Владимир Буртовой
Сокровища Посейдона
– О-о, милая баронесса! – ответил Отто на эти почти по-детски наивные рассуждения молодой женщины. – Одно дело читать о шторме, лежа на мягком и сухом диване! И совсем другое – летать по каюте, испытывая прочность перегородок собственной, да еще такой очаровательной, как у вас, головкой! Не приведи Господь, иначе придется вас привязывать ремнями к дивану. И вы даже не сможете встать, если вдруг яхта пойдет… Лучше об этом не говорить, у меня озноб побежал по рукам, видите, волосы на запястьях встали дыбом… Я буду молить Посейдона и всех пятьдесят прекрасных принцесс-нереид, чтобы нас минула страшная участь… погостить у них на глубине. Баронесса, ветер становится очень прохладным, не простыли бы вы.
– Герр Дункель, а вы часто попадали в настоящий шторм, чтоб головой о перегородку? – спросила Марта и улыбнулась, смешно поморщив нос. На скулах проступил легкий румянец, должно быть, хотела еще о чем-то спросить, да постеснялась. А может, это ему показалось, румянец мог выступить и от прохладного ветра или от страха, который баронесса так умело прячет за внешней беспечностью.
Отто с удивлением в который раз заглянул ей в глаза. «Что это? Бравада перед смертельной опасностью? – подумал он, пытаясь полностью разгадать характер баронессы. – Такое бывает у новичков на море, правда, пока смерть действительно не схватит за горло костлявой рукой. Или у нее огромная сила воли, что умеет так ловко скрывать страх за беспечной улыбкой. Есть такая категория отчаянных людей, которые и умирают с улыбкой на устах, подобно мушкетерам Дюма… Ну и нервы у моей милой Пандоры! Будто и в самом деле она не от женщины родилась, а выкована в горниле олимпийского бога Гефеста!» – И с восхищением пожал влажную от брызг руку баронессы.
– Вы очень далеко мыслями, герр Дункель! И не ответили на мой вопрос! – напомнила Марта.
– Бога ради, Марта, зовите меня просто по имени – Отто. Иначе получается, как в полицейском участке, предельно строго и официально!.. Вы очаровательны, баронесса, и я совсем потерял голову… – Он чуть наклонился над креслом, вроде бы поправить плащ на ее плечах, и совсем близко заглянул в глаза Марты. Женщина поняла, что он хочет поцеловать ее в губы, во взоре мелькнул испуг: из рубки их хорошо видит Роберт, там же и боцман Майкл, да и вахтенным морякам они видны, как на ладони… И в то же время она в неожиданно нахлынувшем затуманенном упоении вдруг ощутила себя маленькой и беспомощной пылинкой в неодолимом магнитном поле. И центром этого поля был он, Отто Дункель, – красивый, сильный и с поистине бесовской своей устремленностью в манящее будущее, которое где-то там, за далью океана. Он так не похож на тех женихов, которые окружали Марту в Мельбурне, на раскаленном асфальте города, с цветами в руках, наглаженные и припомаженные лучшими парикмахерами… О не-ет, Отто не был мужланом в полном смысле этого пренебрежительного слова, далеко не мужлан! Он элегантен, всегда изысканно одет и идеально выбрит, но в нем, в манерах и в теле так много от этого вот океана! Он весь пропитан духом моря, бурь и кипучих страстей…
– Опомнитесь… герр Отто, – почти беззвучно выдохнула Марта и, словно так можно было спасти себя, закрыла глаза. Румянец сошел с лица, она будто уснула, очарованная, бессильная, как спящая принцесса из сказки бессмертного сочинителя.
– Марта, Марта, – Отто легонько сжал руку молодой женщины, – вы возвращаете меня в далекую молодость… Будто и нет за спиной этой ужасной войны, разлук и потерь, случайных встреч и… и этой многолетней душевной пустоты, в которой носились какие-то ужасные черные вихри.
