– Даже не представляла, что в Москве есть такие места, – говорю, хватаясь за руку мужа и удивленно глазея по сторонам.
Вокруг высятся промышленные здания, почерневшие от времени, а за ними виднеются перевитые площадками и лестницами огромные трубы, даже издалека напоминающие чудовищные жерла.
– Чугунолитейный завод. Раньше было передовое предприятие. А теперь можно снимать стимпанк. – улыбается Герман. Вглядываюсь в любимое лицо. Очень хочется дотронуться ладонью до коротко стриженого затылка, обвить руками крепкую шею, заглянуть в карие глаза. Останавливаю саму себя – «на людях нельзя, нельзя!».
– Жутковатое место, – вздыхаю я, все еще не в состоянии поверить, что позволила мужу привезти меня на заброшенный завод.
– Атмосферное, – довольно хмыкает супруг. – Ну, а где еще проводить бои без правил? Народ так и прется от естественных декораций.
– Тебе виднее, – шепчу, беря его под руку. Провожу пальцами по кашемировому рукаву, в который раз наслаждаясь мягкостью ткани. И тут же цепляюсь ногой за какую-то болванку.
– Просил же не надевать каблуки, – добродушно бурчит Герман, подхватывая меня. Обнимая, притягивает к себе и больше не отпускает. Его рука крепко поддерживает меня за талию. Так и входим в зал, будто счастливые молодожены.
Там, откуда я родом, не принято проявлять чувства при посторонних. Муж и жена редко касаются друг друга на людях. Любые, даже невинные ласки просто запрещены. И первое время меня коробит от избытка эмоций Германа, которые он даже и не думает скрывать. Его мимолетные прикосновения поначалу приводят меня в ступор. Дергаюсь, когда его губы накрывают мои в полумраке машины.
– Не бойся, – ворчит он, – никого же нет.
«Ну как нет! – хочется возразить мне. – А водитель и охранник на переднем сиденье?»
Но тут воспитание снова берет свое. Слово мужа – закон. Мужчине нужно оказывать почести и никогда не перечить, ибо он – совершенное создание Аллаха. Поэтому подчиняюсь ему. Всегда и во всем.
– Ну, как тебе? – отвлекает от нахлынувших воспоминаний Герман.
В изумлении рассматриваю огромное помещение. Вероятно, когда-то здесь было производственное здание. И судя по рельсам, тянущимся в два ряда и уставленным широкими чугунными вагонетками, тут находился цех готовой продукции. Сейчас же на каждой из них стоят рядами мягкие кресла, почти все заполненные зрителями. Да и само помещение больше напоминает театр, хотя и в других декорациях. Задираю голову вверх и с интересом рассматриваю тянущиеся вдоль стен балконы. Наверняка раньше их использовали как переходы. А сейчас по воле организаторов там устроили галерку.
– Интересное оформление пространства, – со знанием дела киваю я мужу.
– Алишер творит чудеса. Я сам обалдел, когда увидел впервые. И безумно рад, что сумел вытянуть тебя. Такое не передать словами, – радостно заявляет супруг, привычно чмокая меня в висок.
Мысленно вздрагиваю. Хотя умом понимаю, что нет в действиях Германа ничего плохого. Наоборот, он любит меня и гордится. Здесь, в Москве, никто не осудит. У людей нет предрассудков и средневековых понятий. Но все равно в ушах звучит отцовское «харам!».
Прогоняя дурные воспоминания, теснее прижимаюсь к мужу.
– Угадай, где наши места? – довольно хохочет он.
– Э-э… дай-ка подумать, – дурачусь я. – Мы сидим на галерке? Чтобы был лучше виден рисунок боя? Или в заднем ряду партера?
– Именно там. Как ты догадалась? – весело фыркает муж, ведя меня за руку вдоль платформы, стоящей прямо около ринга. И поравнявшись с высокими оббитыми красной кожей креслами первого ряда, легко и непринужденно поднимает меня на чугунную поверхность.
– Галерка, партер, – бубнит он, вскакивая следом. – Прошу, мадам! Пальто не снимай, – бросает, слегка поморщившись. – Тут вечно сквозняк.
