Виктория Королева
Я (не) твоя девочка
Глава 6
Вита вернулась в спальню, подошла к окну. В парке царила ночь. Гости разъехались, от праздника осталась легкая печаль. Вита посмотрела на правую руку, залюбовавшись мерцанием бриллиантов на кольцах. Первое Филипп ей подарил сразу после больницы, скрепив помолвку. Вита пыталась отказаться, камень казался огромным, вызывающим, но Филипп и слушать ничего не хотел, надел кольцо и сказал: «Ты моя». Точка.
Ты моя…
Она его.
Точка.
За стеной раздался тихий смех и шепот, затем радостный вскрик. Похоже, Люба рассказала Тимофею о беременности. Вита улыбнулась и провела рукой по животу, ей вновь захотелось ощутить жизнь внутри себя.
Она погрузилась в мысли и не заметила, как к ней подошел Филипп. Очертил пальцами бриллиантовые лепестки на пояснице, по телу пробежала волна дрожи. Он изучил Виту, как школьный атлас, и мог без ошибок сдать экзамен по чувствительным точкам.
– Готова, красавица? – Филипп убрал влажные волосы с ее шеи и поцеловал, провел языком за ухом, слегка прикусил мочку, обнял и погладил грудь. Соски моментально затвердели, потянулись навстречу его пальцам, будто умоляли приласкать. Но Филипп не дотрагивался до них, поглаживал полукружия снизу, спускался ладонями по животу и проводил по лобку и набухшим губкам.
– Да. – Вита повернулась к мужу, поймала его губы, и они слились в трепетном поцелуе, касаясь друг друга легко, как бабочки крыльями.
Филипп поднял Виту на руки и отнес на кровать, перевернул на живот.
– Расслабься, просто расслабься, – прошептал Филипп, увидев, как вместо сладкой неги, Витой начинает овладевать страх. Ожидаемо после того, что ей пришлось пережить.
Филипп вспомнил, как она трепетала в его руках, как не решалась открыться, а потом тихо сказала: «Меня изнасиловали, когда мне едва исполнилось восемнадцать. Друзья брата. У меня были месячные, поэтому… они сделали это… анально». Трудно описать, что он почувствовал тогда, это была ядерная смесь ненависти и вины. Вины за то, что сделал с ней, к чему принудил. И ненависть к тем, кто причинил боль его женщине.
Филипп долго массировал спину Виты, покрывал поцелуями поясницу и ягодицы. Ждал, когда она расслабится, подчинится сладкой неге, затем развел ягодицы и языком прошелся по нежной плоти. Вита вздрогнула:
– Фил, не надо…
– Тш-ш-ш-ш, я сказал, что все сделаю так, как считаю нужным? Просто лежи и не думай ни о чем.
Он целовал, поглаживал, полизывал. Иногда проводил по сочащемуся влагой лону. Смазав плотно сжатое отверстие, Филипп попытался проникнуть в него пальцем. Почувствовав вторжение, Вита напряглась.
– Девочка, тебе неприятно, больно?
– Нет, – прошептала Вита, – непривычно. Продолжай.
Он проникал глубже и отступал, не спешил, ждал, когда она привыкнет.
– Готова?
– Да.
– Ляг на спину.
Вита перевернулась. Филипп нашел тюбик смазки, затерявшийся среди смятых простыней. Потянулся за презервативом.
– Не надо, сделай так, – попросила Вита, – я соскучилась по тебе. И я хочу сама.
Вита села, забрала у Филиппа смазку, выдавила на ладонь и сжала его член, провела несколько раз вдоль ствола. По спальне разлился нежный аромат клубники. Вита откинулась на спину и раздвинула ноги.
Филипп лег сверху. Провел головкой по влажным складочкам, подразнил неглубокими проникновениями лоно, лишь затем начал осторожно, очень медленно преодолевать сопротивление узкого колечка между ягодиц.
– Если будет больно, не терпи, сразу говори.
Вита судорожно вцепилась в его плечи. В уголках глаз заблестели слезы. Филипп остановился.
– Нет! – выкрикнула Вита. – Продолжай. Все в порядке.
