Виталий Штольман
Красные кирпичи
ГЛАВА 6
В нашей семье была традиция. Каждый год в конце мая меня отдавали в руки одной и той же проводницы, которая всю дорогу поила меня чаем и кормила плюшками, а затем завершала миссию передачей по накладной бабушке, намеревавшейся накинуть моему исхудавшему телу 10 килограммов, а растущему мозгу 10 гигабайтов знаний.
Бабушка моя 30 лет проработала в сельской школе, отчего практиковала довольно-таки радикальные методы обучения. Каждый день во время занятий с ней я слышал, что если не буду учиться, то стану бомжом или сантехником. Не знаю, почему последний встал в столь неприглядный ряд, но трубы чистить все же не хотелось, оттого грыз гранит науки. Математика. Письмо. Стихи учить заставляли. Бабушка обещала научить еще какой-то физике и геометрии, когда вырасту. Слова эти пугали не меньше, чем жизнь на улице. За лето в меня впихивали всю программу обучения на следующий год, даже несмотря на то, что я активно сопротивлялся. Страшно хотелось во двор. Там кипела жизнь. Меня растили юным Эйнштейном, а я мечтал стать Данилой Багровым.
По великой случайности этажом выше жила Галина Ивановна – учитель русского языка и литературы, так что после насилия своего юного мозга у бабушки я шел к чужой точить зубы о гранит. За окном светило солнце и доносились восторженные вопли моих друзей. Вот оно горе людское. За что мне это все? Почему они со мной так? Что я им сделал? Зачем мне это учить, если в школе об этом расскажут? Там я что буду делать? То же самое? Изверги! Ненавижу!
Спасала меня мысль, что я не одинок в своей трагедии, досталось еще и Маринке – внучке Галины Ивановны. В назначенный час я заканчивал с математикой и шел на этаж выше, а она – наоборот, вниз. Мы встречались с ней на лестничном пролете и каждый раз грустно улыбались друг другу. Горе от ума.
Ближе к обеду совершался побег из святилища знаний. Я бегом летел во двор, ведь уже знатно опаздывал. Пора уже и по гаражам полазить, и по яблоням, постучать по мячу, в общем дел масса. Тем более меня там всегда ожидал мой друг на лето – Витька Лысый. Батя его стриг постоянно налысо. Мол, от вшей. Он часто приходил к своей бабушке, жившей в нашем дворе.
– Витек, полезли на гаражи.
– Зачем?
– На яблоне за гаражами тыблочки уже есть.
– Просремся же.
– Там лопухи за гаражами растут.
– Ну пошли-и-и-и!
– Линию видишь?
– И чего-о-о-о?
– Если коснешься – все, труп. Сразу в уголь превратишься.
– Серье-е-е-езно?
– Мне дед рассказывал, что кого-то уже на этой яблоне пришибло насмерть.
– Да ладно тебе, погнали.
– Ну пошли, только за линию не браться чур!
– Кто последний до яблони, тот ослиная задница! – крикнул я ему и помчал со всех ног в сторону гаражей.
Яблочки были еще зеленые и страшно кислющие, но лучше поесть их, чем идти домой. Велика вероятность, что загонят и, что еще хуже, заставят учить стихи. У Лукоморья дуб зеленый… Как вспомню, аж мурашки по телу. Зачем Пушкин написал этот стих? Чтоб третьеклассников мучить? А вот не написал бы, и бабушка бы от меня отстала! Ну не-е-е-ет! Он взял и написал! Мне кажется, Пушкин не любил детей, вместе с Лермонтовым. Бабушка сказала, что «Бородино» его учить все лето будем. А там сколько страниц? Тысяча? Ни конца, ни края. С ума сойти! В могилу сведут меня, бедолагу, своими стихами. На кой они мне сдались вообще? Что я потом буду делать с этой информацией? Я в пятый класс иду, а не в профессорский литературный институт.
Как два Тарзана, перемещаясь по яблоне, мы набрали кучу яблок, благо Витек взял болоньевую сумку, которую стащил у деда. Девчонки во дворе были в восторге. Правда, потом и правда все просрались, и я опробовал мягкость и шелковистость лопухов за гаражами.
