Владимир Казаков
Роман Флобера
© Казаков В.И., 2013
© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2013
© Художественное оформление, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2013
Первая глава
Из-за навязчивой жары в столице стало жить грустно. Философические письма из мобильника мозг регистрирует только в комнате с кондиционером. Кривая изнасилований резко пошла вниз. Хотя волочащиеся по улицам женщины по большей части прикрывают наготу лишь солнцезащитными очками, даже самые отъявленные маньяки откровенно игнорируют свои обязанности, с отвращением наблюдая потные девичьи тела.
Домашние животные перестали потреблять вискас и валяются по углам. Желая хоть как-то облегчить участь своего кота, решил на днях его подстричь. Нельзя с такими меховыми излишествами существовать при тридцати пяти градусах в тени. Позвонил в ветеринарную службу. Девчушка терпеливо выслушала мою бредятину и голосом певицы из древнедевяностых ответила:
– Жара! – и повесила трубку.
Уже избитых два часа, слушая ФМ на мобиле, я лежал в полном обмундировании, то есть в джинсах и майке, в фонтане у Никитских ворот. Ну, там, где игрушечный Пушкин с не менее вертлявой Натальей Николаевной. Хороший такой фонтан, мелковат, конечно, но мое тщедушное тело как раз удачно поместилось в это небольшое корытце. Правда, поверх воды торчали самые ответственные места – голова и задница, но это уже не важно.
Еще со времен прямохождения на горшок я запомнил фразу из «Золотого ключика»: «В самую жару начальник полиции Страны дураков лежал в ванне и пил лимонад».
Каково?! Ведь здорово, в жару, в ванне. Потом еще и в любимом мультике про Чебурашку есть другая гениальная фраза: «Крокодил Гена работал в зоопарке крокодилом».
И кадры – Гена заходит в зоопарк в пальто и шляпе, перед бассейном раздевается, аккуратно вешает одежку на крючок и бултых… А вечером, после закрытия, вылезает из воды, надевает пальто и шляпу, прощается за руку со смотрителем и уходит. Кайф, а не работа!
Все утро я, мучимый похмельной жарой, шлялся по центру с надеждой претворить весь этот бред в реальность. Сначала присмотрел бассейн с церетелиевскими коняшками на Манежке, но там слишком людно и пафосно. Зашкаливает избыток идиотских японцев с самурайскими фотокамерами.
– Осень карасо, осень карасо…
А вот здесь, у Никитских ворот, – то, что надо. Спокойно. Даже можно сказать, благодушно. Если это слово вообще подходит к остервенелому внешнему и внутреннем пеклу.
Ну, доводит меня до истерики эта жара! Плюс вчерашнее безумие после получения очередного гонорара. Плюс категорические мысли о маразме личной и общественной жизни. Плюс – сам идиот. Или это минус?!
Сорок шесть лет дебилу, а дурь так и прет! Что я вообще полезного сделал в жизни? Ни-че-го. Как там говорили классики, к моему возрасту Лермонтов, считай, уже двадцать лет как в могиле, а Медведев, пацан, вообще президент! А я что? Написал тонну идиотских статей? Никому на фиг не нужных. Черт бы подрал эту журналистику, где я горбачусь с двадцати пяти лет! Как там, у Ильфа с Петровым: «А где жена, дети, где Серна, где дети от Серны?!»
Ни шиша! Скорее всего, у меня произошел сбой программы и сразу после детства резко наступила старость. А этой самой, как ее, зрелости так и не было!
«Половой, блин!» – прыгнула мысль.
Точно, точно! Вчера же эта шлюха свистнула у меня деньги! Как ее звали, Валя, Вика… Я еще сказал ей, что она в целом симпатичная и напоминает мне запойную Элизабет Тейлор. Она еще ответила, что, мол, ты тоже ничего, хоть пожилой, но с головой. Это я-то пожилой?! За такое хамство я чуть было не удавил ее резинкой от ее же трусов, но вовремя отрубился.
Шевелясь от нахлынувшей прострации, я забулькал водой в джинсовых карманах, солнце в ответ немедленно шандарахнуло по башке, и я опять затих.