– Но у вас… Отто, два сына, внуки. – Марта постаралась взять себя в руки после истомного, неожиданного для самой полуобморока. Напряженно пыталась понять, чем было вызвано такое душевное смятение? Неужели ей хотелось любить этого необыкновенного человека? Тем более, и она ему далеко не безразлична, это по его глазам видно… Что же мешает им соединиться? Разница в возрасте? Марта считала себя достаточно разумной, она сумеет подняться если не годами, то поведением, до уровня Отто. Разница в общественном положении? Он – сенатор, наверняка владеет большим состоянием. Но и у нее свое приданое, которое в высшем свете ценится иной раз не дешевле чековой книжки с семью-восемью цифровым значением. Она из старинного баронского рода, молода и достаточно привлекательна. К тому же, Марта это знала за собой, у нее всегда сначала решал рассудок, а потом уже вступало в свои права сердце. А это в семейной жизни человека из высшего общества куда важнее одной чувствительности…
– Внуки не на мне, они на Карле. Сыновья уже достаточно крепко стоят на ногах и в моей постоянной опеке практически не нуждаются, – негромко ответил Отто, радуясь, что Марта, похоже, ложится на встречный курс, как сказал бы его верный Гилас[2] – Фридрих Кугель. Он взял прохладную от морской воды руку Марты, бережно поднес к губам и поцеловал. – Я увезу вас с крошкой Элизабет к себе, и вы превратитесь в самый крупный алмаз из сказочных сокровищ царицы Савской!
Марта засмеялась, убрала руку под плащ.
– А вы не боитесь, Отто, что и на меня там найдутся похитители бриллиантов, какие-нибудь отважные французские искатели сокровищ? – Она окончательно пришла в себя, улыбнулась, подняла взгляд на сенатора. Умей он читать в их глубине сокровенное, мог бы понять, что в этих глазах он видит не только нежность, но и трезвый расчет, которым в большей или меньшей степени богиня Ата[3] наделила каждую женщину, чтобы ей легче было держать в руках своих возлюбленных.
– Я убью каждого, кто осмелится дерзко глянуть на мою жену!
– Вот как, Отто! Вы уже приняли окончательное решение? – воскликнула несколько обиженная таким скорым натиском сенатора Марта, но сама улыбается, держит рукой шляпу, неожиданно ойкает – в правую скулу яхты ударила волна, через невысокий фальшборт перелетели гораздо крупнее, чем прежде, брызги.
– Вы не сказали «нет», баронесса, и это дает мне надежду…
– Но я еще не слышала от вас никакого официального предложения, герр Отто… Кроме того, что вы где-то потеряли голову и что убьете каждого, кто дерзко посмотрит на вашу жену! Так кто же она, эта счастливая избранница? Назовите мне ее имя, и сейчас же, иначе я выброшусь за борт! – Марта засмеялась нежно, и Отто уверовал в возможное и весьма скорое счастье. Сердце не могло его обмануть в такую минуту!
– Как! Вы не видите, что моя бедная голова валяется у ваших прекрасных ног?! Ради всего святого, баронесса, поднимите ее своими ласковыми руками, иначе волны смоют ее за борт!
Марта кокетливо опустила глаза, вздохнула и с игривым сожалением произнесла:
– Женщинам всегда приходится жертвовать свободой ради счастья мужчин… И как печально бывает, когда мужчины оказываются несносными эгоистами!
Отто Дункелъ с трудом совладал с взволнованным дыханием и сердцебиением – как давно он не испытывал ничего подобного! – принял подобающее выражение лица, негромко с легкой дрожью в голосе торжественно произнес:
– Баронесса Марта, я предлагаю вам руку и сердце! И перед лицом Господа, который в эту счастливейшую для меня минуту непременно смотрит на нас, клянусь быть преданным и любящим мужем, заботливым отцом для Элизабет, готов отдать за вас жизнь, если обстоятельства того потребуют!
Марта легко поднялась из кресла, отвернулась от ветра – пышные волосы перелетели со спины и легли на плечи.
– Благодарю вас, Отто… Если мама благословит нас, я тоже дам свое согласие и приму ваше предложение. Видите, я покорная и послушная дочь. И обещаю вам быть такой же супругой. Но и вы мне пообещайте непременно…
– Все, что только вы попросите, несравненная Пандора! Для вас, а я надеюсь на взаимную уступчивость, отныне ни в чем не будет отказа. Итак, как говорят арабские джинны: «Слушаюсь и повинуюсь!»
