Владимир Карпов
Генералиссимус
Убийство Кирова
Это произошло 1 декабря 1934 года в Ленинграде. Существуют две версии. Первая – бытовая: якобы Сергей Миронович ухаживал за женой Николаева Мильдой Драуле, и Николаев убил Кирова из ревности. Убийца и сам в начале следствия придерживался именно этого. Вторая версия – политическая, а точнее, полностью политизированная: Сталин организовал убийство Кирова, опасаясь его как конкурента на пост Генерального секретаря партии. Киров был хорошим организатором и оратором, он пользовался большим авторитетом. Якобы при выборах руководящих органов партии на XVII съезде за Кирова проголосовало столько же, сколько за Сталина, ходили разговоры, что надо бы заменить его на Кирова. И вот Сталин организовал это черное дело – убрал соперника.
Обе эти версии вымышленные. Первая сочинена подлинными организаторами политической акции – оппозиционерами, чтобы скрыть настоящие причины преступления и отвести подозрения от действительных убийц. Вторая версия имела целью скомпрометировать Сталина и отстранить его от власти. Это выдает настоящих организаторов убийства, которые уже много лет добивались замены Сталина у руля государства своим лидером. Обвинение Сталина не подтверждается ни здравой логикой, ни фактами, ни документами, ни показаниями подсудимых, а является полностью вымышленной политической провокацией противников Сталина.
Но именно эта версия, взятая на вооружение и Хрущевым на XX съезде, все еще бытует и всячески муссируется до настоящего времени.
Существует подлинная, неопровержимая третья версия, старательно упрятанная оппозиционерами и скрываемая их последователями – современными «демократами». Ничего не надо искать, нет никаких тайн, все на поверхности. Организаторы и исполнители убийства сами на следствии и публично на открытом судебном процессе признались: «Да, мы убили Кирова!» Не нужно ничего искать, кого-то разоблачать.
Вот читайте их показания на открытом судебном процессе в августе 1936 года:
Подсудимый Евдокимов, касаясь фактической стороны подготовки убийства С.М. Кирова, рассказывает, что летом 1934 года на квартире Каменева в Москве состоялось совещание, на котором присутствовали Каменев, Зиновьев, Евдокимов, Сокольников, Тер-Ваганян, Рейнгольд и Бакаев. На этом совещании было принято решение форсировать убийство С.М. Кирова.
Вышинский: – Так прямо и говорилось – «форсировать убийство Кирова»?
Евдокимов: – Да, так и говорилось.
– С этой целью осенью 1934 года, – продолжает Евдокимов, – Бакаев поехал в Ленинград проверить, как идет подготовка террористического акта против Сергея Мироновича Кирова ленинградскими террористами. Эти террористические группы установили слежку за Сергеем Мироновичем Кировым и выжидали удобного момента, чтобы совершить террористический акт.
Вышинский: – Убийство Сергея Мироновича Кирова было подготовлено центром?
Евдокимов: – Да.
Вышинский: – Вы лично принимали участие в этой подготовке?
Евдокимов: – Да.
Вышинский: – Вместе с вами принимали участие в подготовке Зиновьев и Каменев?
Евдокимов: – Да.
Вышинский: – По поручению центра Бакаев ездил в Ленинград проверять ход подготовки там на месте?
Евдокимов: – Да.
(Вышинский путем дальнейших вопросов устанавливает, что Бакаев во время своей поездки в Ленинград имел встречу с убийцей С.М. Кирова – Николаевым, с которым Бакаев вел разговор о подготовке убийства).
Вышинский (обращаясь к Бакаеву): – Вы в Ленинграде виделись с Николаевым?
Бакаев: – Да.
Вышинский: – По поводу убийства С.М. Кирова договаривались?
Бакаев: – Мне не нужно было договариваться, потому что директива об убийстве была дана Зиновьевым и Каменевым.
Вышинский: – Но вам говорил Николаев, что он решил совершить убийство Кирова?
Бакаев: – Говорил он и другие террористы – Левин, Мандельштам, Котолынов, Румянцев.
Вышинский: – Разговор был об убийстве Кирова?
Бакаев: – Да.
Вышинский: – Он проявил свою решимость. А вы как относились к этому?
Бакаев: – Положительно.