«В зоомагазинах Лондона, по требованию общественности, категорически запретили продажу слонов, сообщает Ассошиэйтед Пресс», – брякнуло мне в ухо радио в мобильнике.
– О-о, как же плохо. – В синей ряби солнца мне уже виделись вереницы трусливых слонов с жалостливыми слонятами, стремительно набирающие высоту в московском небе. Скрючившийся надо мной Александр Сергеевич вдохновенно махал им вслед.
«Долларов семьсот свинтила, не меньше. Хорошо, что я хоть не все деньги с собой в гости взял к Сашке. На Шаболовку. А он куда смотрел! Он же, идиот, ее по газете выписывал! Ладно, надо вычеркивать эту ересь из мозгов. Мысли, мысли, мысли… О чем бы подумать о хорошем? Ага, вот оно! Значит, так, вот, например, тут, совсем рядышком, на Тверском бульваре, стоит здоровенный дуб. Даже цепочкой с вывеской огорожен. Мол, ему то ли триста, то ли пятьсот лет, – трепетал мозг. – Значит по идее он должен помнить Пушкина. Наверняка!»
Чтобы удостовериться, я опять задрал голову и посмотрел на бронзового фонтанного поэта. Успокоившись, что он на месте, стало быть, косвенно подтверждает правоту моих изысков, опять шлепнулся в воду.
«Значит, так, Пушкин гулял по Тверскому бульвару. Как там, в «Евгении Онегине», – «…и стаи галок на крестах…». Нет, это не то. Как жалко денег-то! Да поздно! Итак, тут рядом, в районе Маяковки, жил его друг Пущин. Или не Пущин. Или Нащокин. Ай, да какая разница! Пущин в данном моменте как-то созвучней, что ли… Значит, так, они, естественно, шляются по бульвару туда-сюда. Выпить хочется. У Пушкина на Арбате – нельзя, Наталья Николаевна звереет, мол, медовый месяц, а в квартире бардак и одна алкашня. У Пущина тоже какие-то недомолвки в виде тещи. Короче, прислонились они к дубку и давай квасить. А стакан, по старой русской привычке, на сучок повесили. С тех пор, когда Пушкин наезжал в старую столицу, они с Пущиным наперегонки шасть к заветному дереву. И стакан всегда на месте. Может, и сейчас где-нибудь на нем, высоко-высоко, где седая зелень дуба переходит в синь небес, до сих пор висит тот самый заветный аршин, освященный гением русской словесности.
«Так, наверное, сходят с ума!» – радостно подумалось мне.
И в этот момент, отвлекая от безумия, забубнила мобила.
– Меркулов, ты?
– Не уверен.
– Это я, ёшкин кот! Марина! Голикова!
– Да узнал, узнал. Что интересного поведаешь, как жизнь проистекает и вообще… Типа, какова селява?
– Об этом потом. Ты должен, нет, просто обязан прискакать сегодня на празднование Нового года! Клуб «Гвозди». На Большой Никитской. Знаешь?
В голове опять застервозилось и застрекотало похмелье. Или солнце. Нет, все-таки тысячу раз прав покойный Лев Николаевич Гумилев, утверждая, что весь бардак и всеобщий маразм происходят от вспышек на Солнце! Какой к чертям Новый год?!
– Э-э…
– Не сходи с ума. Преждевременно. Обычный Новый год. Одна водка, не помню как называется, празднует свою годовщину. То ли десять, то ли пятнадцать лет. Потом уточнишь. Ну и решили они устроить пьянку в виде Нового года. С елками и снегурками. Я договорилась, что для одного нужного журнала писать будешь именно ты. Все равно лучше тебя никто не напишет, уж я-то знаю, – продолжала стрекотать Марина, – опять же увидимся. Очень хочется заглянуть в твои пьяные глазенки. Ты вообще в пределах достигаемости?
– Марин, я в принципе совсем рядом, у Никитских ворот. Только у меня вид не очень потребный, как бы это сказать, чтоб никого не расстроить, ну типа говорящей половой тряпки, что ли, типа мокрый…
– Описался, что ли? – строго, по-училковски, спросила Марина.
