Владимир Герье
О конституции и парламентаризме в России
Поэтому нельзя не пожалеть – и вред, от этого происшедший, долго будет давать себя чувствовать, что выборы в первую Думу происходили под влиянием партии, поставившей себе целью добиться Учредительного собрания, т. е. вернуться к доисторическим временам, снова сыграть среди общей анархии роль варягов над русской землей, княжить над нею и установить в ней свой порядок. Для членов и приверженцев этой партии обнародованная в основных: законах конституция есть только ни для кого не обязательный «листок бумаги», который можно заменить другим, ибо бумага все терпит. При таком взгляде на дело конституционный порядок не в состоянии упрочиться в стране [и] придется трепетать между диктатурой пролетариата и разбоя и направленной против них военной диктатурой. Но и со стороны защитников порядка и конституции приходится встречать неправильное к ней отношение, способное поддерживать смуту в умах и тормозить успешный ход дела в новой Государственной думе. Есть защитники конституции, советующие примириться с нею, довольствоваться ею, «хотя она и не полного, не парламентского типа».
В чем же неполнота русской конституции? Публицист, чьи слова мы привели, очевидно, полагает, что все конституционные государства однородны и принадлежат к одному типу, с тою только разницею, что в одних этот тип проявляется вполне – это государства парламентарные, в государствах же непарламентарных этот тип еще не «закончен», еще недоразвился.
Такое представление теоретически неверно, как мы сейчас поясним. Но теоретические ошибки часто бывают менее вредны, чем практические выводы, на которые они наводят. Так и в данном случае. Кому же охота оставаться при незаконченном, несовершенном государственном типе? Особенно, когда переход к «законченному» кажется таким легким? Тот же публицист указывает путь к этому: «парламент», говорит он, «есть не более, как ярмарка, где торгуются, где приобретают политическое право по возможно сходной цене». Нельзя одобрить применение к деятельности государственных органов гостиннодворского обычая ножевой линии в Москве – торговаться до зареза, чтобы дешевле приобрести. В государственных вопросах должен стоять на первом плане принцип государственной целесообразности, а не частный принцип купли-продажи. Проведение этого последнего принципа во второй Думе сделало бы ее в такой же степени неработоспособною, какою была первая Дума, по признанию многих ее собственных членов.
Но обратимся теперь к теоретической стороне дела. Конституционная монархия представляет собой, как и парламентарная монархия, вполне законченный самостоятельный образ правления. Несмотря на все внешнее сходство между ними – в каждом из этих государств есть король и есть народное представительство – различие между конституционной монархией и парламентаризмом весьма существенно: в первом случае верховная власть и правительство находятся в руках государя, во втором случае они принадлежат парламенту. Различие между ними так значительно, что, например, американские ученые в своей классификации государств подводят Северо-Американские Штаты и Прусскую монархию под один тип, так как в обоих случаях правительственная власть принадлежит – в противоположность парламентаризму – одному лицу, там президенту, здесь королю.
С другой стороны, парламентарная монархия, несмотря на монархическую этикетку, так близко подходит к республике, что один французский ученый не без основания называл конституционного монарха во Франции наследственным президентом республики, а президента республики в той же стране – временным монархом.
Если конституционная и парламентарная монархии отличаются тем, что у них разные носители правительственной власти – король или парламент, то они различаются и по способу возникновения их конституций. Парламентарные монархии ведут свое начало от революций; в конституционных монархиях конституция исходит от законной традиционной власти, поэтому в конституционных монархиях власть монарха не подорвана, а ограничена учреждениями, введенными данной конституцией и предоставленными в ней этим учреждениям полномочиями. В конституционных монархиях конституция вытекает из королевской власти, в парламентарных – конституция иногда предшествует появлению монарха, и он из нее выводит свои полномочия.
Типический характер такой парламентарной монархии представляет собою Бельгия. Нынешнее Бельгийское королевство обязано своим происхождением революции 1830 г., оторвавшей ее от Голландии. Образовавшееся в ней временное правительство созвало конгресс, который и утвердил выработанную для нового государства конституцию. По своему духу эта конституция была республиканская. Но, окруженная монархиями и обязанная им своей независимостью, Бельгия также стала монархией; однако в основу конституции был положен заимствованный из французской конституции 1791 года революционный принцип народовластия, и избранный король обязан был своим престолом – нации. Своей власти он не имел и обладал лишь полномочиями (pouvoirs d'attribution[1]).
Из этого видно, что конституционная и парламентарная монархии отличаются друг от друга не только формою правления, но и историческими и фактическими условиями своего существования, изменить которые не в воле отдельных лиц или партий. Можно предпочитать для себя лично или теоретически тот или другой образ правления, но не следует воображать, что возможно любое государство без вреда для него натягивать на излюбленный тип. Справедливо заметил немецкий юрист, чьи слова мы выше приводим, что если два человека для двух разных государств пожелают одного и того же, то один из них может оказаться мудрецом, а другой безумцем.
Конституционная монархия отличается от парламентской тем, что последняя есть владычество партий, первая же есть правительство, стоящее над партиями. Поэтому конституционная монархия, ограничивая и смягчая монархический принцип, сохраняет вместе с тем преимущества, присущие монархическому образу правления. Недаром монархия является везде первичной формой государственной жизни. То единство воли, которое представляет собой государство, не находит ни в каком ином образе правления такого наглядного осуществления и выражения. Недаром древнейший политический мыслитель свободолюбивой Греции, поэт Гомер сказал: «Нехорошо многовластие, един пусть будет владыка». В государствах, которые борются за свое существование, монархия является лучшей гарантией их цельности и прочности. По мере того, как общество дифференцируется, то есть разлагается на различные классы и партии с различными интересами, на монархию выпадает новая роль – блюсти среди них общий интерес, интерес государства. Будучи наследственной властью, монархия является лучшей блюстительницей исторического права, без которого не может обойтись правовое государство. Эти общие свойства монархии должны быть особенно понятны в России: никакое иное государство не имело такого явственного монархического начала. С появлением князя древняя Русь стала государством. То же повторялось много веков спустя, в эпоху смут освобождение страны от иноземного владычества обусловливалось восстановлением царской власти. А в наши дни резкий антагонизм между землевладельческими классами и своеволие партий должны были воочию всех убедить в необходимости власти, независимой от классов и партий. Но вместе с тем конституционная монархия не есть чистая монархия; с конституцией в нее вошел принцип дуализма – раздвоение власти между наследственным представителем государственной воли и основанным на избрании народным представительством. Но это не антагонизм враждующих друг с другом сил, а одинаково необходимых государству и потому обязанных из-за высших интересов государства приходить к соглашению. Достижение этой цели зависит в известной степени от норм и от текста конституции; еще более зависит оно от политического и культурного развития тех, кто призван осуществлять конституции.