(Из дальнейших вопросов Вышинского Бакаеву выясняется, что последний после своей поездки в Ленинград докладывал Евдокимову и Каменеву о ходе подготовки убийства С.М. Кирова. На вопрос Вышинского обвиняемому Каменеву о том, имел ли место действительно такой доклад Бакаева ему, Каменев отвечал утвердительно).
Вышинский (обращаясь к Каменеву): – Что он вам передал?
Каменев: – Он сказал, что организация подготовлена к совершению удара и что этот удар последует.
Вышинский: – А как вы к этому отнеслись?
Каменев: – Удар был задуман и подготовлен по постановлению центра, членом которого я был, и я это рассматривал как выполнение той задачи, которую мы себе ставили.
(Далее отвечал на вопросы Вышинского Зиновьев).
Вышинский: – Обвиняемый Зиновьев, и вы были организатором убийства товарища Кирова?
Зиновьев: – По-моему, Бакаев прав, когда он говорит, что действительными и главными виновниками злодейского убийства Кирова явились в первую очередь я – Зиновьев, Троцкий и Каменев, организовав объединенный террористический центр. Бакаев играл в нем крупную, но отнюдь не решающую роль.
Вышинский: – Решающая роль принадлежит вам, Троцкому и Каменеву. Обвиняемый Каменев, присоединяетесь ли вы к заявлению Зиновьева, что главными организаторами были вы, Троцкий и Зиновьев, а Бакаев играл роль практического организатора?
Каменев: – Да.
(Каменев дополнил картину подготовки теракта следующим фактом: «В июне 1934 года я лично ездил в Ленинград, где поручил активному зиновьевцу Яковлеву подготовить параллельно с группой Николаева – Котолынова покушение на Кирова. В начале 1934 года мне из доклада Бакаева были известны все детали подготовки убийства Кирова николаевской группой».)
Вышинский: – Убийство Кирова это дело ваших рук?
Каменев: – Да.
Какие же еще нужны доказательства? Однако недоброжелатели Сталина организовали целый поток публикаций, порождающих недоверие к показаниям подсудимых и к самим процессам, заявляя, что все это инсценировка, что обвиняемые давали показания под давлением следователей, может быть, даже под пытками или воздействием каких-то психотропных препаратов.
Троцкий в своей книге «Преступления Сталина» (Москва, 1994 г.) на 300 страницах пытается утвердить эту тему недоверия к процессам и показаниям подсудимых.
Об убийстве Кирова Лев Давидович, со свойственным ему умением рассуждать логически, доказывает: «Зиновьев, Каменев и другие не могли организовать убийство Кирова, ибо в этом убийстве не было ни малейшего политического смысла. Киров был второстепенной фигурой, без самостоятельного значения. Действительные террористы должны были, естественно, начать со Сталина. Среди обвиняемых были члены ЦК и правительства, имевшие свободный доступ всюду: убийство Сталина не представляло бы для них никакого труда».
Убедительно? Вполне. Однако еще раз напомню слова профессора Гарвардского университета Адама Улама, который пишет о том, что Троцкий в интригах порой проявлял себя отнюдь не прямым и последовательным, а изворотливым и малодушным. Изложение событий самим Троцким – это, как говорит профессор, «жалкая полуправда с попытками игнорировать факты».
А факты говорят о том, что и заговорщики, и сам Троцкий занимались подготовкой террористических актов не только против «второстепенной фигуры» – Кирова. Так, например, Зиновьев на следствии показал следующее:
«Я также признаю, что участникам организации Бакаеву и Кареву от имени объединенного центра мною была поручена организация террористических актов над Сталиным в Москве и Кировым в Ленинграде.
Это поручение мною было дано в Ильинском осенью 1932 года». (Зиновьев. Протокол допроса от 23–25 июля 1936 г.)
Другой руководитель объединенного блока – Каменев – на вопрос следователя, знал ли он о решении центра убить товарища Сталина и С.М. Кирова, ответил следующее:
«Да, вынужден признать, что еще до совещания в Ильинском Зиновьев сообщил мне о намечавшихся решениях центра троцкистско-зиновьевского блока о подготовке террористических актов против Сталина и Кирова. При этом он мне заявил, что на этом решении категорически настаивают представители троцкистов в центре блока – Смирнов, Мрачковский и Тер-Ваганян, что у них имеется прямая директива по этому поводу от Троцкого и что они требуют практического перехода к этому мероприятию в осуществление тех начал, которые были положены в основу блока. Я к этому решению присоединился, так как целиком его разделял». (Каменев. Протокол допроса от 23–24 июля 1936 г.)