Марта, чтобы крепче стоять на палубе, которая то и дело кренилась с одного борта на другой, взяла его под руку, ласково глянула в глаза сенатора, которые приняли строгое выражение.
– Обещайте, что вы не станете причинять больше страдания своему сыну и благословите брак Вальтера и девушки, которую он полюбил… Вы это вроде бы уже обещали Вальтеру, так не отступайте от своего слова, которое, возможно, дали в расстроенном состоянии. А я в Амрите найду себе добрую подругу. Мне жаль Вальтера, он так страдает от разлуки с любимой женой. И от вашей, Отто, суровой непреклонности. Так вы мне обещаете?
Яхту резко качнуло на крутой волне, Отто прижал руку баронессы к своей груди покрепче, сделал над собой титанической усилие, чтобы не отвести глаза и не выдать отчаянного волнения души голосом.
– Обещаю, милая Пандора! Обещаю сделать все возможное, чтобы Вальтер нашел свое счастье. – А про себя подумал: «Я не уточняю, с кем он найдет это счастье, и это мне будет в оправдание перед лицом всевышнего суда за произнесенную клятву. Ну а ты, моя прекрасная Пандора, со временем будешь жить только моими интересами… А пока тешься иллюзией свободы и права выбора!» – Ох ты-ы, – воскликнул он, внимательно посмотрев вокруг себя на волны с появившимися пенистыми «барашками» на них. – Ветер крепчает. Дорогая, тебе действительно необходимо спуститься в каюту. Здесь становится небезопасно. – И пошутил, чтобы снять напряжение до предела натянутых нервов: – Я понимаю, заманчиво явиться перед лицом всесильного бога морей и посоревноваться в красоте с его супругой Амфитритой, но такую жертву я не могу принести даже моему покровителю Посейдону!
– Я же говорила, что все мужчины – эгоисты! – напомнила Марта и, напустив на себя строгость, погрозила Дункелю пальцем.
Проводив Марту до каюты и испытывая угрызения совести от только что данной клятвы, которую он уже не в состоянии выполнить, Отто подошел к рубке. Его верный друг, точно не догадываясь, о чем шел разговор на баке, из деликатности ждал, что фрегаттен-капитан сам скажет об этом.
– Фридрих, надо включить двигатель. Будем на полном ходу удирать от урагана. Майкл, где этот Русский Медведь? Ушел в свою берлогу или на вахте?
– Да, господин сенатор, механик сидит в машинном отделении. Я передам приказ включить двигатель. – И боцман тут же склонился над открытым входом, прокричал распоряжение Дункеля. Чагин что-то ответил, без промедления нажал на пусковой стартер. Яхта чуть приметно вздрогнула, заметно увеличивая скорость, пошла вперед.
– У нас есть десять шансов из ста ускользнуть от жестокой трепки, отделавшись испугом… Фридрих, побудь здесь на вахте вместе с Майклом, а мы с Клаусом в полночь сменим вас. Не возражаешь?
– Зер гут, мой фрегаттен-капитан, – ответил Кугель, а глазами спрашивает совсем о другом.
– Все будет как надо, дружище! На этом пути нас не подкарауливает минная банка… Знаешь, Фридрих, оказывается, мое сердце не настолько окаменело, не как панцирь у старого краба. И это меня так приятно удивило! Возвратимся домой, ты приедешь ко мне в Виндхук, и мы сыграем такую свадьбу, что всем чертям тошно станет! Пойду переоденусь…
– Я рад за тебя, Отто, видит мой бог, рад! Марта – женщина не только красивая, но и умная. Стоит только посмотреть в ее глаза, сразу поймешь, что это не обычная светская пустышка, способная лишь на кокетство и проматывание денег… Вы будете счастливы, мой фрегаттен-капитан.