В городе моей бабушки началась культурная революция. Молодежь разделилась на тех, кто слушал рок, и всех остальных, причем эти косящие под панков ребятишки были радикальны, поэтому колотили всех, кто носил широкие штаны и футболки с американскими чернокожими рэперами из группы Onyx или элетронщиками из Scooter. На одном из гаражей двора однажды появилась надпись: «Рэп – кал», и ее почему-то так никто и не закрасил. Уничтожить надпись, как и рок, смогло лишь время. Спустя 10 лет от нее останется лишь блеклый след. Витька подарил мне кассеты с саундтреками из фильмов «Брат» и «Брат 2», а также «Короля и шута». Мне зашло.
– Витек, а ниче так.
– Лысый херни не посоветует.
– А это че? Я теперь панк?
– Типа того.
– А если я не хочу бить рэперов?
– Виталя, так надо. Ты че как тряпка?
К счастью, подраться из-за идейных музыкальных разногласий не удалось, а вот из-за спортивных как раз-таки да.
Один богатый мужик из нашего дома решил сколотить для нас футбольные ворота. Так эра разбитых стекол и покалеченных бабок, которые принципиально не хотели прекращать свои заседания за столами возле нашего «Эмирейтс стэдиум», вышли на новый уровень. На поле выходили Анри, Роналдиньо, Фигу, Зидан и другие, кому родители на рынке приобрели столь ценный артефакт. Мой дед заявил меня за Челси. Ох, что творилось, что творилось! Какие баталии! Ла-лига отдыхает просто! Нашим идеологическим противникам сие явно было не по душе. Они бухтели, отбирали мячи, но это все были цветочки. В недрах их общества зрел план по нанесению смертельного удара по футболу.
Однажды я вышел во двор. В кедах, футболке и с мячом под мышкой. Настроение боевое. Я решительно был настроен доказать, кто Пеле на этом районе. Однако бабка из соседнего подъезда усердно пилила тупой ножовкой брусок штанги. И самое удивительное, что у нее получалось. Скрип стоял на всю округу и резал по ушам.
– Здравствуйте, а вы зачем штангу пилите? – вежливо спросил я.
– Это ты-ы-ы-ы? – бабка завопила на меня, будто в нее демоны вселились.
– Я.
– Это ты мне окно разбил позавчера.
– Нет.
– Я знаю, это точно ты. Растет такое хулиганье, как и твой папашка непутевый.
– Че это он непутевый?
– Да вы все, Штольманы, непутевые. Ты, папашка твой, дед.
– Уважаемая, вы чего себе позволяете?
– Дерзить вздумал? Я жизнь прожила, я все знаю, а он мне дерзит тут стоит, деловой. Участковому на тебя напишу еще, пусть на учет поставит в детскую комнату милиции.
Штанга треснула, и ворота покосились.
– Вы – разрушительница мечты, – в сердцах выкрикнул на нее я.
– Какой мечты? Вы все сопьетесь и снаркоманитесь.
Бабка пошла в сторону вторых ворот, я отошел. С ножовкой она выглядела угрожающе опасной.
– Я видела, как ты куришь! – она сурово посмотрела на меня, – Вот расскажу твоей бабке, она тебя выпорет как сидорову козу.
– Зачем вы портите ворота?
– Окна будут целее.
Тупая ножовка со скрипом взялась за распил вторых ворот.
– Ты еще тут? – бабка замахнулась на меня своим инструментом, я отскочил, – А ну-ка, сгинь, нечистая сила.
Зрелище мое продолжилось с лавки на безопасном расстоянии. Диалога не получилось. Странная она какая-то. Неужели в старости я буду тоже таким мерзким? Подумаешь, окно ей кто-то разбил. Это же всего лишь окно!
Другие ребята к лютой бабке подходить тоже боялись. Все молча смотрели. Она допилила, раскачала ворота и окончательно сломала одни, а затем и другие.