Пикель говорит:
«Бакаев не только руководил подготовкой террористического акта в общем смысле, а лично выезжал на места наблюдения, проверял и вдохновлял людей Летом 1934 года я как-то пришел к Рейнгольду. Рейнгольд мне сообщил, что наблюдения за Сталиным дали положительные результаты и что Бакаев с группой террористов выехали на машине сегодня с задачей убить Сталина. При этом Рейнгольд нервничал, что они долго не возвращаются. В этот же день вечером я вновь виделся с Рейнгольдом и он сообщил мне, что осуществлению террористического акта помешала охрана Сталина, которая, как он выразился, спугнула участников организации». (Пикель. Протокол допроса от 22 июля 1936 г.)
Троцкий, находясь за границей, особенно после ареста Каменева и Зиновьева, всячески форсирует совершение убийства Сталина, подгоняя всесоюзный объединенный троцкистско-зиновьевский центр. Он систематически посылает через своих агентов директивы и практические указания об организации убийства.
Близкий Троцкому человек, несший в свое время его личную охрану, участник троцкистско-зиновьевского блока Е.А. Дрейцер на следствии признал, что в 1934 году он получил письменную директиву Троцкого о подготовке террористического акта против Сталина и Ворошилова.
Он сообщил:
«Эту директиву я получил через мою сестру, постоянно проживающую в Варшаве, – Сталовицкую, которая приехала в Москву в конце сентября 1934 г. Содержание письма Троцкого было коротко. Начиналось оно следующими словами:
«Дорогой друг! Передайте, что на сегодняшний день перед нами стоят следующие основные задачи:
первая – убрать Сталина и Ворошилова, вторая – развернуть работу по организации ячеек в армии, третья – в случае войны использовать всякие неудачи и замешательства для захвата руководства». (Дрейцер. Протокол допроса от 23 июля 1936 г.)
Содержание этой директивы подтвердил и другой видный троцкист – Мрачковский, который показал следующее:
«Эстерман передал мне конверт от Дрейцера. Вскрыв конверт при Эстермане, я увидел письмо, написанное Троцким Дрейцеру. В этом письме Троцкий давал указание убить Сталина и Ворошилова». (Мрачковский. Протокол допроса от 4 июля 1936 г.)
Агент Троцкого – В. Ольберг, командированный в СССР для организации террористических групп, показал следующее:
«Я был непосредственно связан с Троцким, с которым поддерживал регулярную связь, и с Львом Седовым, который давал мне лично ряд поручений организационного порядка, в частности, по нелегальной связи с Советским Союзом. Я являлся эмиссаром Троцкого в Советском Союзе вплоть до моего ареста. С целью ведения в Советском Союзе троцкистской контрреволюционной работы и организации террористических актов над Сталиным, я нелегально приехал в СССР». (В. Ольберг. Протокол допроса от 13 февраля 1936 г.)
Ольберг по приезде в СССР в целях конспирации организовал террористическую группу из троцкистов, находящихся не в Москве, а в городе Горьком, имея в виду перебросить ее в Москву для убийства Сталина. Убийство предполагалось совершить во время первомайских празднеств 1936 года. В связи с этим, руководитель троцкистской организации в Горьком директор Горьковского педагогического института И.К. Федотов должен был командировать террористов в Москву под видом отличников учебы пединститута и обеспечить таким образом им возможность участвовать в демонстрации на Красной площади.
Почти одновременно с Ольбергом Троцкий перебрасывает и другого своего агента Берман-Юрина. Давая Берман-Юрину директиву об организации террористического акта против Сталина, Троцкий особо подчеркивал, что это убийство должно быть совершено не конспиративно, в тиши, а открыто, на одном из пленумов, или на конгрессе Коминтерна.
