Владарг Дельсат
Флуктуация Катова
Глава пятая
Мы стоим кучкой перед каютой, на которой написано: «Экзекуционная». Это означает, как нам всем объяснили, комнату для наказаний. Туда вызывают по одному, а назад не возвращается никто, и кажется, что путь оттуда только в космос. Тревоги за неделю не было ни одной, что наводит на грустные размышления. Возможно…
– Девчата, если что, не поминайте лихом, – Пашка, парень из нашего класса, воровато оглядывается и отодвигает панель вентиляционной шахты.
– Ты куда? – спрашивает его дрожащая Танька.
– Попробую замкнуть сенсоры, – объясняет он. – Это даст тревогу, ну а пока найдут причину, пока починят – день закончится.
– Это всего лишь отсрочка, – качает головой Лариска, уже смирившаяся со своей судьбой.
– Хоть день вам подарю, – немного растерянно улыбается Паша. – Если что, будь счастлива, Маша! – говорит он на прощание.
Я просто замираю. Получается, Паша ради меня идёт на смертельный риск? Ради того, чтобы дать мне один день без боли? Хочется рвануться за ним, вернуть, но уже поздно. Его и след пропал, а в это время вызывают Лариску. Мы обнимаемся на прощание, потому что не знаем, встретимся ли вновь. Она плачет, а я внутренне радуюсь, что вызвали не меня, и изо всех сил желаю удачи Паше. Пусть его жертва будет не напрасной!
Странно так, впервые за меня кто-то… там же опасно! А если поймают, могут вообще выкинуть! Паша… Я буду помнить тебя всегда, клянусь!
Я плачу, потому что выдержать этого нет никаких сил. В это время дверь медленно раскрывается, открывая внутренность каюты, откуда мне радостно скалится эта… маман бывшая которая. Я всё понимаю, поэтому делаю шаг вперёд ещё до того, как называют мою фамилию. Сейчас закончится моя прежняя жизнь, потому что здесь мой эшафот.
– Снимай трусы, тварь мелкая! – шипит мне бывшая моя родительница. – Сейчас ты узнаешь, что такое настоящее наказание!
– Вам надлежит снять бельё, – слышу я равнодушный голос куратора, – лечь животом на стол и вытянуть вперёд руки.
Решиться на такое очень сложно, но бывшая родительница продолжает меня оскорблять, обзывая всякими словами, а куратор тем же равнодушным голосом меня извещает о том, что каждая минута промедления прибавляет ещё один удар к назначенному мне наказанию. Я не Лилька, потому дрожащими руками берусь за резинку, медленно стягивая трусы, и, когда я наклоняюсь, чтобы снять их, внезапно включается сирена тревоги. Паша сумел, в самый последний момент сумел!
– Будь ты проклята! Будьте вы все прокляты! – я швыряю своё белье в рожу рванувшейся ко мне бывшей и быстро выскакиваю из каюты.
Мне нужно к семейным ботам, они внизу, там, где малыши учатся. Я буквально лечу по лестнице, почти не касаясь ступенек, а сирена всё орет. Она воет яростно, а я думаю лишь о том, чтобы успеть. Мне даже наплевать на то, что платье временами задирается от потока воздуха. Мне очень надо успеть, чтобы жертва парня оказалась не напрасной.
У самого входа к спасательным ботам я вдруг вижу двоих неодетых детей. Один ребёнок тянет другого за руку, уговаривая встать, а я, не задумываясь, подхватываю с пола малыша, оказывающегося девочкой, хватаю за руку вторую и запрыгиваю в семейный бот. Люк начинает медленно закрываться. Я успела, но что с детьми?
– Что с вами? – спрашиваю я малышек, на которых нет одежды, и только тут вижу исполосованное то самое место у той, что лежит у меня в руках.
– Ли-ли-лика упа-ала, – заикается вторая.
