Владимир Александрович Андриенко
Дрозды: Лейб-гвардии поручик
– Вы разрешите протий в комнату, господин полковник? А то стоим на пороге. Вы слишком громкого говорите.
Они вошли, и инженер запер двери на замок.
– Я совершенно не понимаю, вас товарищ. Я ведь не скрываю что я бывший полковник…
– Тимофей Францевич! Я не из ЧК. Я прибыл к вам с той стороны. Мне сказали, что вы знаете кто такой Петр Иванович. И мне странно видеть полковника русской армии в таком состоянии. Вас так смогли напугать? Вы русский офицер!
– Вы не были в тюрьме большевиков! Вам легко рассуждать.
– Я был в тюрьме большевиков в Ростове, господин полковник. Но стоит сохранять достоинство!
– Достоинство? Они втоптали его в грязь это самое достоинство. Вы знаете, что здесь творится? При каждой части действует революционный трибунал. И если вас хоть заподозрят в содействии «кадетам» или «буржуям», то сразу к стенке. Разбираться никто не станет. Вчера взяли моего соседа врача Губского. А еще неделю назад бывшего ювелира Григоровича. Ныне в квартире я один. Все тюрьмы города переполнены! В камерах по 60 человек набито. И этот апокалипсис длится с марта месяца. Поживите в таких условиях, сударь. И потом поговорим о достоинстве русского офицера. Гражданской власти здесь нет. У каждого красноармейца есть власть просто убить вас на улице, если ему не понравился ваш внешний вид. Меня спасает пока только моя профессия. У них нет инженеров фортификаторов.
– И вы работаете на них, полковник?
– А что прикажете? Умереть? Я видел, что сделали с телом генерала Корнилова. Когда части Сорокина вошли в город кто-то выдал им, где похоронили Корнилова. Они извлекли его из могилы и подвесили на дереве. А затем рубили труп шашками! И народ ликовал! А вы мне тут говорите о достоинстве! Его больше не осталось в этой проклятой стране. Отсюда нужно бежать! Бежать без оглядки. И пусть большевики сожрут друг друга!
– Нужно сражаться с большевиками и отстоять Россию. Так делают неравнодушные люди, полковник.
– Возможно! Но сейчас вы подвергаете мою жизнь опасности. Если хоть кто-то узнает…
– Я пришел вам помочь. Вы часть того задания что мне дали, господин полковник. Вот это пропуск через аванпорты Добровольческой армии.
– Вы предлагаете мне бежать?
– Я вам ничего не предлагаю, полковник. Я только передал вам пропуск. Ваши друзья о вас не забыли. А что делать с этим пропуском – решайте сами. Простите, но мне пора вас покинуть.
– Да, да. Это хорошо. Идите, сударь, идите…
***
Екатеринодар
Столица Северо-Кавказской советской республики.
Арест Васильева.
Июль, 1918 год.
Анна Губельман собрала сотрудников фронтовой ЧК и сообщила им об усилении мер безопасности.
– Всех новоприбывших брать на заметку! Особенно офицеров.
– Дак как нам их узнать, товарищ Губельман? – спросил один из чекистов. – Чай не в форме с погонами они сюда пожалуют. Поди, разбери кто офицер, а кто нет. А что до документов дак половина мужиков туда сюда шныряет без бумаг. Всех что ли задерживать?
– Всех! – сказала Анна.
– И куда их девать?
– Привозить в ЧК для разбирательства, – сказала Губельман.
– Коли всех хватать то и за полгода не управимся разбираться.
Анна поняла, что её требования мало понятны. Здешние сотрудники ЧК это вчерашние мастеровые и рабочие. Они восприняли всего несколько простых правил и научились запугивать обывателей.
– Товарищи! Дело очень и очень важное! От наших с вами действий зависит судьба республики. Все вы сотрудники Чрезвычайной комиссии и на вас возложена огромная ответственность. Мы перекроем все выходы из города. Город поделен на участки. Сюда и сюда, – она показала на карте, – два больших отряда. Местный рынок! Здесь нужно действовать осторожно. На рынке много чего можно узнать.
– Дак на рынке уже с неделю дежурят наши, товарищ Губельман. Там они фальшивомонетчиков стерегут. У нас две недели как целая типография заработала. Рубли нашей республики печатают гады.
– И как успехи?
