Виктория Платова
Странное происшествие в сезон дождей
– И?..
– Эффект был такой, как если бы я прикоснулась к дереву или камню. Как если бы рядом оказался истукан, перебравшийся сюда с первого этажа. И он не дышал. И я подумала о скульптурах – вдруг это живые люди? А ведьма околдовала их, и они покрылись корой, окаменели. Знаете, как бывает в сказках? Подобного ужаса я не испытывала никогда…
– Успокойтесь, Магда. Ваш муж жив и здоров. Вы и сами это знаете.
– Да. Да… Но тогда, ночью, я испугалась… Ведь он не дышал. Я закричала, бросилась вон из комнаты… Я хотела найти хоть кого-нибудь, позвать на помощь, но дом как будто вымер.
– Странно. Вам бы даже не пришлось ломиться в закрытые двери, чтобы кого-то отыскать. Как минимум два человека постоянно были под рукой.
– Я понимаю, это звучит дико… И вы вправе не поверить мне… Вы вправе посчитать меня сумасшедшей… Но я не смогла приблизиться ни к одной двери – так же, как накануне вечером. И я уже не понимала, явь ли это или продолжение кошмара.
– Но до лестницы вы все же добрались?
– Да.
– Спустились вниз? Это всего лишь два пролета. Смелее, Магда.
– Да.
– И снова не обнаружили никого, кто мог бы вам помочь?
– Я обнаружила… кота. Это опять был он, я узнала его по глазам. Желтые глаза, висящие в темноте. Он поджидал меня.
– Так-так. Вы, должно быть, закричали? Люди всегда невольно вскрикивают, когда сталкиваются с чем-то ужасным.
– Наверное, я закричала. Да. Больше я ничего не помню.
– Удивительно, что никто не слышал вашего крика. Вообще какого-либо крика. И почему только люди глохнут в самый неподходящий момент? Вы можете объяснить это? Как профессиональный психолог? Вы ведь профессиональный психолог?
– Вы не верите мне. Я знала, что так и будет. Не стоило и начинать весь этот разговор.
– Стоило всего лишь сказать правду, а не придумывать сказки. Даже если бы вы честно признались в том, что просто нажрались таблеток и залакировали все это алкоголем, – я поверил бы вам больше. Как вы вышли из дома? Как оказались на улице?
– Я не помню…
– Почему вы были перепачканы землей?
– Я не помню…
– Это вы убили хозяйку?
– Я не помню… Нет! Я не убивала, нет!.. Я сама едва не стала жертвой… Вы не понимаете. Она не просто женщина – она ведьма. Что она делала в Африке? Почему перевезла сюда всю эту мертвечину? Останьтесь здесь на ночь – и вы все поймете… Я не удивлюсь, если дом убьет нас одного за другим.
– Пока убит только один человек, так что не будем бежать впереди поезда. И убит он совсем не домом. Взгляните-ка… Вам знакома эта вещь? Магда?.. Что с вами, Магда?..
* * *
…Состояние, в котором пребывает Кристиан, теперь можно охарактеризовать одним словом: одержимость. Вернее, это целый букет из разного рода одержимостей – нелепый, исполненный плохо сочетаемых фрагментов, странно пахнущий. Держать его в руке – неловко, выбросить – жалко, ждать увядания – бессмысленно.
Букет одержимостей не вянет, напротив – становится все пышнее, отравляя сознание Кристиана навязчивым, отдающим восковой мертвечиной запахом: то ли лилий, то ли лотосов (оба цветка можно встретить в Камбодже).
Кристиан одержим мыслями о Dasha.
Кристиан одержим мыслями об опасности, которая может угрожать Dasha, – истинной или мнимой, не важно. Важно, что она смертельна.
Кристиан одержим пляжным видением.
Кристиан одержим омерзительной биомассой, просочившейся в реальность прямиком из пляжного видения.
Кристиан одержим идеей его повторного возникновения.
Он возлагает большие надежды на сны (что есть сон как не интерпретация подсознательных страхов, фобий и грез?) – но раз за разом его надежды не оправдываются. Вместо искомого и такого желанного ландшафта и даже вместо привычных формул в его снах фигурирует черная школьная доска. Доска преследует Кристиана из ночи в ночь и поначалу кажется всего лишь пустотой, черной дырой, наказанием за дневное безрассудство.