– И я рад, что баронесса пришлась тебе по душе, Фридрих. Со временем ты переедешь ко мне, и мы будем жить одной большой семьей, неразлучные, как канат и якорь. – Отто поспешил в каюту, с некоторым удивлением вспоминая разговор с Кугелем. – «Ишь, догадлив мой штурман, по одной сцене определил, что я крепко сел на семейный риф! Ну что же, значит, пришло мое время… вторично. Но в смерти той Марты я не повинен, ее погубила война… – И неожиданно почему-то подумалось: – А ведь якорь и цепь не всегда бывают неразлучными. Разве мало якорей лежит на морском дне, оторвавшись от своей цепи… Но мы с Фридрихом не простые железки! Наша дружба проверена не только на простое механическое растяжение…»
В каюте он поспешно снял влажную одежду, натянул мягкий спортивный костюм, вынул из буфета бутылку шампанского, фрукты, шоколад, тихо торкнулся в каюту баронессы. Марта, зарумянившись, отложила книгу и без единого слова встала из кресла, шагнула навстречу, сама обняла Дункеля за шею и прошептала:
– Ты пришел… и ты мой!
– Да, прекрасная Пандора, твой… – Отто положил гостинцы на столик, потом крепко, но ласково и страстно обнял гибкий стан Марты. – Владыка морей и мой покровитель Посейдон отпустил меня со службы до полуночи, в полное твое распоряжение, милая Марта…
После долгого поцелуя, задохнувшись, Марта тихим и счастливым голосом прошептала:
– Я беру тебя у твоего морского бога на всю жизнь… На всю нашу долгую и счастливую жизнь!.. Какой ты горячий и нетерпеливый, мой Отто!
* * *
Всю ночь яхта шла под парусом и с работающим двигателем, развивая предельную скорость до девяти узлов. Под утро, успокоившись, что ветер не стал сильнее, Отто Дункель приказал Степану выключить двигатель, моряки подняли второй парус. По мере того как ветер все больше уходил за корму, лица команды и пассажиров светлели, несмотря на то что небо оставалось хмурым, лохмато-черным и угрожающим – это было лицо утихомиренного, сытого зверя…
– Кажется, Господь пронес беду над нашими головами… И даже шапок не поснимал, – довольный, произнес Фридрих, заглянув перед обедом в каюту Отто. – Теперь недели две можно путешествовать спокойно. Пойду вытяну ноги после вахты. Может, вздремну часок-второй-третий, – пошутил Кугель.
– Отдохни. Пусть Майкл побудет в рубке. Я тут кое о чем подумаю и поднимусь на палубу.
Когда за Фридрихом закрылась дверь, Отто открыл один из своих чемоданов. Через полчаса без стука вошел Карл, присел на маленький стульчик у стола и внимательно посмотрел, чем это занимается отец. Отто сидел на диване, сосредоточенно изучал подробную карту южной части Тасманова моря, от острова Стюарт и до Оклендского архипелага. На карте были помечены острова Кэмпбелл на юго-востоке от Окленд и остров Макуори далеко к югу, почти у пятидесятой параллели южной широты. Едва Карл вошел, как Отто оторвался от карты, повернулся и озабоченно взглянул на старшего сына.
– Что Вальтер делает?
– Сидит, будто экспонат в музее восковых фигур. Только и разницы, что глазами моргает… Как заколдовал его Тюрмахер! Мы перед этим так хорошо прогулялись по городу, Вальтер всю дорогу шутил, и – на тебе! Когда Вилли уходил от брата, мне показалось сразу же, что Вальтер стоит с поникшей головой, я подошел к нему, а он выглядит как после сна со страшными кошмарами, лицо желтое, почти апельсинового цвета!.. Если бы я заранее знал о таком последствии их беседы, валялся бы тот клоун в скверике в глубоком нокауте! – Карл резко взмахнул рукой, изображая, как он нанес бы удар Рыжей Бороде!
Яхту повалило на волне, и Карл ухватился за стол, привинченный ножками к полу.
– Вот, жизнь какая у нас неустойчивая, – пошутил он. – Даже кулаками вволю не помахаешь!
– Не тревожься, что не отплатил Тюрмахеру за предательство! Циркач уже получил свое. И покрепче кулака в морду! И клоун, и Гансик, и этот полицейская ищейка! Все получили сполна, чтобы не лезли в чужие дела своими свиными рылами! – Отто проговорил тихо, но зло, сквозь зубы. И было в этих словах что-то такое зловещее, что Карл мгновенно, уловив эту интонацию в голосе отца, вскинул на него вопрошающий взгляд, однако не решился спросить о том, что неожиданно пришло в голову. «Неужели это его рук дело? Но каким же образом? Хотя для Железного Дункеля, если он что-то наметил, препятствий не существует!»
