Виктория Мальцева
Моногамия. Книга 3. Половина души
Глава 5. Его День Рождения
33 Tours – California Dreamin
Проходит ещё полгода. Сегодня у Алекса День Рождения. Я счастлива уже с утра, ведь вечером обязательно увижу его, подарю свой подарок, и мы, быть может, даже поговорим.
Мой подарок – торт. Я, вообще, знаю в них толк, пеку по маминым рецептам совершенно невероятные творения. Когда мы жили с Алексом вместе, он очень любил, когда я готовила ему, особенно торты.
Сегодня у меня шоколадный торт с миндалём и заварным кремом, таким густым, который делается из яиц и молока – это любимое лакомство моего бывшего мужа, и в его День Рождения я всегда пекла именно эту вариацию.
Мы приходим на вечеринку последними: все гости уже давно на месте, Габриель бегает с блюдами и тарелками в хлопотах, чтобы всё было безупречно и только так, как любит Алекс. По этой же причине нет ни шаров, ни цветов, ни дурацких транспарантов, только немного ресторанной еды и алкоголя, музыка… много красивой и спокойной музыки.
Я несу торт с зажжёнными на нём свечами, Лурдес и Соня по обе стороны от меня в лавандовых платьях (как и я) торжественно сжимают в руках нарисованные открытки собственного изготовления. Артём замешкался дома, так что мне придётся подойти к Алексу без него. Не отрывая глаз от торта, который освещает моё лицо, как алтарь в церкви, я держу речь:
– Дорогой Алекс, мы поздравляем тебя с днём твоего рождения и желаем тебе счастья и крепкого здоровья. Так как у тебя есть всё, что только можно пожелать, мы не придумали ничего лучше, как сделать тебе подарки своими руками. Прими от нас этот торт и… девчонки, вручаем открытки!
Только в этот момент решаюсь поднять на него глаза, поскольку надеюсь, что он уже отвлёкся на детей, и мы не встретимся взглядами, ведь я боюсь выдать себя. Но напрасно надеялась: Алекс смотрит в упор и не отрываясь. Он не улыбается, даже слегка. Впервые за долгие месяцы мы находимся так близко и впервые смотрим друг на друга одновременно. Это тяжело, эмоций слишком много, и они неуправляемы.
Мы словно выпали из реальности и зависли в стороннем мире на неестественно долгие мгновения. Я изо всех сил стараюсь выглядеть непринуждённо, а Алекс, будто изучает меня, но по-доброму. Он задерживается в таком созерцании чуть дольше, чем позволено посторонним мужчинам, и выпаливает, наконец:
– Подарки сумасшедшие – лучшие из всего, что можно было бы придумать. Нет людей, у которых всё есть, чего-то всегда не хватает.
С этими словами он опускается на корточки и целует девочек, затем поднимается, и я получаю поцелуй в щёку. И снова на долю секунды чуть более долгий, чем нужно. Запах, его запах, затмевает мой разум, и мне кажется, что у меня отнимаются ноги.
В это же мгновение кто-то тянет торт из моих рук – это Габриель, щебечущая хвалебные оды моему творению и обещающая всем выделить по кусочку. Она вытряхивает меня из транса и уводит Алекса задувать свечи и резать торт, а я стою и не понимаю, почему он не задул их, пока торт был в моих руках? Откуда у меня это чувство, будто мой корабль с сокровищами вероломно присвоили себе пираты?
Вскоре появляется Артём с бокалами в руках, и мы усаживаемся на мягкий диван. Алекс расположился со своей Габриель прилично поодаль, так далеко, что мы не смогли бы говорить, даже если бы захотели. Я чувствую себя чужой и ненужной, хотя каждого из присутствующих знаю лично и по имени. Лишь один раз мне удаётся поймать единственный взгляд, брошенный Алексом искоса. Наверное, случайно.