Поправляю короткий, мною сшитый френч. Если разобраться, ничего нового нет. Обычное двубортное пальто из серой шерсти больше напоминает шинель. Вот только мне пришло в голову украсить его серебряными драконами и змеями. И оттого моя скромная кольчужка превратилась в объект всеобщего восхищения. Расстегиваю пуговицы, выполненные в виде свернувшихся змей, и бездумно гляжу на ринг, возвышающийся на высоком постаменте. Место боя со всех сторон затянуто сеткой. И мне почему-то кажется, что из Москвы двадцать первого века меня в одночасье перенесло в гладиаторский Рим. Задумавшись, я не сразу замечаю, как в зале тускнеет свет и над рингом зависает люлька мостового крана.
– Дамы и господа! – орет оттуда ведущий. – Мы рады вас приветствовать на главном бое уходящего года! Наш клуб представляет Артё-ё-ё-ём Скворцо-о-ов!!! А его противник сегодня – Асла-а-ан Кодзу-у-у-ев!!!
Смотрю на ринг, где по углам томятся двое молодых крепких парнишек. Каждому через сетку что-то втолковывает тренер. Бегло оглядываю Скворцова и его наставника. Именно на этого мальчика всегда ставит мой муж и пока остается в выигрыше. Повинуясь внезапному порыву, устремляю взор в противоположный угол, где, разделенные сеткой, тоже беседуют двое мужчин. И если самого бойца я вижу впервые, то от знакомой фигуры его тренера в жилах застывает кровь. Айрат. Вот и свиделись.
«Может, он не заметит? – наивно думаю я, все еще надеясь остаться неузнанной. – В антракте пожалуюсь Герману на головную боль и попрошу отвезти домой. Отлично!»
Но мой план летит к чертям собачьим, когда буквально через пару секунд ведущий снова заходится дурниной.
– Я рад приветствовать в этом зале нашего главного спонсора Герма-а-а-на-а-а Лиманского и его прекрасную жену Али-и-и-ину.
Муж лениво поднимается, подает руку мне. Приходится встать, натянуть на перепуганную физиономию светскую улыбку и помахать присутствующим. Несколько прожекторов одновременно светят на нас, не позволяя укрыться. Сотни пар глаз смотрят с равнодушием и любопытством. Но я ощущаю на себе лишь один взгляд. Холодный. Безжалостный. Жестокий.
«Айрат, сын дохлой обезьяны, – сжимаю я зубы. – Почему мы опять встретились? Зачем?»
Плюхаюсь в кресло, ощущая себя выпотрошенной и обезглавленной. Как рыба, выброшенная на берег, хватаю воздух губами. Чувствую, как снова душу заполоняет страх. Нужно как-то предупредить Германа. Или не стоит? Кругом и так полно охраны. Айрат просто не посмеет подойти близко. Но я ошибаюсь и с ужасом наблюдаю, как коренастый мужчина в спортивном костюме с надписью «Россия» вдруг срывается с места и со всех ног бежит к нашей платформе.
Охрана Германа подскакивает, преграждая ему путь.
Но разве Айрата остановишь? Он норовит ударить кого-то из людей Лиманского. Голый номер. У Германа служат бывшие спецназовцы. Такие же, как и он сам когда-то.
– Что случилось? – властно осведомляется муж, поднявшись с места. – Иди к Аслану, Айрат, – добавляет примирительно. – Мы не можем задерживать бой. Если у тебя есть вопросы, передай их мне через Алишера, – кивает он на организатора боев и владельца здания. Тонкий поджарый Алишер согласно кивает.
– Ступай на место, Айрат. Не подводи парня, – добавляет он спокойно. Но в голосе чувствуется сталь.
– Верни мне жену! – кричит Айрат, прорываясь сквозь заслоны охраны. – Амина принадлежит мне! Она моя!
– Ты его знаешь? – поворачивается ко мне вполоборота Герман.
– Нет, – мотаю я головой. И тут же задыхаюсь, встретившись с яростным взглядом Айрата.
– Гадина! – рычит он. – Хвала Всевышнему, я нашел тебя! Теперь не отвертишься!
– Закрой рот, – рыкает, не выдерживая, муж. Спрыгнув с платформы, бросается к моему обидчику. Замахивается, раскачивая руку, и наносит короткий удар в челюсть. Любого другого такой хук свалил бы на землю, но Айрату удается удержаться на ногах.
– Верни мне Амину! – рычит он, не скрывая звериную сущность.
– Мою жену зовут Алина, придурок. Ты обознался, – фыркает Герман и, повернувшись к Айрату спиной, идет ко мне.