За посягательство на чужую жену, за жалкое детское вранье.
Ведь по вечерам – а иногда и днем – Кристиан продолжает врать. Теперь он экипирован намного лучше, чем при лобовом столкновении с Дарреном (спортбар хитрого негодяя Даррена Кристиан обходит десятой дорогой). Теперь в его арсенале – истории про Россию, истории про Москву, чей фундамент покоится на вечной мерзлоте, – все они выужены на форумах, посвященных путешествиям. Несколько русских слов и целых фраз, худо-бедно переведенных при помощи онлайн-переводчика. Кристиан больше не позиционирует себя гениальным джазменом, он вообще старается не упоминать о саксофоне – он тот, кем является на самом деле: курьер небольшого non-fiction издательства, на случай, если его спросят о профессии.
Но обычно не спрашивают.
О Москве и о России не спрашивают тоже. Вяло интересуются лишь Dasha («действительно, красавица, хотя мой идеал – Анджелина Джоли»). Оживление наступает только в конце беседы (обычно короткой) – когда Кристиан предлагает заплатить за выпитое собеседником спиртное из своего кармана. В благодарность собеседник задерживается подле Кристиана еще на пять-семь минут – тогда и наступает звездный час Кристиановой лжи, ее кульминация.
В эти пять-семь минут случайный знакомый, чей рот плотно заткнут кляпом благодарности, выслушивает историю любви Кристиана и Dasha, где фигурируют экзотические страны Гана и Камбоджа (причем Гана – в прошедшем времени, а Камбоджа – в настоящем и, возможно, будущем). В ней имеются животные, собака и две кошки; стоит ли вводить в пасторальный сюжет Лали, Кристиан еще не решил. Конечно, имеется соблазн представить малышку собственной дочерью, чтобы ввести бурный поток страсти к женщине в более спокойное русло привязанности к семье, но…
Это было бы уже чересчур.
Случайных знакомых Кристиан выбирает по наитию, заранее отметая слишком молодых людей (кто в юности станет слушать про чужую любовь, когда и от своей не знаешь куда деться?). К крепким одиноким мужчинам средних лет он тоже не подсаживается – из боязни быть неправильно понятым или нарваться на агрессию: у одиноких мужчин средних лет, как правило, сложные отношения с женщинами. Остаются сентиментальные старики обоих полов и скучающие дамочки около сорока. Достаточно невыразительные, а порой и откровенно некрасивые, чтобы принять внимание Кристиана на свой счет. То есть поначалу они так и думают – до того, как Кристиан оглоушивает их заранее приготовленной фразой о своей жене.
Надо видеть, как загораются глаза этих дамочек: загораются и тут же гаснут, ведь им никогда не стать главными героинями, пусть и на один вечер, – главная героиня всегда Dasha. И нужно отдать должное дамочкам – они умеют держать удар. После секундного отчаяния они привычно берут себя в руки и цепляют на физиономию снисходительную, участливую улыбку. Поначалу не особенно искреннюю; искренней ее делает простодушное замечание Кристиана: «Вы очень похожи на мою жену, позволите угостить вас?»
После того как согласие получено, Кристиан вынимает из бумажника фотографию и сует ее в нос дамочке. Ход почти беспроигрышный: неоспоримая красота Dasha выступает зеркалом, в котором занюханное, стертое существо должно увидеть себя в новом свете.
И оно видит.
Боковым зрением оно также видит самого Кристиана: милого молодого человека, забавного, с хорошими манерами, с обезоруживающей мягкой улыбкой. Героя романтической комедии или мелодрамы со счастливым концом. Полюбившего по сюжету женщину старше себя и сумевшего сделать ее счастливой.
Кристиан в состоянии проследить ход мыслей дамочек, ничего экстраординарного в нем нет: если уж повезло этой женщине и если эта женщина похожа на меня (ох уж эти зеркала!) – значит, когда-нибудь повезет и мне. Значит, и для меня найдется милый, забавный мужчина – с хорошими манерами, с обезоруживающей мягкой улыбкой.
Нужно только подождать.