– Расслабься, смотри на меня. Это я. Тебе нечего бояться, если будет больно, если будет страшно, я остановлюсь, помнишь?
Вита всхлипнула и прошептала:
– Не больно – страшно. Но я хочу этого, Фил, пожалуйста, продолжай.
– Просто смотри на меня и дыши.
Он продвинулся глубже, заметив, как распахнулись глаза жены, снова остановился.
Черт! Не надо было соглашаться.
– Так, все, я прекращаю.
Вита отчаянно замотала головой:
– Нет, я выдержу, я справлюсь, – скороговоркой произнесла она, судорожно вздохнув, слезы уже вовсю бежали по щекам.
Но Филипп не слушал, выскользнул из нее.
– Любимая, посмотри на меня. Не нужно справляться, тем более выдерживать, секс должен приносить удовольствие, а не становиться пыткой.
– Фил…
– Тихо. – Филипп лег рядом и обнял Виту, стараясь погасить зарождающуюся истерику.
– Я бы смогла, смогла… – повторяла она, глотая слезы и дрожа, как на ледяном ветру. Потом заметила, что его член все еще стоит.
– Как же ты… я сейчас…
Филипп перехватил ее за плечи до того, как она успела склониться к нему и взять член в рот. Уложил обратно на подушки.
– Сам справлюсь, на что мне правая рука? Полежи, успокойся. – Филипп поднялся с кровати и направился в ванную.
Вита свернулась клубочком, притянув колени к груди.
Ну вот, она все испортила. Зачем только попросила его об этом, думала, что справится, но, когда почувствовала, как он проникает внутрь, перед собой уже не Филиппа видела, а мерзкие пьяные рожи. Ее словно выдернуло из реальности и бросило в прошлое, жестко приложив о бетонный пол при падении с высоты. Никогда ей не преодолеть этот страх, никогда не справиться с собой. Хуже всего было осознание, что она не сможет принадлежать Филиппу полностью. Всегда между ними будут те трое, что взяли ее силой, сломали, распяли, уничтожили. Не «Точка», а «Многоточие».
Навсегда многоточие…
Глава 7
Ночью его девочке снились кошмары. Снова. Филипп так и не заснул, прислушивался к дыханию Виты, тихим стонам, поглаживал ее по волосам, шептал, что все хорошо, она в безопасности. Но там, во снах, это было не так. Она звала его на помощь, а он не мог ее спасти, не мог вырвать из того страшного места. От кого она убегает по темным коридорам бесконечного лабиринта? От кого прячется, дрожа и плача в холодных камерах собственного подсознания? От маньяка, убивавшего женщин, которого Филипп зарубил топором, когда он похитил его девочку? Или от Рафаэля Акчурина, упокоившегося в скотомогильнике?
Вита дернулась во сне, всхлипнула:
– Фил!
Филипп крепче прижал ее к себе.
Прикрыл веки, вспоминая ночь, когда они с Тимофеем казнили Акчурина. И это был единственный раз, когда брат не просил проявить снисхождение, простить, отпустить. Тимка стоял, крепко стиснув челюсти и кулаки, наблюдая, как на дне глубокой ямы ворочается человек, издевавшийся над Любой. Брат не произнес ни слова, но не отвел взгляда, даже когда к яме подъехал трактор и сбросил с ковша вниз дохлую корову. Лишь вздрагивал от каждого вопля раздававшегося со дна. Филипп стоял рядом и молча курил, они уже все сказали и друг другу, и твари, подыхавшей в яме.
Все не то…
Не от Рафа и маньяка Вита просила защиты, а от уродов, которые ее изнасиловали.
Филипп в десятый раз за ночь подумал: нельзя было соглашаться на ее просьбу.
– Я найду их и убью. Всех до одного. – Он провел по лбу Виты, убирая светлую прядь, упавшую на лицо.
Не дожидаясь, когда наступит утро, Филипп встал с кровати, оделся, осторожно отпер дверь. Обернулся, посмотрел на жену. Вита тревожно заворочалась, почувствовав, что его нет рядом, затем подтянула колени к груди. Такая беззащитная, хрупкая, что от невыносимой нежности сердце словно пронзило цыганской иглой.