Тут только я вижу, что девочки близняшки. Лет семь им, по-моему, совсем люди озверели! Как же можно таких маленьких лупить? Но времени нет, поэтому я решаю, что выхода всё равно нет, кладу на обнаружившееся кресло Лику, а сама прыгаю к люку. Как там было? Выдернуть чеку, освободить рычаг…
Чека – это кусок проволоки, он режет пальцы, появляется кровь, но мне некогда, мне успеть надо! Вот она сорвана, теперь надо вручную повернуть колесо запора. Оно прокручивается тяжело, я повисаю на нём, чтобы прокрутить, совершенно выбиваясь из сил. Теперь его не смогут открыть снаружи. Но этого мало, надо бежать, поскорее бежать!
Отодвигаю запорную крышку и вижу тот самый рычаг. Жалко, что я не знаю, есть ли Бог, вот бы его о помощи попросить… Уперевшись ногой в дверь, я берусь двумя руками за рычаг и резко дёргаю его на себя. Бот вздрагивает, затем ещё раз, я молнией бросаюсь к пульту, который теперь разблокирован, считая про себя до пяти, а потом резко перекладываю влево рулевое колесо, одновременно нажимая красную кнопку запуска маршевого двигателя.
– Бот Д-три, старт запрещаю! – оживает связь. – Мы находимся в гипере! Вы с ума сошли! Немедленно стыкуйтесь обратно!
– Будьте вы прокляты! – кричу я и делаю то, что категорически запрещают все руководства, – включаю полную тягу, улетая под прямым углом к кораблю и нажимая кнопку не полностью готового ещё прыжкового двигателя.
– Дура! Ты что делаешь? – это последнее, что я слышу, потому что гипер – это не совсем космос, но прыжковый двигатель делает своё дело, унося нас прочь.
А вот центровка основного корабля нарушена, но мне на это наплевать. Ему сейчас придется экстренно выходить из гипера и ремонтироваться, то есть нас уже не достанет. Мы, можно сказать, убежали, если сможем выйти из гипера, а если нет, то останемся тут навечно. Даже это лучше, чем предстоявшее мне.
– Де-де-де… – начинает, заикаясь, сестра Лики, но продолжить не может, захлёбываясь рыданиями.
Я оглядываюсь. Лика, привстав, тыкает себя пальцем в ногу. На лице у неё страх, но при этом она молчит. Кажется, я понимаю, что случилось с малышками – напугали их очень сильно, поэтому я оставляю управление, хоть это и небезопасно, но дети важнее. Я глажу и успокаиваю представившуюся Лирой, глажу, обещая ей и Лике, что всё будет хорошо, а корабль летит в гипере, направляясь неизвестно куда.
– Я сейчас постараюсь вывести бот из гипера и тогда ещё пообнимаемся, да? – спрашиваю Лиру.
– Д-да, – кивает она. – А т-ты т-теп-перь бу-бу-будешь н-нашей ма-мамой?
– Я теперь буду вашей мамой, – киваю я малышке, потому что другого ответа быть не может.
– А т-ты н-нас… – она не может закончить, а я обнимаю её.
Я обнимаю малышку, обещая, что никогда и ни за что не ударю её, постараюсь защитить от всего-всего и буду рядом хоть всю жизнь. От моих обещаний девочки плачут и держатся за меня руками, а я просто поражаюсь звериной жестокости взрослых.
***
Пока я пытаюсь стабилизировать и вывести из гипера бот, Лира рассказывает мне страшные вещи. Она заикается, не может сказать, а Лика, судя по всему, не чувствует ног. Значит, на корабле обеих выкинули бы. Таких малышек взяли бы и выкинули в космос, как сломанные игрушки. Кто может такое хотя бы представить?
Всё я правильно сделала, это понимают и Лира, и Лика, поэтому обе жмутся ко мне, а я торможу изо всех слабых сил прыжкового двигателя бота. Кажется, у меня ничего не получается, но бот вздрагивает раз, другой и вываливается в обычный космос, замерев без движения.
