть из ямы, рассказывал про вой, про преследование по болотам, но Иван лишь качал головой:
– Не живут такие звери в тундре. Песцы живут. Волки живут. Олени жили, но теперь совсем плохие стали. Больные, из десяти одного кушать можно…
Лишь много дней спустя сержант Багиров понял, что абориген ему не врал ни единым словом. Но сам Баг не совсем верно ставил вопросы… И не совсем верно понимал ответы…
Однако, как ни толкуй странную историю с ловушкой и тварью (или двумя тварями), главного это не меняло: охотой как промыслом, как способом прокормиться, Иван не занимался.
И с чего жил непонятно. Питались они с Багировым исключительно запасами из погреба – кашеварил всегда хозяин стойбища, варил в котле не то густой суп, не то гуляш: попадалось там и мясо, и корешки всякие, и грибы, и даже ягоды сушеные – разварившиеся, набухшие. Сытно и вкусно, но уже чуточку приелось.
Вот и сейчас, после прихода с испытания, Иван разогрел над костром свое варево, разлил в два помятых алюминиевых котелка, один протянул сержанту. Сам он никогда на виду у гостя не ел, уносил котелок в чум.
– Хорошо кушай сегодня. Еще захочешь – еще дам. Потом отдыхай хорошо. Сил завтра много надо.
– Что делать будем?
– В город пойдем.
– Город?! Да где ж тут город? Это сколько ж топать!
– Недалеко пойдем, – успокоил Иван. – Утром выйдем, вечером придем. В город придем.
Сержант Багиров так и сел… Натурально приземлился пятой точкой на мох. Ладно хоть котелок с варевом сумел не расплескать.
2. Неназначенные встречи
Лифт не работал, домой я вернулся как раз к плановому отключению электричества, только зашел в подъезд – тут и вырубили.
Но я не стал проклинать судьбу, электриков и сетовать, что лишь каких-то пяти минут не хватило для комфортного путешествия на двенадцатый этаж. Не беда, прогуляюсь по лестнице, ноги не заболят и не устанут… А времени у отставника навалом, оба намеченных на сегодня дела выполнены. Первое и главное результата, правда, не принесло, но это уже другой вопрос.
А поначалу казалось, что сложится все удачно… Кадровик, после знакомства с моим резюме приславший приглашение на собеседование, беседовать со мной не стал. Сразу отправил к вице-директору, ведавшему безопасностью. Хороший признак… Вице-директор не томил в приемной, принял сразу (еще один хороший признак) и оказался из своих, из бывших. Не спецназ и даже не строевик, из штабных, но все-таки носивший погоны человек всегда лучше поймет другого отставника…
И казалось, что взаимопонимание действительно пришло очень быстро. Вице-директор последние вопросы задавал уже явно для проформы, и для проформы слушал ответы, и для проформы искоса поглядывал на экран – не знаю уж, какие не сообщенные в резюме и беседе факты обо мне содержало ползущее по экрану досье, я ничего не скрывал (из того, о чем имел право рассказывать), и медицинские свои проблемы тоже – с них, собственно, и начал, чтобы не терять в случае чего зря время.
Вице-директор даже достал планшетку и стило – для меня, надо полагать, для собственноручного заявления о приеме…
А затем что-то случилось. Планшетка исчезла. Вице резко поскучнел. И скучным-скучным голосом сообщил мне, что кандидатура моя, на его взгляд, самая подходящая, но один он такие вопросы не решает, дело мое будет рассмотрено коллегиально, и о принятом решении мне сообщат в недельный срок…
Каким окажется решение, я не сомневался. Поднимаясь по темной лестнице на двенадцатый этаж, ломал голову над другим: что же он там вычитал, на своем экране? Мнение подполковника-мозговеда – что бы он там ни наболтал коллегам на консилиуме – в официальные документы ЦВГ не попало, о чем мне донесла разведка в лице Милены. Тогда что?
От унылых воспоминаний о сегодняшнем фиаско и размышлений о его причинах меня отвлек непонятный звук, раздавшийся сверху, из темноты, – негромкий щелчок.