Филипп вышел и осторожно закрыл дверь.
– В «Пандемониум», – бросил он на ходу водителю, старающемуся сдержать зевоту.
Небо едва начало светлеть.
Филипп пересек полутемный зал. Столики и стулья еще стояли по углам, затянутые в пленку, за барной стойкой на полках царила пустота. Саму стойку скрывала белая ткань. Только огромная хрустальная люстра, свисавшая с потолка, ждала, когда свет преломится в тонких гранях и ударит в танцующую толпу.
Если в зале свет еще просачивался сквозь витражи, расцвечивая клуб адским заревом, то на подземных уровнях коридоры тонули в темноте. Под особняком, пользовавшимся дурной славой еще в царской России, располагались даже не подвалы, а катакомбы. Некоторые помещения Мастер решил оставить без изменений, они уже соответствовали его замыслу. Одно из них – камера для наказания провинившихся крепостных. Ржавые решетки отгораживали от коридора пространство в полтора метра высотой и шириной в метр, чтобы нельзя было встать или лечь в полный рост, только сидеть, поджав ноги.
Малюта стоял рядом с решеткой и невозмутимо чистил ногти ножом-бабочкой. Еще двое из людей Филиппа устроились на мягких диванах напротив камеры и потягивали кофе.
Мужчине, скрючившемуся на полу камеры, на вид было лет тридцать. Подбородок зарос щетиной, вокруг глаз лежали тени после бессонной ночи. Длинные русые волосы падали на лоб, рассеченный у правого виска. Кровь засохла на щеке и запятнала ворот светлой рубашки-поло. Завидев Филиппа, мужчина постарался выпрямиться и приосаниться.
– Я хочу поговорить с сестрой, – сказал он уверенно.
– А я хочу, чтобы ты и твои дружки, которые испортили жизнь моей жене, сдохли, харкая кровью.
На лице Александра Чехова не дернулся ни один мускул. Похоже, маменькин сынок, которым его запомнила Вита, изменился за те семь лет, которые прошли, после того как она сбежала из дома.
– Я спрошу один раз, и, если пойму, что врешь, Малюта, – Филипп кивнул на палача, – сначала будет тебя пытать, а потом убьет.
Никакой реакции.
– Что тебе нужно от моей жены?
– Ничего, – ответил Чехов, – а вот ей нужна моя помощь. – Он прищурился и добавил: – И тебе.
Филипп усмехнулся:
– Даже так? Ты предлагаешь помощь Дьяволу?
– Я знаю, кто продолжает заниматься живым товаром.
А вот это уже интересно, похоже, кум (Филипп усмехнулся) не так прост. В любом случае он уже решил, что выслушает его, убить всегда успеет.
– Продолжай.
– Сначала я хочу увидеть сестру.
Филипп провел по волосам, нет, все-таки парень нарывается.
– Этого не будет.
– Тогда можешь и дальше ловить тени, Дьявол, – добавил Чехов с упрямством.
– Знаешь, как говорится, лучше один раз попробовать, чем сто раз увидеть. – Филипп кивнул своим людям.
Малюта отпер клетку. Двое наемников встали с дивана, не торопясь вытащили парня из камеры, поставили на колени перед Филиппом. Малюта с бесстрастным лицом взялся за его правую руку и сломал указательный палец. Чехов заорал. Эхо разнеслось по пустым, гулким коридорам.
Филипп молча ждал, вопрос он уже задал и не собирался повторять.
Парень тяжело задышал, стараясь справиться с болью, упрямо посмотрел на Филиппа. Малюта, не дожидаясь приказа, сломал ему средний палец.
– Петр Застрожный! Его зовут Петр Застрожный! – завопил Чехов. – Он забыл о ней! Но, когда появилось видео… он снова ее захотел! Он хочет мою сестру!
– И кто этот Петр Застрожный? – процедил Филипп сквозь зубы, начиная терять терпение.