Старший Дункель недобро хохотнул, самодовольно поднял правую руку перед собой и оттопырил большой палец, как бы хвастаясь чем-то. «Похоже, не плохую шутку сыграли мы с Фридрихом, даже Карл попался на эту инсценировку… Вот разве рулевой Клаус… Что-то в его глазах было такое, что заставляет насторожиться… И еще Вальтер с этой дурацкой репликой. Этот вообще ходит надо мной, будто посланец неба с карающим мечом! – Отто подумал так о сыне, и неприятная тяжесть опустилась на сердце, он понял, что сам и вполне сознательно отодвигает от себя сына на такую дистанцию, на которой в один момент они могут вообще разойтись… – Да-а, Вальтер мне не помощник, его к моим делам привлекать никак нельзя! Хотя бы Карла удержать возле себя, а для этого надо понемногу готовить его к испытаниям на сильные психологические нагрузки. А эти нагрузки, похоже, грянут очень скоро». – Отто решил полностью «рассекретиться» перед сыном. Лицо его приняло строгое выражение, но в глазах неожиданно высветилась насмешка.
– А ты думал, что яхта и в самом деле подорвалась на мине? Не-ет, это мои подарочки неблагодарному Штегману! Ему и его сводному братцу Кельтману, да и всем охотникам гоняться за чужим золотом. Мерзкие прилипалы! Вцепились в загривок, ждали удобного часа задарма урвать себе приличный куш! Вот теперь у них развязаны руки, есть время и возможность шарить по дну… Океан велик, и сокровищ в нем невероятно много. Удивлен? – Отто подергал бровями, видя, кто Карл занервничал. – Если даже ты удивлен, значит, сработано на славу!
Карие глаза сына действительно расширились, Карл приоткрыл было рот, но смолчал, опустил взгляд на пол, по которому катался туда – сюда упавший со стола простой карандаш. Губы тронула улыбка удивления, но никак не осуждающая за то, что вместе с врагами погибли и невинные пассажиры. И Отто понял, что этот сын не будет досаждать ему бесконечными укорами да попреками в жестокости и бессердечии.
– Клянусь всеми святыми – здорово придумано, отец! Никому и в голову не придет, что такое вообще возможно! – О семье англичан с девушкой Карл в эту минуту ликования даже не упомянул! Радость, что наконец-то избавились от бесцеремонных доглядчиков, затмила здравый рассудок: ему с малых лет внушали, что война есть война и без случайных жертв на войне не бывает… Тем более что «Виктория» везла на себе извечных врагов Германии – англосаксов!
– Теперь только бы избежать встречи с каким-нибудь судном! – высказал закономерную тревогу Отто и даже кулаки стиснул, отчего хрустнули суставы пальцев. – Наверняка капитаны оповещены о гибели яхт и о наличии здесь плавающих мин… И вдруг – мы являемся, как Христос народу, живые и невредимые! Да к тому же идем курсом не в Мельбурн, а в обход Новой Зеландии. Известят береговую службу, устроят за нами настоящую охоту.
Карл крепко стиснул подбородок пальцами, сдвинул брови и сосредоточенно задумался, потом легкая улыбка озарила его лицо.
– Надо закрасить старое название яхты, и она из «Изабеллы» превратится в безымянную, каких в море ходит теперь не один десяток.
Я сам видел несколько яхт лишь с номерами на парусах или на корпусе.
– Отличная мысль, сынок! Гениальное всегда так просто! – с восторгом подхватил Отто и от нетерпения завозился на краю дивана. – Мы с тобой после ужина сменим Майкла и Роберта, а когда все уснут, займемся этой работой по перевоплощению грешников в праведников. Не страшно в такую качку? – Отто спросил с лукавой улыбкой, словно не знал своего старшего сына.
– Пустяки, – живо и с беспечной усмешкой махнул рукой Карл. – Покрепче привяжусь за страховой пояс. Волны становятся пологими, можно поработать за бортом… Руки чешутся по настоящему делу, скорее бы прийти на место и заняться… подводной охотой!