– Пока никак, товарищ Губельман. Схватили около дух десятков человек – толку никакого. Пятерых расстреляли. Снова ничего. Похоже – не знали они ничего.
– Зачем же расстреляли?
– Дак оно никогда не помешает. Все одно контра!
– Я сама стану говорить с задержанными…
***
После совещания к Анне подошел командир специального отряда Горохов.
– Вам что-то непонятно, товарищ…
– Горохов. Командир спецотряда.
– Что у вас товарищ Горохов?
– Да я про ваших людей спросить хотел. Они вчера в город прибыли.
Анна ничего не поняла:
– Вы о ком, товарищ Горохов?
– Дак про людей из ЧК, что в город с вами прибыли.
– Со мной? Вы ошибаетесь.
– Я понимаю, что вы про них говорить не хотите. Секретное дело.
– Кто вам сказал про это, товарищ Горохов?
– Дак сам видал, товарищ Губельман.
– Сами? Вы что-то напутали, товарищ Горохов.
– Да ничего я не напутал. Сам документы проверял! У всех мандаты ЧК. А у главного подписано самим Петерсом. Я фамилии запомнил. Рихман, Кравченко и Шаламов.
– Что?
Анна лично знала Рихмана.
– Точно так, на память не жалуюсь. Чего услышал, то запомню.
– И они здесь? В Екатеринодаре? Рихман здесь?
– Здесь.
– Странно. Где они сейчас?
– Да поселились в доме одном. Я сам и показал на квартирку эту. В ней ранее жили…
– Они и сейчас там? – перебила его Анна.
– Должно быть. Отдыхают товарищи.
– Немедленно отведите я меня туда. И поднять по тревоге ваш отряд.
– Весь?
– Весь. До последнего человека.
Вскоре грузовик с чекистами выехал со двора управления. Улица, на которой поселились мнимые сотрудники ЧК, была недалеко. Анна сидела в кабине машины. Рядом с ней был Горохов и водитель.
– А с чего аврал-то? – спросил Горохов. – С чего столько людей в кузов взяли?
– Боюсь, что товарищ Рихман будет не рад нас видеть.
Горохов вдруг дернул шофера за рукав.
– Тормози!
Тот затормозил. Машину тряхнуло.
– В чем дело? – спросила Анна. – Я себе едва голову не разбила.
– Дак вот же он! – Горохов указал на тротуар.
– Кто?
– Товарищ Рихман из ЧК. Тот самый с мандатом от Петерса! Вот этот парень в шинели и фуражке. Он самый.
Анна посмотрела на человека. Тот как раз оглянулся, и их взгляды встретились. Она узнала поручика Васильева, которого допрашивала в Ростове.
– Это же офицер из контрразведки белых! – вскричала она.
– Этот?
– Задержать немедленно! Но не убивать! Он мне нужен живым!
Васильев пытался скрыться, но в грузовике было слишком много людей. Они соскочили с кузова и помчались вслед за Гороховым. Тот первым догнал офицера и свалил его на мостовую.
Вскоре пленного подвели к Анне.
– Здравствуйте, поручик. Вы не представляете как я рада нашей встрече.
– Не могу ответить вам взаимностью.
– И снова нам с вами предстоит беседовать у меня в кабинете. Вам не кажется, что это судьба, поручик?
– Ко мне она постоянно поворачивается задом.
– Значит, это вас прислали в Екатеринодар? Горохов!
– Здесь!
– Возьмите десять человек и пешком на квартиру, где поселили товарищей этого человека. Взять живыми. Они вас не ждут. А я отвезу господина поручика в местную тюрьму. Она говорят переполнена. Но для такого человека местечко найдется.
– Есть, товарищ Губельман. Но как же это? Ведь у всех у них мандаты были настоящие.
– Мандаты настоящие, а люди фальшивые, Горохов. Привыкайте распознавать врагов, товарищ командир особого отряда…
Глава 9
Агент большевиков
Июнь-август, 1918 год
Мы – невольники истинной веры.
Это явь, как она ни горька.
Нашу честь, господа офицеры.
Не увяжешь, как тюк, в торока.
Фролов Константин «Голубчик»
***
Екатеринодар.
Тюрьма ЧК.
Васильев.
Васильева поместили в одиночку – узкую клетку, где он мог только сидеть. Екатеринодарская тюрьма была переполнена, в камерах, предназначенных для 20 человек, сидело по 60 и более. Одиночки предназначались для самых важных арестантов. Поручик оценил отношение к своей особе.
