Виктория Мальцева
Опиум. Вечность после

Полная версия

Глава 2. Любовь

James Bay – Let It Go

Мать нарезает овощи для салата, ловко орудуя специальным ножом из набора, подаренного Дамиеном. Он же научил её, как правильно работать с инструментами на кухне.

– Я была в прошлом месяце в Сиэтле по делам… ладно, не по делам, – улыбается, – а по делу: сына навестить. И застала в квартире девушку, красивую. Очень.

В сердце вонзаются шипы.

– Я было обрадовалась, пора уже ему пару себе найти, женщину. Давно пора… Ох! – вздыхает. – Он заплатил ей прямо при мне, не постеснялся.

Странное чувство – боль и облегчение. Хочется плакать и хочется смеяться. Нахожу на ладони точку и с силой вдавливаю большой палец, чтобы не рыдать. Чтобы сдержаться.

– Проститутка? – выдыхаю.

– Да. Но, видно, из дорогих. Он работает, хорошо зарабатывает. Открыл второй ресторан в этом году. Квартира большая, просторная, с модными сейчас прозрачными стенами. Знаешь, такими, через которые видно весь город, как на ладони, – восхищается.

– Панорамные…

– Да-да! Точно! Панорамные. Замечательный вид открывается на Сиэтл…

Её голос внезапно обрывается на моменте, где обычно следует нечто вроде «тебе обязательно стоит взглянуть»! Материнская рука нежно поглаживает моё плечо:

– Всё образуется, Ева, вот увидишь. Всё наладится и встанет на свои места.

Я усиленно делаю вид, что давно уже пережила эту трагедию: всё в прошлом, всё позади.

– Вы общаетесь? – спрашиваю, хотя знаю, что да.

– Да. Часто. Он матерью меня назвал, Ева. Не так давно это случилось – полгода назад примерно. И дважды повторил! – расплывается в улыбке.

– Простил?

– Скорее, провёл переоценку ценностей и воспоминаний. Я ведь рядом всегда была. Почти всегда. Как и положено матери, – вздыхает.

Мы затихаем на время, каждая пытается справиться со своей собственной болью.

– Слушай, а он такой, оказывается, ласковый! – на её глаза наворачиваются слёзы. – Даже не верится… никогда не видела его таким, никогда… даже с Меланией.

Удар под дых.

– Ты его больше любила и любишь, я знаю, – выдвигаю претензию, чтобы скрыть свои истинные эмоции.

Мне больно. Мне со всех сторон больно!

– Нет, Ева. Не больше. Никогда не больше, но перед ним чувствовала вину, и она заставляла меня совершать порой жестокие по отношению к тебе поступки. Если приходилось делать выбор, то он заведомо был в пользу сына, потому что однажды я его бросила. Нет более страшного преступления в жизни женщины, чем бросить своё дитя! – слёзы скатываются с её щёк одна за другой. – Мужчины – они другие, хотя Дэвид выпил своей горечи, но мы, женщины, привязаны к детям пуповиной. Страсть прошла, а боль и ужас содеянного остались.

– Я так любила отца, мам…

Мать обнимает, целует в лоб, чего не делала никогда раньше.

– Я знаю! Знаю! Жизнь полна парадоксов и странностей. Она жестока и многогранна, непредсказуема. Дэвид сдержанный, с виду холодный человек, но такие, как он, способны любить ещё сильнее. И он тебя любит, как и я. Мы оба любим, Ева!

И я вонзаю в её сердце нож справедливости:

– А ты его любишь, мам? Дэвида?

Но она с достоинством держит удар:

– Любовь бывает разной и по-разному рождается, дочь. Чаще её появление спонтанно, пронизано страстью и сумасшествием, даже одержимостью, но иногда она приходит тихо, возникает из, например, благодарности, как это вышло у меня. И она совсем не слабее, нет, она просто… другая! Не горячая, но глубокая, не страстная, но пронизанная взаимным уважением и доверием, не дикая-сумасшедшая, а мудрая, светлая, настоящая.

– Настоящая?