«Нужно только подождать, и все сложится» – это утверждает и Кристиан, всем своим видом. Всей своей историей – с массой счастливых концов, со счастливыми – сытыми и ухоженными – животными, которые собрались жить вечно. И любовь Кристиана тоже будет жить вечно.
Да, дамочки – самый благодарный слушатель. После бесед с ними, после исповедей, в которых нет ни слова правды, кроме имени их главной героини, Кристиан испытывает легкое головокружение и покалывание в пальцах. Наверное, то же самое испытывал бы начинающий наперсточник, которому удалось сорвать куш на городском рынке – и остаться непойманным. Параллель с более серьезными преступлениями неуместна, ведь вранье Кристиана никому не приносит зла. Даже наоборот – оно дарит надежду тем, кто уже отчаялся и разуверился в себе.
«Вы потрясающая женщина, и все у вас будет хорошо, вот увидите», – именно этими словами Кристиан завершает все свои беседы, всегда.
Почти всегда.
За исключением одного-единственного случая в ничем не примечательном пабе, где он познакомился с Русской.
То есть это потом стало ясно, что собеседница – русская, а вначале все шло по накатанному сценарию: Кристиан привычно выцепил из толпы искомый объект – женщина за тридцать, одиноко сидящая за столиком в углу. Неброский макияж, джемпер глуховатых коричневых тонов и темно-рубиновая тяжелая шаль, небрежно наброшенная на плечи. Ни одной яркой, запоминающейся детали – ни в лице, ни в одежде, – как раз то, что нужно.
Именно так и подумал Кристиан, подсаживаясь к незнакомке с бокалом пива и фисташками, – и ошибся. Уже потом, сотни раз прокручивая в голове эту встречу, он пытался понять, в чем именно заключалась ошибка. Наверное, в том, что он вообще подошел к проклятому столику, клюнув на невзрачный прикид и некоторое число пустых рюмок. Не слишком большое, чтобы считать сидящую за столиком налакавшейся вдрызг алкоголичкой. Но и не маленькое. В самый раз для женщины, которая переживает кризис среднего возраста. Или утрату возлюбленного. Или то и другое вместе.
Рюмок было четыре.
– Вы позволите? – спросил Кристиан.
Женщина откликнулась не сразу. Она окинула Кристиана цепким трезвым взглядом, не очень-то вяжущимся с выпитыми рюмками.
– Смотря что, – произнесла она, когда осмотр был закончен.
Странный акцент. Очень сильный, но обаятельный. Как будто каждое из произнесенных слов завернуто в обертку из плотной бумаги и перевязано ленточкой. Вечная история о том, как копеечная, купленная в китайском супермаркете безделица путем нехитрых манипуляций становится самым настоящим рождественским подарком.
– Для начала – угостить вас, – немного смутившись, промямлил Кристиан.
– А потом?
– Потом? Э-э-э…
– Впрочем, какая разница, что будет потом. – Женщина откинулась на спинку стула и улыбнулась улыбкой, подходящей под определение «брезгливая». – Валяйте, угощайте. Только пиво я не пью.
– Виски?
– Водку. Я пью водку.
Ну да, водка.
Маленькие рюмки – водочные, он должен был понять сразу. Будь они повыше и поуже, с остатками соли по краям – сошли бы за рюмки для текилы.
– Грустите? – осторожно поинтересовался Кристиан, когда водка была принесена.
– Умираю от тоски. – Женщина постучала по рюмке кончиками пальцев, но пить не стала. – У вас тоскливая страна.
– А ваша собственная? Не такая… тоскливая?
– Моя? Тоже тоскливая.
Самое время взяться за сказочку о Dasha, с развеселыми Ганой и Камбоджей в анамнезе, самое время!.. Но Кристиан почему-то медлил. Теперь и незнакомка казалась ему подарком, завернутым в плотную бумагу и перевязанным ленточкой – темно-рубиновой, под цвет шали. А подарки, как известно, бывают всякими, иногда – неприятными. Как бомба с часовым механизмом, закамуфлированная под детскую игрушку.
– Как тебя зовут?
– Шон, – неожиданно для самого себя выпалил Кристиан. И надолго замолчал.