– Мелкий царек из Пензы, раньше пас шмар на трассе и подкладывал малолеток под бизнесменов, чтобы бабки стрясать. У него отец – шишка в органах, теперь на пенсии, но хватку не растерял, помогал сыну дела проворачивать, пока тот не зарвался, а потом сам же на зону отправил срок мотать. После переворота о нем ничего не слышно, – прокомментировал Малюта.
– Это он изнасиловал Виту, Грабля и Серый сейчас с ним, они тоже там были… они тоже ее…
Филипп едва сдерживался, чтобы не ударить парня по роже, продолжая бить, пока он не сдохнет, крошить кости, ломать, вбивать в мозг, превращая лицо в кровавую кашу. Но Чехов явно знал больше, чем говорил.
– Зачем она ему? Я, блядь, не верю, что спустя столько лет у него любовь проснулась! Как, сука, и у тебя.
– Чтобы тебя свалить… он хочет ее похитить, чтобы тебя шантажировать.
– И тебя для этого подослал? Выманить?
Чехов опустил голову.
– Он не посылал. Я хотел как-то все исправить.
– Но ты работаешь на него, да? – спросил Филипп вкрадчиво.
– У меня нет выбора, я еще с тех пор с ним.
– Этого в «курятник», вытащить все, что знает про Застрожного. Усилить охрану Виты и ребенка, глаз с них не спускать. С Тима и Любы тоже, – приказал Филипп.
– Если завтра к нему не приду, он догадается, что я был у тебя, – прохрипел Чехов.
– С чего ты взял, что мне не по хуй?
Глава 8
Сон медленно отступал. Вита лежала, не открывая глаз, ждала, когда Филипп ее обнимет и прошепчет: «Доброе утро, девочка».
Она привыкла просыпаться в его объятиях, но внезапно поняла, что в постели одна. Из спальни Тима и Любы доносился тихий смех. Ей тоже пора вставать, кормить Тему. Грудь налилась и ныла.
В особняке царила суета. Гости, оставшиеся на ночь, спускались к завтраку. Пока Вита дошла до детской, ей раз пять пришлось пожелать доброго утра и натянуть на губы приветливую улыбку, а самой было неспокойно от плохого предчувствия. Не мог Филипп наутро после первой брачной ночи просто бросить ее, что-то случилось. Воображение рисовало картины одна страшнее другой. Она не спрашивала его о делах, не касавшихся строек и «Пандемониума». Все, что относилось к теневому бизнесу, было под запретом, но иногда ей хотелось спросить.
Однажды Филипп приехал поздно ночью, она еще не спала. Ребенок отчаянно пинался у нее в животе, будто танцевал под музыку, которую слышал только он.
Подъехала машина, открылась и закрылась входная дверь. Вита ждала, что Филипп поднимется в спальню, но его все не было. Она спустилась на первый этаж, Филипп сидел в гостиной с бокалом кальвадоса в руке и смотрел в одну точку, на его светло-сером костюме багровели кровавые пятна. В раскрытом вороте рубашки виднелся бронежилет. Филипп моргнул, отпил кальвадоса, заметил ее.
– Ты чего не спишь?
– Ребенок волнуется, – ответила Вита, словно не заметила кровавых пятен.
Филипп поставил бокал на журнальный столик, встал, подошел к ней, положил руки на живот, оставив на пижаме багровые отпечатки. Малыш почувствовал прикосновение отца и затих.
– Сына Артемом назовем, – сказал Филипп, – он мне сегодня… он мне жизнь спас.
Вита помнила рыжеволосого парнишку-телохранителя, месяца два только работавшего на Филиппа.
Она накрыла ладони Филиппа своими, пальцы стали липкими от крови.
– Хорошее имя. Идем в кровать.
Филипп моргнул, заметил, что испачкал ее, отдернул руки и сжал кулаки.
– Ты иди, я еще посижу. Мне надо… подумать…
Вита ни о чем не спросила, но не ушла, села рядом с ним и прильнула к груди.
– Смотри, кто это у нас? – Софья приподняла младенца на руках. – Мама, да? Мама.