– Ну, прям уж сразу описался, ты что?! – сделал попытку возмутиться я, хотя грамотно излагает! По теории, могло быть и такое. Знаем друг друга отлично. Считай, уже три года играем в «неверэндингстори», в бесконечную историю про неудавшуюся любовь.
– Просто, в конце концов, может взрослый человек в знойный полдень мирно полежать в фонтане?!
– Ничего из твоего бреда не поняла, короче, приводи себя в порядок и к пяти чтоб был!
Ну что, скоропостиженный Новый год в моем нынешнем состоянии – это очень даже неплохо. Даже хорошо.
Я опять бултыхнул водой, пытаясь найти удобную для лежания часть организма между подмышкой и ляжкой. Вдруг вспомнил, как когда-то праздновал Миллениум, Новый, 2000 год. По свидетельству окружающих, одновременно в трех разных местах. Причем все клялись и божились, что отмечали именно со мной. И у меня нет ни малейших оснований им не верить.
Короче, был такой ученый японец с, обхохочешься, фамилией Акутагава, который написал замечательный рассказец. Там по сюжету какую-то местную лярву прищучили. И куча свидетелей зуб дают, шапки об японский фатерлянд швыряют, мамой клянутся, что самолично, своими раскосыми глазами видели весь произошедший бардак. Но при этом несут абсолютно разные истории. У меня с тем Новым годом получилось то же самое. Единственное, я вроде никого не убил.
Сначала, где-то уже в середине января, тогдашняя моя любовь Лена Мясникова, эх, Лена, Лена, я бы сказал, патологически красивая женщина, где ты теперь, ау, рассказала мне примерно такую историю.
«Решила я справить Новый год с родителями. Семейный праздник. Опять же такая цифра – 2000, впечатляет! Время уже часов одиннадцать, наверное. С сестрой елку наряжаем. Вдруг звонок в дверь. Открываю – ты. Невменяемый. Бу-бу-бу, бу-бу-бу… Ну, что делать, пришлось тебя родителям представить, за стол усадить. Когда пробило двенадцать, ты встал и произнес тост, в котором клятвенно пообещал жениться на мне, на моей сестре и на маме. Причем одновременно. После чего начал дико хохотать, называя моего папу тестем, свекром и шурином. Дальше ты вышел в маленькую комнату и, сняв с подоконника кактус, лег с ним в обнимку на родительской кровати. Часам к четырем ты неожиданно исчез, причем в папиных ботинках».
Примерно в те же дурацкие январские деньки позвонил старый приятель Андрюха и рассказал еще одну кровавую историю:
«Поехали мы с друзьями на Новый год, как обычно, в дом отдыха. В Аксаково. Сидим, попиваем, болтаем с девками. Вдруг открывается дверь и охранники вносят твое бездыханное тело. А времени как раз без четверти двенадцать. Ты очнулся и начал из всех карманов доставать фляжки с дагестанским коньяком. Потом под твоим руководством содрали пломбы с пожарных брандспойтов и решили поливать танцующих на дискотеке. Мол – Бразилия, карнавал. Затем ты орал, что являешься почетным цирковым тюленем, и, надев лыжи, пытался прямо в холле жонглировать телефонными аппаратами, стоявшими на ресепшне! Потом кто-то вызвал ментовку, мы тебя отбили, запихнули в машину к какому-то мужику, который обещал подбросить тебя до Москвы».
Но и этими историями тогда все еще не закончилось! В начале февраля объявился мой бывший однокурсник. Петька. И ехидно так спрашивает, ну как там, мол, Дина поживает… Какая Дина?!! И он тут же поведал очередную сногсшибательную историю о том же самом Новом годе:
«Ты что, Меркулов, вообще ничего не помнишь?! Мы же на Новый год нашим курсом собирались. Инязовским. Ты был вполне даже ничего. Пьяный, конечно, но в костюме с галстуком. Тост произносил. О процветании пробкового дерева в провинции Алентежу на юге Португалии. Чтоб, мол, весь бывший советский народ мог от чистого сердца, одним движением пальца проталкивать пробки вовнутрь портвейной бутылки. Все, естественно, наклюкались, а ты прямо за столом начал раздевать Динку. Твою институтскую любовь. Причем так деловито и капитально, сдирая юбку и трусы. Она еще вопила, типа я замужем, у меня двое детей! На что ты меланхолично бормотал: «Расстреляем, усыновим», – и продолжал ковыряться в ее тряпках. Уже под утро ты ее подхватил и куда-то поволок. Больше мы тебя не видели!»