Никогда раньше он не вводил Шона в повествование, он был тем, кем был, – Кристианом. Джазменом (почти правда, учитывая затяжные позиционные войны с саксофоном). Курьером (чистая, дистиллированная правда, без всяких примесей). Хорошим парнем (еще одна правда, сродни курьерской). Тогда при чем здесь Шон?
Шон – муж Dasha, вот при чем!..
– Значит, Шон. И чем ты занимаешься, Шон?
– Я… фотограф. Да. Фотограф. Еще немного оператор, но больше фотограф.
– Надеюсь, ты не станешь предлагать мне посетить твою фотостудию?
– Нет…
– И не станешь лепить, что я потрясающе фотогенична?
– Ну… – Кристиан почувствовал себя загнанным в ловушку. Сказать правду, сказать, что фотогеничностью от незнакомки даже не пахнет, означало бы поставить крест на цели, ради которой и была затеяна все беседа.
Ведь фразу «Вы очень похожи на мою жену» после констатации нефотогеничности уже никуда не воткнешь.
– Промолчал – и на там спасибо, – заметила незнакомка. – Кстати, меня зовут Анна. Все принимают меня за немку. Иногда – за чешку. А ты что скажешь?
– Я не знаю. Но вы и не шведка.
– Не шведка, да. Почему ты решил, что я не шведка?
– Шведки похожи на хоккеистов…
– А ты знаком со всеми шведками?
– Только с некоторыми.
– А я? На кого похожа я?
Здесь бы Кристиану и пришпилить темно-рубиновую шаль эпохальным «Вы очень похожи на мою жену». Самое логичное, самое безупречное продолжение, плывущее прямо в руки – без всяких усилий, без всяких натяжек. Ну, давай же, не будь остолопом, что ты медлишь?..
– В сборную по хоккею вас бы не взяли, – после небольшой паузы дипломатично ответил Кристиан.
– Я туда и не стремлюсь, но это не ответ.
– Хорошо. Вы похожи на… детскую игрушку.
– Только не говори, что на Барби. Иначе меня стошнит.
– Нет-нет… Просто на игрушку. С бомбой внутри. Знаете, такая маленькая бомба внутри. Маленькая, но мощная. С часовым механизмом. Обычное дело в практике террористов.
– Ты забавный. – Впервые женщина посмотрела на Кристиана с неподдельным интересом. – Значит, игрушка. Игрушка для мальчиков или для девочек?
– Это имеет значение?
– Определенно да.
– Я не знаю… Может быть, та, что нравится мальчикам и девочкам одинаково.
– Очень, очень забавный… Мальчикам и девочкам нравятся плюшевые медведи. Но я бы предпочла зайца… Мне нравятся зайцы.
– С очень длинными ушами. – Кристиану неожиданно стало весело. – А еще подойдут волчки, калейдоскопы и лото…
– А вот и нет! Как можно засунуть бомбу в лото? Остановимся на зайце.
– Пусть будет заяц, если уж вы питаете к нему такую любовь…
– Расскажи о себе, Шон.
Именно в этот момент Кристиан впервые испугался. По-настоящему. И его страх не имел ничего общего со страхом перед Дарреном, мелким и несерьезным. Вернее, тогда речь шла всего лишь о боязни разоблачения. И о неловкости, которая может последовать за разоблачением.
Но здесь…
Кристиан неожиданно почувствовал себя стоящим в коридоре какого-то подземелья – таком узком, что плечи почти касаются стен. Только на первый взгляд гладких, но стоит пошевелиться, сделать шаг вперед, к спасительному выходу, как из них тотчас выскочат ножи, тесаки и колья. Единственная их цель – искромсать плоть, не оставить на ней живого места. Наверное, это уже случалось с теми, кто попадал в адский коридор до Кристиана: под ногами хлюпает жижа красного цвета.
Темно-рубинового, если быть совсем точным.
– …Да нечего особенно рассказывать…
– Вот как? У тебя нет ни одной истории?
– Ни одной сто́ящей.
– Но при этом ты подсаживаешься к незнакомой женщине в баре. Угощаешь ее водкой…
– А что в этом особенного? Вы мне понравились. Вы выглядели грустной…
– И ты решил меня развлечь?