В прежней жизни я очень не любил такие вот непонятные щелчки, ни с того ни с сего раздающиеся рядом, и реагировал на них рефлекторно. Потому что щелкнет, например, взрыватель излюбленного оружия наших сепаратистов – самопальной натяжной мины, слаженной из ручной гранаты, – и через три секунды граната взорвется, наполнив воздух своими поражающими элементами. Заодно нашпиговав ими дураков, считающих, что лучше сначала разобраться с природой щелчка, а уж потом залегать…
Но жизнь наступила мирная. Я не распластался на ступенях, цыкнув на свои рефлексы: нашли, дескать, место и время. Мало ли что тут может щелкнуть? Шахта лифта за тоненькой стенкой, и там навалом всяких реле и прочей машинерии, сейчас остывающей и пощелкивающей…
Рефлексы мне достались упрямые. И живучие – несколько месяцев на больничной койке им нипочем. Упорно твердили свое: не будь дураком, Мангуст, не то быстро превратишься в мертвого дурака.
Сверху послышался еще один звук. Списать его на шахту уже не получалось, поскольку больше всего звук напоминал тихий шорох одежды. Кто-то там был, в темноте. И поджидал меня. Или не меня, а кого-нибудь другого, случайно сюда забредшего, – вообще-то жильцы верхних этажей расписание отключений знают назубок и стараются планировать свои приходы и уходы так, чтобы пешком не топать. Но жизнь полна случайностей и ломает любые планы.
Позиция поджидавшим (или поджидавшими) была выбрана с умом. Совсем уж непроглядная тьма здесь не стояла. Окна на лестнице отсутствовали в принципе, дом строили в те времена, когда любое длительное отключение электричества в столице почиталось за ЧП. Но на каждом четном этаже тускло мерцала лампочка аварийки. Мрак эти лампочки рассеивали кое-как, однако на двух ближайших к ним пролетах мимо ступеньки не шагнешь.
Темнее всего, соответственно, было на этажах нечетных. Именно там, на седьмом, кто-то затаился… Его или их не разглядеть, а я освещен сзади, словно подсвеченная мишень в тире. Весьма малоподвижная мишень, увы.
Я остановился. Ничего не происходило. Обитатель темноты никак и ничем себя не проявлял.
Оружия у меня не было. Импульсный разрядник, разрешенный к ношению от щедрот лицензионно-разрешительной комиссии, лежал дома. Не было оружия и это не оружие – парализовать нападавшего он мог с расстояния в метр, не больше. Обещали после двухлетнего испытательного срока выписать бумажку на боевое. Надо же проверить, не начну ли я грабить банки с этой дамской щекоталкой…
Ситуация становилась глуповатой. Я стоял и пялился в темноту. А из темноты кто-то рассматривал меня. Профессионал давно бы положил меня из бесшумки и сейчас как раз заканчивал бы выворачивать карманы застреленного, имитируя ограбление… Но прошли те времена, когда за Мангустом охотились профессионалы.
Достал из кармана связку ключей – тоненькие полоски ферромагнетика на ней соседствовали с ключами металлическими, от механических замков, охранявших мое жилье при отключениях. Механические, разумеется, не остановят профессионала-домушника, но работают профи по наводке, а у меня и взять толком нечего… Еще на связке имелся фонарик-брелок. Батарейка в нем давно села, но обитатель темноты догадаться о том не мог.
Я сделал вид, что сейчас направлю лучик света вверх, на неосвещенную площадку, – и блеф сработал. Темнота ожила: вновь послышался шорох одежды, ему вторил быстрый неразборчивый шепот… Затем прозвучали шаги – уже демонстративно громкие. Три пары ног уверенно топали по ступеням.
Комитет по моей торжественной встрече наконец-то выдвинулся на освещенную авансцену, – двоих я видел хорошо, третий предпочел остаться в темноте, за спинами коллег. Вместо хлеба-соли и хотя бы цветов члены комитета держали в руках ножи.