Так погибал спорт в России.
Пришлось теперь ходить в соседний двор, но там не хотели пускать нас по одному. Они требовали от нас команды, которая будет бороться за свою честь. Зрела футбольная баталия между дворами. Надо было собрать команду. Пять на пять. Я взялся за дело, ибо проигрывать никак было нельзя. Я взял Лысого, двух братьев-близнецов, один из которых плохо попадал по мячу, и толстого Толяна. На ворота. Лучшие из тех, кто был. Остальные кандидаты явно не подходили.
2:10.
Именно с таким счетом влетели мы и под свист с улюлюканьем покидали поле боя. Позор. Просто позор. Оказывается, не такой уж я и Пеле. Нам нужен реванш. Тренировки продолжились на домашнем стадионе, правда, ворота стали виртуальными. Их границы обозначались двумя булыжниками, а высота – рост вратаря с вытянутыми руками. Если не достал, то по правилам это выше ворот. А если мяч попадал в то место, где в теории была штанга, кто больше всех орал, оказывался прав. Успеха от тренировок особо не было, мы продолжали быть командой каличей, которую раз за разом унижали на футбольном поле, однако по нашу душу прибыл спаситель.
Я обнаружил его в нашем дворе. Какой-то паренек в футболке Савиолы из Барселоны убийственно расстреливал кусты мячом.
– Вот это удар! – восторженно сказал я ему.
– О, здоров. Илюха.
Мальчуган был постарше, но все же протянул мне руку, жест достойный, я ответил крепким рукопожатием.
– Виталя.
– А вы че, тут в футбол играете?
– Пытаемся.
– Отлично.
Оказалось, что Илюха приехал к бабушке из Москвы, а там он занимается в футбольной школе «Динамо». Помимо пушечного удара, он владел и невероятной техникой, обходя нас, словно мы – тренировочные столбики.
– А че, там прям мастера в соседнем дворе? – спросил Илюха.
– Как-то мы летим им со счетами 2:10, 0:10, 0:10 и 1:10, – с великой печалью я сообщил о провалах нашей команды.
– Да ну ничего страшного, футбол – это ж просто игра, главное – удовольствие.
– Нет, Илюха, футбол – это война. Тут дело чести. Ты должен нам помочь. Знаешь, как обидно, когда они смеются всем двором над нами. И ничего ведь не сделаешь. Проигрываем по делу.
– Да без проблем.
Так юный Савиола возглавил нашу команду мечты. Ротации подвергся толстый Толян, его место в воротах занял кривой из близнецов, и, как оказалось, руками он пользовался лучше, чем ногами.
Наши соперники ухмылялись и готовы были снова устроить нам взбучку, но Илюха врубил «режим бога» и начал просто убивать их своим пушечным ударом, да так, что после пяти залетевших банок в ворота противника их вратарь сбежал с воплями, что на нем нет уж живого места. Новый защитник ворот да и вся команда ситуацию не спасли. Это была наша первая победа со счетом 10:3. Соперники снова вопили, но уже от досады. Какое необычное чувство и приятное!
Мы побеждали еще и еще. 10:2, 10:1, 10:1, 10:0, 10:0. Просто разнос! Футбол стал приносить удовольствие.
Близился конец августа, и мы уже собирались разъехаться по домам. Назревал финальный матч сезона. Мы вышли в том же составе и закономерно выигрывали со счетом 9:0, причем последние голы были просто издевательскими. До победы оставался один мяч. Однако один из противников жестко двумя ногами прыгнул на Илюху. Это была однозначно красная карточка, если бы судья существовал в дворовом футболе. Илюха, скорежившись от боли, упал на землю. Один из близнецов с воплем «Ты че творишь?» с ходу втащил нарушителю. Тот упал на задницу, но за него вступились другие, в том числе и болельщики. Мы были в явном меньшинстве, так что пришлось уходить, обороняясь, уводя за собой раненого товарища.
Илюхе похоже сломали ногу. Дворовый футбол – жесткая игра.
– Виталя, ну что я маме твоей скажу? – мазала йодом мой фингал и шишку на лбу бабушка.