Надзиратель сказал ему:
–Ты, видать, важный человек, коли тебя в одиночку бросили.
–Это как посмотреть, – ответил Васильев.
–А чего смотреть? Я в энтой тюрьме перевидал всякого.
–Давно службу несёшь?
–Дак почитай двадцатый годок. Еще при царе службу начал. Революционеров сюда тогда сажали. Бомбистов разных. А ныне монархисты сидят. Вона как жизнь поворачивается.
–А тебе говорить-то со мной можно? – спросил Васильев.
–Нельзя никак.
–А почему говоришь?
–Дак чего же не поговорить? При старом режиме оно порядок был. А ныне нет никакого порядка. Чего не погутарить напослед?
–Напоследок?
–Да к стенке тебя поставят вскорости, мил человек. Отсюда одна дорога на тот свет. Я жуть как люблю погутарить с теми, кого сия дорога ждет. Ох, и задушевные беседы получаются. Недавно сидел здеся до тебя князь один. Дак он мне всю жизню свою пересказал. Как в книжке написано.
–И где он ныне?
–Расстреляли. Большевики они церемониев не любят. Это при царе все адвокаты да иные разные про право человеков гутарили. Ныне нет. К стенке и весь разговор.
–А тебе, дядя, все одно кому служить? – спросил поручик.
–Мне-то? Дак как в 1917-ом тюрьмы закрыли многие смеялись надо мной. Что, дескать, нету боле работы для тебя Жеданов. А вот я говорил им, что без тюрьмы ни одна власть не обойдется. И кто прав то? Я прав, мил человек…
***
Васильеву понравилось болтать со словоохотливым надзирателем. Несколько часов пролетело незаметно. Но его вызвали на допрос к Анне Губельман.
Конвоир сопроводил его до кабинета.
– Входи! – приказал он. – Да не балуй! У меня разговор короткий!
Василев вошел. Конвоир следом.
– Конвой свободен! – сказала Анна.
– Но не положено оставлять…
– Конвой свободен! – строго приказала Губельман.
– Как прикажете, но если что – я за дверью.
Когда конвоир вышел, Анна указала Васильеву на стул:
– Прошу вас, поручик. Садитесь. Вас хорошо устроили в камере?
– Жаловаться грех, – ответил Васильев. – Тюрьма есть тюрьма.
– Должна вас предупредить, что говорить здесь нужно осторожно. За иное неправильное слово и к стенке могут поставить.
– Я все понимаю, не в первый раз, – ответил Васильев, усмехнувшись.
– Мы с вами беседовали совсем недавно в Ростове в прохожей комнате. И помниться мне, что вы дали слово служить в Красной армии. Или я что-то путаю?
– Никак нет! Все верно. Слово я давал и на службу соглашался. Но приход в Ростов частей Дроздовского все изменил.
– Вы нарушили ваше слово офицера.
– Обстоятельства.
– Теперь верить вам нет никакой возможности, поручик. Вы не просто офицер в пехотной дивизии. Вы сотрудник контрразведки. А это уже смертный приговор для вас.
– Я знал, на что шел, товарищ Губельман. И я не прошу у вас помилования. Вы можете сразу ставить меня к стенке.
– Сразу? Вы разве заслужили лёгкую и быструю смерть? Нет, господин поручик. Так просто уйти у вас не выйдет.
– Вы хотите меня напугать?
– Нет. Зачем тратить на это силы? Я только желаю вас предупредить.
– Но чего же вы хотите от меня? Вина моя доказана. Я офицер контрразведки Дроздовского. Вы это знаете. Я нарушил слово и из Красной армии перешёл к белым. Чего вам еще нужно для моего расстрела?
– Вы можете спасти свою жизнь, поручик.
– Спасти?
– Свою жизнь, и жизни тех, кто пришел сюда с вами.
Васильев понял, чего она хочет. Анна продолжила:
– Мне нужна цель вашего задания и все ваши явки в городе. Расскажите и вы будете жить.
– А если нет? – спросил он.
– Тогда я отдам вас местным товарищам. Горохову. Вы с ним уже познакомились. И они попытаются достать из вас сведения более действенными средствами, нежели мои уговоры. А если не скажете вы, то они примутся за ваших друзей. Может они окажутся не такими крепкими. Итак?
– У меня есть время подумать?