Вместе с Берман-Юриным в работе по подготовке террористических актов против Сталина принимал участие работник Коминтерна Фриц-Давид, также прибывший в СССР по личному поручению Троцкого в мае 1933 года. Берман-Юрин и Фриц-Давид установили между собой связь и подготовляли совершение террористических актов против Сталина на VII конгрессе Коминтерна.
«В беседе со мной, – показал на следствии Берман-Юрин, – Троцкий открыто заявил мне, что в борьбе против Сталина нельзя останавливаться перед крайними мерами и что Сталин должен быть физически уничтожен. О Сталине он говорил с невероятной злобой и ненавистью. Он в этот момент имел вид одержимого. Во время беседы Троцкий поднялся со стула и нервно ходил по комнате. В нем было столько ненависти, что это производило исключительное впечатление, и мне тогда казалось, что это человек исключительной убежденности. Я вышел от него как загипнотизированный». (Берман-Юрин. Протокол допроса от 21 июля 1936 г.)
Троцкий не ограничивался организацией убийства одного лишь Сталина, он ставил своей задачей одновременное убийство других руководителей партии – Кирова, Ворошилова, Кагановича, Орджоникидзе, Жданова. Он рассчитывал, что одновременное убийство ряда руководителей партии в Москве, Ленинграде и на Украине вызовет панику в стране и позволит ему, Троцкому, а также Зиновьеву и Каменеву взять власть в свои руки.
Опять власть! Вспомните слова Молотова – современника описываемых событий: «Вся политическая борьба троцкистов и сталинцев была схваткой за обладание властью».
О лукавстве Троцкого и передергивании им фактов говорить не будем, он политик, а политика во все времена была грязным делом.
* * *
Сталин дружил с Кировым еще с гражданской войны, когда Киров организовывал поставку хлеба с Северного Кавказа в Царицын, а Сталин принимал этот хлеб в Царицыне и направлял дальше, в голодающий Петроград.
В мирные дни дружба Сталина и Кирова была почти родственной, Сергей Миронович, приезжая из Ленинграда по делам в Москву, останавливался не в гостиницах, а на квартире Сталина. Жена Сталина и дочка Светлана относились к Миронычу как к родному. Отпуск Киров проводил обычно вместе со Сталиным. В год гибели Сергей Миронович тоже был у Сталина в Сочи, они играли в городки, на бильярде, парились в бане. Киров уехал от Сталина за три недели до рокового выстрела.
Сталин очень тяжело переживал гибель еще одного верного друга, он похудел, замкнулся, ходил мрачный, убитый горем. Однажды вечером на даче в Кунцеве он, после долгого молчания, сказал:
– Совсем я осиротел.
Похороны Кирова подробно описала в своем дневнике Мария Анисимовна Сванидзе – жена Александра Семеновича Сванидзе, брата первой жены Сталина. Привожу отрывки из ее дневника.
«Должна описать похороны, вернее последнее прощание с С.М. Кировым, на котором присутствовали мы с Александром.
5/ХII.
У нас были особые билеты в Колонный зал, где лежал прах Кирова, доступный для посещения всем. В 10 ч. вечера 5-го вход был закрыт и можно было пройти только по разрешению похоронной комиссии (подпись начальника охраны Паукера). Мы вошли в комнату, обычно в дни концертов – артистическую. Здесь строился почетный караул и толпились люди с билетами, могущие остаться после 10-ти для последнего прощания перед кремацией. Жена, сестры и близкие товарищи – женщины по преимуществу – сидели около гроба. Реденс распорядился провести нас (Аллилуевых и меня с Алеш.) к группе близких, и мы вышли в зал… Посреди зала, головой к левому променаду и ложам, если смотреть с эстрады, стоял гроб, простой красный кумачовый гроб, с рюшками, в ногах лежало покрывало из красного плюша. Лицо было зеленовато-желтое, с заострившимся носом, плотно сжатыми губами, с глубокими складками на лбу и щеках, углы губ страдальчески серьезно опущены. У левого виска и на скуле синее пятно от падения. Кругом гроба много венков, красные ленты переплетены с подписями от всех организаций и товарищей. С правой стороны гроба на стульях сидит несчастная жена, ее две сестры и две сестры покойного Кирова.