Под сердцем у Отто стало тепло. «С Карлом можно идти в бой, у него душа к телу прибита железными скобами, не уйдет в пятки! Вот Вальтер…» – и не стал дальше думать о младшем, снова в мыслях отодвинул его от себя подальше, чтобы не мешал планировать недалекое уже будущее. Потрепал Карла по плечу, словно благодарил за удачное предложение.
– Так и сделаем, сынок. Попроси у Майкла банку белой краски и немного зеленой. И пару кистей. А я вырежу трафарет нового названия. Кое-какие соображения и у меня вдруг появились, – засмеялся Отто, видя, что сын приоткрыл рот.
– Даже так? – засмеялся Карл с небывалой за последние дни легкостью на сердце. – Ну-у, тогда Кельтману вовек нас не отыскать в мировом океане! И как мы назовем нашу яхту?
– Дадим ей легендарное имя – «Хепру», – после некоторого размышления решил Отто, довольный своей выдумкой, он даже прищелкнул пальцем. – Вот именно – «Хепру». – Увидел, что сын крайне удивлен таким непонятным словом, которое для него ровным счетом ничего не значило, довольный, засмеялся. – На такой же эффект рассчитываю и я, если кто-то прочтет это название на борту нашей яхты… Так древние египтяне называли священного для них зеленого жука скарабея. В переводе это название значит «быть», «существовать». Если кто из начитанных в истории и встретится нам по пути, наверняка примет за путешествующих египтян. А у нас появится еще один священный талисман – жук скарабей! Годится моя выдумка? – И Отто заговорщически подмигнул старшему сыну.
– Годится, отец! Еще как годится! «Хепру» не хуже «Изабеллы», – вслед за Отто посмеялся Карл, и с лица сошла печать грусти, которая была у него до прихода в каюту родителя. – Пойду к себе, оденусь в рабочий костюм и попрошу у Майкла краски и кисти.
– Торопишься, – напомнил ему Отто, который не хотел, чтобы Карл вот так быстро оставил его одного, снова наедине с тяжкими размышлениями, со старшим сыном ему было легко и спокойно, знал, что всякое его решение непременно будет понято правильно, и в этом решении Карл не станет отыскивать уязвимые, с точки зрения моралистов, изъяны… – Ну ладно, иди. И присматривай за Вальтером, как бы он не преподнес нам какого-нибудь сюрприза!
Когда отужинали моряки, Отто, убедившись, что ветер дует ровно, паруса перекладывать нет необходимости, разрешил вахтенным у шкотов идти отдыхать, кроме рулевого Клауса, которого надо было понемногу приближать к себе, сначала разговорами, а потом и самым безотказным в мире приемом – на денежную наживку…
– Клаус, постарайся держать яхту ровнее. Мы с Карлом подкрасим борт, там появились в нескольких местах ржавые пятна.
– Зер гут, господин сенатор, я постараюсь, – по-немецки ответил Клаус и подергал рассеченной бровью, а про себя подумал с долей сарказма: «Яхта только-только вышла из дока! Будь весь корпус в соленой воде, и то не успел бы проржаветь… А тут верхняя часть борта, и уже ржавчина появилась. Ну-ну, нам с тобой, Клаус, какое дело, если господам захотелось потренироваться кистью и красками… Мы с тобой, Клаус, все это будем наматывать на усы и ждать счастливого случая, откуда бы он ни пришел, от господина сенатора или от мельбурнской полиции, важно иметь козырные карты на руках, а умно сходить – всегда сумеем…» – Только пусть молодой господин будет осторожнее, – громко добавил рулевой. – Как бы озорная русалка не уцепилась за ногу! Ей скучно бывает в море без настоящего мужчины! Ха-ха!
– Я подстрахую его, – с таким же настроем ответил Отто и посмотрел в сторону кают, ожидая Карла. – А русалочкам хватит тех добрых молодцев, которые уже бродят по дну морскому. Мои сыновья пока не собираются оставлять родного отца, да и я не тороплюсь распрощаться с белым светом, жизнь не такая уж плохая штука! – И перешел на деловой тон. – К утру море совсем успокоится. Не надоело еще бултыхаться в море, не пора ли подыскать себе более спокойную гавань… себе и всему семейству?