Вокруг странные звёзды, неподалеку виднеется система, кажется, с планетами, но мне пока не до этого. Это же семейный бот, тут должны быть комбинезоны, и детские, и взрослые, кроме того, малышам нужно дать прореветься, потому что случившееся с ними полностью уничтожило мир близняшек. Молчащая Лика, наверное, в шоке. В книжке было написано о сильных потрясениях, а Лира медленно рассказывает мне.
Девочки не знали, зачем их зовут, потому что в страшную комнату их привела мама. Она улыбалась и шутила, поэтому малышки ничего не заподозрили. Даже когда сказала им раздеться, ну мало ли зачем, ведь близняшки доверяли маме. Они и представить не могли, что добрая, улыбающаяся мама их обеих предаст. Ставя себя на место этих двоих малышек, я понимаю – сломалась бы. В тот же самый миг, глядя на то, как мучают сестру, сломалась бы.
– Она де-де-де… – Лире трудно рассказывать, она плачет и заикается сильно, потому что её держал «какой-то дядя», а Лику…
Лику держала мама. Улыбаясь, уговаривая потерпеть немножко, она держала извивающегося, кричащего от жуткой боли ребёнка. И эта мамина улыбка почти уничтожила Лику. Потрясение было настолько сильным, что одна близняшка заикается, а вторая не говорит и не ходит. И сможет ли – тот ещё вопрос, ведь я не врач.
Я беру сначала одну, потом вторую на руки, чтобы отнести в спальню, но понимаю, что спать они просто не смогут, поэтому мне надо будет с ними полежать, но сначала хотя бы одеть. В этот момент я вспоминаю, что и сама как-то не совсем одета, но это может подождать.
В семейных ботах обязательно есть аптечка, поэтому нужно осмотреть и хоть как-то обработать попу Лики, должна же быть какая-то мазь от таких повреждений? Ну и комбинезоны им… Комбинезоны я нахожу быстро, одевая сначала Лиру, очень этому факту удивившуюся.
– А Лику мы сейчас посмотрим, может быть, можно что-то сделать, чтобы не так больно было, – объясняю я Лире, на что та кивает, присаживаясь рядом. – Как ты думаешь, на животике она же плакать не будет?
Лира о чем-то на пальцах переговаривается с сестрой, а потом затаскивает её ко мне на колени.
– М-мы те-тебе ве-рим, – с трудом произносит она, прильнув ко мне.
Я смотрю на то, что сотворили с совсем, по сути, ребёнком, и хочу просто плакать. Что она им сделала? Что малышка успела такого натворить, что её так побили? Твари они всё-таки, просто твари!
Мазь я в аптечке нахожу, на ней написано, что устраняет болевые ощущения, поэтому пробую её. Мягко, круговыми движениями поглаживаю, поэтому Лика почти не вздрагивает. Убедившись, что всё впиталось, надеваю на неё комбинезон, рассказывая, что теперь никто не сможет их просто так раздеть, и близняшки улыбаются, лёжа рядышком.
Теперь нужно подумать и о себе. Поискать трусы? Вряд ли они есть в стандартном обеспечении, предполагается, что и свои есть, но поищем. Есть такой вариант – женский комбинезон, он под скафандр надевается, поэтому трусы ему не положены. Скафандры предназначены в том числе и для длительных путешествий, поэтому, если в туалет надо… Понятно, в общем.
Я скидываю платье, в котором меня едва не отлупили, надевая найденный комбинезон. Кажется, всего лишь сменила одежду, а уже чувствую себя комфортно. По крайней мере, намного комфортнее, чем раньше. После этого поворачиваюсь к малышкам, как могу, ласково улыбаясь им. Если бы не я, их бы убили, и они это знают, «выкидыванием» всех с детского сада пугают, так что тут всё понятно. А я всё сделала правильно, поэтому нужно просто вдохнуть, выдохнуть и не думать о плохом.
– Вы голодные? – спрашиваю я Лиру.
Она быстро переглядывается с сестрой и неуверенно кивает. Мне кажется, или в её глазах мелькает страх? Надо будет расспросить потом поподробней, а сейчас пойти приготовить им чего-нибудь, потому что голодать маленьким вредно, так и в книге по медицине написано было. Стоит мне подняться, взгляд малышек меняется, становясь жалобным. Они ничего не говорят, но смотрят так…
– Сейчас Лира пойдет на камбуз, – сообщаю я, аккуратно беря Лику на руки. – А Лика на маме поедет.