Погода в тот вечер с самого начала была подозрительной, но к середине банкета налетел порывистый ветер, запахло дождём. Мы испугались, что дождь застанет нас на террасе, и решили спрятаться в доме.
Внезапно Артём предлагает:
– Давайте перенесём всё в нашу гостиную – она больше и удобнее.
Все как по команде обращают взгляды на меня, а я не своим голосом изрекаю первую, не считая поздравительной, фразу за весь вечер:
– Да, конечно, у нас значительно удобнее будет.
И мы бросаемся переносить тарелки по мраморной дорожке, подсвеченной световыми шарами, будто по взлётной полосе, в наш дом. Я искренне не понимаю, зачем Артём пригласил их, поскольку чувствую себя настолько некомфортно, что уже всей душой стремлюсь покинуть это мероприятие как можно раньше и уединиться дома со своими муками безответной любви. Но, как оказалось, это спонтанно сделанное моим действующим мужем предложение, принесёт моей душе нечто волнительное, то, что наполнит меня жизнью на некоторое время.
Мы располагаемся в гостиной, накрываем на стол, беседы возобновляются, Алекс и Артём колдуют над музыкальным фоном. За окном начинается настоящий ливень, он барабанит по стёклам, почти заглушая негромкую музыку в нашем убежище. Гости тут же бросаются шутить по поводу дождя, а Алекс резко поворачивается в мою сторону с вопросом:
– Лера, вы закрыли вентиляционный люк на чердаке?
О, чёрт! Сколько раз я забывала это сделать, и Алекс злился на меня за рассеянность. Минимум четыре раза ливни устраивали нам потоп через это смотровое окно в мансарде.
– Кажется, закрыли, но пойду, проверю, – я точно знаю, что опять его не закрыла.
– Ты сможешь сама? Ты же говорила, там механизмы слишком тугие? – он мне не верит, и меня заливает краской от стыда.
Опять я сглупила, рассеянная дурочка, надо же так опозориться.
– Да, смогу, конечно, – спешу его заверить.
Mikki Ekko – Comatose
Лечу наверх со всех ног, едва сдерживая реки из своих глаз, злая на себя за эту оплошность и за то, что Алекс снова так ловко поймал меня на ней. Я ненавижу себя, когда ошибаюсь, пытаюсь изо всех сил бороться с рассеянностью и забывчивостью, но в последнее время что-то совсем плохо у меня получается. И вот я на четвёртом уровне, лезу по деревянной лестнице в мансарду и точно! Конечно, окно не закрыто, и под ним уже образовалась целая лужа. Я протягиваю руку вверх, хватаюсь за рукоятку и изо всех сил дёргаю её, чтобы захлопнуть ставню, но расстроенное состояние моего духа сделало меня совершенно бессильной: я дёргаю и дёргаю, но упрямая створка никак не поддаётся.
Эта неудача вот-вот добьёт мои нервы, и я расплачусь. Дождь хлещет по лицу, я мокрая и уже на грани, вдруг чувствую тепло и чьё-то присутствие. Уверенная мужская ладонь ложится поверх моей и совершает одно лишь движение, ставня громко захлопывается, в мансарде мгновенно темнеет, ведь стёкла покрыты слоем чего-то, защищающего наш дом от потерь тепла. Поток воды остановлен, он убирает свою руку, я тоже опускаю свою и разворачиваюсь. Тут слишком темно, чтобы видеть, кто это, но я знаю, конечно, знаю, чувствую его тепло, запах, энергию, которая питала меня когда-то. Он стоит напротив меня и не двигается, так близко, так восхитительно близко! Каждая моя клетка реагирует на его присутствие, всё внутри меня сжимается в сладкой истоме: о, Господи, как же хорошо, когда он рядом! Как восхитительно осознавать его так близко! Но почему он не уходит, ведь дело сделано, почему же? И я не могу поверить сама себе, мне кажется, или и впрямь я ощущаю его дыхание на своих губах? Чёрт, не видно же ничего! Он касается меня своими губами или нет? Или мне только кажется? Или мне так безумно этого хочется, что фантазии стали настолько реальными, неотличимыми от происходящего на самом деле?