– Да, дочь. Настоящая. Много всего произошло в нашей жизни, прежде чем я сама это поняла. Дэвид – лучший мужчина, лучший человек, опора, которая всегда рядом. Он отец моих любимых детей и всегда был им, всегда оставался, что бы ни произошло! Именно это в мужчине главное – его надёжность.

Год назад

Моя жизнь утекала сквозь пальцы, пролетала мимо, не оставляя отметин. Как бы банально это ни звучало, но да: я не жила, я существовала, даже не заметив, как в моих никчёмных буднях появился мужчина.

– Ева, я думаю, нам нужно пожениться, – вкрадчиво ставит меня в известность Вейран о своём желании, будучи на пике душевного подъёма после очередного секса, который никогда не бывает таким, какой был с ним… с братом.

Так давно это было. Два года прошло, а кажется, будто целая вечность. Бесконечная, вялая, унылая вечность.

Это был скоропостижный брак, почти дикий в обществе, где теперь женятся одни только китайцы, потому что в Канаде в случае разрыва всё имущество подлежит справедливому разделу, даже если вы просто жили вместе. Парни стали требовать от девушек расписки об отсутствии претензий на жилплощадь и счета в банке. Честь, галантность и щедрость больше не в моде и заменены брачными контрактами. Или договорами о сожительстве.

Мир сходит с ума, подавившись собственной материальностью.

Да, мой муж китаец. И мне это нравится. Никаких взрывных эмоций, стресса и мозгополосканий. Он не засматривается на других, другие не смотрят на него. Мир, покой, тишина. И общая квартира-кондо в новой высотке с видом на город.

Глава 3. Состоявшаяся первая встреча «после»

''Umbrella'' by J2 [feat. Jazelle]

Стрелки часов неумолимо двигаются к страшной цифре «5».

Первым появляется Вейран и с перекошенным озадаченным лицом сообщает мне на ухо:

– У меня проблемы с животом, где можно уединиться?

– Что случилось?

– Попробовал новый японский ресторан во время ланча, – кривится.

Да-да, конечно. Японская кухня никогда не сравнится с китайской, где уж ей тягаться с четырьмя тысячами лет теории и практики. Эта песня мне давно известна.

– Поднимись наверх в мою комнату, помнишь, где она?

– Нееет, – стонет, прижимая ладонь к животу.

– Первая дверь слева. Синие стены только в ней, не ошибёшься. Может, тебе принести чего-нибудь? Воды? Коньяка?

Я иногда подтруниваю над ним: «Добродушное чудовище» – так называю собственного мужа. Вейран – программист в крупной компании, занимающейся созданием компьютерных игр. Когда-то он только тестировал работу других, но уже при мне получил повышение, а с ним и достойную зарплату. Благодаря ей я могу не работать и тянуть с грехом пополам вторую часть своего юридического образования, которое, чувствую, скорее добьёт меня, чем я его. Учусь я из рук вон плохо, наука мне не даётся.

Не успевает Вейран исчезнуть на втором этаже, как входная дверь являет нам родню: сестру Дэвида, а значит, мою родную тётку Грэйс с дочерью Триш семнадцати лет и пузатым, облысевшим мужем в вечно поношенной одежде, хотя они никогда не бедствовали. Тётка холодно приветствует мою матушку, затем удостаивает вниманием и меня:

– О, Ева! Ты похорошела! Располнела немного, но тебе это к лицу, детка. В женщине должна быть женщина! Ха-ха! Мужики не волки, на кости не бросаются! Хе-хе!

– Гм-гм, – прочищает горло её супруг Джеймс. – Энни, пока суд да дело до стола дойдёт… в горле совсем пересохло… – намекает.

Мать молча открывает бар, вынимает бутылку виски.

– Энни, голубушка, глянь внимательнее, там, кажется, должен быть коньяк – мы в прошлый раз не допили.

Мать покорно отыскивает нужную бутылку, наливает в полнейшей тишине, пока Грэйс нагло усаживается в гостиной перед телевизором, включает его, перебирая каналы и охая, что пропустит вечерний выпуск своего любимого ток-шоу.

– Одержимая женщина! – комментирует это представление Джеймс, слащаво улыбаясь моей матери.