– Ура! – улыбается Лира, вскакивая с кровати.
Чувствую ли я себя их мамой? И да, и нет. Нет, потому что я сама ещё ребёнок, но у них больше никого нет, только я, так что да. Детям очень нужна мама, я по себе знаю. Любая мама, даже такая, как у меня… Но моя меня тоже предала, как и их, так что у малышек на всём белом свете осталась только Маша. Значит, буду мамой.
Так, на камбузе порядок идеальный, все боты содержатся в порядке, особенно семейные, поэтому я заглядываю в холодильник, где стоят скоропортящиеся продукты. Над вполне обычной плитой я замечаю шкаф, открыв который обнаруживаю и манную крупу, и какао. Одной рукой это делать сложно, поэтому я усаживаю Лику на стул, глажу её и улыбаюсь малышкам.
Сделаю-ка я им шоколадную кашу, чтобы они порадовались, мои хорошие. Сгущёнку я, кстати, тоже нахожу, поэтому решаю поберечь молоко и сделать тот рецепт, который давным-давно, будто в прошлой жизни, показывал папа. Жалко, что подох он для меня, нет у меня больше папы. И мамы нет, только две малышки, две моих доченьки, отныне и навсегда.
Помешиваю кашу, следя, чтобы не было комков, и думаю о том, как всё быстро понеслось. Совсем недавно я дрожала от страха, а чтобы дать мне возможность убежать, пожертвовал собой хороший парень Пашка. А теперь у меня две малышки, как и я, преданные, а Лика ещё и избитая… И я была бы на её месте, да. Теперь я понимаю, почему мы не видели выходящих, скорее всего, они падали в обморок от боли или просто не были в состоянии двигаться. Взрослые – твари, просто твари, да будут они прокляты!
Глава шестая
И Лиру, и Лику нужно кормить с ложечки. Они ещё испуганы и сами не могут – руки дрожат, а Лика вообще пошевелиться боится, потому что сильное эмоциональное потрясение. В книге так было написано, что угодно может в результате с ней быть на самом деле. Поэтому я усаживаю Лиру рядом с Ликой, кашу накладываю в тарелку и беру ложку детскую, она отдельно лежит.
– Сорока-ворона кашку варила, деток кормила… – начинаю я, вызывая удивление малышек.
Нужно осторожно кормить, чтобы случайно не подавились, потому что врачей у нас нет, а от страха… Они ещё испуганы, но уже потихоньку успокаиваются. Каша необычная, сладкая, они такую и не ели, наверное. С удовольствием кушают мои хорошие. Как только у кого-то рука могла подняться на них?
– А т-ты в-сег-да бу-будешь? – интересуется Лира, даже не пытаясь перехватить ложку.
– Всегда, маленькие мои, – как умею, ласково улыбаюсь я им и тянусь, чтобы погладить. – Сейчас мы докушаем, потом я посмотрю, что у нас с планетами вокруг, а пока кораблик поищет, где мы будем жить, отдохнём все вместе, да?
Закивали, мои хорошие. Интересно, можно ли помочь с заиканием? И как это сделать? Впрочем, сейчас нужно определиться, куда мы летим. Висеть в пространстве опаснее, чем на планете. Найти нас тут проще, а на планете, если хорошо закопаться… Ну, мне так кажется, потому что там и камнем можно же. Всё-таки, я сама ещё, можно сказать, ребёнок, хотя бывшим родителям на это было всё равно.
– Сейчас мы все пойдем и посмотрим, куда нас кораблик отвезти может, – осторожно произношу я, чтобы никого не напугать.
Лира сразу же вскакивает, я беру Лику на руки, а она доверчиво прижимается ко мне. Девочка для меня, конечно, тяжеловата, но выхода просто нет, ведь если я её оставлю сидеть, она испугается. Очень сильно может испугаться, а ей, по-моему, уже хватит. Да нам всем уже хватит, честно говоря.