Внезапно загорается свет внизу. Я мельком успеваю увидеть его висок так близко от себя, что сразу же осознаю прядь его волос, щекочущую мою щёку – мгновение он смотрит в направлении люка.
– Ну что там у вас? Что так долго, Алекс? – кричит Габриель.
– Всё нормально, Габи, не тревожься, – отвечает он, но уже далеко от меня.
Я не понимаю, что это было? Мне всё это приснилось? Причудилось? Спускаюсь медленно, потому что у меня отнимаются ноги, да всё моё тело, как желе. Замечая это, Алекс подаёт мне руку и помогает спуститься.
Господи, думаю, он всё ещё здесь!
Но они с Габриель сразу уходят, и Алекс ни разу не оборачивается.
Оставшись, наконец, одна, я сползаю по стене на пол и сижу в полной прострации, но с чувством, будто мне в рот налили живительного бальзама, и он уже начал действовать: боль, та что жрала меня изнутри, вдруг утихла, мне стало легко и непреодолимо захотелось спать.
Разбудил меня Артём – отнёс в спальню, поцеловал в лоб и сказал, что я никогда не выглядела так плохо, как сейчас. Я подумала: «Неужели так заметно? Я совершенно не умею скрывать свои чувства. Это плохо, очень плохо».
В тот же вечер, вернее, это уже была ночь, Алекс уехал на два месяца в Китай начинать новый очень большой и серьёзный проект возведения жилых эко-комплексов – так сказала мне Габриель спустя две недели, когда я набралась храбрости спросить у неё, куда он подевался.
– Как же ты будешь справляться сама? – допытываюсь.
– Алекс велел во всём полагаться на тебя, он обещал, что ты во всём поможешь! Знаешь, я тебе завидую, он так тебя уважает! – она мило улыбается, но я почему-то ей не доверяю.
– Но он же будет навещать вас с малышкой, я надеюсь?
– Сказал, что в эти два месяца не сможет приехать ни разу, так как должен быть постоянно на месте – ему нужно всё там наладить. На самом деле, я просила его взять нас с собой, но ты же знаешь какая сейчас экология в Пекине.
– Да, я видела по телевизору: люди в масках передвигаются по городу. Это не лучшее место для ребёнка. Ну хорошо, если что-нибудь понадобится – звони, приходи.
Я улыбаюсь ей в ответ такой же фальшивой улыбкой, как и она мне. Интересно, догадывается она или нет? Судя по тому, как скоро она прибежала за Алексом, дав нам лишь несколько мгновений побыть наедине, не то, что догадывается, но, наверное, даже и знает. Я открыла Габриель для себя в новых гранях: она в меру умная, хитрая и находчивая. Ничто не способно столкнуть её с пути, когда она идёт к своей цели. В глубине души я даже восхищаюсь ею, ведь сама-то сдала свои позиции не то что быстро, а с космической скоростью.
Lotte Kestner – I Want You
Через месяц Габриель приносит пирог и новость, что она ждёт второго ребёнка. Уже три месяца как. Можно ли передать то, что я при этом испытала? Нет, нельзя. Бальзам, случайно или специально пролитый на мою рану, прекращает своё действие, и она начинает печь с новой силой, ещё больнее, ещё острее, потому что пользование лекарством не прошло даром – оно дало надежду, и теперь эта бестолковая надежда мучает ещё больше, ведь пришло понимание её обманчивости. Он спит с ней и оставляет в ней своё семя, это интимно, это любовь, он хочет быть с ней. Что я для него в таком случае? Ничто? Воспоминание? Что это было там, на чердаке? Он хотел поцеловать меня или нет? Или мне показалось? Тогда почему его лицо было так близко? Какого чёрта? Что он делает со мной? Дразнит? Издевается? Мстит?