– Минута!
– Значит, нет.
– Нет времени для затягивания, поручик. Решайтесь. Ибо если станут говорить ваши товарищи, то смерти вам не избежать.
– Хорошо. Задавайте вопросы.
– Вы готовы говорить?
– Задавайте вопросы, товарищ Губельман.
– Вы прибыли сюда по заданию ротмистра Вольского?
– Вы знаете кто такой Вольский?
– Я многое знаю, поручик.
– Тогда я поправлю вас, товарищ Губельман. Не ротмистра, а подполковника Вольского, начальника контрразведки у Дроздовского, – ответил Васильев.
– Сколько человек в вашей группе?
– Три человека вместе со мной.
– Имена?
– Да вы их знаете, Анна. Все ваши ростовские знакомцы.
– Имена, поручик!
– Штабс-капитан Штерн и корнет Лабунский.
– Вы издеваетесь?
– Нет. Я назвал вам имена тех, кто прибыл сюда со мной. Штерн и Лабунский.
– Но это офицеры пехотного полка. Я знаю, что Штерн командир роты, а Лабунский командир взвода в 1-м пехотном полку Дроздовского. У кого могла возникнуть дикая идея – забросить этих офицеров в тыл к врагу? Они не разведчики. Не имеют опыта диверсионной работы.
– Но со мной прибыли именно эти офицеры. Кстати, у вас устаревшие сведения. Штерн и Лабунский отстранены от своих должностей в первом офицерском полковника Дроздовского полку.
– Отстранены? За что?
– За расстрел пленных красноармейцев. Их отстранил сам командир полка. Я вытащил их из-под ареста и взял с собой на эту, как вы сказали, авантюру.
– Лабунский расстреливал пленных? Этого быть не может.
– Лично я при этом не приуставал, товарищ Губельман, но дело обстоит именно так. Да вы и сами сможете их спросить, если ваши люди их захватили.
– Хорошо. Цель вашего приезда в Екатеринодар?
– Убрать Сорокина, – сказал Васильев.
– Что? – не поверила Анна. – Что вы хотите этим сказать? Вольский желает устранения командарма Сорокина?
– Устранить Сорокина ныне хотят многие.
– Я вас не понимаю, поручик!
– Я назвал вам цель моего задания. Настоящую цель.
– Убрать командарма?! Но этого быть не может. Какими силами вы собираетесь это сделать? Если вас только трое.
– Иногда непрофессионалы в этом деле справляются лучше самых опытных диверсантов, товарищ Губельман.
– Но у вас должна быть возможность попасть к командарму. Как вы собирались это сделать? Не говорите что у вас не было плана, Васильев!
– План есть, товарищ Губельман. Но что толку говорить про это? Вы меня взяли и взяли мою группу. Следовательно диверсию предотвратили.
Анна задала поручику еще ряд вопросов.
Она не поверила Васильеву. Начальник контрразведки Вольский никогда не отправил бы группу без подготовки для подобного акта. Нет. Васильев не сказал правды.
– Получается, что я сорвала ваше задание, поручик.
– Получается так, товарищ Губельман. Ваше начальство будет вами довольно.
– Скажите, поручик, а зачем вы мне это рассказали?
– А вам разве не интересно?
– Мне интересно знать правду, поручик.
– Я и сказал вам правду.
– А вы знаете, что будет, если я об этом доложу наверх, и все это станет известно Сорокину? И вас, и Штерна с Лабунским поставят к стенке.
– Вам жаль корнета, товарищ Губельман? Насколько я понял, именно он вызывает у вас симпатию.
– Он мой давний знакомый. Но насчет симпатии вы просчитались, поручик.
– Не думаю, товарищ Анна. Ведь он не выдал вас в Новочеркасске. И это он помогал вам скрываться, нарушая присягу офицера.
Она посмотрела на Васильева с удивлением. Он знает даже это. Откуда?
– Вы шутите, поручик? Новочеркасск?
– А разве я ошибся? И это не вы скрывались под видом юнкера? А корнет Лабунский прикрывал вас.
– И вам это было известно, Васильев?
– Как видите.
– И вы меня не выдали?
– Раз вы стоите здесь, а не лежите в могиле то так оно и есть.
– Благородство русского офицера, поручик? – ответила она. – Я могу ответить вам тем же.
– Это как? – не понял Васильев.