С трудом донеся Лику, усаживаюсь в пилотское кресло, устраивая и дочку, получается. Нужно разобраться, что у нас с движителем и куда можно двигаться дальше. Тыкаю по сенсорам одним пальцем, радуясь тому, что полноценного корабельного мозга здесь нет, только «спутник-автопилот». Я задаю ему поиск пригодных для жизни планет и движение на высокую орбиту найденной, хоть и не очень понимаю, что это такое. Вот, кажется, получилось…
Как-то очень быстро я, получается, устаю, даже слишком быстро. Раньше так не было, а сейчас я как-то очень быстро устала, хотя в полёте мы всего ничего. Сейчас чуть-чуть посижу и пойдём мы с малышками спать. Переодевать их не буду, ещё испугаются… Да и мне нехорошо от мысли обнажаться, просто совсем нехорошо, хотя нет же здесь никого опасного. Не знаю, что это значит, завтра подумаю.
С трудом встаю с кресла, поудобнее перехватив Лику, иду в сторону спальни, Лира молча идёт за мной, держась за какой-то ремешок комбинезона. В спальне, которой служит небольшая каюта, я её завтра рассматривать буду, стоят три кровати одна над другой – это детские, рядом же – двуспальная, вот тут мы и будем спать. И мне одной страшно, и девочкам наверняка тоже. Я укладываю Лику, улыбаюсь Лире.
– Ложись, моя хорошая, – говорю ей, девочка берётся за воротник комбинезона, но я качаю головой. – Не надо, так ложись.
– Спасибо… – шепчет она и всхлипывает.
Я сажусь, обнимаю Лиру, укладывая её рядом с Ликой, и ложусь сама так, чтобы обнять обеих. Вспомнив колыбельную, которую слышала когда-то давно, про зелёную карету, пытаюсь её напеть, насколько у меня хватает голоса. Не очень я хорошо сейчас пою, дрожит голос, не знаю почему, вроде бы успокоилась же. Но обе девочки послушно закрывают глазки, а я лежу и думаю о произошедшем.
Паша… Обычный парень, на глаза не лез, не выделялся никак. А оказывается, любил, ведь просто так на такое не идут… Вспоминая его последние слова, я обещаю ему про себя, что обязательно постараюсь быть счастливой, ведь этих гадов здесь нет. Я закрываю глаза, погружаясь в дрёму, но почти сразу, как мне кажется, просыпаюсь. Мне кажется, что рядом со мной очень жалобно скулит щенок. Поворачиваю голову и вижу, что Лика плачет во сне, это она скулит, малышка моя.
Я прижимаю к себе ребёнка, целуя её лицо, отчего она просыпается, раскрывает глазки и плачет в голос. А я обнимаю её, прижимая к себе. У самой слёзы наворачиваются на глаза. В этот момент просыпается Лира, обнимает нас обеих, насколько хватает рук, и присоединяется к рёву. Теперь мне нужно успокаивать обеих девочек, но я справлюсь, пусть поплачут. Когда плачешь, легче становится, я по себе знаю, вот пусть и маленькие мои выплачутся.
Пожалуй, в этот момент я понимаю, что убью любого, кто посмеет им причинить любое зло. Мне наплевать, что будет со мной, но их я буду защищать, пока дышу, пока могу шевелиться, потому что они мои и я их никому никогда не отдам!
Наплакавшиеся девочки засыпают, задрёмываю и я. Совсем засыпать плохо, потому что я могу напугать их своим криком. Меня же тоже очень сильно напугали. Долго, очень долго пугали, лучше бы… Не знаю, что лучше. Если бы без предупреждения, то со мной могло быть то же, что и с Ликой, а защитить меня точно некому, поэтому хорошо, что я жива. Паша, получается, спас не только меня, но и двоих совсем маленьких девочек. Герой он получается… Где были мои глаза? Жалко, что ничего не изменить…
Малышки снова просыпаются, вместе, одновременно. Опять плачут, опять я их глажу, уговариваю, рассказываю, что всё прошло и никогда не вернётся обратно, потому что я не позволю. Я вижу, они верят мне, поэтому засыпают уже спокойнее. Расслабившись, совершенно неожиданно засыпаю, чтобы проснуться оттого, что меня гладят детские руки.