Да, теперь мать много мне рассказывает: они не приняли её, ни свекровь, ни сестра мужа. Никто из семьи. Ни в юности, полной ошибок, глупости и эгоизма, ни в зрелости, когда пришла пора пожинать плоды. «Дэвиду всегда было наплевать на их мнение, и это – главное!» – с гордостью подытожила мать свой рассказ о семейных перипетиях.

Дверь снова открывается, и я вижу Дэвида, его лицо озабочено, но при виде меня губы растягиваются в улыбке:

– Здравствуй, Ева, – негромко приветствует. – А где Вейран?

– Эм… он занят по срочному делу… ненадолго. А что такое?

– Там Дамиен приехал, и мы с твоим мужем хотели расспросить его кое о чём. Это по поводу машины.

Я ощущаю биение своего сердца везде – в мозгу, ушах, висках, даже во рту.

– Позови его, пожалуйста. Лучше решить этот вопрос пока не стемнело.

Да, Дэвид и Вейран водят одну и ту же модель, и теперь это – главная тема их общения и обсуждений.

Подрываюсь наверх, чтобы поторопить мужа, мысленно благодаря Дэвида за мудрость: лучше познакомить этих двоих вдали от любопытных глаз. Проблемы с машиной, конечно, всего лишь предлог, повод сгладить эту встречу.

Мне везёт: Вейран уже моет руки.

– Вейран, отец ждёт тебя снаружи: Дамиен приехал. Сказал, вы хотели спросить его о чём-то?

– А да: долбаная японка жрёт слишком много масла!

«Ну ещё бы! Купи китайскую и забудь о неприятностях!» – хмурюсь.

– Я собирался в автосервисе решить эту проблему, но Дэвид настаивает, что твой брат разбирается в Хондах лучше.

Что и требовалось доказать.

– Может, он и прав. Эти индийские автомастера… те ещё мастера! – сплёвывает воду.

Интересно, думаю, зачем он вечно полощет свой рот?

Мужской разговор длится так долго, что я напрочь извожусь. С утра руки просто тряслись, теперь их бьёт припадочный тремор. Мать это замечает:

– Ева, всё будет хорошо. Успокойся! – кладёт тёплую ладонь на мои ледяные сцепленные руки.

– У тебя есть что-нибудь от нервов? – спрашиваю.

Она задумывается на мгновение.

– Да, есть. Пойдём.

В их с Дэвидом спальне мать достаёт из ящика комода далеко спрятанный пакет, вынимает банку с незнакомой надписью.

– В Европе купила, там получилось без рецепта, – сознаётся, вынимая для меня одну капсулу.

– Давай две! – требую.

– Их по одной принимают, – сообщает нерешительно, но посмотрев ещё разок на мои руки, меняет мнение. – Возьми ещё одну, они всё равно не настолько сильнодействующие.

Я проглатываю, запивая водой из крана в ванной.

– Ева! – морщится мать. – Могла бы и на кухне!

Да уж, конечно, повеселить тётку и её муженька. Зачем вообще было их приглашать? Но тут палка о двух концах: с одной стороны, посторонние, а с другой, в массовке неловкость всегда сглаживается.

Мы возвращаемся в гостиную, но мужчин всё ещё нет.

– Уже половина шестого! – сообщает Грейс с недовольством. – Вот и шоу моё закончилось. Будем садиться за стол?

– Да, конечно, Грейс, – отвечает ей мать с натянутой улыбкой. – Вот только хозяина дождёмся.

Не успевает она договорить, как дверь открывается и входит Дамиен, за ним Дэвид и Вейран.

У меня предынфарктное состояние. Я знала, что будет тяжело, но не думала, что настолько. Смотреть страшно, но и в то же время дико тянет. Мой взгляд мечется: с Дэвида на Дамиена, и обратно. Я стараюсь дышать спокойно и сфокусироваться на ком-нибудь одном. На Дэвиде? Нет. На Дамиене? Нет… Но… на Дэвиде?

– Дамиен, руки можешь на кухне помыть или в гостевой внизу, в прошлом году мы сделали и в ней небольшую ванную.

Да, точно. Только теперь замечаю: руки Дамиена испачканы в чём-то чёрном. Наверное, автомобильное масло или что-нибудь вроде этого. Какая-то техническая хрень, в которой он пачкался и раньше, когда мы встречались. А запах бензина – один из вечных ароматов моего Дамиена.