– А куда деваться, господин сенатор, куда деваться? Можно вот так и всю жизнь проплавать в океане, в ожидании удачи. А она, капризная, в это время кому-нибудь другому отдаст свое предпочтение!
Отто понял, что смышленый моряк сам направляет разговор в русло, где слова начинают приобретать совершенно иной смысл.
– Ты прав, Клаус. Удача, как и судьба, не всегда бегают по одной дорожке, подобно спортсменам на стадионе… Хорошо, если сойдутся вместе, как меридианы на полюсах, а если нет – хоть тресни от досады и от зависти к другим. Но я думаю, что тебе на этот раз крупно повезет… У меня такое предчувствие, что повезет нам всем.
«Это я уже слышал от боцмана, – усмехнулся мысленно про себя Клаус, но его глаза, преданно и выжидательно смотревшие на сенатора, были совершенно серьезными и спокойными. И не заискрились в ожидании увидеть немедленно уже упавшее с неба счастье. – Значит, Дункель успел заранее подготовить боцмана к такому разговору с командой! Но зачем все это нужно сенатору? С какой целью он старается всех нас задобрить? На бескорыстного филантропа он не очень-то похож! Своих рабочих на заводе и в рудниках так же, наверное, гоняет до седьмого пота! О-о, неужели что-то противозаконное намерен сотворить и хочет, чтобы ему в этом содействовали? Или, в крайнем случае, потом промолчали и не выдали полиции? Интересненькое дельце наклевывается… И во сколько он нас оценивает? Если сойдемся в приличной цене, можно и рискнуть раз в жизни, чтобы потом не терпеть эту ужасную нищету…»
– Хорошо бы, господин сенатор, чтобы повезло всем… Никто не остался бы в обиде, – согласился Клаус, плавно поворачивая штурвал, чтобы яхта не рыскала на волне. – Сами знаете, достаточно одного человека в команде, кого обойдет судьба, как тут же на небесах начинают сгущаться черные тучи…
Отто улыбнулся – он без труда прочитал скрытые мысли рулевого, не стал его разубеждать в том, что никого не обидит – если одно и то же твердить без конца, можно вызвать противоположный эффект.
«Время для окончательного разговора еще не наступило, – подумал Отто, перевел взгляд на горизонт впереди яхты, – мы еще не у цели, а потому покудова помолчим о всяких конкретностях…»
Карл с двумя кистями и двумя баночками краски задержался в коридорчике пассажирских кают в ожидании, когда команда уйдет с палубы в кубрик на отдых. Механик Степан Чагрин в одиночестве дольше всех стоял у гакаборта, курил, с непонятной отчаянностью делая глубокие затяжки, и смотрел на темное вечернее море, которое, куда ни кинь взглядом, дыбилось волнами. Даже вечные спутники мореплавателей – альбатросы здесь, в открытом море, куда-то пропали, не носились над парусами с пронзительными криками. «Можно подумать, их что-то отпугивает от нашей яхты, – с тоской подумал Степан, жалея, что без птиц море становится каким-то мертвым. – Сюда бы наших звонкоголосых перепелов да весенних жаворонков… Не-ет, это не наша земля, не наш мир и птицы здесь на наших ничем не похожи… Хоть бы на денек попасть в родные края, пройтись по памятным местам, торкнуться бы рукой в родную дверь… Жив ли кто еще за этой дверью, ждут ли?» – Степан бросил окурок по ветру, вздохнул, сожалея о несбыточных мечтах, и ушел вниз, в чужой кубрик, к чужим людям, каждый из которых живет, как морской краб, в своей собственной ракушке, никого в нее не пуская и сам не стремясь проникнуть в чужой дом и в чужие мысли… «Какие мы ни на есть необразованные и темные, но мы привыкли жить на виду у всего села, каждый знает о твоей радости и о твоей беде, а эти люди только и ждут несчастной для тебя минуты, чтобы выхватить у тебя из-под носа твой кусок…»
– Медведь сибирский, – проворчал Отто, как будто он и в самом деле когда-то видел таких вот сибирских медведей. – Слова из него не вытянешь! Все молчит, смотрит на небо, в башке черт его знает что копошится…
– Механик у нас и в самом деле с характером, – подхватил разговор Клаус и оскалил зубы в недоброй усмешке. – Один раз боцман хотел было по привычке обращаться с новичками, сунуть ему кулак под нос, да этот русский так ловко перехватил его руку, скрутил за спиной, что наш доблестный Майкл взвыл от боли. А Штефан только и сказал невозмутимым тоном: «Майкл, я давно вышел из возраста юнги! И успел вволю понюхать соленых линьков в гестаповских лагерях! Ты понял, с кем имеешь дело?»