– Н-не п-плачь, ма-мамочка, по-пожалуйста, – просит меня детский голосок. – Н-не п-плачь, н-нам с-с-ст-рашно.
– Не бойтесь, маленькие мои, – обнимаю я девочек. – Всё хорошо будет, обязательно будет, слышите?
– С-слышим, мамочка, – слышу в ответ, и тут до меня доходит.
– Лика заговорила! – понимаю я. – Умница ты моя!
Лика заикается так же, как и сестра, но она хотя бы говорит. Она разговаривает, значит, не настолько всё плохо у малышки. Значит, всё точно будет хорошо. Вот прилетим мы куда-нибудь, где нет людей, а там посмотрим, что и как будет. Главное, чтобы людей не было. Потому что они очень страшные, эти самые люди.
***
Условное утро наступает как-то очень быстро, по-моему. За ночь, насколько я вижу, диспозиция в кровати изменилась: слева ко мне прижимается Лика, а справа Лира. Я хитрая, я вчера им немножко разные комбинезоны выдала, так и различаю теперь, а то бы путалась, конечно. Но девочки мои ещё спят, поэтому я пока тоже полежу. Интересно, что там за бортом, долетели мы куда-нибудь или нет?
Вот пошевелилась Лира, она лежит тихо-тихо, видимо, боится разбудить. Я поднимаю руку, чтобы погладить её. Как она смотрит… Сколько любви во взгляде ребёнка. Я бы эту гадюку, её мать, в промышленную мясорубку сунула бы. Да как она посмела такую малышку! На меня никто никогда ещё так не смотрел.
– Сейчас просыпаемся, умываемся, едим и смотрим, куда мы долетели? – озвучиваю я нехитрый план.
– Д-да! – кивает Лира, уже не пугаясь того, что заикается.
– Д-да! – вторит ей Лика с другой стороны.
Я медленно переворачиваюсь, поднимаясь на локтях, чтобы затем сгрести пискнувших девочек в охапку. Надо будет сегодня сменную одежду им присмотреть и подумать, как помыть моих малышек, чтобы не напугать. Но пока нужно умыть, поэтому я с некоторым трудом беру на руки Лику и несу в санузел. Лира встаёт и идёт за мной сама, держась за ремешок. Боится, наверное, что я пропаду, но я не пропаду.
Пора становится взрослой, Машка, вот что. У меня двое детей, солнечных малышек, мы на спасательном боте, Звёзды знают где, вокруг нет никого, и любая ошибка может закончиться очень плохо. Как-то вдруг озверевшие взрослые… Нет, всё, конечно, объясняется, но вот объяснения в памяти всплывают потом, а вот такое вот озверение – оно странное. Что-то мне помнится на эту тему, но вот что именно, сейчас и не вспомню. Будет время – вспомню, наверное…
Дела на сегодня: умыть, это сделано, самой быстро умыться. Душ бы принять, но мысль снимать комбинезон вызывает внутреннюю панику, поэтому пока не буду. Хорошо, что с туалетными делами комбинезоны справляются сами, они космические, все-таки, почти скафандры. Теперь надо поесть всем вместе, а то у меня от голода уже голова кружится. Затем разобраться, где мы, и что у нас с вещами.
Не могу понять, зачем надо было бить малышек. В моём случае формальный повод можно было разглядеть, а их за что? Да ещё и родная мать обрушила мир девочек. Вот они и зацепились за меня, чтобы с ума не сойти. По крайней мере, мне так кажется. А сейчас нет у нас никого, только мы, поэтому я мама. Нет у меня ни опыта, ни знаний, я сама напугана до дрожи, отчего иногда кажусь себе совсем маленькой, но у них просто никого нет.