– Скажи, что я упал.
– Так, юноша, врать нехорошо.
– Ну вы хоть победили? – с интересом спросил дед.
– Да, по ходу, нет.
– Да ничего, научишься еще.
– Драться?
– Побеждать.
ГЛАВА 7
И снова первое сентября. Цветы я донес до первой мусорки, потому что тащиться с ними в такую даль было не сильно охота. Снова линейка с ее пламенными речами и стихами непонятных детей-роботов о том, как прекрасно учиться.
Добрая мелодия с Мариной Леопольдовной и отдельным инкубатором для младших классов закончилась, и начался хард-рок низшего звена средней школы с новой классной руководительницей – Ольгой Тирановной.
Если раньше мы сидели в одном классе и все уроки у нас вела Марина Леопольдовна, то теперь надо было ходить по всей школе в поисках новых знаний, но при всем при этом большой брат всегда приглядывал за нами. Ольга Тирановна была лютой учительницей математики в преклонном возрасте, которую побаивались все старшаки. Ее звали Маргарет Тэтчер. И не зря. Эта железная леди держала в ежовых рукавицах абсолютно всех.
На раздолбайство она дала нам неделю, а затем жестко начала карать всех непослушных и нелюбящих математику. Минимум как Пифагор. Однажды она увлеченно рассказывала тему урока у доски, а когда повернулась, то увидела, как Данила вовсю треплется с Женькой. Тогда Ольга Тирановна взяла длинную указку и со всей дури лупанула по парте. Прям между Данилой и Женькой. Мне кажется, у них появились первые седые волосы после этого.
После уроков мы по очереди должны были возвращаться в класс, чтобы мыть там полы и поливать цветы. Ни за что. Просто без причины. Уборщицу нанимать было для школы непозволительной роскошью, а использовать детский труд, прикрываясь великими целями образования, – это всегда пожалуйста. За плохо вымытые полы можно было нагореть на повторное дежурство. На следующий день. С Железной леди шутки были плохи.
За косяки перед другими преподавателями приходилось тоже отвечать перед Ольгой Тирановной. Она знала тысячу и один способ, как задушить человека морально. Мне кажется, в прошлой жизни она была инквизитором, который жег людей на костре.
С переходом в среднюю школу начались и сложные задания, которые, похоже, не всегда знали как делать даже сами учителя. Однажды мне задали делать плакат на тему загрязнения окружающей среды. Естественно, я охренел от такого задания. Алло, я в пятом классе. За помощью я пришел к бате. Тот пил пиво и смотрел футбол. «Спартак», за который болел он, проигрывал своему принципиальному противнику – ЦСКА.
– Пап, мне тут задали плакат рисовать.
– Ну, рисуй. Не видишь, мне некогда.
– Я не знаю как.
– Я тоже, – не отрываясь от футбола, сказал он.
В этот момент ЦСКА снова забил «Спартаку», а я продолжал стоять над душой.
– Тьфу ты, не могу на это позорище смотреть, – зло выключил он телевизор.
– Пап, раз ты освободился, помоги, – улыбнулся я.
– Чего?
– Плакат нарисовать.
– Ну тебе задали, ты и рисуй. Это ты ж у нас ученик. Я свое отучился.
– Ну я не знаю как.
– Значит, получишь двойку, а я тебя потом выпорю. Иди, думай.
Не сказать, чтобы меня часто поколачивали за оценки, но иногда бывало. И вообще, зачем задавать такие задания, которые, хрен знает, как делать? Я забил и стал ждать своей участи.
В назначенный день географичка вызвала меня к доске, но я объявил, что я не готов.
– Это еще почему?
– Я не знал, как делать.
– Ну спросил бы у родителей, они бы тебе помогли.
– А зачем задавать такие задания, чтобы их за меня делали родители?
– Виталий, что ты споришь? Это не я пишу учебную программу.
– А кто?
– Чиновники. И вообще, зубы мне тут не заговаривай. Штольман, двойка. В следующий раз будешь думать.