Тут же сидели Мария Ильинишна, сестра Ленина, Надежда Константиновна, Екатерина Давидовна Ворошилова, Нюра Деденс, Зина Орджоникидзе, брат Ленина, Мария Платоновна Орахелашвили, и к этой группе присоединились мы.
Кругом стояли прожектора для киносъемок. Толпились фотографы с «лейками», охрана, на эстраде все время играл оркестр Большого театра под управлением Штейнберга… Несмотря на полное освещение, казалось сквозь слезы, что темно, мрачно и болезненно неуютно…
Доступ публике закрыт с 10 ч. В зале ограниченный круг лиц. Все одевают шубы (мы тоже пошли и быстро оделись), ждут напряженно… Наконец шаги группы твердые и решительные. Со стороны головы покойного Кирова (все входили с противоположной) появляется И[осиф], окруженный Ворошиловым, Молотовым, Орджоникидзе, Кагановичем, Ждановым, Микояном, Постышевым, Петровским и др. С другой стороны стоят уже Корк, Егоров, и еще несколько членов Реввоенсовета становятся в почетный караул по двое. Иосиф у головы и уже не помню, как остальные. Играет музыка похоронный марш Шопена, шипят рефлекторы, щелкают аппараты, вертится киноаппарат. Все это длится несколько минут, но кажется тревожной вечностью.
Тухнут прожектора, смолкает музыка, уже стоит наготове с тяжами красными и винтами для крышки гроба охрана, уже наготове взять венки и быстро закончить последнюю церемонию.
На ступеньки около гроба поднимается Иосиф, лицо его скорбно, он наклоняется и целует лоб мертвого Сергея Мироновича. – Картина раздирает душу, зная, как они были близки, и весь зал рыдает, я слышу сквозь собственные всхлипывания мужчин. Также тепло заплакав, прощается Серго – его близкий соратник, потом поднимается весь бледный – меловой Молотов, смешно вскарабкивается толстенький Жданов, наклоняется, но не целует Каганович, и с другой стороны, расставив руки, опираясь на гроб, наклоняется А.И. Микоян. Прощание окончено. Несколько секунд заминка, не знают, пойдут ли близкие женщины, но Марии Львовне делается дурно, ее обступают врачи, льют капли, все заняты ею. Вожди ушли. Гроб завинчивают крышкой, выносят венки и все наготове двинуться за гробом.
Мы выходим с беременной Нюрой маленьким ходом и несколько минут ждем у дверей процессии с гробом. Гроб ставят на грузовую машину, убранную красным и зеленью, укладывают венки, и она быстро уносится по Охотному и Моховой, сопровождаемая автомобилями, к крематорию. Церемония окончена, кордоны сняты, все разъезжаются. К утру от Сергея Мироновича Кирова останется горсточка пепла, а в душах всего народа светлая память о нем, его делах и мстительная ненависть к врагам…
На другое утро, т. к. у нас не было билетов на Красную площадь, мы уехали в 11 ч. за город и там по радио принимали всю церемонию похорон, 6-го были похороны, а 7-го в особняке Наркоминдела Розенгольц (Нарком Внешторг.) устроил вечер, и наша знать отплясывала до утра в честь Моршандо (министр торговли Франции), так неудачно навестившего Союз в такие траурные дни. И наши подхалимы не сумели показать своего «я», выявить настоящую советскую физиономию, сильную и независимую, и прилично выдержать траур, а расплясались. Неужели оно сделано с согласия и благословения ПБ и ЦК? Неслыханное дело. Неужели мы, такая великая страна, так трагично потерявшая своего героя, не можем оплакивать его даже в присутствии своих гостей из Франции…
На следующий день Французское посольство дало ответный ужин, но без всяких танцев – они были более тактичны, чем наши министры».
Мария Анисимовна справедливо возмущена бестактностью Розенгольца – ей еще не были известны подлинные причины убийства Кирова! В те дни пока еще функционировала версия, которую придумали оппозиционеры и проводил Ягода, – о том, что Киров был убит Николаевым на почве ревности.
Позднее, когда вскрылись причины и подробности теракта против Кирова, пирушка – прием, организованный Розенгольцем, – открывается в ином свете и значении.