– Ну…
– Не имея ни одной стоящей истории про запас?
В логике Анне не откажешь, и это нисколько не приближает Кристиана к выходу из подземелья. Скорее отдаляет.
– Ты действительно забавный парень, Шон. Ты милый, но у тебя неверная установка.
– У меня нет никакой установки.
– Но есть проблемы, ведь так?
Не очень-то она похожа на психоаналитика, эта странная женщина Анна. И не такая простушка, какой показалась Кристиану на первый взгляд. И его выводы относительно внешней непривлекательности Анны оказались ошибочными. Нет, ее по-прежнему не назовешь красавицей, но в ней есть что-то совсем другое. Что-то, что дороже красоты. Человеческая значительность, что ли? До сих пор Кристиану не приходилось встречать таких женщин, таких людей. Представить ее в роли богини (Белой Тары) не составило бы труда. Или в роли основательницы тоталитарной секты, чьи последователи с восторгом вырубают непроходимые джунгли, чтобы построить храм в ее честь. Или в роли игрушечного зайца с длинными ушами, внутри которого спрятана бомба.
Не стоило Кристиану протягивать руки к зайцу, но дело сделано.
– …Проблемы с девушками, – не унимается Анна. – Я права?
– С чего вы взяли? У меня нет проблем с девушками.
– А я думаю, что есть. Иначе бы ты не подсел к одинокой малопривлекательной женщине, которая старше тебя.
– Я не считаю вас малопривлекательной…
– Я тоже так не считаю. – Быстрая улыбка на лице Анны полна иронии. – Но речь сейчас идет о тебе. Я хорошо знаю мужчин такого сорта, как ты, поверь.
– И что же это за сорт?
– Миляги. Добряки, не совершившие в жизни ни одного дурного поступка…
– Никогда бы не подумал, что не совершать дурных вещей – преступление. – В душе Кристиана неожиданно начинает закипать злость на всезнайку Анну.
– …ни одного дурного поступка. Но и хорошего тоже. Потому что они вообще не совершают поступков. Любой поступок требует усилий, а как раз на это они и не способны. Так и бредут по жизни – с атрофированными мышцами. Атрофированной душой.
Больше всего Кристиану хочется уйти (уже сейчас Анна стоит десятка Дарренов, и это не предел), но он продолжает сидеть; видимо, его мышцы и впрямь атрофировались. И продолжают терять эластичность – прямо на глазах.
– Хочешь уйти? – Анна подмигивает Кристиану и залпом опрокидывает рюмку. – Я не держу тебя…
– Я обещал заплатить за вашу водку.
– Это можно сделать и у стойки.
– И все же я останусь. Если вы не возражаете.
– Хочешь еще что-нибудь услышать о себе? Или о женщинах? Тебя ведь интересует именно это – женщины. Тебе бы хотелось понять их. Но разбираться самому долго и иногда опасно. Гораздо удобнее получить интересующие тебя сведения со стороны. От таких, как я. Одиноко сидящих в баре. Всегда готовых поболтать с милым мальчиком. О жизни, о любви, о… О чем еще болтают мужчина и женщина?
– Об одиночестве?
– Об одиночестве и зайцах с длинными ушами. Женщины очень похожи на этих зайцев: у каждой внутри спрятана та самая штуковина… С часовым механизмом. Это первое, что ты должен усвоить. Правда, срабатывает она не всегда.
– Это второе, что я должен усвоить?
– Да.
– А… в каких случаях она срабатывает?
– Вот этого я не скажу. Не стану облегчать тебе жизнь.
Она блефует, вот стерва!.. Хочет казаться умнее, чем есть на самом деле. Распускает перья перед Кристианом. Окажись с ней рядом какой-нибудь другой мужчина, не такой наивный, не такой покладистый, совершивший пару-тройку дурных поступков и нисколько в этом не раскаивающийся… Окажись с ней рядом кто-нибудь из великих черных джазменов или даже Пол Скоулз, легендарный полузащитник, – разговор получился бы совсем иным.
Если бы они вообще захотели с ней разговаривать.