– Я ведь поняла, зачем вы прибыли в Екатеринодар на самом деле, поручик. Вы и два офицера Дроздовской дивизии.
– Вот как?
– Отвлекающий маневр – сказала Анна. – Вот для чего нужна ваша группа. Поручик.
– С чего вы так решили, товарищ Губельман?
– Я вам отвечу, Васильев. Вы засветились при въезде в город и рассказали о важности вашей миссии перовому попавшемуся чекисту. А этот Горохов совсем не блещет умом. Разве так делают, имея такую миссию, какую озвучили вы, поручик? Если бы вашей целью был Сорокин, то вы сделали бы все иначе!
Он промолчал, отметив, что Губельман умнее, чем он думал. С ней нужно было использовать иную тактику.
– Иными словами есть еще одна группа, присланная сюда белыми? Так, поручик? – спросила Анна.
– Вы правы. Задание моей группы простое прикрытие.
– Кто в её составе?
– Я уже вам сказал. Я, штабс-капитан Штерн и корнет Лабунский.
– Я не о вашей группе. Я о тех, кого вы прикрываете.
– Этого я не знаю. Подполковник Вольский не всем делиться со мной. Вольский не доверяет никому. Я могу даже предположить, что за мной следили его агенты здесь. Хотя это только предположение.
– Чего хочет Вольский?
– Главное?
– Только не говорите, что вы не знаете цели, Васильев.
– Я могу вам сказать. Подполковник желает поймать агента.
– Агента?
– Агента ЧК в дивизии Дроздовского.
– А такой есть?
– И вы про него знаете, товарищ Губельман.
– Возможно, поручик. Очень даже возможно. Но главное сейчас не это.
– А что?
– Я хочу помочь корнету Лабунскому. Он помог мне. А я хочу помочь ему.
– Прошу отметить, товарищ Анна, что и я немного помог вам в Новочеркасске. Я ведь тоже вас не выдал. Ни вас, ни корнета Лабунского.
– Я постараюсь организовать вам побег.
– Побег из тюрьмы ЧК в Екатеринодаре?
– У меня есть возможности. Но ведь помочь вам бежать нужно так, чтобы вас не заподозрили с той стороны. А вот это будет гораздо сложнее.
– В Екатеринодаре такая неразбериха, товарищ Анна.
– В нашем деле все важно, поручик. И кому как не вам про это не знать. Арестовали вас слишком шумно. А если белые возьмут Екатеринодар?
– Они его возьмут, товарищ Губельман, – сказал Васильев. – В этом у меня лично сомнений нет.
– И нужно придумать, как отвести от вас подозрения вашего начальника. А то получится, что я не спасаю вас, а только откладываю казнь…
***
Екатеринодар.
Тюрьма ЧК.
Лабунский.
Лабунского и Штерна посадили в общую камеру, где яблоку не было где упасть.
Люди из фронтовой ЧК нынче хватали всех. Сказал слово против большевиков или против Сорокина – в тюрьму. А в последнее время в практику вошли аресты состоятельных граждан. Конечно, у «буржуев» ценности были реквизированы пользу республики особым указом. Но многие смогли припрятать кое-что на черный день. Теперь, предвидя скорое отступление из города, сотрудники ЧК вымогали отступного, иначе начинали «шить» контрреволюционный заговор.
В камере офицеры просидели два дня. Познакомились с местными обитателями. Еврей Моисей Голдман, торговец, постоянно терся подле корнета Лабунского. Всё говорил, что всегда хотел сына, но бог не дал ему.
– А что было нужно бэдному еврэю? – жаловался Голдман Лабунскому. – Пусть у еврэя будет сын. Такой молодой человек как вы. Но моя жена не дала того мне, хотя я дал ей много чего взамэн.
– Вы сделали её богатой, Моисей Маркович?
– Это как сказать, молодой человек. Что такое богатый? Тот, у кого много денег? Или тот, у кого много счастья? А разве есть счастье у ерэя? Вот ви по виду офицер, молодой человек. И не надо спорить! Я вижу, кто сидит рядом со мной. А они еще говорят, что еврэи убивают русских. Ваши белые так говорят. От того, что среди комиссаров много еврэев! Но и я тоже еврэй. И представьте, что вчера меня доращивал следователь еврэй. И что вы думаете? Он хочет получить с меня денег! Нет, не бумажными керэнками. Тех бы я дал ему целый чемодан с моим удовольствием. Он желает золота. Николаевскими червонцами. Кстати местные бумажные деньги этой республики он тоже не хочет. Что вы на это скажете, молодой человек?