С чего им в голову пришли такие мои новогодние выкрутасы, совершенно непонятно. Я же не индуистский бог, омерзительно синюшного цвета, Шива! Это же он, где-то я читал, вышел на променаж на какую-то местную дискотеку, увидел триста прекрасных пастушек и захотел их немедленно трахнуть. Для этого он, обезумев от страсти, растрехсотился, одолел каждую индивидуально, после чего собрался в себя обратно. Трансформер, мол. Но я же не такой! Не мог же я разделиться почкованием и побывать в трех местах одновременно! Даже в четырех. На самом деле, в чем, честно говоря, уже откровенно сомневаюсь, я в тот Новый год вообще сидел дома с родителями!
«Да и вообще, нельзя верить в синего бога», – пришла мне в голову первая здравая мысль за все утро. Или уже день?!
Как Ихтиандр, выходящий из пучины вод, я выполз из фонтана и зашлепал в направлении Тверского бульвара. Шпионские следы на асфальте, чуть воспарив, мгновенно исчезали на солнце, оставляя лишь сухие комки бурой московской грязи.
Несколько скрюченная от жары бульварная лавочка, чуть охнув, приняла мое тело. Капающая с меня фонтанная вода шипела на асфальте. Говорят, настоящие древнекитайские поэты примерно в такое же пекло, у себя там, в тогдашнем чайна-тауне, окунали кисточки в воду и писали стихи на камнях. А потом друг перед другом выдрючивались, кто, мол, круче изобразил свою любовь к мимолетному.
Тьфу, что я сам перед собой то выдрючиваюсь! Ну, забита у меня черепная коробка всякой ерундой, неизвестно, где и как подцепленной. Стал я от этого умнее? Ни на гулькино ухо! Был бы умнее – не лежал бы как шланг в дурацком фонтане! Еще эта Голикова позвонила!
Что она вообще от меня хочет, эта Маринка?! Замужем. Работает на нормальной работе. Устраивает всякие презентации, выставки. Ну, позвонила, конечно, приятно. Любовь-то какая-никакая была! Наверное. Однажды, помнится, она мне несколько удивленно брякнула:
– А из тебя, Меркулов, оказывается, можно веревки вить!
На что я не менее горделиво ответил:
– Славная, да если мне сказать пару искренних слов, не говоря уж о сопутствующих действиях, из меня не то что веревки вить, из меня свитер вязать можно!
Чем она и успешно занимается последние годы. Вроде же и собственный муж имеется, а все равно. Периодические звонки… Типа что-то ты стал много пить! Или слышала, у тебя новая женщина появилась, о чем ты вообще думаешь?! И т. п. и т. д. Какое ее дело?! Я, получается, для нее, ну этот, чемодан без ручки, вот кто! Таскать тяжело, а бросить жалко! Все-таки она сука. Или стерва? От дуализма очевидных мыслей у меня опять загудела голова.
По бульвару с бесцельным выражением лица слонялись мамаши, волоча за собой орущих панамочных детей. Пенсионеры, соорудив на лысинах колдунские колпаки из газет, стоически играли в шахматы. Немного отступившее похмелье, ввиду отсутствия окружающей влаги (ах, как все же хорошо было в фонтане), опять задолбило в виски.
«Что же, действительно, полезного, я сделал в жизни?! Как там, у любимой группы «Воскресение»… Я добрый, но добра не сделал никому!»
Какая чушь в голове! Раньше, по молодости лет, в аналогичном состоянии, я лишь истошно думал, как поактивней треснуть пива! А сейчас, блин, миллион терзаний по поводу стремительности бестолковой жизни. В полном безумии я умышленно хлопал на окружающее пространство только одним глазом. Закрыть оба было страшно. Вдруг потом не откроются.
По аллее бодро шагала белобрысая девчушка, в розовом топике, голубой юбчонке по самое пи-пи, и, припрыгивая и жмурясь от какой-то нечаянной радости, лизала мороженое.