– Сейчас вот кашку с молочком покушаем, – информирую я Лиру и Лику, хотя у меня ощущение, что из моих рук они и гвозди есть будут.
Я бы на их месте тоже доверилась бы доброй старшей девочке. Сейчас я очень хорошо это понимаю. Разогревая вчерашнюю кашу, я думаю о том, как мы будем жить дальше и что будет, если встретим людей. Убежать мы, наверное, сможем, но нельзя же всю жизнь бегать? Страшно мне, потому что я сама ничего почти не знаю и не умею.
Вот я дура! В боте обязательно есть книги по выживанию, значит, научиться можно, да и от голода не умрём, всё-таки семейные боты рассчитаны на выживание даже на необитаемых планетах. Странно, вот по моим воспоминаниям, к нам относятся, как к животным почти, а боты ориентированы на выживание, в том числе и наше. Что тут не так… Или меня память подводит, или объяснять это пока не надо.
Лира может сегодня уже поесть сама, да и Лика тоже. Надо будет ей ножки помассировать, как в книге было нарисовано, может, поможет. По медицине тут книги тоже должны быть, так что будет чем заняться. Запасов бота должно хватить на год, если его комплектовали правильно, а там что-нибудь придумаем.
Разложив кашу по тарелкам, выдав ложки, сажусь поесть и сама. Вкусная каша, правильно я молока добавила, теперь она немного жидкая, малышкам моим кушать проще. Хорошо, что хоть готовить я умею. Тоже, кстати, странность в памяти. С одной стороны, я умею готовить, а с другой – мы в мегаполисе жили, откуда бы я научилась с такой мамашей? Непонятно…
Заканчиваем с завтраком, надо перенести Лику в рубку, поработать с пультом. Поиск планеты я выставляла по каталогу, потому что по параметрам просто не умею, а с каталогом и ребёнок справится, поэтому есть шанс, что планету бортовой компьютер нашёл и бот к ней привел. Стартовали мы без внешнего управления, поэтому бот считает, что основного корабля просто нет, а в таких условиях последнее слово за пассажирами, автоматически становящимися экипажем.
– Ну что, пойдём, посмотрим на то, где оказались? – мягко предлагаю я улыбчивым девочкам.
– Д-да, м-мамочка! – радостно отвечают они хором.
Вчерашнее уже отошло на задний план, они улыбаются, но раздевать я их пока не рискну, потому что… Мне самой раздеваться страшно, что тут о детях говорить? Перенеся Лику и усадив в пилотское кресло, показываю Лире на место рядом. Девочки отлично умещаются вдвоём в кресле, великоватом и для меня, а я нагибаюсь над пультом.
Планета найдена, наверное, её можно увидеть через иллюминатор, только его для этого надо открыть. На боте все иллюминаторы, которых два, закрыты специальными шторками, это было в руководстве написано. Я нажимаю кнопку, иллюминаторы расходятся под дружное аханье близняшек. Зрелище действительно интересное, я такого никогда и не видела – прямо перед нами вращается красивый зелёный шар планеты.
В цифрах атмосферы, излучений и прочего я ничего не понимаю, поэтому смотрю на цветовую шкалу. Тёмно-зеленый цвет показывает на то, что всё хорошо и планета нам подходит. А что тут с жизнью? Людей не будет? Как это проверить?
Малышки сидят тихо-тихо, они смотрят в иллюминатор, а я поглаживаю их, пока роюсь в привязанном к пульту справочнике. Хорошо сделано – краткий справочник цепью привязан, можно быстро найти всё, что нужно. Я нахожу «поиск разумной жизни», сверяясь со справочником, нажимаю кнопки и жду. На самом деле, компьютер это уже сделал, потому что это обычный протокол и теперь только ждёт запроса отчёта, что я и делаю – отчёт запрашиваю.
«Разумной жизни не обнаружено», – гласит ответ компьютера, а мне хочется скакать от радости. Нет разумной жизни – значит нет взрослых и опасности, исходящей от них. Значит… Мы можем здесь жить?