Моего? Давно уже нет.

Наконец мать приглашает всех ужинать. Не успев сесть, я роняю вилку и, вынырнув из-под стола, чувствую на себе взгляд. Но смелости ответить не хватает, поэтому бросаюсь усердно протирать её салфеткой.

– Если хочешь, возьми новую, – комментирует мать.

Могла бы и не заметить! Чёрт.

Я бросаю один несмелый взгляд в ЕГО сторону и одно короткое, буквально микроскопическое мгновение мы смотрим друг на друга. Он сразу отводит глаза, но сердце успевает воткнуться мне в горло. Никаких шуток, я не могу дышать. Хватаю стакан с водой и пью большими глотками, надеясь протолкнуть это глупое сердце обратно, на своё место.

Дальше мы просто ужинаем. Мать нахваливает свои блюда, то и дело вставляя реплики о замечательном сыне, который научил её вот тому и вот этому, а ещё досрочно закончил учёбу в Университете и уже получил диплом по специальности «Режиссура».

– А что, ты теперь будешь фильмы снимать? – интересуется тётка.

– Посмотрим, – коротко отвечает Дамиен.

Он изменился. Его и не узнаёшь, и узнаёшь одновременно. Он больше не молодой горячий парень с дерзким беспокойным взглядом. Теперь он – смелый, знающий себе цену мужчина. Мужчина, научившийся скрывать свои чувства: его лицо не выражает ни единой эмоции. Его позвали на ужин, и он ест, ему задают вопросы, и он отвечает, не давая при этом ответов.

– У тебя уже есть задумки по поводу первого фильма? – интересуется Вейран.

– У любого человека есть планы в деле, которым он занимается.

– А как с работой? Киностудии набирают молодых режиссёров? – не унимается тётка.

– Я над этим работаю, Грэйс, – отвечает, холодно улыбаясь, но даже от его неестественной улыбки тётка тает.

Я замечаю, что Триш разглядывает Дамиена слишком внимательно. Даже вызывающе. Браки между кузенами тоже запрещены, неужели она не знает?

Мой взгляд снова скользит в том самом направлении, и я вижу, что он смотрит на мою руку, сжимающую ножку бокала.

На моем пальце кольцо. Мы купили его на мосту Понте-Веккьо во Флоренции, по обеим сторонам которого расположены старинные ювелирные лавки. Не планировали, просто мимо шли, и Дамиен, заметив мой истинно женский заинтересованный взгляд, предложил зайти.

– Нееет! – был мой нервный ответ.

Денег-то у самой не было, я и без того в том путешествии развлекалась целиком за его счёт.

– Ну же! – подталкивает меня к первой попавшейся двери. – Я же вижу, что хочешь!

И мой взгляд почти сразу находит его – кольцо с рубинами и чёрными бриллиантами, искусно имитирующими цветок мака.

– Опиум, – кивает продавец, одобрительно улыбаясь моему вкусу. – Цветок сна и смерти. Но у него есть и другой смысл – одержимость, страсть.

Корявый английский итальянца действует как заклинание:

– Попробуем? – заглядывает он в мои глаза.

– Нет! – отрезаю. – Мы только посмотреть!

– Да! – а вот Дамиен настроен серьёзно.

В тот день он сам надел это кольцо на мой безымянный палец. И когда я попыталась снять, остановил:

– Не снимай!

Затем, оторвав взгляд от действительно необычного украшения, добавил:

– Это моя предварительная заявка. Чтобы место застолбить, – криво улыбается, а в глазах странная тень.

Кажется, он чувствовал. Так сильно любил, дышал любовью, нами, что предвидел, знал, чем всё закончится.

Предварительная заявка стоила состояние: Дамиен расплачивался всеми своими картами и кредитной в том числе. Я вогнала его в долги, но выглядел он счастливым, как никогда. Потом, вечером из-за разницы во времени, ему звонил Роялбанк, чтобы подтвердить покупку: слишком внушительной оказалась сумма.