Па-па-ба-пам! Да это же… Та самая прошмандовка, которая вчера свистнула у меня семьсот баксов. Вот тебе раз! И два и три! Я-то думал, что после вчерашней кромешной пьянки никогда и не вспомню, как она выглядит! Даже пытался сегодня. Ни шиша. А тут увидел, и сразу тумкнуло.
«Интересно, почему же я называл ее Элизабет Тейлор, если она совершенно белобрысая?! – поджидал я, пока девушка поравняется с моим телом.
– Знать, увидел вас я в недобрый час! – сипло рванул связками я.
На полувзмахе ноги она остолбенела. Упавшее мороженое расползлось желто-коричневой какашкой по песку.
– Бить будете?
– Пока садись. Вообще-то за такие вещи знаешь что делают?
– Знаю, – уныло хлопая ресницами, промямлила девчушка, – меня предупреждали. Но денег-то у меня уже нет. Может, я отработаю? Нет, честное слово, я отработаю!
– Ни хрена ты не знаешь! – Привычное нытье головы перемешивалось с мыслью, что злости-то на нее нет. Никакой. Испарилась. На солнце. – Так вот, в Средние века за подобные дрючки рубили руки. Или в виде особой царской милости секли на Лобном месте при большом скоплении народа. Так что выбирай.
– Ло-обное место, а где это?
– На Красной площади! Ты из себя дурочку не строй! Хохлуха?
– Нет, нет, русская, из области. Я просто на Красной площади ни разу не была. Хотя в Москве уже считай, – она думающе нахмурилась, – семь, ой, нет, скоро восемь месяцев!
– Зовут-то как?
– Николай, вы что, совсем ничего не помните?!
– Нет, ты вообще хоть чуть-чуть соображаешь своей областной мозгой?! Если бы я что-то помнил, ты бы у меня деньги не свистнула!
– Да, да, – затараторила она, – Вероника я, Масленникова. Меня так в честь Вероники Кастро бабушка назвала. Ну, та, которая из сериала.
О господи, мне только еще сериальных дур не хватало! Вдруг мои мозги, то ли от недоопохмеленности, то ли от вспышек на солнце, отчетливо щелкнули. Масленникова. Группа «Воскресение». Нет, не то. Роман Толстого «Воскресение»! Маслова. Ну точно, Катюша Маслова. Проститутка. И этот, как его, Нехлюдов! Вот он, вот он, шанс. Шанс совершить в жизни хоть один приличный поступок! Направить девочку на путь истинный! Не буду я давать по башке этому ребенку! Я займусь ее просвещением, образованием, отвращу от… как же это слово-то ученое, а-а, прелюбодеяния. Может, это и есть мое предназначение в жизни! Покажу ей истинные ценности…
Внезапно проснувшийся от мозгового маразма внутренний голос забубнил:
«Какие, Меркулов, у тебя могут быть «истинные ценности»? Дурь и хмурь?!»
«Фигня, фигня, может я и сам внутренне, как ее, облагорожусь. Во время воспитания этой неокрепшей заблудшей души!»
От нахлынувших похмельных чувств собственного благородства у меня резко выступили слезы. Которые, впрочем, так же быстро и высыхали.
Я гордо поднялся с лавки. И от потери равновесия тут же рухнул на нее обратно.
– Значит, так, Вероника, будем делать из тебя человека! – как можно торжественней, но уже не дергаясь, произнес я.
– Я на анал не пойду! – испуганно пролепетала кандидатка в новую жизнь и прижала сумочку к груди.
– Какой на хр… анал?! – взорвался я и тут же тормознулся. Нельзя же начинать воспитание души с таких ужасных грубостей. – Понимаешь, Вероника, я решил заняться твоим, э-э, духовным воспитанием. С бл…, пардон, с проституцией, покончено! Будешь читать книжки, ходить в театры, музеи и прочую карусель. Словом, станешь нормальным человеком.
«Как я», – хотел искренне добавить, но вовремя сдержался.
– Познакомлю тебя с интересными людьми, с их богатым внутренним миром… Сниму тебе комнату. На квартиру, пожалуй, не потяну. И ты поймешь, что Москва – это не только чужие х…, извини, э-э, как это… первичные половые признаки, но и очень красивый город. В целом.