– Доброе утро! – сказала Вита, на этот раз искренне. – Пора кушать, маленький, проголодался?
Она села в кресло, приняла малыша у Софьи, освободила налитую грудь.
– Ай! – удивленно вскрикнула Вита, когда Тема жадно впился в сосок. – Ночь нормально прошла? Не кричал?
Софья отошла к пеленальному столику, усмехнулась:
– Спал как младенец.
– Ты не видела Филиппа?
– Он уехал еще до рассвета.
Вита нахмурилась, вспомнив, чем вчера, вернее, уже сегодня у них все закончилось. Нехорошее предчувствие только усилилось.
– Так, ты не переживай, а то он почувствует. Уже глазенки испуганно таращит.
Вита посмотрела на сына, увлеченно чмокающего губками, глазенки и впрямь были широко раскрыты. Надо успокоиться, взять себя в руки.
– О, вот и папаша.
Филипп стоял на пороге детской и смотрел на нее.
– Ты завтракала? – спросил он как ни в чем не бывало.
– Нет, сначала Тему покормить хотела.
– Тогда жду тебя внизу. Гостей выпровожу, и позавтракаем вдвоем, по-семейному, – Филипп усмехнулся. – Черт, не верю, что у меня семья есть.
Вита улыбнулась. В мягком утреннем свете, с рассыпавшимися по плечам светлыми волосами, в приспущенном с плеча платье и с младенцем у груди она была невыносимо прекрасна. Филиппа будто резанули ножом по сердцу, не имел он права на нее даже смотреть, не то что женой называть. Самый чистый и светлый образ – мать, кормящая ребенка, и не ему, Дьяволу, им любоваться. Все в комнате казалось таким правильным, нужным: и свет, искрящийся в волосах Виты, и младенец у нее на руках. И лишь он – лишний.
Филипп провел ладонью по волосам, прогоняя дурные мысли.
– Помочь тебе подарки разобрать после завтрака?
Вита удивленно взмахнула ресницами. Филипп усмехнулся. Да уж, не Дьяволу такие предложения делать.
– Да, – ответила она и подняла Темку, положив на плечо, чтобы срыгнул, беззастенчиво оставив грудь открытой. Такая естественная и правильная в своей непосредственности, что Филипп со всей ясностью осознал, если с ними что-нибудь случится, ему останется только пулю себе в лоб пустить.
– Девятнадцатый век, Франция, – прокомментировала Вита, вертя в руках полупрозрачную вазу с рисунком слона, балансировавшего на шаре, – мне кажется, или нам ее переподарили?
Филипп хохотнул:
– Можем тоже переподарить, если не нравится.
Они сидели среди коробок и разорванных упаковок, клочки разноцветной бумаги устилали пол.
– Не нравится. – Вита передала вазу горничной, приносившей все новые коробки и уносившей уже распакованные безделушки.
– Так, а вот за этот подарок кто-то получит по заднице. – Филипп достал из плоского прямоугольного футляра изумрудное колье. – Не люблю изумруды. А! Это не мне. «Самой прекрасной из невест», – прочитал он карточку, приложенную к подарку. – Примеришь?
– Потом. – Вита взрезала оберточную бумагу на огромной коробке, внутри лежал мягкий нежно-розовый плед. – Даже не смешно.
Но сама улыбалась, это было так нормально – распаковывать подарки вместе с мужем, так обычно и не похоже на их жизнь, что даже неудачная попытка преодолеть страх прошлой ночью забылась. Вита подозревала, что Филипп и предложил эту совместную распаковку, чтобы развлечь ее.
В гостиную влетел Тимофей.
– Брат, ты тоже скоро станешь дядькой!
Филипп вскочил с пола и едва не задушил Тимофея в радостных медвежьих объятиях.
Люба, застенчиво улыбалась, подошла к ним, Филипп обнял и ее.
– Поздравляю! Когда?
– В марте, – пролепетала девушка.
Вита даже забыла про маленькую коробочку с принтом из обручальных колец, которую взяла в руки, прежде чем появился Тим. Пока Филипп сыпал советами о том, что брат должен беречь Любу как зеницу ока, и наставлениями, какие витамины принимать, где купить кроватку. Вита развязала ленточки, сорвала обертку, подняла крышку и замерла.