– Неужто Майкл стерпел такое оскорбление? Невероятно! – Отто и в самом деле был крайне удивлен, что хитрый боцман не отомстил Русскому Медведю каким-то изощренным способом. – Я бы все равно придумал что-то интересненькое, чтобы проучить этого варвара.
– Штефан очень осторожен, господин сенатор, его вот так, на голый крючок, не поймаешь. А свои обязанности исполняет безукоризненно, не придерешься. Вон и молодой господин появился… – прервал разговор Клаус и глазами показал в сторону бака.
Отто махнул рукой Карлу, чтобы выходил на палубу.
– Клаус, мы за работу, а ты веди яхту аккуратно.
– Яволь! – по-военному ответил рулевой и перевел взгляд на картушку компаса с мягкой подсветкой.
– Идем, Карл. Я захватил крепкий линь[4], привяжешься к мачте, а я подстрахую тебя, чтобы удобно было спускаться за борт.
Затянув на себе потуже страховой пояс, Карл привязал линь к кольцу, прошел к борту на бак. Отто, закрепив другой конец линя к мачте, протянул его вокруг шпиля, чтобы натяжение было не вдоль борта, а перпендикулярно к нему. К шпилю же привязал канат с небольшой доской-скамейкой, какой обычно моряки пользуются при наружной покраске борта, спустил ее на уровень надписи «Изабелла». Потом помог Карлу усесться на эту подвесную скамеечку, протянул кисть, которую обмакнул в белую краску.
Карл, повиснув над темными волнами, уперся ногами и левой рукой в прохладный корпус яхты, отжался и начал работать. Дункель, то и дело подавая ему кисть после опускания ее в банку с краской, с невольным страхом следил за темно-изумрудными водными хребтами, которые прокатывались под яхтой, и когда «Изабелла» сходила вниз, вода достигала скамеечки, захлестывала ноги сына.
– Отец, обмакни кисточку еще в краску! – Карл протянул кисть вверх. Отто опустил ее в краску, вытер о край, чтобы не капала на палубу, подал сыну. И по привычке не забывал посматривать за горизонтом – они теперь находились, пожалуй, в той акватории моря, где пролегает трасса судов, идущих из порта Хобар в новозеландский порт Данидин, на Южном острове. И встретить кого бы то ни было ох как не хотелось!
– Отец, помоги переместиться левее, ближе к форштевню! Вот так. Теперь давай трафарет, нарисуем нашего священного скарабея! Хотя мы и не особенно-то похожи на египтян, но будем надеяться, что этот жук нас не скушает! – и засмеялся, радуясь веселой шутке.
Примерно через час, окончив работу, Карл швырнул от себя трафарет, а Отто выкинул за борт пустую банку, которая, кувыркнувшись в воздухе, шлепнулась на гребень волны, мелькнула несколько раз и, не затонув, исчезла в темноте.
– Все! С крещением, отец! Теперь мы из верных рыцарей Изабеллы Баварской превратились в надежных лучников египетского фараона Рамсеса! Не знаю, правда, какой у него порядковый номер – первый или пятый Рамсес! Да это и не главное! Главное, что под нашими ногами палуба новой яхты – «Хепру». – Изрядно продрогнув, Карл между тем шутил, довольный проделанной работе, а еще больше тем, что именно он подсказал отцу эту мысль о крещении яхты в новое имя! С помощью отца он поднялся наверх, скинул пояс, начал усиленно махать руками, чтобы согреться. Отто поднял пояс, смотал линь, убрал все в брезентовый мешок.