Я мысленно снял шляпу перед своими рефлексами, не позволившими мне оказаться на площадке в «коробочке». Здесь, на узкой лестнице, куда меньшее значение имеет численное преимущество одной из сторон и ограниченная подвижность второй.
Профессионал… Бесшумка… Тьфу. Банальный гоп-стоп. Волна уличной преступности докатилась-таки и до меня. Вернее, в данном случае волна подъездной преступности, что сути дела никак не меняет.
Лица встречающие прикрыли какими-то темными тряпками – значит, до конца, до мокрухи идти не готовы… Еще раз тьфу.
– Не спеши, дядя. Разговорчик есть деловой, – обратился ко мне гопстопщик, поигрывая ножом изрядных размеров.
Лица не видно, но судя по голосу – парень лет двадцати пяти или тридцати. Здоровый и плечистый, но манера держать нож свидетельствуют: никакой серьезной подготовки этот организм не имеет. А нож… По задумке тесак должен был выглядеть грозно, а выглядел смешно. В прежней своей жизни клинок служил рессорой от мобиля или чем-то схожим, а затем превратился в «похожий на нож предмет» трудами старательного, но неумелого оружейника-самопальщика.
– Говори, – поощрил я, прокачивая второго.
Второй – невысокий, коренастый – был вооружен лучше. Не самоделка – фирменный нож-кастет с выкидным лезвием «тополиный лист». В умелых руках может натворить дел… Но не в этих. Никогда грамотный человек не разместился бы так бестолково – с одной стороны мешают перила, с другой – собственный напарник.
Третий оставался величиной неизвестной. Иксом в уравнении. Икс мог держать меня под прицелом, для чего и разместился на лестнице значительно выше коллег. Я не сильно опасался выстрела, не того замеса публика, но возможность такую надо учитывать.
– У тебя, дядя, пенсия очень большая, – завел речь детина и для пущей доходчивости развел руки, показывая, какая большая у меня пенсия. – Домой донести трудно. Отберут, не ровен час.
Вот как… Не случайность – наводка. Я без особого интереса подумал: где сидит их наводчик, в собесе или соцбанке? Наверное, в банке. Клерки собеса не могли знать, что я решу получить сегодня наличкой ежемесячную выплату.
Плечистый продолжал:
– Ну так вот… Мы тебя, дядя, стеречь подряжаемся. Чтобы, значит, из банка домой ходить не боялся. Половину нам – зато даже муха не подлетит. По рукам? Отслюнявь нам сразу авансец – и гуляй на квартиру, через месяц свидимся.
– Заманчивое предложение, – покивал я. – Но вынужден отказаться. Так что валите-ка отсюда, охраннички.
В былые времена такая ситуация решалась как шахматная задачка для начинающих – Мангуст начинает и выигрывает, шах и мат за полтора хода. А теперь мне приходилось провоцировать гопстопщиков на сближение… Потому что если они развернутся и побегут – ничего не смогу сделать.
Спровоцировал. Оба шагнули вперед, но загадочный третий икс так и остался в темноте…
– Крутым себя считаешь, дядя? – грозно спросил плечистый; ему казалось, что грозно.
Рука с тесаком двинулась вперед, явно ее владелец собрался приставить мне клинок к горлу или сотворить нечто не менее глупое… Не успел. Я сломал ему руку. Глаза верзилы распахнулись широко-широко. Не от боли – сигнал от болевых рецепторов дойдет до мозга чуть позже – от безмерного удивления. Верзила не понимал, отчего его запястье, вроде бы легонько схваченное тремя пальцами, вдруг повисло, изогнувшись под прямым углом…
Любоваться изумлением противника времени не было. Потому что второй продемонстрировал неплохую реакцию и попытался полоснуть меня по ребрам. Я только и успел подставить локоть, платой за чудовищную силу правой руки стала ее относительная медлительность…
«Тополиный лист» идеально подходит для нанесения неглубоких резаных ран, после которых остается лишь дождаться, когда противник обессилеет от кровопотери. Бритвенно-острое лезвие легко рассекло рукав. Рассекло кожу и… И удар застопорился, металл заскрежетал о металл. Никогда не встречался с киборгами, парень? Ну тогда смотри, на что они еще способны…
Не знаю, что он успел рассмотреть за время своего недолгого полета… Но почувствовал в полной мере – рухнул на площадку у меня за спиной, голова хрустко ударилась о железобетон… Если везучий, выживет.