– А, понятно, а за это я буду с тобой трахаться?!
– О господи, да при чем здесь это?! Трахаться ты будешь с кем угодно, по собственному желанию и усмотрению!
Вероника недоверчиво смотрела на меня.
– Хорошо, если так не понимаешь, скажу по-другому. Семьсот баксов уперла? Уперла. Плюс три тысячи долларов штрафа. Итого три семьсот. Денег, как я понимаю, у тебя нет. Так что делай что тебе говорят! Поняла?
Вероника грустно кивнула.
– Да не бойся, все будет нормально. Новая жизнь начинается. Для начала помоги мне доползти до одного мероприятия. Там практически цвет нации. Элита двадцать первого века. Интеллектуальная мощь страны. Рот не разевай. А то там такого напихают. Ты, хм, а, вот, точно, будешь моим пресс-секретарем! Запиши на бумажке и не забудь выучить по дороге.
Вторая глава
У входа в подворотню, где и располагался на Большой Никитской клуб «Гвозди», пошатываясь, как после многолетней спячки, мрачно стояли огромные плюшевые медведи и стреляли у прохожих сигареты. Многочисленные звездочки, снежинки и прочие сосульки с изначально порочными лицами сверкали радостными ляжками в глубине двора. Обезумевший от жары Дед Мороз, почти что из советского мультика «Дед Мороз и лето», уныло помахивал бородой. Белесая и запотевшая, как водка из холодильника, бывшая французская приживалка, а ныне писательница размахивала руками а-ля парижская реклама кабаре «Мулен Руж». Она крайне энергично что-то втюхивала двум педерастического вида мужикам. Из их оживленной беседы до меня донеслись лишь две фразы:
– Да я всего в жизни добилась потом и кровью…
– Менструальной?!
После чего пошел неразборчивый мат с обеих сторон. Столы были завалены ведерками с початой водкой и полурастаявшей ледяной жижей. В середине дворика торчала громадная елка, под которой вперемешку со сваленными пенопластовыми снеговиками валялась в хлам очередная девочка-снежинка. Ее тело с задранной юбкой соседствовало с оторванным оранжевым пластиковым морковкой-носом одного из погибших псевдоснеговых чучел. Эта здоровенная морковь на фоне покоцанных белых трусиков смотрелась очень вызывающе и наводила на грустные размышления.
Я обернулся. Ко мне летела Маринка. Ее кудрявые черные волосы прыжками стучали по чему-то кружевному на груди. Вишневые глаза девушки резко переходили в черную смородину.
– Та-ак, начинается. Меркулов, ты в своем уме или в своем репертуаре?! Что это за прошмандень с тобой?
– Стоп, стоп, Марин. Успокойся. Это Вероника. Мой новый пресс-секретарь и продюсер. Ничего личного, – немного подумав, добавил я.
– Хватит врать! С каких это пор алкоголики ходят с пресс-секретарями?! И давно она у тебя типа продюсирует?
– Допустим, второй день. Помогает мне в работе. – «Над собой», чуть было не ляпнул я. – И вообще, какое твое дело, я что, к тебе с ней пришел?! Я тоже на работе, как и ты! У тебя, в конце концов, есть муж, ему мозги и полощи, я-то здесь при чем!
– Ах, вот как ты заговорил…
Между тем пьянка вокруг куролесила лютая. Люди глотали с такой интенсивностью и безысходностью, что казалось, завтра неминуемо грянет денежная реформа. На веранде, заоблачно и стремительно, как нефтяные качалки, сверкая остатками макияжа на сиськах, задирали ноги танцовщицы-снегурочки. Дедушка Мороз наконец облегченно скинул шубу и стал довольно убедительно помахивать огромным резиновым членом, закрепленным на положенном месте.
Некоторые мужички уже откровенно ползали под столами. Периодически натыкаясь на пустую посуду и на не вовремя торчащие женские ноги. Все это напоминало картинку, ну, если бы слепые в глухом лесу пытались собирать грибы. Я приткнулся к какому-то столику и начал быстренько, через преодоление «не могу», набираться жидкостью. Чтобы, как и все приглашенные, почуять аромат зимней хвои и светлую тихую радость праздника детства – Нового года.