–И что он вам обещал, если вы дадите ему золото?
–Свободу для меня и моей семьи. Я имею жену и дочерей, молодой человек. И на мое счастье мои дочери не так красивы. Они пошли в свою мать. А она никогда не отличалась красотой. Но была богата, что компенсировало этот недостаток. И теперь я должен отдать чэкысту то, ради чего женился 20 лет назад на моей жене. Что вы на это скажете? А кто вернёт мне мои двадцать лет?
–Жизнь того стоит, Моисей Маркович.
–Это правда, молодой человэк. Но что есть жизнь старого Голдмана без золота? Моя фамилия означает «Золотой человек» и я всегда хотел, чтобы это было так. После их рэволюции они уже пять раз пытались отобрать у меня золото. Но Моисей Голдман таки умеет прятать. Они забрали только бумажные деньги. Тех тоже было немало. Но что такое бумага, молодой человэк? Завтра никто не даст за эти бумажки и буханки хлэба.
–А откуда они знают про ваше золото, Моисей Маркович? Не потому ли, что вы говорите об этом каждому встречному. Вот мне, например.
–Вы не каждый встрэчный. Моисей Голдман видит людей. Да и все кто жил в этом городе знают, что у старого Моисея Голдмана не пустые карманы. Того скрывать не нужно. Меня арэстовывали уже три раза. Но самое страшное началось после прихода в город Сорокина. Они говорят мне, что придут белые и все отберут. И на этом основании я все должен отдать им. Вы понимаете?
– Отдайте им часть, Моисей Маркович, и этим спасете себя и остальное. А затем, я посоветовал бы вам, убираться из города. Не стоит вам ждать белых.
– Думаете, что они станут грабить?
– Генерал Деникин против грабежей, Моисей Маркович. Но в армии хватает разного отребья. И становится его все больше и больше и с той и с другой стороны.
– А вы правы, молодой человек. Вы трэзво смотрите на жизнь. Ах, почему моя Циля не родила мне такого сына?
***
Штерн отвел Лабунского в сторону.
– Все болтаешь с евреем?
– Он интересный человек. Почему не поговорить с интересным человеком, раз выпала такая возможность?
– Нас так и не вызвали на допрос, Петя. А уже два дня прошло.
– И что?
– Я тут поговорил со «старожилами». С теми, кого могут выкупить. Так они говорят, что расстреливают ныне пять раз в неделю, а не как ранее три раза по нечетным дням.
– Думаешь, нас к стенке поставят?
– А почему нет? Кто мы с тобой такие? Что мы знаем? Ничего!
– Что предлагаешь?
– Побег! – сказал Штерн.
– Побег? И как ты видишь наш побег?
Двери камеры заскрипели и внутрь вошли три человека. Первый развернул список и стал читать фамилии. Он назвал 14 человек. Названные поднялись со своих мест.
– На выход! – сказал человек в кожанке, убирая лист бумаги в карман.
– Господин комиссар! Но вы назвали и мою фамилию!
– И что? На выход!
– Но мне никак нельзя на выход. Я говорил с вашим начальством.
– Там разберёмся! Все на выход!
В камере стало свободнее.
– Видал? – спросил Штерн. – Всех к стенке. У них говорят, что нас кормить нечем. Даже той отвратительной баланды, что они дают, не хватает. И завтра мы услышим и наши фамилии в списках.
– Я и сам вижу. Но как нам уйти отсюда?
– Нас не водили на допрос.
– И что?
– Нужно самим напроситься, – сказал Штерн.
– На допрос? Зачем?
– Скажем, что мы что-то знаем важное для них.
– Но мы ничего не знаем.
– И что? Нужно придумать нечто, чтобы время затянуть. А там и наши, глядишь придут и спасут нас.
В этот момент двери снова заскрипели, и в камеру вошёл надзиратель.
– Кравченко! – произнес он.
Штерн толкнул Лабунского:
– Ты у нас записан как Кравченко.
Надзиратель повторил:
– Кравченко!
– Здесь! – ответил Лабунский.
– Давай за мной. На допрос!
Пётр посмотрел на Штерна:
– А ты говорил, что забыли…
***
В кабинете Лабунский ожидал увидеть кого угодно, но не Анну Губельман. Войдя, он был так уделён, что замер на пороге комнаты.