Так я стал жертвой образовательной системы, которая снова отправила меня на обещанную встречу с ремнем. Кажется, в школе нам не хотели давать знания, а пытались сделать оловянных солдатиков, выполняющих по команде задания любой ценой, даже бессмысленные. Я начал познавать навык списывания, раз нужны были только хорошие оценки в журнале. Зачем учиться-то?
Русский и литературу у нас вела родная сестра нашей классной – Вера Тирановна, только она совсем не была похожа на свою сестру, поэтому мы постоянно на ней ездили, как на ломовой лошади. После этого она, конечно, жаловалась сестре, а та устраивала нам экзекуцию. Этот замкнутый круг не заканчивался до самого выпуска. За здоровенные очки Вера Тирановна получила прозвище Муха.
Над доской в классе русского и литературы висела картина Веры Тирановны в молодости, написанная карандашом. Эта была отличная мишень, при попадании в которую можно было достичь наивысшего респекта от одноклассников. Оружием была трубка от ручки и бумага. Как бравые индейцы, мы плевали не только друг в друга во время урока, но и в картину. Мастерство плевания и точность отрабатывались на практике. Когда кто-то попадал в глаз или лоб нарисованной Вере Тирановне, то класс просто заливался над этим, а Муха, не замечая, продолжала вести урок.
На смену охотничьим трубкам индейцев пришла артиллерия. Снаряды изготавливались из жеваной бумаги, помещались на линейку и отправлялись точно в цель. Зона поражения была просто огромной. Шлепок, долетевший до цели, разлетался во все стороны. Можно было прекрасно поражать сразу несколько целей. Идеальное оружие массового поражения.
Однажды Митька Царев решил снова покуситься на святая святых Мухиного класса. Он прожевал целый тетрадный лист и мастерски отправил снаряд в картину. Но это был не быстролетящий мелкий калибр, выпущенный из трубки, который можно было вполне не заметить. Это была самая настоящая бомба. Бомба медленного реагирования. Дальше все происходило, как в замедленной съемке.
Снаряд был выпущен. Муха заметила его. Мы заметили, что Муха заметила его. Его траектория четко направлялась в картину. Муха резко перестала говорить. Тишина. Мощный шлепок жеваной бумаги попадает прямо в лоб рисованной Вере Тирановне. Расплющивается, закрывая полглаза, и медленно стекает по картине вниз. На Мухе буквально на было лица. Она пулей вылетает из класса.
– Митяй, ты че, кукухой поехал? – начал Данила. – Сейчас наша Тирановна придет и всыплет нам по первое число.
– Ой, да ладно, что ль, не первый раз, – парировал Митька.
– Дима, ну так же нельзя, она же обиделась, – подключилась Катька.
– Я после уроков сидеть не буду, – сказал кто-то с первых парт.
– А вам, задроты, кто вообще право голоса давал, сидите и книжки читайте, – осадил отличников Митяй.
Я молча наблюдал за ситуацией. Муха мне не нравилась, но классная не нравилась еще больше. А я уверен, что она уже полубеговой походкой несется в нашу сторону. Уничтожать. Казнить. И карать. За преступление века. Преступление против семьи. Ее семьи.
– Ты должен признаться и понести наказание, – снова сказала Катька.
Меня тошнило от ее правильности.
– Катюха, да пошла ты, поняла? А если настучишь, то я тебе все космы повыдергиваю, – резко ответил ей Царь.
Катюха замолчала. Митяй начал рисовать что-то на парте. Он явно понимал, что перегнул палку, и немного нервничал.
В класс забежала Ольга Тирановна. Мухи с ней не было. Глаза ее были налиты кровью. В классе снова воцарилась тишина. Митькин шлепок уже съехал с картины, упал на доску и затем на пол.
– Кто это сделал? – сурово сказала Тирановна.
Тишина.
– Я 30 лет работаю в школе, и вы – самый худший класс, который мне доставался.
– Погоди, это мы еще свой потенциал в полной мере не раскрыли, – подумал я и чуть не заржал, что было бы смертельно опасно в этой накаленной до предела обстановке.