Как видно из дневника Сванидзе, на приеме не было никого из членов Политбюро и из окружения Сталина. Следовательно, под предлогом приема в честь французского министра, были приглашены по особому списку только свои оппозиционеры-заговорщики – сторонники Троцкого. Они не случайно плясали (именно плясали, а не танцевали, как пишет Мария Анисимовна). И плясали они, наверное, не «барыню», а свои «Шолом» и «Семь-сорок». Это было настоящее торжество по случаю удачно осуществленной террористической акции. Они праздновали начало свержения «клики Сталина», потому что убийство Кирова было первым в целой серии запланированных терактов.
Этим торжеством они показывали сами себе и Троцкому, как они верны ему и сильны, никого и ничего не боятся, им наплевать на христианские и просто общепринятые правила поведения в дни похорон. Их распирает радость по поводу содеянного. Это подтверждается тем, что нарком внешней торговли Розенгольц и его подельщики показывали на суде в Колонном зале в 1937 году.
Розенгольц: – Уже после суда над Пятаковым пришло письмо от Троцкого, в котором ставился вопрос о необходимости максимального форсирования военного переворота Тухачевским. В связи с этим было совещание у меня на квартире.
Вышинский: – А что это за письмо было, нельзя ли подробнее узнать?
Розенгольц: – Там Троцким ставилось несколько вопросов. Прежде всего указывалось, что если будут медлить, то произойдет то, что по частям будут разгромлены все контрреволюционные силы. Поэтому, поскольку уже значительный разгром кадров произведен, необходимо ряд возможных акций максимально ускорить.
Вышинский: – Например?
Розенгольц: – Главным образом ставилось два вопроса: первый вопрос – относительно того, чтобы в ответ на приговор по делу Пятакова ответить террористическими актами.
Вышинский: – То есть на приговор суда?
Розенгольц: – В ответ на приговор суда о расстреле Пятакова ставился вопрос об организации террористических актов.
Вышинский: – В отношении кого?
Розенгольц: – В отношении руководителей партии и правительства и вопрос в отношении максимального форсирования военного переворота.
Вышинский: – Позвольте Крестинского сейчас спросить. (Крестинскому): – Вы подтверждаете это?
Крестинский: – Да, подтверждаю. Совещание это было у Розенгольца. Это было в начале апреля. Мы на этом совещании говорили уже об аресте Ягоды и исходили из этого ареста как из факта. Об аресте Ягоды я узнал 2–3 апреля. Значит, это было в апреле месяце.
Вышинский: – Вы были также осведомлены об участии Ягоды в заговоре?
Крестинский: – Да, я об этом уже говорил вчера.
Вышинский: – Садитесь. Обвиняемый Розенгольц, продолжайте.
Розенгольц: – Тут же встал вопрос о террористическом акте. Мы с Крестинским обсуждали вопрос о возможном террористическом акте в отношении Председателя Совнаркома Молотова.
Вышинский: – Обвиняемый Крестинский, обсуждали вы вопрос о террористическом акте против Вячеслава Михайловича Молотова?
Крестинский: – Мы обсуждали с ним вопрос иначе – в более широком разрезе…
Вышинский: – Этот вопрос стоял у вас?
Крестинский: – Мы с ним говорили вообще о необходимости восстановить террористическую деятельность троцкистов, прервавшуюся после смерти Пятакова, и на эту тему мы говорили с Розенгольцем и Гамарником, говорили о необходимости террористических актов против руководителей партии и правительства.
Вышинский: – Против кого именно?
Крестинский: – Имелись в виду Сталин, Молотов и Каганович.
Вышинский: – Подсудимый Розенгольц, был ли у вас лично преступный замысел осуществить террористический акт против кого-либо из руководителей Советского правительства?
Розенгольц: – Да, я об этом показал и подтверждаю.
Вышинский: – Вы лично намеревались совершить террористический акт?
Розенгольц: – Да.
Вышинский: – Может быть, вы скажете, против кого?
Розенгольц: – Против… как показано мной на предварительном следствии, против Иосифа Виссарионовича Сталина.
Таким образом, выявляется, что убийство Кирова было началом целой серии террористических актов с целью захвата власти. Слухи, которые распускали троцкисты об устранении Кирова как конкурента Сталина, с полной очевидностью опровергаются как дезинформация, дымовая завеса, чтобы скрыть преступные замыслы самих заговорщиков.