– Давай вперед! – подтолкнул его охранник. – Чего замер?
– Здравствуйте, товарищ Кравченко, – сказала Анна. – Прошу вас садиться. А вы свободны!
– Ежели что, я за дверями, – сказал конвоир и вышел.
– Вы ведь по документам товарищ Кравченко? Сотрудник отдела ЧК.
– Никак не ожидал тебя здесь увидеть.
– Я тоже была удивлена, когда Васильев сказал, что ты с ним в группе.
– У вас быстро получилось нас взять. Васильев, стало быть, у вас? Тебе и представлять его не нужно. Знаешь по Ростову. Да и нас со Штерном тоже. Мы виделись в Новочеркасске.
– Зачем ты сюда прибыл, Пётр? Снова по зову долга? Но если на фронте от тебя есть толк, то в этой работе никакого. Рисковать стоит только в том случае, если есть хоть маленькая надежда на успех. В твоем случае никакой надежды нет.
– Не стоит меня пугать, Анна.
– Я не думаю этого делать, Петр. Ты спас меня в Новочеркасске. И я хочу спасти тебя здесь.
– Нас трое.
– Тебе стоит переживать за себя самого, Пётр. Поверь мне. Итак, я хочу тебя отсюда вытащить.
– Анна…
– Молчи и слушай. Времени у нас с тобой на разговоры нет. Тебе нужно признаться, что ты не Кравченко. Признаться и тебе и Штерну. Скажете, что вы нашли в степи мертвые тела и забрали их документы.
– Но что это даст?
– Сейчас идет новая волна мобилизации. Сорокину нужны пополнения. Скажете что вы солдаты, что дезертировали от Деникина. Пробирались домой. Но не говорите что из Новочеркасска. Скажете что из станицы Раздольная. Там сейчас белые и проверить ничего нельзя.
– Понял.
– Вас мобилизуют в один из полков, а там у вас будет шанс спасти свою жизнь.
– Мы уйдем вдвоем со Штерном?
– Да. Я сделаю вид, что не знаю вас со Штерном.
– А Васильев?
– Это иной разговор.
– Значит поручику конец?
– Не стоит тебе беспокоиться про него. Васильев сам может позаботиться о себе. Но мне нужно чтобы вас со Штерном здесь не было как можно быстрее. Я запишу твои показания.
– А Штерн?
– Ты скажешь Штерну, что говорить на допросе. Ваши показания должны совпадать. Ты меня понял?
– Да.
– Но ты не должен говорить Штерну, что я причастна к вашему освобождению. Я рискую головой.
– Допрашивать его станешь не ты?
– Нет.
– Я все сделаю, Анна.
– Больше времени у меня нет. Прости, Пётр. Подпиши здесь…
***
В камере Пётр рассказал Штерну «легенду».
– Мы с тобой простые дезертиры из армии Деникина. В степи нашли порубленных людей и завладели их документами.
– Документами сотрудников ЧК?
– Какие нашли, такими и завладели. Пробивались к красным.
– Зачем?
– Я сказал тебе, что мы с тобой дезертиры из армии Деникина. Дезертировали на станции Раздельная. Мои показания уже записаны. Скоро благодаря им и тебя потянут на допрос. Наши показания должны совпасть до последней мелочи.
– Ты когда успел это придумать?
– Только что. На допросе.
– Вот молодец. Голова.
– Идею мне подал ты.
– А кто тебя допрашивал?
– Какой-то чекист. Я не запомнил его фамилии. Да и зачем? Главное нам с тобой выйти из-под удара. А когда они поймут, что мы не контра, они позволят нам записаться в какой-нибудь красный полк.
– А потом мы с тобой спешно дезертируем. И на этот раз по-настоящему.
– Дай бог, все получиться, капитан…
***
Екатеринодар.
Казарма Отдельного революционного кубанского полка.
Штерн и Лабунский быстро попали в списки нового подразделения и отправились в казарму под конвоем. Следователи ЧК не нашли в их действиях ничего опасного и им было предложено «добровольно» вступить в революционный полк. Они сразу на это согласились. Оба были записаны как рядовые.
В казарме собрали мобилизованных и «добровольцев».
– Скоро товарищи, вас приведут к присяге, и вы выступите на бой с силами контрреволюции, которые стремятся захватить Екатеринодар – столицу нашей республики! – сказал им командир полка товарищ Иванов. – Вам дадут оружие, и вы будете сражаться!