Опустошение и боль, нестерпимая, терзающая боль. Боже, как я хочу его, как же я хочу его целиком, хочу заниматься с ним любовью, хочу спать с ним в одной постели, пить кофе из одной чашки по утрам, хочу принимать душ с ним вместе, печь ему торты, лечить его, когда он болен, хочу ощущать его в себе, хочу чувствовать его тепло, хочу видеть его рядом и прижиматься к нему, хочу вдыхать его запах, хочу любить его…
И тут в моём мозгу появляется страшное: «Я не могу жить дальше, у меня больше нет сил, я не хочу… жить». О, ужас! Сразу после этой мысли я теряю к себе уважение. Никогда! Никогда в жизни я не могла представить себе, что окажусь настолько слабой, немощной.
И я гоню её прочь, эту страшную мысль, делаю над собой усилие, поднимаюсь и двигаюсь: шаг, потом ещё один, затем ещё, ещё, и ещё. Я иду жить дальше так, как смогу, просто жить, просто дышать, просто смотреть на море, слушать дождь, ощущать ветер. Я стараюсь вспомнить, срочно вспомнить всё, что радовало меня в жизни помимо… этого человека. Завожу машину и отправляюсь в русский магазин, покупаю чёрный шоколад, кока-колу, пирожные эклеры – то, чего не ела ни разу с тех пор, как вышла замуж за Алекса.
Потом еду в кино смотреть комедию, затем в клуб слушать рок музыку. Это группа Zucchero, импозантные старички – итальянцы исполняют завораживающе красивую песню Il Suono Della Domenica. Не знаю, о чём она, но её звуки растекаются по моим венам живительным миром. И мне становится легче: «Как прекрасна всё-таки жизнь, как много красивого и хорошего мы не замечаем, игнорируем, концентрируясь не на том, на чём нужно» – говорю я себе. С радостью и облегчением я покидаю клуб и направляюсь домой. Моя боль притупилась, теперь с ней можно жить, и я буду. Буду всегда и несмотря ни на что. Не в моём характере лишать себя жизни, не в моём.
Алекс не приехал через два месяца, он смог только через четыре. Навестил жену и дочь, они гуляли по побережью, обнимаясь, а я могла их видеть лишь издалека со своей верхней террасы. Я сидела спиной к стене и громко рыдала, в голос. Даже орала, если честно – дома никого кроме меня не было, а святое семейство не могло слышать – слишком далеко они ушли. Алекс не навестил Лурдес, и это была отрезвляющая пилюля.
Fleurie – Sirens (Audio)
После этого случая я окончательно взялась за свой размякший мозг: моя цель выбить из себя всю эту хандру и сосредоточиться на своих детях и своей жизни. Мне захотелось коренных перемен, и я уволилась из Университета, устроилась в банк в Отдел кредитных историй. Им требовался специалист с хорошим знанием математики, чтобы помочь отделу ИТ выстроить верные алгоритмы работы с кредитным прошлым клиентов текущих и будущих, то есть максимально автоматизировать процесс принятия решений по выдаче кредита. Я снова начала работать над своей диссертацией, и дело пошло в гору, это уже было достижение! Два раза в неделю, помимо йоги, я танцевала в группе современного танца, а для этого также пришлось подкачаться в тренажёрке, поскольку современные танцы требуют не слабой физической подготовки. Наконец, мне удалось вынырнуть из своей депрессии, надолго ли?
Приближается мой тридцать пятый день рождения, и я решаю перевернуть страницу в этот день. А что делают женщины, когда хотят в корне поменять свою жизнь, ну или своё отношение к ней? Верно, худеют с понедельника. Но я и так худая и сильно, даже слишком сильно уже, мне бы поправиться. Тогда что? Ну конечно, стрижка! С двадцати семи лет я блондинка и ношу волосы гораздо ниже плеч. Причёска Шакиры – лучший вариант для меня, проверено горьким опытом. Но в шестнадцать у меня была озорная стрижка, в то время это было модно – очень коротко выстриженный затылок, а спереди косая чёлка до подбородка, которую всё время нужно было откидывать на бок. И вот на пороге тридцати пяти лет я стригусь точно так же и возвращаю свой натуральный цвет – пепельно-русый. Для меня это символично: я хочу начать всё заново, так, будто мне снова шестнадцать, и все неправильные выборы, ошибки, сделанные мной в жизни, можно исправить, переписать всё заново с черновика набело.