– Герман, сзади! – кричу я в исступлении, когда Айрат делает попытку напасть со спины и промахивается. Герману удается увернуться в сторону, а на самого Айрата накидывается охрана. Он дерется изо всех сил, все еще стремясь добраться до меня. Кричит, призывая на помощь соотечественников. И по его воплям я понимаю, что здесь, в зале, находятся мой отец и братья.
– Увези меня, – умоляю, прижимаясь к Герману. – Пожалуйста!
Муж коротко кивает и, обняв меня за плечи, поворачивается к бледному и злому Алишеру.
– Обеспечь отступление, бро. Мне нужно вывести жену из этого ада!
– Конечно-конечно, – кивает хозяин ринга и ведет нас окольными путями к выходу. Рядом топает Портос, личный телохранитель Германа, и я вижу, как, прислонив трубку прямо к губам, он вызывает подкрепление. Спотыкаюсь, но муж не дает мне упасть. Бурчит что-то недовольно, а потом подхватывает на руки. Утыкаюсь лицом в мягкий кашемир и пытаюсь втолковать самой себе, что нахожусь в безопасности. Отец, братья, Айрат… Никто не посмеет дотянуться до жены Германа Лиманского.
– Бой отменяй, – коротко бросает муж на ходу. – Победу присуждай Темке. А этим уродам впаяй штраф за нарушение правил федерации. Ну, и убыток за разгромленное помещение пусть возместят.
– У нас же все антивандальное, – хмыкает обескураженный Алишер.
– И на будущее выбирай нормальных бойцов, а не отморозков, лады?
– Да я Айрата сто лет знаю, Гера! – взрывается Алишер. – Спокойный мужик, хладнокровный. Что на него нашло? Не понимаю! Он обычно и мухи не обидит…
«Мух, естественно, Айрат не трогает, – хмыкаю я про себя. – А вот избить ни в чем не повинную девочку, в сущности ребенка, может запросто. Ненавижу тебя, Айрат! Как же я тебя ненавижу».
Чувствую, как будто от побоев начинает ныть тело. Фантомные боли. С каким же трудом мне удалось от них избавиться! Казалось, навсегда. А поди ты, увидела Айрата, и все вернулось. Боль. Страх. Обида.
Вздрагиваю, не в силах совладеть собой. Трясущимися руками хватаюсь за лацкан мужниного пальто.
– Не бойся, – шепчет на ухо Герман и целует в висок. – Ты в безопасности, котенок.
Всю дорогу он крепко прижимает меня к себе, словно опасается, что Айрат материализуется в салоне нашего Мерседеса. И лишь дома, усадив меня в кресло, Герман подает мне стакан с успокоительным и, усевшись напротив, смотрит встревоженно и участливо. Вижу, что муж в ярости, но сдерживается. Дождавшись, пока я, сделав пару глотков, отставлю стакан в сторону, берет мои ладони в свои и спокойно, но строго спрашивает.
– С чем мы имеем дело, Алина? Расскажи, пожалуйста. Я обязан знать.
– Меня просватали, – шепчу Тимуру, стоит нам только остаться одним в магазине. Делаю вид, что рассматриваю витрину. То и дело важно сверяюсь со списком, выданным мне матерью.
– За кого? – так же одними губами шелестит Тимур, медленно, слишком медленно раскладывая товар по близлежащим полкам.
– За Айрата, – еле слышно говорю я и прикусываю губу, чтобы не разреветься.
– За брата Нур? – глухо рыкает мой возлюбленный. И я смотрю в пронзительные черные глаза, полыхающие огнем, чувствую боль любимого и ничего не могу поделать. Даже прикоснуться к нему.
– Зачем спрашиваешь? – вздыхаю, отворачиваясь. – Можно подумать, есть еще какой-то Айрат.
– Это невозможно. Он же старый и, говорят, психованный! – бьет себя по ноге Тимур и подскакивает ко мне.
– Ему всего тридцать. Отец считает наш брак вполне приемлемым. Они уже сговорились.
– Но тебе-то только исполнилось восемнадцать! – не сдерживаясь, вскрикивает Тимур. – Почему ты мне не разрешила прийти посвататься…
– Мои против тебя, – печально мотаю головой. И отскакиваю в сторону, стоит Тимуру прикоснуться к моей руке. – Ты что? С ума сошел? – Сверкаю глазами.