Новые красноармейцы недружно и неохотно закричали «Ура».
– За дезертирство и трусость – расстрел! – закончил свое выступление Иванов. – За невыполнение моего приказа – расстрел!
Кто-то спросил:
– А жрать когда дадут?
– Кормить станут через два часа, товарищи. А пока можете отдыхать.
Новобранцы разбрелись по местам.
– Сколь раз присягать можно? – спросил крестьянин средних лет, который сидел на лавке рядом с ними. – Я уже со счета сбился сколь присягу давал. В первый раз царю-батюшке. Затем Временному правительству. А потом республикам разным. И вот снова новой республике. А до дома так и не добрался.
– А где дом твой? – спросил Штерн.
– Под Ростовом. Вона рукой подать! А не добрался.
– Разобьем беляков, и доберёшься, – сказал Штерн.
– Хорошо, коли так. Но говорят прут они силищей! Вона скоро под городом станут. И чего? Помирать нам здеся?
– Сам записался добровольцем.
– Сам? – зло посмотрел крестьянин на говорившего. – Я в окопах с осени 1915 года. Дома не был. Женки и детишков не видел. Живы ли? Поди знай! Сколь можно воевать да воевать. То с немцами. То с беляками. Когда все кончится?
– А я мобилизованный, – сказал молодой парень лет 18-ти. – Поймали и сюда привели. Говорят, станешь служить в Красной армии. А я и винтовку в руках не держал.
– Надержишся еще, паря. Я с этой винтовкой с 15-го года в обнимку.
Штерн посмотрел на Лабунского:
– Вот мы попали с тобой.
– Ты же хотел выйти из тюрьмы. Мы не в тюрьме. У нас есть шанс выжить.
– Я разве что говорю? Ты это здорово придумал тогда. Чекисты нам поверили. И Васильев нас не сдал. Но что делать ныне?
–Ждать.
–Когда отправят на фронт? Он приближается. Отдалённую канонаду уже слышно вечерами…
***
Екатеринодар.
Штаб фронтовой ЧК.
Борис Григорьевич Рожанский, председатель фронтовой ЧК Екатеринодара был недоволен тем, что сказала Губельман. Арестованных агентов найти в тюрьме не удалось. В последнее время здесь такая неразбериха, что черт ногу сломит.
– И как они могли пропасть? – спросил Рожанский.
– Я не знаю. Но в камере, куда поместили людей по фамилии Кавченко и Шаламов, их не оказалось. Я приказала их найти. Но они пропали.
– Черт знает что!
– Сейчас с расстрельными списками никто не церемонится. Стреляют подозрительных пачками.
– Но разве есть их фамилии в списке?
– Этих списков десятки. И там такая путаница, что нужны месяцы чтобы разобраться. У меня нет такой возможности, товарищ Рожанский.
– Вот видите что такое порядок при командарме Автономове и Сорокине? С партизанщиной Сорокина и Автономова нужно кончать. Этот этап борьбы скоро завершится и мы начнем по-настоящему.
– Что с обстановкой? – спросила Анна.
– Белые уже у самого города!
– Где?
– Дроздовский в 37 километрах от Екатеринодара. Вчера его дивизия заняла станицу Пластуновскую. А сегодня конница былых, уже в станице Двинской. А это 30 километров!
– Что командарм Сорокин?
– Отбыл в войска и сам возглавит контрудар. Мобилизация дала нам еще пять тысяч бойцов. Так что численность войск Сорокина доведена до 35 тысяч человек.
–Значит, есть шанс отстоять город как в первый раз? Корнилов Екатеринодара ведь не взял!
– Такая надежда есть. Но, товарищ Губельман, чего вы тянете с главным шпионом? С тем самым агентом контрразведки белых, которого вы захватили первым?
– Все зависит от того как закончится контрудар командарма Сорокина. Мне нужен этот человек. И если мы отстоим город, то поручик Васильев сможет оказать нам услугу.
– А если не отстоим?
– Тогда я лично отдам приказ о его расстреле.
– Вы все еще держите его в одиночке?
– Это необходимо.
– Как скажете, товарищ Губельман. Но обстановка в городе осложнилась и мне нужна ваша помощь.
–Что-то случилось?
–В городе появились несколько групп белых диверсантов.