Но и у Кристиана кое-что имеется, и в свете этого «кое-что» узкий тоннель в подземелье оборачивается совсем другой стороной. Это не Кристиана заманили в ловушку – она придумана им самим, вот такая, с жижей под ногами, со стенами, которые кажутся гладкими лишь на первый взгляд. И светлое пятно впереди – вовсе не выход, а вход.
Кристиан поджидает жертву у входа. Жертвы всегда случайны, и на этот раз ему попалась темно-рубиновая шаль. Потом, когда все будет закончено, Кристиан сможет, если захочет, снять со стен пару ниток и унести с собой в качестве трофея. Но для начала нужно дождаться, пока жертва будет повержена. Исполосована выскочившими из стен орудиями смерти. Их острые края беспощадны, как острия ножей-серборезов. Интернет-ссылка на кошмарные в своей простоте и палаческой эффективности серборезы когда-то выбила Кристиана из колеи и долго не давала покоя, терзая воображение, – неужели сейчас удастся избавиться от них? Хотелось бы, вот только речь не о серборезах.
Совсем о другом – о фотографии Dasha.
Это ее края беспощадны. Палачески эффективны. Это они не оставят на теле жертвы ни одного живого места. Стоит только им показаться из стены (из портмоне Кристиана) – и жертве останется жить не больше минуты.
Сравнение с Dasha убьет ее.
Но Кристиан не торопится. Напротив, заманивает Анну все дальше и дальше в подземелье: своим идиотическим простодушием и мнимой покорностью.
– …Вообще-то я мечтаю стать джазовым музыкантом, – доверительно сообщил он. – Знаменитым саксофонистом. Я играю на саксофоне, да.
– И как?
– Что – как?
– Получается?
– Пока не очень. Совсем не получается. Но я стараюсь… – Впервые за вечер он сказал правду. Самую настоящую правду, гораздо более сокровенную, чем даже та, что его зовут Кристиан, что он работает курьером, что он был хорошим сыном и – до самого последнего времени – вполне надежным другом.
– Не думаю, что у тебя что-нибудь получится, – неожиданно заявила Анна.
«Стерва, – тоскливо подумал Кристиан. – Вот стерва!..» Мало того что она блефует, так еще и играет не по правилам. По неписаным правилам великовозрастных дурнушек, в которых сказано, что дурнушка должна поддерживать мужчину в любом его начинании. Быть лояльной — только так можно рассчитывать на снисходительное мужское внимание. Лояльность и понимание изо всех сил – вот тот магический кристалл… тот фильтр, густо замазанный вазелином: сквозь него мужчина начинает видеть дурнушку в ином свете. Почти красивой, ведь способность и готовность понять, поддержать и оправдать, если нужно, смягчает черты. И вносит существенные поправки в образ.
Кристиан не собирается выспрашивать у Анны, почему это она решила, что его мечта недостижима. Начать выспрашивать означало бы опосредованно признать правильность вывода. Он поступит иначе. Сделает то, что хотел; что давно нужно было сделать. И будет долго и с наслаждением смотреть, как под острыми краями фотографии Dasha расползается не только малопривлекательная плоть Анны. Но и все ее теории относительно самого Кристиана.
– Странно, но моя жена думает по-другому.
– Жена? – Анна приподняла бровь. – Так ты женат?
– Уже несколько лет, и счастливо.
– Вот как?
– Да. И моя жена – самая прекрасная женщина на свете.
– Вот как?
Как в замедленной съемке, Кристиан вынул из портмоне фотографию Dasha и положил ее перед Анной. И за секунду до этого – едва лишь он сообщил о своем счастливом браке – за фасадом лица Анны ощущались какие-то неясные подвижки. Насмешливость сменило недоумение, недоумение – плохо скрытая досада; ей не хватило доли секунды, чтобы придать чертам относительное равновесие. Именно в этот крошечный промежуток времени Кристиан и запихнул фотографию.
Эффект превзошел все ожидания.
Фасад рухнул, обдав Кристиана клубами несуществующей строительной пыли, и уже сквозь нее он увидел малоаппетитные внутренности дома по имени Анна. Отклеившиеся обои, отсыревшую штукатурку, обветшавшую мебель; хлам, который даже вещами назвать трудно. Неужели на Анну так подействовала красота другой женщины?.. Жалкая завистница, корчившая из себя царицу мира и всячески пытавшаяся унизить Кристиана, унижена сама.