– Я люблю тебя, Амина, – отрешенно говорит Тимур. – Разреши, я все-таки попробую…
– Нет, – отрезаю я. – Ничего не выйдет. Я вскользь упомянула о тебе матери. Она даже слушать не захотела.
– Мы бедные, – кивает Тимур. – А твоему отцу нужен богатый зять…
– Да, и он уже все решил.
Киваю в сторону подсобки, откуда слышатся шаги тети Аиши, матери Тимура. Она работает в магазине, принадлежащем нашей семье. А Тимур ей помогает. Другой работы в нашем поселке нет.
До сих пор нам удается держать наши отношения в секрете. После обеда я всегда прихожу в магазин со списком. Моя мать пишет, что ей может понадобиться на завтра. А тетя Аиша собирает заказ и передает его с Тимуром. Или вечером отец заезжает из офиса и забирает все пакеты. Но иногда нам везет. Если матери что-то требуется срочно, то Аиша нагружает Тимура и велит ему проводить меня с покупками. Мы бодро идем по улице и разговариваем. А скрывшись от людских глаз на тенистой аллейке, можем взяться за руки. Постоять минутку и посмотреть друг на друга. О чем-то большем речь не идет. Моя семья очень строгих правил. И если узнают о наших отношениях, никогда больше не выпустят меня из дома. Тимур единственный, кто скрашивает мою жизнь. Нет, я не жалуюсь. Чувства долга и ответственности перед семьей превыше всего. Так живут все вокруг. Сестры отца и матери, обе бабки. Временами, оставшись одна, я представляю, как сложилась бы моя жизнь, останься я с мамой.
Отец отобрал меня сразу после рождения и привез к Нур, своей жене, у которой на тот момент не было своих детей. Она приняла меня как родную. Да и что ей оставалось делать? Живи мы в Стамбуле или в Анталии, она бы, может быть, и воспротивилась. Но у нас принято во всем и всегда слушаться мужчину. И учитывая разницу в возрасте, обращаться на «вы». Нур с отцом очень ласкова, со своими сыновьями тоже, а вот мне иногда достаются от нее браные слова.
– Это для твоего же блага, – говорит мать. – Кто еще подскажет, если не я?
«Ну конечно, – вздыхаю горестно после каждой выволочки. – Кроме тебя, матушка, некому».
И каждый вечер мечтаю поехать в Россию, в Питер, и там найти свою настоящую маму.
«Лариса Петровна Кузнецова», – твержу я как молитву. Представляя, как, оказавшись в Санкт-Петербурге, сразу отыщу ее. Может, лучше выйти за Айрата? Отправиться в свадебное путешествие. И встретиться с мамой. Надеюсь, мой будущий муж не станет возражать.
Мы идем с Тимуром по улице, и я вполуха слушаю его планы, позволяющие мне избежать свадьбы.
– Перестань, – отмахиваюсь я от него. – Не мели ерунду. Я запрещаю. Осенью тебя заберут в армию, а когда ты вернешься, мать найдет тебе невесту.
– Да, от армии мне откосить не удастся, – печально замечает Тимур, вжимая голову в плечи. – У нас нет двух тысяч лари для ежегодной отсрочки. И особыми талантами Аллах не наделил. Разве что, – делает он паузу и добавляет со вздохом. – Я люблю тебя!
– Перестань, – отмахиваюсь я. – Ты в первый месяц забудешь обо мне.
– Нет! – вскидывается Тимур, и глаза его загораются яростным блеском. Давай попробуем удрать, Амина! – предлагает он и, убедившись, что улица пуста, пытается приобнять.
– Прекрати, – негодую решительно. – Я почти уже невеста. Узнают отец или Айрат – порки не избежать.
– Он тебе не пара, – веско заключает Тимур и, отстранившись, обиженно сопит до моего дома. Худенький, невысокого роста. Но бесконечно родной.
– Что так долго? – с порога напускается на меня мать. – Скоро портнихи должны прийти, а тебя где-то носит.
Поворачивается к Тимуру, держащему в руках два пакета с мукой, и кивает на подсобку.
– Поставь там!
Смотрит на меня внимательно, потом переводит взгляд на расстроенного сына Аиши.
– Амина, посмотри на меня!
– Что, матушка?
– Нет, ничего, – машет пухлой ладошкой Нур. – Ступай переодеваться, скоро портнихи придут. А тебя как будто иблисы по аду гоняли.