Она словно оглохла, кровь застучала в ушах с бешеной силой, в глазах потемнело. Вопль застрял в горле, не давая дышать.
– Фил. – Тимофей первым заметил: с Витой что-то не так.
Филипп все еще радостно улыбаясь, обернулся и посмотрел на жену.
– Вита, – тихо позвал он, подошел и сел рядом. Но Вита его не замечала. Она широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на содержимое маленькой белой коробочки в руках. Вита словно окаменела. Филипп заглянул внутрь и ничего не понял, ожидая увидеть там, как минимум отрезанный палец или окровавленный нож. Но в коробке лежал тюбик детского крема с сине-оранжевом принтом. Филипп и не думал, что его еще выпускают. Он попытался забрать коробочку из рук Виты, но едва дотронулся до ее пальцев, как она закричала, словно от невыносимой боли.
– Девочка… – Филипп хотел ее обнять, но Вита отшатнулась от него, отбросила коробочку, будто это была ядовитая змея. Поджала колени к груди и вцепилась в щеки, провела вниз, оставляя на коже кровавые борозды, продолжая кричать, пока крик не перешел в сдавленный вой, как у раненой собаки, на глазах которой забивают сапогами щенков. Филипп опешил, растерянно посмотрел на брата, но Тимка тоже ничего не понимал. Люба прижалась к мужу. В дверях показалась перепуганная, запыхавшаяся от бега Софья.
Она кинулась к Вите, схватила ее запястья и с силой оторвала от лица, а потом отвесила звонкую пощечину. Филипп дернулся, защитить, но Софья подняла руку с раскрытой ладонью: «Подожди!» Вита часто задышала, прижала руки к груди и разрыдалась.
Глава 9
– Так и не выяснили, кто оставил? – спросил у охранников, просматривавших записи с камер, установленных по периметру. В шатрах камер не было, коробку оставить мог каждый. Подарки проверяли на гребаные бомбы, а не на тюбик с детским кремом, взорвавшийся, как динамит.
– Ладно, на сегодня все свободны. – Уставшие за часы бесплодных поисков сотрудники, тяжело вставали с кресел, на ходу допивали кофе и плелись на выход из домика охраны, где находилась комната с мониторами.
Филипп провел по лицу, одну крысу поймали, а другая просочилась. Решил, когда найдет, лично сердце вырежет и сожрать заставит. Виталина все еще спала после лошадиной дозы успокоительного, которую ей вкололи врачи скорой. Она вырывалась и кричала: чтобы врач сделал укол, ее пришлось держать вдвоем с Тимофеем. Даже обмякая у него на руках, она продолжала всхлипывать. Филипп вышел в парк, окутанный ночной темнотой. Набрал Малюту.
– Что еще он рассказал? – спросил без приветствия.
– Девушек перевозят через порт в Сочи морем в Турцию, затем на Ближний Восток, в Африку, продают на черном рынке. Сеть борделей для клиентов с особыми запросами создана по всей стране, тела после утилизируют, используя наши методы.
– Сука, – выдохнул Филипп. – Сука…
Он поднес ладонь ко лбу.
– Еще что?
– Застрожный работает не один, его ближайшие компаньоны Антон Иванов и Сергей Маков, они друзья еще со школы и в инциденте с Виталиной Александровной замешаны все трое. Филипп Игоревич, после разгрома Вишневского было много недовольных, сами знаете. Кто-то лишь внешне перешел на нашу сторону. Кто-то так и остался верен старику и выжидал момента, чтобы отомстить. Кто-то желал заполнить пробел, возникший после ликвидации Акчурина. Застрожный собрал их всех вокруг себя и готовится нанести по нам удар.
Из всего услышанного по-настоящему задело только одно – инцидент с Виталиной Александровной. Инцидент…
Нет, Филипп не думал, что дома Малюту ждут жена и дети, не такого человека он искал на место палача, но все равно резануло, все равно болью в груди отдалось. Инцидент… его жена сегодня выла как раненой животное, а это всего лишь «инцидент». Срыв явно был связан с изнасилованием, но Филипп не понимал как.