Смотрю на себя в зеркало и вижу дерзкую, стильную, красивую молодую женщину. Я довольна собой: ну наконец-то смогла взять себя в руки! Какая же я молодец, вот так бы всегда!
На заслуженную вечеринку – большую с шарами и тортом – я позвала много друзей. Всякое начинание нужно отпраздновать по русской традиции, а новую жизнь и подавно! Я наполняю свои дни радостью, как только могу, стараюсь получать от них удовольствие, а день рождения – повод побыть в центре внимания какое-то время и забыть, отвлечься от мыслей. Мне сейчас это особенно нужно, как инсулин диабетику.
Набравшись храбрости, я уточнила у Габриель, приедет ли Алекс, и получила ответ, что конечно же нет, ведь он так занят. И я расслабилась. Подумала, что так даже лучше: не буду страдать по нему весь вечер.
В день своего тридцати пятилетия я надеваю чёрное платье с глубоким, даже вызывающим декольте. Узкая юбка до колен так стягивает мои ноги так, что я кажусь себе моделью. Как же хорошо я выгляжу! Как же я довольна собой! Как же буду кокетничать с мужчинами сегодня и кружить им головы! Почему же я раньше не додумалась до этого, такого простого, а главное, действенного метода?
Гости приезжают один за другим; это мои университетские друзья математики и один физик-ядерщик, несколько новых сотрудников банка, в котором я сейчас работаю, и с которыми мне нужно наладить более близкие отношения; и это друзья Алекса – они до сих пор без приглашения всегда закатываются в мой день рождения, потому что Алекс когда-то устраивал грандиозные вечеринки с ди-джеями, и я всегда пела. Да они любили моё пение, особенно Марк. Но больше, к сожалению, я не пою.
Все поздравляют меня и вручают подарки, как же я люблю подарки! А Марк аккуратно целует в щёку, и мы хохочем вместе. Как же мне приятно его внимание, как чудесно находиться в таком настроении, как у меня сейчас! Жизнь бывает так прекрасна местами!
Вечеринка в разгаре, терраса гремит музыкой и полнится гулом бесед нашей не такой большой, но такой приятной компании. Я разрезаю торты, вокруг меня горит множество свечей – они повсюду, у бассейна, в бассейне, на столе с угощениями, на перилах террасы – сама придумала этот декор, и гости в восторге от моих идей и от меня самой, я уже сбилась с подсчёта комплиментов. Знаю сама, что обновление принесло мне пользу не только во внешнем мире, но и во внутреннем, главное, во внутреннем.
Loreen – I`m in it
Внезапно слышу оживление нашей компании и возгласы нескрываемой радости. Поворачиваю голову в ту же сторону, куда смотрят все и вижу: по мраморной дорожке с шаровой подсветкой, той, которая соединяет дом Алекса с моим, идёт мужчина в чёрной рубашке и брюках с огромным букетом белых роз. Его волосы отрасли и откинуты назад, они ещё не успели полностью высохнуть после душа, ворот рубашки расстёгнут глубже, чем обычно, чёрные узкие брюки обтягивают его бёдра, которые только он умеет раскачивать при ходьбе так уверенно и грациозно. В его движениях его сила, успешность во всём, к чему прикасается – нет в мире ничего такого, что не подчинилось, не покорилось бы ему.
Это Алекс! И он приехал! Он всё-таки приехал поздравить меня в мой день рождения! Господи, как же я ждала его на самом деле!