Убегаю в комнату и из окна смотрю, как по улице понуро бредет Тимур. Мать явно что-то заподозрила. Сказать не скажет, а вот в магазин теперь одну не пустит. Отправит со мной кого-то из братьев. Теперь наедине с Тимуром мы увидимся нескоро. Только на сборе мандаринов. Но к тому времени меня уже выдадут замуж. И я перееду к мужу. Вряд ли кто-то из родственников возьмет меня с собой. Айрат не позволит. Хотя тут недалеко. Меньше двух часов до деревни, где отец купил дом и огромный мандариновый сад, тянущийся по склону горы. Когда приходит пора урожая, он нанимает местных жителей. Любой согласен помогать по хозяйству или возделывать сад. Тут семье Тимура повезло больше остальных. Мать очень уважает Аишу, доверяет ей. Но это скорее исключение. Прислуга у нас в доме и персонал в отцовских отелях и ресторанах сплошь состоит из приехавших из Турции профессионалов.
– Айрат уезжает на соревнования, – щебечет Нур, когда две худеньких женщины снимают с меня мерки. – К его возвращению нужно Амине новый гардероб пошить.
– А когда обратно ждете? – осторожно спрашивает одна из портних. – Мы успеем?
– Конечно, – отмахивается мать. – Он сейчас в Стамбул полетит, потом в Москву, а оттуда вроде во Францию с командой.
– Счастливый человек, хоть мир посмотрит, – задумчиво восклицает одна из женщин. – Может, и тебе, Амина, заграницу покажет.
– А что там смотреть, Фирюза? – обрывает ее мать. – Везде одно и то же. Говорят, в Италии красиво. А как по мне, красивее наших гор и моря нет. Чего попусту по свету слоняться и деньги тратить? Тут своих дел полно. Детей рожать надо, да воспитывать.
– А где молодые будут жить? – спрашивает вторая, быстро переводя разговор с опасной темы.
– У Айрата пентхаус в городе. И тут дом около моря. Амина там будет настоящей хозяйкой.
– А ты, небось, рада-радешенька?
– Конечно, – самодовольно кивает мать. – Считай, для брата жену воспитала. Амина у нас хорошая девочка. Покорная.
Слушаю Нур и изо всех сил пытаюсь не закричать. Не хочу! Не хочу замуж за Айрата! Но кто б меня спрашивал. Естественно, идея нас поженить исходит от матери. Она уж точно не потерпит в семье женщин другой веры. Лет пять назад я слышала, как они с отцом обсуждали похождения Айрата. Вроде как он женился в Стамбуле на русской женщине. Да еще и с ребенком.
– Харам, несмываемый позор, – причитала мать.
– Этот брак долго не продержится, Нур, – заявил тогда мой мудрый отец. И как в воду глядел. Через пару лет Айрат развелся с женой и, обвинив ее в бесплодии и воровстве, выгнал из дома.
– Нужно жениться на своих, – отчитывала его мать. – Что, в приличных семьях перевелись хорошие девушки?
– Да ладно тебе, – отмахнулся тогда Айрат. – Я еще погулять хочу. Дай мне время. Какие наши годы?
– Ну и кому ты в тридцать будешь нужен? Кто за тебя, старого, дочку отдаст? Женись и дальше катайся по соревнованиям.
– Да не хочу, – поморщился Айрат и, заметив меня в соседней комнате, рассмеялся. – Вот как раз Амине через пять лет исполнится восемнадцать, на ней и женюсь. У тебя еще есть время, сестра, подготовить мне идеальную жену.
Может, конечно, Айрат пошутил, но моя мать взялась за дело серьезно. И если до этого времени на меня мало кто обращал внимания, то теперь моя жизнь превратилась в пансион благородных девиц. С меня сняли главную обязанность следить за младшими братьями. Наняли репетитора по английскому и русскому языкам и учителя рисования.
– А когда никах? – спрашивает языкатая портниха, отмеряя подол будущего платья.
– В конце августа.
– Да, времени мало, – причитает вторая. – Всего три месяца. А столько работы… Нужен аванс, госпожа Нур.
– После первой примерки выдам, – отрезает мать. – А сейчас заплачу за материал и фурнитуру.