Что ж, справедливое возмездие свершилось.
Но что-то мешает Кристиану сполна насладиться произведенным эффектом. Что-то подсказывает: не вовремя он воспользовался серборезом-фотокарточкой. И последствия его опрометчивого поступка могут быть самыми непредсказуемыми. А сюжет с подземельем, где он уже почувствовал себя хозяином, снова оборачивается к нему своей темной и опасной стороной. Да и Анне удалось взять себя в руки, и лицо ее обрело именно те очертания, к которым Кристиан успел привыкнуть. Почти те же, последним успокоился ходящий ходуном рот. Но, прежде чем вытянуться в безмятежную линию, он успевает исторгнуть из себя:
– Не может быть…
– Вы о чем?
– Вот черт, это бред какой-то…
– Вы о чем? – Кристиан проявляет совершенно неуместную настойчивость.
– Да нет, все в порядке. Просто подумала. Значит, это твоя жена?
– Да.
– И давно… вы женаты?
Как давно женаты Dasha и настоящий Шон? Несколько лет, которых хватило на Гану, Камбоджу и появление Лали. И если Лали сейчас года три или около того… Ну да, в четыре-пять лет вполне можно уложиться…
– Около пяти лет.
– Не скучаешь в браке?
– С ней не соскучишься.
– Это верно. С ней точно не соскучишься. – В голосе Анны звучат странные нотки, совершенно непонятно, к чему их можно отнести. На всякий случай Кристиан решает отнести их к безусловной и неоспоримой красоте Dasha.
– Но дело не в том, что она не дает скучать. А в том, что она…
– …прекрасна? – К Анне снова возвращается ее насмешливость, правда, теперь она выглядит несколько вымученной. И смотрится смешно – как пятилетняя девочка, нацепившая мамины туфли. Этого нельзя пропустить, и Кристиан позволяет себе снисходительную улыбку.
– Можно подобрать и другие слова, – говорит он. – Но это – самое точное.
– Она ведь не англичанка?
– Нет. Ни за что не угадаете…
– Почему же? Она русская.
Никто из прошлых собеседников Кристиана – всех этих грустных поблекших женщин, невинных старух и благообразных стариков – не проявлял такой проницательности. Но Кристиана это совсем не восхищает, напротив, он чувствует неприятное посасывание под ложечкой.
– Как вы догадались?
– Ничего удивительного. Я сама русская. Хотя меня принимают и за немку, и за чешку. И соотечественников я узнаю всегда.
Кристиан потрясен новым откровением Анны, и это потрясение так же неприятно, как и посасывание под ложечкой. Лучше бы Анна оставалась немкой. Или чешкой.
– Просто поразительно, – после непродолжительного молчания выдавливает из себя он.
– Просто сбивает с ног. Можно подобрать и другие слова. Но эти – самые точные. И где вы познакомились со своей русской?
– Вам вправду интересно?
– Очень.
Когда-то наскоро сочиненная для Даррена история про джазовые гастроли в Москве с Анной не пройдет. Если она русская, тотчас же поймает Кристиана на вранье. И это вранье подведет под монастырь всю историю с женитьбой. И выставит Кристиана дураком. Или вообще человеком настолько мелким и незначительным, что ничего по-настоящему интересного с ним произойти не может, остается лишь довольствоваться небылицами.
– Я встретил ее в Гане. В Африке. Я снимал там небольшой репортаж…
– А она?
– Она?.. Э-э-э…
Действительно, что русские забыли в Гане? То же, что и все остальные, – ничего. Представить себе человека, отправившегося в Африку не на сафари, для Кристиана затруднительно. А всякие селебретис и прочие посланцы доброй воли не в счет. Эти в любую дыру сунутся, лишь бы укрепить свою популярность. И усыновят кого ни попадя, лишь бы ослабить бремя налогов на свои нехилые миллионы.
– Скажем, она оказалась там по обстоятельствам личного характера. – Еще никогда Кристиан не подбирал слова так тщательно. – Это были не самые веселые обстоятельства, и о них мне не хотелось бы распространяться…
– Ну да, ну да… А потом вы вернулись сюда?