За столиком оказался мужчинка, сладенький такой, ну прямо такая лапа, который с дрожью в голоске слегка блеял.
– О, какое счастье, вы не представляете, какое это незабываемое чувство, ведь прошлым летом меня трахнул сам величайший актер Клаус Мария Брандауэр! Член у него, конечно, маленький, как меня и предупреждали, – продолжал лапочка. – Но я как представлю, что это был сам Брандауэр, – так и до сих пор кончаю…
Моя проклятая, сильно информированная память услужливо выдала на-гора сообщение, что в этом году в Великобритании будет принят закон об уголовной ответственности за оскорбление гомосексуалистов. До семи лет. Во избежание международных прецедентов, хватит нам Косова, я подхватил пузырь и стройной походкой манекенщицы, то есть забрасывая всраскоряку одну ногу за другую, пополз дальше. До принятия очередной дозы зелья я еще успел подумать, а при чем здесь Косово, но волевым решением выкинул эту скользкую дребедень из головы.
Невдалеке плюгавый мужичок в коричневом костюме со значком, очень похожим на депутатский, сидел козлом на стуле. Одной рукой он дирижировал пластиком с водкой, другой как-то воодушевленно чесал себе оба уха. Вокруг собралась уже немаленькая кучка выпивающего народца. Все с нарастающим безумием в глазах слушали оратора. Хряпнув еще, я глазами поискал свою незабвенную воспитанницу. Оказалось, что все, и Вероника и Голикова, сидят перед этим старым хреном и, что самое удивительное, внимательнейшим образом его слушают.
Вообще вся сцена сильно смахивала на старенькую фотографию сороковых годов, где знаменитый ученый селекционер Мичурин рассказывает юным натуралистам о прогрессивных способах выращивания чудо-тыкв.
Начало я, к сожалению, пропустил. Я застиг его на полуслове, когда он тормознулся, чтобы поглотить водяру. Причем делал он это мастерски. Примерно так же задумчиво и утомленно пили воду где-нибудь на продолжительном докладе в ЦК КПСС в застойные годы. С шумным выдыханием, вытиранием пота носовым платком и последующим откашливанием.
– Значит, так, на чем я остановился… Ах да. Так вот, на заседании Госсовета России, ну, еще в 2008 году, после основного доклада, был еще один, секретный. Ну, как у Хруща на двадцатом съезде партии, где он развенчивал культ личности Сталина. Только тут президент никого не развенчивал, а изложил суть давно интригующего всех, так называемого «плана ХХХ». Три хэ, кому как удобней. Аллюр три креста, говорил еще Гайдар. Аркадий, конечно. Не этот. А суть его заключается, ни много ни мало, в проведении летних и зимних Олимпийских игр одновременно! Причем в Антарктиде! А что, ничего дикого! Должна наша страна повернуть, наконец, телегу истории вспять! В смысле, вперед к победе. Не коммунизма, конечно. Это все партократические бредни. После краха коммунистической идеологии мы сгоряча совсем забыли о человечестве. Судьба человеков! Обитателей, так сказать, нашей голубой планеты. Не подумайте чего плохого. Насчет половой ориентации.
Мы сдуру погасили факел прогресса и справедливости! А место факела пусто не бывает. Человечество в растерянности. А тут Россия. Нате! И летняя и зимняя Олимпиады. И тут гениальная мысль, бац – совместить. Возвратиться к античным идеалам. Свобода, равенство, братство!
– Это же лозунг Великой французской революции, – неуверенно заметил кто-то, – а там таким бардаком все закончилось…
– Да это не важно! Не придирайтесь к словам! Главное, чтобы все поняли глубинную суть. Это будут первые Олимпийские игры, готовить которые будет не какая-то определенная страна, как происходит сейчас, а все человечество. Все страны, нации и народности! Под патронажем России, конечно. США уже не тянут на единственную сверхдержаву.