Когда начинаются расчеты, загнанной птицей вылетаю во двор. Задираю голову к небу, силясь не разреветься. Вдыхаю воздух полной грудью и, понимая, что сейчас расплачусь, затуманенным взглядом смотрю на виднеющееся вдали море.
«Люди тратят баснословные деньги, чтобы приехать сюда хотя бы на неделю. А тебе повезло здесь жить. Не Анталия, конечно, но отец уверяет, что здесь, на границе Турции и Грузии, выгодно развивать отельный бизнес. Может, поэтому ему одному из первых пришло в голову отхватить тут кусок пирога».
– Амина, – говорит мимоходом мать, провожая портних. – Звонила Латифа. Она не справляется. Приехала какая-то группа из Венгрии. Спустись вниз, помоги их расселить!
Дважды меня просить не надо. Срываюсь с места и по выложенной камнями дорожке бегу к морю, где прямо на берегу стоит белоснежная гостиница, построенная моим отцом. Это именно семейный бизнес. Самим отелем управляют папин брат дядя Искандер и его жена Латифа. Вместе с ними живет моя бабушка Зарема, мать отца. И вот уже год после школы я изредка работаю здесь дежурным администратором. Подменяю Латифу днем. А вечерами за стойкой сидит сам дядя Искандер. Члены моей семьи никогда не заходят в отель. Папа очень устает на работе. А Нур и мои братья считают себя выше обслуживания туристов.
– Амина, – зовет меня бабушка, восседая во дворе на низком диване. – Как хорошо, что ты пришла. С группой Латифа управилась сама, – замечает с хитрой улыбкой и, похлопав по месту рядом с собой, заявляет без всякого перехода. – Если хочешь, я поговорю с Муратом. Айрат не годится тебе в мужья.
– Матушка все равно настоит на своем, – усевшись, прячу я заплаканные глаза. – Если б можно было уехать к маме…
– Что ты, что ты… молчи! – машет на меня бабка, задыхаясь от возмущения. Утыкаюсь носом в черное платье. Чувствую, как старушечья рука опускается мне на голову.
– Даже думать забудь, Амина, – шипит бабка. – Для твоего же блага. Та женщина… Она недостойная…
– Кого, бабушка? – спрашиваю чуть слышно.
– Мурата, – вздыхает старуха и добавляет весомо. – Ну и тебя, конечно. Сама подумай, какая мать бросит свое дитя? Вон, в наше время как трудно было, а всех подняли, в люди вывели. Твоего отца в университете выучили! Никого не бросили, понимаешь?
– А вы видели ее, бабушка? – спрашиваю, не надеясь на ответ.
– Да, – морщится старуха. Поправляет черный платок на голове и продолжает со вздохом. – Я тогда с твоим отцом в город на встречу ездила. Тебя забирала.
– А почему туда?
– Ну, не к нам же домой ее приглашать. Мы тогда в Трабзоне жили, – всплескивает руками бабуля и велит строго. – Слезы вытри и пойдем. Что-то тебе подарю.
– Куда это вы? – спрашивает нас Латифа, стоит нам только войти в жилые комнаты. – Амина, звонила Нур. Ты ей нужна.
– Мне тоже, – парирует бабка. – Сейчас меня проводит и вернется. Что-то сердце закололо…
– Конечно-конечно, – кивает Латифа. – Может, и мне вам помочь?
– Амина справится, – кряхтит бабка. Я смотрю на обеих женщин. Высокая и статная Латифа в модных тряпках обычно кажется мне королевой. Но истинная правительница дома все-таки бабушка. Вон как тетка присобралась, стоило только бабке поджать губы.
Если в доме Айрата я стану полноправной хозяйкой, то уже легче. Никто не будет мной командовать. А мужу повиноваться я с детства приучена.
Вместе с бабушкой прохожу через богато обставленные комнаты. Итальянская мебель с позолотой, дорогие ковры ручной работы. Раньше мне казалось, что так живут все. Пока лет семь назад я вместе с младшим братом случайно не попала в дом Тимура. Белая штукатурка на стенах, старая мебель. Из еды – мамалыга.
– Пойдем отсюда, – скривился Керим. – Тут полный отстой…
– Не суди о людях по деньгам, – цыкнула на брата я. – Ты сам еще ни копейки не заработал.
Конечно же, Керим все доложил матери, а та пересказала отцу. Он вызвал меня к себе в кабинет и без предисловий заявил.
– Больше к Тимуру ни ногой. Нечего с всякими нищебродами знаться.