– Не совсем.
– «Не совсем» – это как?
– Мы переехали на другой континент. В Юго-Восточную Азию…
– Очень похоже на правду… – В голосе Анны слышится грусть, легкая сентиментальность. Это лежит на поверхности, но ощущение такое, что где-то там, под толщей вод, скрыты и другие эмоции. И снова Кристиана охватывает сосущее чувство тревоги.
– Похоже на правду? Это и есть… правда.
– Не сомневаюсь. Русские вечно рефлексируют по поводу родины, но если уж листок сорвался с ветки… Обратно он не прилепится. Юго-Восточная Азия – это Гонконг? Тайвань? Сингапур?
– Камбоджа.
– Никогда там не была.
Это известие – самое радостное за последние четверть часа. При прочих равных Кристиан знает о Камбодже намного больше, чем положено знать среднестатистическому европейцу. И здесь есть где разгуляться и при желании втюхать странной русской множество сведений, выловленных в Сети. Украсить рассказ эмоциями, которые (возможно) переживали Dasha, настоящий Шон, их дочь Лали и даже две кошки-ориентала. В последнее время Кристиан так часто думал о Камбодже, что влезть в шкуру живущих там не составит особого труда.
– А между тем это очень интересная страна. Посетите при случае.
– Не думаю, что он представится.
Теперь Кристиану кажется, что он полностью овладел ситуацией и играет первую скрипку в разговоре. Играет роль человека молодого, но уже успевшего посмотреть мир и составить о нем свое собственное мнение. И не только о мире – о жизни, о любви, о женщинах, ни капли не похожих на зайцев с длинными ушами. Женщины Кристиана, вернее, одна-единственная женщина больше похожа на волшебный лес с укрывшимися под его сенью сокровищами. Всеми, какие только можно представить.
– А мы полюбили эту страну. Мы с женой…
– Как ее зовут? Или я уже спрашивала об этом?
– Ее зовут Да-ша.
Кристиан намеренно разделяет короткое имя на две равные части, где ни одна не доминирует над другой. Пусть Анна услышит его именно так, как захочет сама. Как ее – русскому – уху будет привычнее.
– И что же было после Камбоджи?
– Ничего. Мы осели там, и думаю, что надолго. Здесь я по делам, связанным с работой. Но скоро возвращаюсь обратно.
– К ней?
– Да. Я очень скучаю… Но мне было приятно познакомиться с вами.
– Мне тоже. Вы даже представить себе не можете – насколько. А… можно где-нибудь посмотреть ваши репортажи?
Ну вот. Начинается. Та же фигня, что и с Дарреном. Та же срань, как сказала бы двоюродная сестра. У новоиспеченной лжи Кристиана такое же мягкое подбрюшье, что и у старой, когда он был не фотографом и немного оператором, а джазменом-гастролером. Очень-очень мягкое подбрюшье, достаточно зубочистки, чтобы проткнуть его насквозь. Достаточно пластикового ножа, чтобы провести полостную операцию и извлечь осклизлый комок фантазий на тему женитьбы и путешествий по континентам.
Кажется, Шон что-то писал о своей работе. Вспомнить бы – что…
– Иногда они появляются на Би-би-си. Но не слишком часто. Я бы сказал – изредка. Камбоджа – не магистральное направление, как вы понимаете.
– Ты не очень-то амбициозен.
– Нет нужды, – выдыхает Кристиан, поняв, что Анна вовсе не собирается дожимать тему с репортажами до упора и уже тем более – проводить полостную операцию. – Самая красивая женщина и так со мной.
– В таком случае я была бы осторожнее. Очень легко потерять то, что имеешь. И не факт, что то, что принадлежит тебе сегодня, будет принадлежать всегда.
Уж насчет этого Анна может не волноваться: Dasha никуда не денется, разве что Кристиан потеряет бумажник. Но он вовсе не собирается терять бумажник, не такой он человек!.. За всю жизнь у Кристиана и носового платка не пропало; ничего не было забыто в автобусе или кафе, носочные пары счастливо находят друг друга после стирки, и, обнаружив одну перчатку, можно с уверенностью сказать, что другая где-то рядом.