– Ты все еще с ним?
– Да, Филипп Игоревич.
– Спроси его про детский крем.
Малюта прервал связь на несколько минут. Филипп просто смотрел в темноту и не мог выкинуть из головы, как Вита захлебывалась слезами и никого не подпускала к себе, отшатывалась от него, как от злейшего врага. Темку пришлось смесью кормить, сынишка тоже плакал до красноты и хрипа, и даже Филиппу не удалось его укачать, лишь когда Вита уснула под действием лекарства, малыш успокоился.
Филипп давно хотел отвести Виту к психологу, нельзя жить с такими ранами в душе, но, когда завел об этом речь, она так посмотрела, будто он ее собирался в психушку отправить. И больше эту тему не поднимал, а надо было. Завтра же найдет специалиста. От телефонного звонка Филипп вздрогнул.
– Да? – спросил резче, чем следовало.
– Филипп Игоревич… – Малюта запнулся.
Филипп так и видел, как палач пожевал тонкими губами, прежде чем продолжить.
– Детский крем использовали во время… изнасилования. – Филипп вздрогнул, никаких «инцидентов», и правильно, незачем искать эвфемизмы и красивые слова. – Чтобы облегчить проникновение.
Мир рухнул в пропасть или Филипп сам в нее полетел? Он пошатнулся, оперся рукой о стену домика охраны, чтобы не упасть.
– Я тебя услышал, – выдавил Филипп, отключился, сжал мобильник до хруста в пальцах, стараясь унять зарождавшуюся в груди боль.
Надо было решить, что делать, но мысли уплывали, ускользали. Думать он не мог, крик Виты так и звенел в ушах, мерещились ее серые глаза, в которых ужас плескался вместе со слезами, и борозды кровавые на щеках, оставшиеся от ногтей.
Филипп опустился за землю, телефон выпал из пальцев.
Нет, тому, кто пронес «подарок», он не сердце вырвет, а вспорет брюхо, вытащит кишки и заставит с ними идти, пока не сдохнет. А уродам, которые изнасиловали его девочку, он так просто сдохнуть не даст. Лично мучить будет, пока те о смерти умолять не начнут.
И как он только накануне о том, чтобы все бросить, думал? Бросишь тут… Он как с гидрой сражается, отрубишь одну голову, сразу же две вырастут.
Филипп провел ладонью по волосам. Значит, Петр Застрожный? Мало падле было Виталине жизнь сломать, еще поиздеваться решил? Что ж… посмотрим, кто кого…
Когда он вернулся в дом, Вита все еще спала, никто не осмелился ее раздеть, она так и лежала в спортивных брюках и футболке. На щеках багровели царапины. Врач сказал, что шрамов не останется, но Филипп понимал, что он солгал. Шрамы останутся в душе, глубокие кровавые борозды.
Неделя прошла как в аду. Вита молчала, и никто ее ни о чем не спрашивал. Только Филипп и Малюта знали о причине срыва. Возможно, еще психотерапевт, которого Филипп пригласил в особняк. Лучший специалист в стране. Высокая ухоженная женщина в годах, чем-то похожая на Маргарет Тэтчер. Два часа она провела с Витой в гостиной, пока Филипп места себе не находил и глушил один бокал кальвадоса за другим, но алкоголь его не брал. Когда психотерапевт уходила, он был трезв как стекло. Конечно, она ничего ему не сказала. Выписала рецепт на лекарства, назначила график встреч и все.
Вита пила успокоительное, витамины и много спала, оживляясь, только когда занималась сыном. Но даже Артем не вызывал у нее радости, да и кормить грудью ей пока было нельзя из-за препаратов. Ребенок не брал бутылочку и истошно вопил, требуя молока, а Вита пыталась его успокоить, напевая колыбельную, от которой у Филиппа мурашки бежали по коже, впервые в жизни он к ней прислушался. И серенький волчок, который ухватит за бочок, больше не казался таким уж милым.