Я стояла, опустив глаза в пол, и не смела поднять их на отца. А внутри меня закипала ярость.
– Садись, Амина, – пророкотал он, указывая на диван, оббитый красным в белую полосу шелком. – Давай поговорим, дочка.
Я опустилась на самый краешек и замерла, твердо зная, что сейчас последует выволочка. Но отец, вздохнув, заметил.
– Дело не в деньгах, Амина. А в жизненной позиции. Кто-то любит копаться в навозе, а кто-то идет вперед. Постигает новые знания и делает все, чтобы его мечты осуществлялись. Мы все – дети своих родителей. У Тимура род слабый. Вот и родители не пойми чем занимаются. В такой разрухе живут. Хотя можно купить обои. Самые простые. И обклеить стены. Постепенно поменять мебель. Но люди привыкли к нищете и ждут волшебников. Приедет богатый дядя и все для них сделает. Только нас с тобой это не касается. Поняла?
– Да, папа, – прошептала я.
– Тимур и его родня – прислуга, и всегда ею останутся. Мы им платим и используем их труд себе на благо. Дружить с этими людьми не следует, дочка. Не пятнай себя и нас такими знакомствами.
– Хорошо, папа, – киваю, не споря. И с тех пор мы с Тимуром соблюдаем конспирацию.
– Заходи, – бабушка открывает дверь в комнату, пропуская меня вперед. Достает из ящика комода резную шкатулку с драгоценностями. – Выбери сама себе подарок. Коли отец выдает тебя замуж, хочу что-нибудь подарить тебе на память. Как увезет тебя Айрат в Стамбул или в Париж… Когда помру, мои невестки растянут все по своим норам, тебе уж точно ничего не достанется, – добавляет она, поморщившись. – Выбирай!
Пальцы тянутся к круглым аквамариновым серьгам. Мне с детства кажется, что они волшебные и, как палочка Гарри Поттера, способны исполнить любое желание.
– Хорошо, – кивает бабуля. – Я вручу их тебе при Мурате. А то если сейчас возьмешь домой, Нур точно отберет.
– Храни тебя Аллах, бабушка, – шепчу, целуя старуху в морщинистую щеку. – Пусть он продлит дни твои…
– Беги, – улыбается бабка, – а то эта крокодилица тебя съест.
Я не успеваю выйти из отеля на улицу, когда рядом с входом тормозит папин Мерседес.
– Садись уже, – нетерпеливо просит отец, пропуская меня на заднее сиденье. Грузно плюхается рядом. – Сегодня Айрат вечером заглянет. А до его приезда нам с матерью нужно с тобой поговорить.
От на всю катушку работающего кондиционера прохлада разносится по всему салону. Ежусь, будто от холода.
«Поговорить? О чем? Кто-то заметил нас с Тимуром и нажаловался отцу?»
Мерседес быстро идет в горку, но в наступившей тишине, да еще под строгим взглядом отца, мне становится не по себе. Опускаю глаза вниз.
«Лучше лишний раз не нарываться», – лихорадочно соображаю, чем могла прогневить родителя.
– А этот что тут делает? – поморщившись, будто видит дохлую обезьяну, бросает отец.
Поднимаю глаза и вопросительно смотрю на отца. Он раздраженно кивает на окно. Всматриваюсь в надвигающуюся темноту сумерек. И почти у самого нашего дома замечаю деловито спешащего Тимура в белой рубашке и чистых джинсах. Не иначе как свататься идет.
«Вот неймется человеку! Сказала же, чтобы не смел соваться к отцу! Только хуже будет!»
– Не к тебе шакаленок спешит? – негодует отец.
– Нет, – шепчу еле слышно. – Уже все знают о моей скорой свадьбе.
– Значит, идет ко мне клянчить деньги, – тяжело вздыхает отец и велит водителю. – Нас высадишь, Муслим, отгони от дома это ничтожество. Терпеть не могу попрошаек!
– Обязательно, господин Мурат, – кивает важно Муслим в зеркало заднего вида. И мне становится не по себе. Чувствую, как застревает ком в горле.
«Храни тебя Аллах, Тимур, – мысленно молюсь я, опустив голову. – Только не попадайся на глаза моему отцу!»
– Амина, – строгий голос словно разрезает накалившийся воздух. – Если узнаю, что ты путалась с этой мразью, лично изобью как собаку.