Россия возглавит движение мировых держав к всеобщему процветанию. И к Олимпиаде нового поколения! Остановятся войны. Потухнут вооруженные конфликты. Талибы возглавят Всемирную федерацию пулевой стрельбы. Тамильские сепаратисты станут лидерами в виндсерфинге. Баскские террористы будут выращивать цветы в окрестностях солнечного Бильбао и дарить их гостям всемирного праздника спорта! Ведь Антарктида – это единственный материк, на котором никогда, подчеркиваю, никогда не было не то что войн, а даже межнациональных и межрасовых конфликтов! Ввиду полного отсутствия оных. Ну, наций и рас. Ну, не живет там никто. Так, экспедиции…
При этом он почему-то явно расстроился, как будто и правда ему было очень обидно за незавидную судьбу целого материка. После чего он изучающе посмотрел на сидящую перед ним Веронику. Та в ответ истошно закивала.
Лысый слегка застопорился и повторил те же манипуляции с водкой, кряхтением и протиранием лба. После чего возобновил спич. Это уже не напоминало мичуринские бредни с юными раздолбаями, нет, скорее это был разговор удава Каа с дрожащими от страха бандерлогами. Все сидящие и стоящие вокруг как-то сразу скрючились от грандиозного размаха нечеловеческого замысла.
– Представьте, сколько финансовых и трудовых ресурсов потребует эта мега-Олимпиада. Это же необыкновенный толчок для развития всей мировой экономики! Одно строительство автомобильного и железнодорожного мостов через пролив Дрейка, от Огненной Земли до Антарктиды, чего стоит. Это сотни тысяч заклепок и тросов! Миллионы тонн стали! Горят мартеновские печи, и день и ночь горят они! А паромная переправа из Австралии! А аэропорты, стадионы, транспортные развязки, гостиницы, лыжные и бобслейные трассы, бассейны, поля для бейсбола и конкура, биатлона и футбола. Да много чего еще. И не сосчитаешь! Это просто квантовый скачок мировой экономики! В невиданную высь! В неслыханные дали! Не побоюсь сказать – сотни миллионов, миллиарды новых рабочих мест! Все население планеты, как сказочные папы Карлы, будет вкалывать на строительстве этой Олимпиады! Под знаменем России, конечно.
Правда, для этого в некоторых местах придется снять с континентальной части материка лед толщиной три-четыре километра, но это, право, мелочи. Можно пригласить безработных со всей Африки и Азии! Пускай долбят лед! Гастарбайтеров! Хотя на Антарктиде все гастарбайтеры, все неместные, все равны! Чувствуете, какой мощный импульс для установления всемирной социальной справедливости?! Коммунисты с их пресловутой уравниловкой и коммунизмом просто отдыхают.
Далее, в двадцать первом веке основной проблемой обеспечения жизнедеятельности людей является нехватка питьевой воды! А в Антарктиде ее просто неимоверное количество! Девать некуда. Всем известно, что в последние годы для транспортировки углеводородного сырья все больше и больше используются нефтепроводы. Вот и можно использовать флотилии высвобождающихся танкеров для перевозки специально перепиленной в барные кубики части ледового панциря Антарктиды. Только главное – не забыть эти суда как следует отмыть. Страдающие от вековой жажды народы Африки, Индии, Австралии заплачут от восторга и благодарности России. А это означает ирригацию засушливых земель, невиданные урожаи зерновых, решение продовольственных проблем в самых мерзких уголках нашей планеты. Чуете перспективы?! И первые шаги к решению этой грандиозной задачи уже сделаны. Про национальный проект по нанотехнологиям, надеюсь, все знают? Так вот, он давно уже занимается разработкой особо прочных буров для ускоренного долбления этого многокилометрового льда.
Потом, вы думаете, зачем целая эскадрилья наших вертолетов во главе с самим начальником ФСБ несколько лет назад целый месяц болталась в Антарктике?! Пингвинов с руки кормить?! У таких людей этакое ху-ху просто так не делается!
– И когда же все это произойдет? – робко спросил стоящий рядом сильно потеющий бурый мишка.
– К 2022 году. К 2020 году, к двухсотлетию открытия русскими мореплавателями Фаддеем Беллинсгаузеном и Михаилом Лазаревым на шлюпах «Мирный» и «Восток» нового континента – Антарктиды, скорее всего, не успеем. Так что – к двухсотдвадцатидвухлетию. А что, немного напряжемся, подтянем штаны, в смысле затянем пояса. И вперед!