Он проходит мимо друзей и знакомых, со всеми здоровается, всем улыбается, Марк с силой хлопает его по плечу, но Алекс не останавливается, продолжает быстро двигаться в мою сторону.
Я не могу поверить, что это он, предательская радость начинает наполнять меня, и её уровень слишком быстро ползёт снизу-вверх, вот он достиг уже макушки и сейчас выплеснется из меня чем-то неадекватным… Стоп! Я держу себя в руках, но уже чувствую, как горят мои щёки, как блестят глаза, как напряглась грудь, как упрямая улыбка растягивает мои губы.
Алекс уже издалека смотрит на меня восхищённым взглядом и с удивлением разглядывает мою стрижку, ведь никогда же не видел меня такой. Наконец, он обнимает меня и целует в щёку, обдаёт знакомым ароматом туалетной воды и лучезарной улыбкой:
– Поздравляю тебя! Будь счастлива! Это тебе! – протягивает футляр, украшенный логотипом ювелирного бренда.
Я открываю его и вижу элегантную подвеску в виде затейливого банта на тонкой цепочке, всю усыпанную сверкающими, играющими камнями. Вещь действительно умопомрачительно красивая, настолько восхитительная, что у меня аж захлёстывает неуёмная детская радость от обладания ею. Я понимаю, что это нечто немыслимо дорогое, ведь камни, их много больших и маленьких, явно не стёклышки.
– Тебе нравится? – спрашивает Алекс, заглядывая мне в глаза.
– Конечно, нравится, – отвечаю шёпотом, потому что голос пропал. – Ты лучше всех знаешь, как мне угодить.
Он доволен, улыбается.
– Давай наденем? – предлагает.
– Давай! Поможешь?
– Конечно.
Алекс берёт ожерелье в руки, и нежно, невыносимо ласково заводит их за мою голову. Я наклоняю её, стараясь не касаться лбом его плеча, чтобы ему было удобнее застёгивать, но, в конце концов, упираюсь в него щекой. С жадностью втягиваю носом запах его кожи, смешанный с туалетной водой и гелем для душа. В эту секунду я ненавижу отдушки, кому, вообще, они нужны? Время растягивается, как плавленое стекло, неужели он так долго не может застегнуть замок… или нарочно не спешит? Его пальцы снова и снова касаются моей кожи, и эти прикосновения совсем не похожи на те, которые требуются трудно застёгиваемым застёжкам. А я прикрываю глаза и мечтаю простоять вот так всю оставшуюся жизнь с ним, и пусть весь остальной мир остановится, замрёт. Хочу забыться в этом мгновении, хотя бы задержать его…
Но, сладкая пытка окончена, ожерелье на мне. Алекс освобождает меня и смотрит на мои волосы восхищённо, даже завороженно, он не видит своего подарка, похоже, моя новая стрижка явно пришлась ему по вкусу.
– Тебе идёт! – сообщает он, не отрывая глаз.
– Что именно, твой подарок или моя новая причёска?
– И то и другое! – улыбается до ушей. – Ты сегодня… очень-очень красивая. Когда я видел тебя в последний раз, ты была очень худой и уставшей. А сегодня ты просто светишься!
– Ну, это, наверное, от того, что сегодня у меня праздник!
– Да, конечно, – мягко соглашается он, не сводя с меня глаз.
Как много слов! Так много мы не говорили друг другу за все последние два года.
А Габриель всё нет. Чем это она там занята? Как могла пропустить ТАКОЕ?
– Угостишь меня своим тортом?
– Конечно. У меня их пять штук сегодня. Тебе какой?
– Шоколадный, – Алекс смотрит на меня, и так, как сегодня, его глаза горели только в далёком прошлом, в юности, на испанском пляже Берега Смелых. Мне даже делается немного не по себе. То ничего совсем, то так много и сразу. Неужели стрижка?