Верзилу достал-таки болевой шок… Глаза его закатились, словно пытались увидеть что-то внутри черепа. Затем мой несостоявшийся охранник начал падать. Неторопливо, словно рушащееся дерево. Вперед, прямо на меня. Я поддержал, не дал загреметь по ступеням, – не из человеколюбия, в данный момент излишнего, просто прикрывался верзилой от третьего и от его возможного выстрела.
Но нет, икс оказался самым умным из всей троицы… Загрохотал подметками вверх по лестнице. Такое развитие событий меня не устраивало – ни забег на скорость, ни возможная впоследствии вендетта с местной гопотой, – но помешать я ничем не мог. Разве что…
Связка ключей так и оставалась в моей левой руке… Я перегнулся через перила, выждал, когда силуэт беглеца появится в свете, сочащемся с восьмого этажа. Бросок! Есть, попал! Точно в голову!
Бег прекратился, и я торопливо – насколько мог торопливо – пошагал вверх. Хотя метательный снаряд достаточно увесистый, все же надолго отключить беглеца его попадание не могло. Но каков бросок, а? Большое расстояние, крайне сложная траектория, минимальное время на подготовку. Подвигами моей правой руки гордиться нечего, пусть ими кудесники из ЦВГ гордятся, а вот этим – можно…
…Третий никакого оружия не имел, ни холодного, ни огнестрельного. И лицо под тряпкой не прятал. И вообще оказался женщиной. Миль пардон, мадам, – на войне как на войне, но и на гоп-стопе всякое случается. Никто вас силком не тащил полюбоваться, как дружки будут ощипывать лоха.
Боевая подруга гопстопщиков выглядела лет на тридцать с изрядным хвостиком. На деле, вероятно, была младше, чем казалась, – регулярное и обильное употребление спиртных суррогатов женщин не молодит…
Добавлять ей, как планировал, я не стал. Оклемается и унесет отсюда ноги – пусть считает, что повезло. А вот коренастому не повезло, и никогда уже не повезет. Хватило одного взгляда на его нелепо вывернутую шею, чтобы понять: приземление стало фатальным, медицина бессильна.
Объясняться с муниципальными правоохранителями не хотелось. У них с моей бывшей конторой вечно какие-то конфликты, терки-разборки, – не решили бы отыграться на офицере-отставнике.
У верзилы в кармане отыскался коммуникатор – я поставил его на непрерывный вызов оперативного дежурного по городу, пусть пеленгуют, приезжают и разбираются. А мне в ближайшей перспективе стоит плюнуть на экономию и поискать жилье в более благополучном квартале, с охраняемыми подъездами. Во избежание.
Ну и денек выдался, размышлял я, добравшись на свой двенадцатый и отпирая дверь. Первая пенсия, первый жмурик, собственноручно сотворенный на гражданке, первая попытка получить достойную работу, – и первый облом… Первая рана, кстати. Проверим, действительно ли искусственная кожа так быстро самовосстанавливается, как мне обещали эскулапы.
Но на сегодня новых впечатлений хватит, вечер проведу спокойно и тихо, как подобает отставной старой перечнице.
Шагнув в темную квартиру, я понял, что денек выдался и в самом деле незаурядный, да только он еще далек от завершения… Потому что совсем темной квартира не была – из-за двери гостиной пробивалась неяркая полоска света.
– Не стой столбом, – услышал я знакомый голос. – Проходи, присаживайся, чувствуй себя как дома.
Я тяжело-тяжело вздохнул. Голос принадлежал генерал-полковнику Кравцову…
Давненько не виделись.