Я возмущалась, не могла успокоиться до самого конца нашего отпуска, утомляя Дамиена своими причитаниями, пока он, наконец, не объяснил себя:

– Ты не понимаешь! Это как занять первое место в очереди, где тебе почти гарантированно достанется то, о чём ты всегда мечтал! Все вокруг завидуют твоему счастью и заглядывают через плечо, чтобы раздосадоваться ещё сильнее в собственной неудаче, а ты подпрыгиваешь на месте от нетерпения и даже встаёшь на носки, стараясь дотянуться и потрогать, пока не появился продавец. И тебе снова все завидуют! – морщит нос.

После этого разъяснения я умолкла раз и навсегда.

А кольцо с тех пор никогда не снималось с моего пальца – он надел, и никогда уже этого не повторит. Я почти не готовлю, а если случается – надеваю перчатки, чтобы не повредить и не испачкать. Кручу его вокруг своей оси, когда нервничаю, и это часто помогает совладать с собой. Или нежно поглаживаю подушечкой большого пальца, когда вспоминаю о Дамиене. Никто не знает, откуда у меня это кольцо, даже мать. Ни одной живой душе не известна тайна предварительной заявки, кроме того, кто сейчас на неё смотрит.

Смотрит и нервно сглатывает, если до этого держался, прятался за взрослым фасадом, то теперь почти обнажился. Медленно поднимает глаза, боясь смотреть в мои, но и одновременно нуждаясь хотя бы в одном искреннем взгляде. Так же, как и я, очевидно. И мы оба получаем то, чего так желали, потому что никто кроме нас не может нам это дать – Понимание.

Настоящее понимание боли и жестокости жизни, потому что тот второй единственный способен до конца её прочувствовать. Отражение твоего непотопляемого чувства в другом, таком же непотопляемом. Утешение, потому что ему так же плохо, как и тебе, так же тоскливо, так же одиноко и холодно.

И он так же, как и ты, тайно мечтает оказаться на необитаемом острове. На затерянной планете. В самом отдалённом и беспризорном уголке Вселенной, если только с ним будешь ты. Это – единственное условие.

Глава 4. Кто мы?

Sia – Deer In Headlights 

Ужин заканчивается, гости разбредаются по гостиной в ожидании чая и сладкого, мужчины с мужчинами, женщины на кухне.

После кольца Дамиен ни разу на меня не взглянул, ни разу. И если опустить наши «отношения», то я просто как человек даже нуждаюсь в уважении. Выбираю момент, когда мой муж отвлечён, а родителей и вовсе рядом нет, набираюсь смелости и подхожу к нему.

– Привет!

– Привет, – отвечает, не отрывая взгляда от бокала в своих руках.

– Я как будто невидимка для тебя!  – упрекаю.

Наверное, в этих словах должно было быть возмущение и даже негодование, но я их буквально прошептала, произнесла так тихо, чтобы только он услышал.

Дамиен поднимает свой взгляд не сразу, ему, очевидно, потребовалось время, чтобы собрать свои силы и посмотреть мне в глаза:

– Мне так легче…

Чёрт, возьми… чёрт, чёрт…

Зачем я тронула его? Зачем?

Это не взгляд, нет – это океан сожалений. Это не душа, это рваная рана. Я всё это время, все эти дни, недели, месяцы, годы думала о себе, о нас, но ни единой секунды о нём. А он тоже несёт этот груз, эту абсурдную боль, и его ноша, похоже, в разы тяжелее моей.

Я помню, как он любил меня. Помню, как менялся, как его жёсткость перерождалась в манящую мягкость, грубость в нежность, а ненависть в любовь. Как трогательно все это было…

Я просто стою рядом, я просто… сестра? Член семьи? Близкий человек? Родственник? Кто я ему, если он сотни раз был во мне? Кто он, если я до сих пор помню вкус его губ, их мягкость, и те поцелуи мне снятся? Кто он, если после однообразного рутинного секса с мужем мне снится близость с ним, и во сне я всё чаще испытываю оргазмы, а просыпаясь, плачу, потому что в реальной жизни у меня их нет. Теперь совсем уже нет.