Отрезаю ему большой кусок торта, кладу рядом шарик мороженого, цветок, он внимательно следит за каждым моим движением. Я отдаю тарелку, а он берёт меня под локоть и ведёт к самому краю террасы у обрыва, здесь никого нет и музыка слышна приглушённо – идеальное место для разговоров. Мы облокачиваемся на перила, и Алекс пробует торт, на лице его наслаждение, а я разглядываю его, пользуясь моментом, ведь не знаю же, когда ещё мне выпадет счастье видеть его так близко.
Loreen – Heal
– Ну, рассказывай, – предлагает, – как у тебя дела? Чем занимаешься? Как диссертация? – и отправляет в рот ещё кусок торта.
– Всё хорошо. Работаю на новой должности в банке, в кредитном отделе. Диссертация тоже двигается, но пока медленно.
– Ты бросила заниматься любимым делом?
– Там платят больше, Алекс. Сколько мы уже можем жить в твоём доме. Мне и так стыдно.
Он перестаёт жевать и бледнеет, дышит тяжело, настроение у него падает, вижу, что сильно расстроила его своими словами.
– Ты ведь прекрасно знаешь, что этот дом я строил только для тебя. Он твой, так что не выдумывай.
– Строил для меня, но жил в нём сам, когда я приехала, так что не лукавь, – улыбаюсь ему.
Зачем мне дом, когда моё счастье вот оно, стоит рядом, ни о чём не подозревая, злится, жуёт шоколадный торт.
– Почему ты ушла от меня?
Меня словно ножом полоснули – я не ожидала такого прямого вопроса, тем более от Алекса, любителя полутонов и оттенков.
– Устала терзаться и ждать, когда же ты уйдёшь. Гадать, с кем ты, какая она, чем лучше меня, и насколько тебя хватит. Думать о том, как ты это сделаешь, что скажешь, насколько больно мне будет. Ты пропадал по ночам, тебя не было месяцами, где ты был, где ты жил – неизвестно. Мы не пересекались в спальне, а зная тебя… в общем, это уже была не жизнь, а фарс. Но я не думала, что будет так…– тут я вовремя осекаюсь, чуть не сдала себя! С потрохами.
– Говори до конца. О чём ты не подумала? – он смотрит на меня в упор так пронзительно и беспристрастно, как если бы я была его проштрафившимся подчинённым, а не бывшей женой.
– Ну же?
Но я молчу.
– Тогда, я скажу за тебя. Ты не ожидала, что будет так паршиво? Что будет настолько больно, что ты едва сможешь это выдержать?
Он будто хочет меня распять взглядом. Мне нечего ему сказать. Я в курсе, на что он намекает – на те пять лет после нашего расставания в Кишинёве. Значит всё-таки это месть, выношу заключение.
– Я не изменял тебе. У меня никого не было. Ни разу, ни в мыслях, ни в постели, – он разворачивается лицом к морю, оставив меня стоять с открытым ртом. Прячет лицо, чтобы я не видела, весь тот ужас, который сейчас на нём творится, но я всё равно вижу.
– Где же ты был тогда?
Алекс отвечает не сразу – видно, что собирается с мыслями. Их слишком много, и они все окрашены слишком яркими красками, чтобы легко их выстроить в простой и лишённый эмоций рассказ.
– Помнишь мой проект энергосберегающих стеклянных панелей?
– Да.
– Я решил не продавать эту идею, а заработать на ней. И, в конечном итоге, оказался прав – этот бизнес даёт сейчас очень хорошие деньги. Но тогда мне нужен был завод, новый. Решено было отстроить его с нуля. Всё шло по плану, пока один из корпусов не рухнул во время строительства. Погибло пять человек и ещё двое были покалечены. Началось расследование, потом судебное разбирательство, мне грозила тюрьма, потому что корпуса строились по проектам из-под моего пера.