Мы больше восприняли это как похвалу, но перечить по-прежнему ей боялись.
– После уроков все у меня в классе.
Тишина.
– Всем понятно?
– Да, Ольга Тирановна, – разнотонно промямлил наш класс.
После уроков экзекуция продолжилась, однако Тирановна не церемонилась, а сказала, что мы не уйдем из класса, пока не сознается тот, кто это сделал, и ушла, дав время посовещаться.
Тут активизировался Бен Аффлек – лучший из лучших, круглый отличник, любимчик учителей и образец для подражания. На самом деле его звали Серега Умнов, но так его никто никогда не называл.
– Почему я из-за кого-то должен тут страдать?
– Я тоже с ним согласна, – поддержала его Катюха.
– Не обломаетесь, если посидите тут часок-другой, чего вам дома делать? – сказал я. – Все равно до ночи нас держать не будут. Ща поговнится и отпустит.
– Мне надо делать уроки.
– Бен, завали-ка, а! – крикнул ему с последней парты Митяй.
– Это нечестно, ты накосячил, а я страдай.
– Его ж родителей в школу вызовут и накажут, а так всем нам ничего не сделают, – сказала Женька.
– Мне еще надо к репетитору, – все не успокаивался Бен. – Я уже опаздываю.
– Так, Бен, че ты разорался, спать мне мешаешь, – проснулся Никитос. – Я тебя после школы градусником в сугроб воткну, если не завалишь, а пацаны мне помогут. Поможете ж?
– Ага, – подтвердили свою причастность Данила, Царь и я.
В класс зашла Ольга Тирановна.
– Ну что?
Тишина.
– Ну сидите, сидите! – она снова направилась к выходу.
– Ольга Тирановна, Ольга Тирановна, – вскочил Бен.
– Я его прибью! – прошипел Митяй.
– Что, Сереженька?
Бена все учителя называли Сереженькой. Бесило. Очень. Да так, что блевать хотелось. Сереженька – солнце ты наше ясное, гордость школы и мамы с папой.
– Ольга Тирановна, это сделал Царев, мы не должны страдать из-за него, – гордо сказал Бен.
Митяй прижался в парте, спрятавшись за впереди сидящими, но было уже поздно.
– Царев, завтра к директору с родителями, ты меня уже достал, – и победоносно вышла из класса.
За ней пулей вылетел Бен. Видимо, очень спешил к репетитору. У нас были другие планы на предателя. Мы ломанули за ним и поймали его на выходе из общей раздевалки на первом этаже. Я, Царь, Никитос и Данила – четыре всадника апокалипсиса. Апокалипсиса имени Бена Аффлека. Прям за школой-то мы его и воткнули башкой в сугроб, а затем Никитос закинул его портфель метров на 50 в сугробы. А там было по пояс, не меньше. Минут 20 еще мы развлекались, наблюдая, как Бен героически бороздит снежные просторы. После того, как он вылез, Царь втащил ему прямо в нос, из которого фонтаном брызнула кровища.
– Смерть предателю, – сказал Царь.
– Смерть предателю, – повторили за ним мы.
Затем пришлось умывать Бена снегом, а то он собирался идти в школу отмываться. Тогда бы Митяя точно отчислили.
Сереженька понял урок и больше не стучал. По крайней мере, в открытую.
Через неделю Данила нарисовал мелом крест на стуле исторички. Та всегда ходила в черных юбках-карандашах в пол. Однако теперь ее украшал еще и белый крест на заднице. Смеху-то было, когда она наворачивала круги, читая лекцию. Когда и этот план был раскрыт, снова прибежала Тирановна, снова после уроков мы остались в классе, но теперь все молчали. Даже Бен, хоть Тирановна и спрашивала его. Спустя два часа морального давления пребыванием в классе Тирановна отпустила нас по домам.
– Не такая уж и железная эта Маргарет Тэтчер, – выходя из класса, сказал Данила.
– Нас голыми руками просто так не возьмешь, мы еще ей покажем, кто тут главный.