Мои вспотевшие ладони дрожат, и я с трудом сдерживаю слёзы. Как всегда, как и бывало раньше, он оказался прав: нам обоим было бы легче без глаз друг друга. И теперь, когда он смотрит на меня всё с той же любовью, но теперь уже смешанной с горечью, я едва сдерживаюсь, чтобы не взвыть.

Каменная улыбка – моё спасение. И пусть в этот момент я похожа на робота Си-Три-Пи-О, пусть! Главное, не рыдаю.

Дамиен поднимается, и рядом с ним я чувствую себя букашкой. Маленькой-маленькой.

– Давай выйдем на воздух?

Его голос так мягок… Я помню этот тон и эту мягкость в моменты, когда на него волнами накатывала нежность, и он целовал меня, называя своим «Опиумом». Но ещё чаще этот бесподобно бархатный голос шептал е нежности или непристойности во время…

– Хорошо, давай выйдем.

В саду тепло, невзирая на поздний вечер, и пахнет сиренью и дикими гиацинтами, посаженными матерью стайками то тут, то там по периметру двора. Мы садимся в садовые кресла друг напротив друга, и Дамиен улыбается, глядя мне в глаза:

– Я рад, что у тебя всё хорошо. Искренне!

– Спасибо…

– Важно, что ты справилась.

– С чем?

– Нашла своего человека, счастлива с ним… это… очень хорошо!

– Эмм, да, наверное.

– Не обижает тебя?

– Нет! – смеюсь. – А что, если бы я сказала «Да»?

– Оторвал бы ему руки и… ещё кое-что, – тоже смеётся. – Очень хочется, а так – был бы повод!

Моё чувство юмора всегда ценило шутки Дамиена – мы смеёмся, и натянутость между нами потихоньку рассасывается.

– А как у тебя? Дела с…

– Не так успешно, как твои, но могло быть и хуже.

Дамиен смотрит в мои глаза, и во взгляде бездна. Кажется, я могу читать его мысли, и сейчас он хочет меня обнять. Не как брат сестру нет… совсем иначе. Он смотрит на мои губы… Боже, как же знаком этот взгляд, и как предательски жестока память, храня все до единого воспоминания. После таких взглядов бывали поцелуи: долгие, страстные, перерастающие в ласки, и если позволяли обстоятельства, то всегда в секс. И у меня каждый раз бывали оргазмы, похожие на европейские фейерверки.

Я чувствую себя грязной, помня об этом. Мы делали то, что под запретом, будучи в неведении, но теперь, когда оба знаем, обязаны всё это забыть. Помнить неправильно, а помнить так, как я помню, греховно.

Дамиен опускает глаза, разглядывая собственные туфли. Дорогие туфли.

– Чем ты занимаешься? – интересуюсь.

– Работаю, – вздыхает.

– Я знаю. По туфлям вижу.

– Что с ними не так? – знакомая резкость приходит на смену мягкости.

– Всё так: хорошие, дорогие туфли. Они практически кричат об успехе, и я рада, что у тебя получается всё, что задумал.

И снова глаза в глаза, но в них больше нет любви, в них злость.

– У меня никогда не получится всё, что задумал!

– Упорство, ум, таланты у тебя есть, и если верить в себя… – спорю.

– То я смогу изменить этот мир? Или его отношение к отдельным вопросам? Или свою ДНК? Может быть, историю своего появления на свет?

– Мы говорили об успехе, – почти шепчу, задыхаясь от его внезапного напора.

– Успех – ничто, если ты не с тем, для кого хочешь быть успешным!

Дамиен импульсивно отворачивается, но уже спустя пару мгновений, словно опомнившись, вновь смотрит на меня с мягкостью.

– Прости! Не знаю, что на меня нашло. Прости…

– Это ты прости, что не пришла тогда, – наконец, мне хватило мужества это произнести.

Дамиен снова поднимает глаза и, странно сощурившись, улыбается:

– Всё в порядке.

– Просто… не получилось со временем, – выдыхаю. – И я слишком поздно спохватилась, чтобы предупредить, – оправдываюсь.

– Я понимаю, – он улыбается какой-то вымученной улыбкой. – Забудь. Я тоже забыл, – отрезает.

– Хорошо, – так же насильно растягиваю свои губы, чтобы улыбнуться в ответ.