Он делает паузу, потом признаётся:
– Я дурел от напряжения, Лера. Пятеро молодых ребят погибли, у троих из них остались семьи с маленькими детьми, одному раздробило ноги. Само собой, медицинские расходы, компенсации, расходы по содержанию семей на себя взяла компания, но жизни этих людей не вернуть. Ошибку не исправить. Ко всему добавь судебный прессинг, и, что ещё хуже, совесть. В то время мне было не до постели, поверь.
Я чувствую, буквально ощущаю, как земля уходит у меня из-под ног. И хватаюсь за перила, чтобы удержаться.
– Господи… Алекс… почему ты не рассказал мне? Почему?!
– Чтобы защитить тебя. Ты же не рассказываешь детям о своих проблемах, чтобы не тревожить их, не ранить, потому что проблемы всегда решаются. Я этого ждал, так и случилось: на последнем заседании суда огласили результаты расследования, и выяснилось, что в опорах не было даже шестидесяти процентов заложенного проектом бетона. Оказалось, подрядчик просто на просто подворовывал материалы и делал на этом неплохие деньги. Обвинения были сняты с меня и других людей, с которыми я работал. Об этом я узнал как раз в тот день, когда ты назначила встречу в ресторане, но уже после нашего разговора. Честно говоря, в зале суда я думал уже не о процессе, а о нашей дикой беседе, из которой мне совершено ничего не было ясно, кроме того, что последствия будут страшные. Я вышел из суда ещё до того, всё решилось и поехал домой, чтобы поговорить с тобой, пока ты не наделала глупостей. Но было поздно: там не было уже ни тебя, ни детей. Я… да, Лер, у меня сорвало крышу. То, что ты сделала, меня добило. Я просто… не ожидал такой поспешности с твоей стороны. Чего мне стоило всё это выстроить, а ты так легко, одним махом всё уничтожила. И ты ушла к нему. Сразу к нему. Не оставила мне даже шанса всё исправить, – его глаза блестят всего несколько мгновений, но он быстро выходит из состояния сентиментальной уязвимости, выпрямляется.
Я прячу лицо руками, а хочется забиться в них целиком. Слёзы душат, выворачивают наизнанку. Мир вращается вокруг меня с такой скоростью, что я теряю способность его осознавать.
– Господи… Алекс, Алекс, Алекс… – говорю шёпотом, – что же ты наделал… Если бы ты только сказал мне… если бы мы только поговорили, всё могло бы быть по-другому! Нет, всё было бы по-другому! – убираю от лица руки, чтобы заглянуть ему в глаза, и чувствую, как со щёк на шею стекают мои обильные жаркие сожаления.
Боже мой, я не могу поверить… Вижу его глаза и… и в них то, что нельзя скрыть, невозможно спрятать, вижу всё то же, что видела в испанской церкви, в его белоснежной постели в моей любимой космической квартире, в Парижском аэропорту, в солнечном июльском парке, в тысячах наших занятий любовью.
Как? Как я могла так ошибиться? Почему не поняла этого раньше? Почему он так старательно, так усердно прятался от меня?
Алекс обнимает меня, прижимая к сердцу. От негодования, которое так кипело в нём мгновения назад, не осталось и следа. Он тихо, вкрадчиво, но с необъятным своим с чувством шепчет мне на ухо самый большой секрет:
– Мы всегда можем всё изменить… так, как захотим сами.
– Нет, не можем! Не можем! Мы в ответе перед ними!
– Лера! Это всё не то, понимаешь? НЕ ТО!
Он обнимает меня ещё крепче и зарывается лицом в мои волосы, я ощущаю его дыхание и то, как он втягивает носом их запах, чувствую, как его губы прижимаются к моей шее, язык касается моей кожи.
О, Господи! Да что же это такое?! Почему мне опять так мучительно, так невыносимо больно?
Спустя время, даже не знаю какое, потому что оба мы словно провалились в другое измерение, где времени, как физического явления, перед нами вырастает беременная Габриель и уводит Алекса. Спасибо, хоть поговорить дала. С этого момента наши с ней отношения натянуты как струны на контрабасе.
